олько
съесть за одну ночь.
     Мое прикрытие имело в длину около двух шагов.  Внизу еловые ветви
были густо  переплетены,  но  вверху  между  ними  оставались  широкие
просветы,  через которые я должен был стрелять.  Медведь видит плохо -
это всем известно. Кутова уверял, что бурый меня не заметит, если я не
буду делать резких движений.
     День тянулся бесконечно долго. Я садился, вставал, ложился, снова
вставал.  Когда солнце клонилось к западу, я встал, выпрямился во весь
рост и стал смотреть на просеку.  Днем ветер дул с запада, потом подул
с юга.  Наконец солнце скрылось за горой Обсидиан.  Скоро стемнеет,  и
нельзя будет стрелять. Значит, я еще один денек поживу на свете!
     Я стоял,  не спуская глаз с лося. Вдруг южный ветер донес до меня
сильный неприятный запах,  и в то же время я услыхал шелест  травы.  Я
повернулся,  посмотрел  налево  и  увидел  бурого.  Он  шел мимо моего
плетня. Затаив дыхание, я не смел пошевельнуться. Медведь направился к
туше,  но  на  полпути  остановился и потянул носом воздух.  Ко мне он
повернулся своей огромной широкой спиной.  Я был словно в полузабытьи.
Почти  ничего  не  сознавая,  я  поднял  лук,  прицелился и выстрелил.
Зазвенела тетива. Глухо рыча, медведь припал к земле, потом повернулся
и  двинулся  на  плетень;  задние его лапы волочились по траве.  Часто
приходилось мне подстреливать таким образом кроликов, и я сразу понял,
что произошло: у медведя поврежден позвоночник. Теперь чудовище мне не
страшно!
     - Кутова, Кутова, сюда! - крикнул я, выскакивая из-за плетня.
     Я подбежал к медведю. Он старался повернуться ко мне мордой, но я
оказался  проворнее  и  вонзил  одну  за  другой три стрелы ему в бок.
Третья стрела его прикончила. Передние лапы подогнулись, и он уткнулся
мордой в траву. Прибежал Кутова.
     - Ты убил его! - воскликнул он.
     Он обнял  меня и прижался щекой к моей щеке.  В это время подошел
Тэтиа, посмотрел на убитого медведя, но не сказал ни слова.
     Кутова повернулся к нему.
     - Видишь,  Тэтиа,  наш молодой охотник выдержал испытание. Мы ему
не  помогали,  он  один  убил это чудовище.  Вот оно лежит!  Ты можешь
подтвердить, что мы не нарушили правил охоты.
     - Да,  но  это  несправедливо,  -  сказал  Тэтиа.  - Наваху помог
талисман,  а у Оготы талисмана не было.  Вот почему победителем  вышел
навах.
     - Ты сам знаешь,  что,  будь он трусом, никакой талисман не помог
бы ему.
     - А все-таки это  несправедливо,  потому  что  у  Оготы  не  было
талисмана, - повторил Тэтиа.
     - Можешь  ли  ты  поклясться,  что  не  пытался  помешать  нашему
молодому охотнику?
     - Да, конечно!
     - Возьми то, что тебе принадлежит.
     С этими словами Кутова достал из-за пазухи пару старых мокасин  и
протянул их Тэтиа.
     Тот смутился, опустил голову и замолчал.
     - Уже  поздно,  -  сказал Кутова.  - Пока не стемнело,  мы должны
выпотрошить медведя.  Тогда шкура не испортится,  а  завтра  утром  мы
придем за ней.
     Мы принялись за работу,  а Тэтиа  стоял  поодаль,  нахмуренный  и
недовольный.  Немного  спустя  он  сказал,  что пойдет домой,  так как
больше ему нечего здесь делать.
     - Хорошо,  ступай.  И расскажи друзьям,  что молодой охотник убил
большого бурого медведя, - отозвался Кутова.
     Тэтиа пошел на восток,  по направлению к пуэбло, и вскоре скрылся
из виду.
     Через несколько минут,  запыхавшись, он прибежал назад и объявил,
что едва не наткнулся на отряд навахов. Их было человек сто, и шли они
прямо на восток, к нашему пуэбло Покводж. Услышав это, я пришел в ужас
и перестал радоваться удаче.
     - Кутова,  - крикнул я, - мы должны сейчас же вернуться в Покводж
и предупредить о надвигающейся опасности.
     - А  добычу  ты  хочешь  оставить,  чтобы она здесь сгнила?  Нет!
Сначала мы сдерем шкуру,  повесим ее на дерево и тогда  только  отсюда
уйдем. Ночь длинная, на рассвете мы будем дома.
     Мы сняли шкуру,  дотащили ее до леса и повесили на шест,  который
укрепили между двумя деревьями.  Потом мы начали спускаться с горы,  а
луна освещала нам путь. Шли мы быстро, придерживаясь опушки леса. Было
еще  темно,  когда  мы спустились к реке.  Здесь мы связали вместе два
бревна,  положили на них нашу одежду и оружие и,  бросившись  в  воду,
поплыли, подталкивая маленький плот. Так переправились мы через реку.
     Забрезжил свет, когда мы подошли к Покводжу и разбудили сторожей,
дремавших  у  ворот.  Мы с Кутовой побежали на южную площадь,  где жил
военный вождь,  и рассказали ему об отряде навахов,  шедших на пуэбло.
Он  вышел  из  дома  и  стал  созывать воинов в киву,  а я по лестнице
вскарабкался на крышу, где меня встретили родные.
     - Ну что, сын мой? - спросил Начитима.
     Я протянул ему руки.
     - Видишь, на моих руках кровь и жир бурого медведя.
     Все обнимали меня и хвалили.  Вскоре прибежала  к  нам  Чоромана,
которая узнала от отца о моей победе. Плача и смеясь, она обняла меня,
потом подошла к краю крыши и крикнула, обращаясь к воинам, запрудившим
площадь:
     - Мой будущий муж - храбрый  человек!  Он  убил  большого  бурого
медведя с длинными когтями. Я горжусь тем, что буду его женой!
     Снова и снова повторяла она эти  слова,  а  воины,  встревоженные
вестью  о  приближении  врага,  приостанавливались,  смотрели на нее и
улыбались.  Одни кричали:  "Хорошо,  хорошо!" Другие поднимали руки  к
небу и восклицали: "Да будет жизнь твоя счастливой!"
     - Военный вождь нас зовет. Я должен идти, - сказал Начитима.
     - Я пойду с тобой, - вызвался я.
     - Нет! Сначала ты отдохнешь. Позже, быть может...
     И он стал спускаться с лестницы.
     Меня увели в дом,  усадили,  заставили умыться и поесть.  Снова и
снова  должен был я рассказывать,  как бурый прошел мимо моего плетня,
как он заревел и упал, когда стрела вонзилась ему в спину.
     - А что делал Тэтиа? - спросил Одинокий Утес.
     - И он и Кутова стояли неподалеку. Он видел все.
     Больше я  не  прибавил  ни  слова.  Мы с Кутовой пожалели Тэтиа и
условились не упоминать о спрятанных мокасинах.
     Я очень  устал,  глаза  слипались.  Келемана и Чоромана заставили
меня лечь,  укрыли одеялом,  и я заснул,  а проснулся только к вечеру,
когда  меня позвали ужинать.  Пришел брат и сказал,  что военный отряд
навахов к нашему пуэбло не подходил и никто его не видел.  Наши  воины
спрятались  в  маисовых полях и решили сторожить всю ночь,  а лошадей,
которые паслись на лугу, пригнали ближе к пуэбло.
     Когда стемнело, лошадей привели на северную площадь; первая смена
воинов пришла в пуэбло.  Здесь они отдохнули и снова ушли в поля,  а в
пуэбло  вернулась  вторая  смена.  Ночь  прошла  спокойно.  Рано утром
военный вождь послал  разведчиков  выследить  врага.  Выяснилось,  что
ночью навахи переправились в низовьях реки на другой берег и двинулись
на восток.  Должно быть,  они задумали  напасть  на  одно  из  племен,
кочующих в прериях.
     Два дня спустя,  когда мы убедились,  что Покводжу  опасность  не
угрожает,  Начитима,  Келемана, брат и я оседлали лошадей и поехали на
просеку за медвежьей шкурой. Мы нашли ее там, где оставили. Шкура была
еще  мягкая,  так  как  с  внутренней стороны ее покрывал толстый слой
жира.  Когда мы вернулись в деревню,  на южной площади собрался народ;
всем хотелось посмотреть шкуру. Наконец Келемана и Чоромана разостлали
ее на земле.  Наш летний кацик,  стоявший подле меня,  объявил, что он
никогда  еще  не  видел такой длинной и широкой шкуры,  таких огромных
когтей.
     - Срежь когти, сделай из них ожерелье и всегда носи его на шее, -
сказал он мне.  - Ты заслужил его.  Убить бурого  медведя  значительно
труднее, чем одержать верх над команчем или другими врагами.
     Я повиновался, отрезал когти и унес их домой.
     Вечером Начитима  мне  сказал,  что  в  Огапиходже  (это  селение
испанцы называют  Санта-Фэ)  можно  обменять  шкуру  на  ружье.  Через
несколько дней шкура была высушена, и мы понесли ее в Огапиходж. Я еще
ни разу не был в пуэбло белых людей,  и все меня удивляло.  Дома  были
очень  высоки,  на  улицах  толпился  народ.  Мы  вышли  на  площадь и
расстелили на земле шкуру. Тотчас же нас окружили белые торговцы. Одни
предлагали за нее ружье,  другие - порох. Какой-то испанец обещал дать
несколько бочонков с огненной водой.  Я не  знал,  что  это  такое,  и
вопросительно  посмотрел  на  Начитиму,  но  он  нахмурился  и сердито
покачал головой.  Позже он мне объяснил, что испанцы всегда предлагают
индейцам  огненную  воду,  которую  называют  виски.  Но от виски люди
заболевают,  слабеют и скоро умирают,  а испанцам это наруку,  так как
они давно уже хотят завладеть всей нашей страной.
     Наконец я продал шкуру одному белому торговцу, который дал мне за
нее  ружье,  бочонок  пороха  и две красивые шали.  Эти шали я подарил
Келемане и Чоромане.
     Спустя несколько  дней  меня  позвали в киву летнего народа.  Там
собрались  все  члены  Патуабу  и  несколько  воинов.  Военный   вождь
обратился ко мне с такими словами:
     - Ты убил большого бурого медведя с длинными когтями.  Теперь  мы
знаем, что ты храбр и не ведаешь страха. Вот почему мы предлагаем тебе
войти  в  Совет  воинов.  Но  ты   должен   поклясться,   что   будешь
беспрекословно  повиноваться  твоему военному вождю и,  не щадя жизни,
защищать от врагов жителей нашего пуэбло и  все  другие  пуэбло  тэва.
Обещаешь ли ты это исполнить?
     - Да, клянусь! - ответил я.
     Тогда главный  шаман пуэбло заставил меня опуститься на колени и,
заклиная меня быть мужественным защитником народа  тэва,  помазал  мне
лицо и руки священной красной краской.
     Так был я сделан воином тэва,  и,  начиная с этого дня, многие из
тех, кто раньше меня ненавидел или делал вид, будто не замечает, стали
приветливо здороваться со мной,  когда мы встречались на улицах пуэбло
или  в полях.  Но Огота и другие члены клана Огонь ненавидели меня еще
сильнее,  чем раньше.  Они говорили,  что военный вождь сделал промах,
приняв меня в Совет воинов, а я, дав клятву сражаться, солгал, так как
я - навах - никогда  не  стану  драться  против  людей  моего  родного
племени.
     Действительно, клятва,  которую я дал, приводила меня в смущение.
Я должен был ее сдержать и знал,  что сдержу,  когда настанет для меня
час испытания,  но больше всего на свете не хотелось мне  сражаться  с
навахами.
     Вскоре после того,  как мы убрали маис  с  полей,  я  возвращался
поздно вечером домой.  Было уже темно, когда я вышел на южную площадь.
Вдруг кто-то меня окликнул,  и по голосу я узнал Поаниу, хранительницу
священной змеи.
     - Это ты, Уампус? - спросила она.
     - Да.
     - Я давно уже тебя поджидаю. Следуй за мной.
     Ни разу  еще  эта  старуха,  член  Патуабу,  не говорила со мной.
Вообще она почти ни с кем не разговаривала.  В  пуэбло  ее  уважали  и
побаивались.  Говорили,  что  она  может  покарать  смертью  человека,
который навлечет на себя ее гнев.
     Я растерялся и молчал, а она повторила:
     - Следуй за мной.
     Я повиновался,  и она привела меня к своему дому в переулке,  где
находились дома клана По (Вода). Я никогда не видел, чтобы сюда входил
кто-нибудь,  кроме  нее.  Даже  члены Патуабу не переступали порога ее
дома.  Здесь жила священная змея. Часто я говорил, что мне бы хотелось
ее  посмотреть,  но  сейчас  я  думал  только  о том,  как бы уйти.  Я
остановился,  попытался сказать,  что меня ждут дома,  но почему-то не
мог выговорить ни слова. Она снова повторила:
     - Следуй за мной.
     Дрожа и с трудом переводя дыхание, я вошел в дом, а она тотчас же
завесила дверь тяжелой шкурой.

7. ОПЕРЕНИЕ ОРЛА

     В очаге догорали дрова.  Старуха разгребла золу,  раздула огонь и
подбросила  дров.  Потом  повернулась и приказала мне сесть.  Я окинул
взглядом низкую узкую комнату и заметил  в  дальнем  ее  конце  дверь,
заставленную решеткой из ивовых прутьев. Старуха поймала мой взгляд и,
кивнув мне, сказала:
     - Да, там, за решеткой находится священная змея.
     Не успела она выговорить последнее слово,  как змея  подползла  к
решетке  и  подняла голову.  Я не верил своим глазам - эта голова была
величиной с два  моих  кулака!  Змея  поднималась  все  выше  и  выше,
казалось, она обнюхивает решетку и ищет выхода. Никогда еще я не видел
такой толстой и длинной змеи.  Молча смотрел я на  нее,  старуха  тоже
молчала.  Наконец  змея  соскользнула  на  пол  и  медленно  уползла в
темноту. Тогда только Поаниу заговорила:
     - Юноша,  лишь  очень  немногие,  кроме  членов  Патуабу,  видели
священную змею. Тебя я привела сюда и разрешила ее увидеть потому, что
ты совершив великий подвиг,  убив большого бурого медведя.  Ты храбр и
сумеешь оказать мне услугу. Я знаю, ты достанешь то, что мне нужно.
     - А что же тебе нужно? - спросил я, когда она умолкла.
     - Орлиные  перья  и  пух  для  молитвенных  палочек.  Мой   запас
истощился. Я хочу, чтобы ты поймал орла и принес мне его перья.
     - Но я никогда не ловил орлов. Я не знаю, как...
     - Ты  скоро  узнаешь,  как это делается.  Наш Самайо Оджки - твой
добрый отец Начитима - все тебе расскажет,  и  ты  пойдешь  к  западне
священной змеи на развалинах пуэбло Тонкое Дно.
     Я ничего не понимал.
     - Какая западня? - с недоумением спросил я.
     - Начитима все тебе  объяснит,  -  нетерпеливо  перебила  она.  -
Обещаешь ли ты сделать это для меня?
     - Да, постараюсь,- ответил я.
     - Хорошо.  Я знаю, что ты добьешься успеха. Не забудь, что я член
Патуабу и,  следовательно,  могу тебе помочь. Хотя я одинокая старуха,
но мне известно все,  что происходит в нашем пуэбло.  Я знаю, о чем ты
говорил не так давно с твоей доброй матерью Келеманой:  ты сказал, что
хочешь  сделаться  членом Патуабу.  Тогда я впервые посмотрела на тебя
внимательно. А теперь ступай. Я должна идти к священной змее.
     Смущенный, я вышел и поспешил домой.  Мне хотелось рассказать обо
всем Начитиме.  И он и Келемана  очень  обрадовались;  по  их  словам,
Поаниу оказала мне великую честь,  поручив достать орлиные перья.  Они
решили проводить меня  до  развалин  пуэбло,  где  находилась  западня
священной  змеи,  а Начитима обещал рассказать мне все,  когда мы туда
придем.
     Два дня спустя мы вышли из Пуэбло. Кроме нашего семейства, в путь
отправились Кутова с женой и Чороманой,  Потоша, его жена и наш старый
летний кацик с женой. Мы переправились через реку, спустились в долину
и стали подниматься по старой "тропе Древних людей",  которая  вела  к
заросшему лесом плоскогорью.
     Было после  полудня,  когда,  поднявшись  на  высокую  скалу,  мы
посмотрели   вниз   и  увидели  развалины  пуэбло,  которое  на  языке
индейцев-кверис называется "Тиуони".  Тэва назвали это пуэбло  "Тонкое
Дно",  потому  что  некогда  жившие  здесь гончары выделывали глиняную
посуду с очень тонким дном.  Внизу,  на северном склоне узкой  долины,
виднелись  полуразвалившиеся  дома и развалины нескольких кив.  С горы
сбегал ручей, который некогда орошал маисовые поля Древнего народа.
     Начитима сказал мне,  что с того места,  где мы стоим, видна лишь
часть развалин.  По узкой тропинке,  извивавшейся  между  скалами,  мы
спустились  в  долину,  и  я  увидел вырытые в белых скалах пещеры,  в
которых много лет назад жили люди.  Одна пещера находилась над другой,
и скалы походили на трехэтажные дома.
     Наш кацик повел нас в большую пещеру,  находившуюся в стороне  от
пуэбло, и сказал, что она будет служить нам жилищем. Мы оставили здесь
нашу  поклажу  -  одеяла  и  съестные  припасы,   а   я,   подойдя   к
старику-кацику, спросил, почему люди покинули это пуэбло и кто обратил
его в развалины!
     - Много лет назад,  - сказал мне кацик, - здесь, в этой долине, и
в других горных долинах жили наши предки тэва.  Конечно,  и потомки их
остались бы здесь,  если бы не напали на них навахи и апаши. Эти дикие
племена пришли с севера и стали  воевать  с  мирным  народом  тэва.  С
горных вершин они стреляли в людей,  работавших на поле,  сбрасывали с
гор каменные глыбы на дома, лепившиеся у подножья скал. Кончилось тем,
что тэва вынуждены были уйти отсюда. Вот почему эта плодородная долина
стала необитаемой.
     - Горько мне думать,  что навахи - мое родное племя! - воскликнул
я.
     - Но теперь ты тэва, настоящий тэва! - перебила меня Келемана.
     - Да, и ты и Одинокий Утес стали настоящими тэва, - сказал старый
кацик. - Я знаю, что вы оба никогда не будете обижать мирных людей.
     Одинокий Утес улыбнулся и закивал головой,  и у меня  тоже  стало
легче на душе.
     Кутова, Потоша и брат пошли на охоту,  а мы с Начитимой и  летним
кациком отправились в киву Оперенной змеи, выстроенную Древним народом
в большой пещере.  Крыша кивы давно провалилась,  часть стены рухнула,
но  кое-где  еще сохранились изображения Оперенной змеи и отца Солнца,
нарисованные на стене красной и желтой красками.
     Старый кацик  остался  в киве,  а я с Начитимой поднялся по узкой
крутой тропинке на вершину  скалы.  Здесь,  у  самого  края  пропасти,
находилась   западня  для  орлов.  Это  был  четырехугольный  сруб  из
подгнивших сосновых бревен;  ветром давно  снесло  с  него  крышу.  Мы
остановились в нескольких шагах от сруба,  и Начитима сказал мне,  что
это и есть западня Поаниу,  хранительницы священной змеи.  Здесь  -  и
только здесь, над кивой Оперенной змеи, - ловят орлов для Поаниу.
     Мы покрыли сруб новой крышей из тонких палок,  хвороста и  травы,
затем Начитима подробно рассказал мне, что нужно делать, чтобы поймать
орла.
     На закате  солнца  мы  спустились  в  долину и вернулись в старую
пещеру.  Наши охотники убили оленя,  и мы  поели  оленины  и  маисовых
лепешек.
     Начитима разбудил меня  незадолго  до  рассвета.  Взяв  ружье,  я
вместе  с ним отправился в путь и на склоне горы убил большого индюка.
Потом мы поднялись на скалу,  где находился  сруб,  и  крепко-накрепко
привязали индюка к средней палке крыши.  После этого Начитима разрезал
ему грудь,  обнажив сердце,  и помазал  кровью  его  перья.  Отодвинув
хворост,  я влез в западню, а Начитима снова прикрыл отверстие ветками
и, пожелав мне успеха, удалился.
     Сквозь просветы в крыше виднелось небо,  а между бревнами в срубе
были щели, и я мог смотреть вниз, в долину. Вскоре я увидел Келеману и
Чороману;  они вышли на опушку леса, сели на берегу ручья и посмотрели
вверх, на сруб. Еще накануне они мне обещали прийти сюда и ждать, пока
мне  не  посчастливится  поймать орла.  Внезапно я почувствовал прилив
любви к ним обеим.  Я был уверен,  что нет на свете  женщин  добрее  и
великодушнее, чем моя мать и будущая моя жена. И они меня любили - это
я знал и был счастлив.  Мне захотелось стать достойным их любви,  ради
них совершить великие подвиги.
     Каркая, прилетел ворон,  опустился на крышу сруба,  посмотрел  на
индюка и направился к нему.  Я просунул в отверстие прут,  который дал
мне  Начитима,  и  ударил  им  птицу.  Испуганный  ворон  вспорхнул  и
перелетел   на  ветку  сосны,  которая  росла  неподалеку.  Оттуда  он
посмотрел вниз,  на крышу сруба,  словно  старался  угадать,  кто  его
ударил.  "Кра,  кра!" каркал он,  и вид у него был такой глупый, что я
невольно расхохотался. Через несколько минут он вернулся: видно, очень
хотелось  ему полакомиться индюком.  Тогда я еще раз сильно ударил его
прутом, и он быстро улетел.
     На сруб  опустились сарычи и еще несколько серых хищных птиц,  но
ни одной из них я не позволил отведать лакомого кушанья. Они улетели и
уселись на ветвях деревьев,  которые росли у края пропасти.  Я слышал,
как они сердито кричали,  словно спорили,  кому из них лететь к срубу,
чтобы  узнать,  кто  их  прогнал.  Наконец одна из птиц - должно быть,
самая смелая - снова опустилась на сруб,  но я  больно  ударил  ее,  и
больше она не повторяла своей попытки.
     Эта возня с птицами меня позабавила и  сократила  часы  ожидания