венадцать  индюков  гуськом  спустились  по  крутому
склону  к  ручью.  Вскоре  два лося пришли на водопой и остановились в
нескольких шагах от нас.  Охотники молча следили за ними,  а я  шепнул
Начитиме:
     - Позволь мне убить лося.
     Ничего не  ответил он,  только покачал головой и приложил палец к
губам. Когда индюки и лоси напились и, выбравшись из каньона, скрылись
из виду, Начитима сказал:
     - Мы не стали бы их убивать, даже если бы умирали с голоду. Мы не
смеем  выпустить  ни  одной стрелы,  ни одной пули,  пока не дойдем до
каменных львов. Таков древний обычай.
     Настала ночь. Дозорные присоединились к нам, и мы быстро заснули.
Начитима разбудил  нас  незадолго  до  рассвета.  Мы  умылись,  поели,
напились воды из ручья и последовали за нашим вождем.  Он вывел нас из
каньона на старую тропу,  тянувшуюся с запада  на  восток.  В  течение
многих веков люди ходили по этой тропе; грунт здесь был очень твердый.
Теперь тропа напоминала узкую ложбинку, словно высеченную топором.
     Мы двинулись  на  восток и через несколько минут вышли на круглую
площадку,  обнесенную оградой.  Посреди площадки  я  увидел  священных
Каэнкукаджей  -  двух каменных львов.  Высеченные из огромной каменной
глыбы,  они лежали друг подле друга на брюхе;  головы их были обращены
на восток,  длинные тонкие хвосты вытянуты, лапы поджаты, словно звери
приготовились  к  прыжку.   Эти   удивительные   львы   были   созданы
Хэвенди-Интова - Древними людьми, которые изваяли их из камня.
     Мы расположились полукругом  перед  священными  львами.  Я  подал
Начитиме его мешок с молитвенными палочками и другими принадлежностями
шамана. Начитима выступил вперед, бросил по щепотке муки на север, юг,
восток  и  запад,  потом  достал  красную краску и,  как только взошло
солнце, помазал краской головы обоих львов. После этого он обратился к
ним  с  молитвой:  просил  их  покровительствовать нашей охоте,  чтобы
женщинам и детям мы принесли много мяса для еды  и  шкур  для  одежды.
Наконец  он  положил  перед  ними  молитвенную  палочку  и вышел из-за
ограды.  Остальные охотники последовали за ним,  но сначала каждый  из
них положил перед львами по одной палочке. Когда очередь дошла до меня
я увидел,  что таких палочек набралась целая груда.  Приносили их сюда
не  только  тэва,  но  и  индейцы  из  пуэбло Кверис,  Зунис и даже из
дальнего Хопис.  Все они мазали  священных  львов  красной  краской  и
просили у них помощи.
     Когда мы отошли на сотню  шагов  от  священной  ограды,  Начитима
велел нам остановиться.
     - Охотиться мы будем на  восточном  склоне  горы  Обсидиан  и  на
просеке Узкий Перешеек, - сказал он. - Ты, Кутова, поведешь загонщиков
на склон;  оттуда гоните зверей к  просеке,  а  уже  наше  дело  -  их
убивать. Но дай нам время дойти до просеки и устроить прикрытие.
     Кутова выбрал двадцать пять человек,  и хотя никому  не  хотелось
быть загонщиком,  но все повиновались ему беспрекословно. Они пошли на
север, а Начитима повел нас на северо-восток, вдоль глубокого каньона,
к  узкой  просеке.  Эта  просека  была  как  бы перешейком между двумя
каньонами;  к западу она расширялась,  а к востоку суживалась.  Дальше
начинался крутой спуск в горную долину.
     Было около полудня,  когда мы дошли до перешейка.  Начитима велел
охотникам рассыпаться по просеке.  Сам он расположился по одну сторону
тропы,  проложенной зверями с севера,  а мне приказал занять место  по
другую  сторону.  Быстро  приготовили  мы прикрытия - плетни из еловых
веток, и каждый охотник спрятался за плетнем. Мы достали луки и стрелы
и  стали  ждать.  У Начитимы и еще у нескольких охотников были также и
ружья,  но пользоваться ими они не хотели,  так как звери,  испуганные
громкими  выстрелами,  могли повернуть назад и прорваться сквозь линию
загонщиков.  Загонщики должны были стрелять,  чтобы  испуганные  звери
побежали к просеке.
     Вскоре после того как наши плетни были готовы,  далеко на  западе
раздался выстрел,  за ним последовал второй,  третей, и мы поняли, что
охота началась. Затем спустилась тишина, а через несколько минут снова
загремели   выстрелы,   на   этот  раз  значительно  ближе.  Загонщики
поднимались по склону горы к просеке.  Кустов поблизости не было, и мы
издалека  могли  разглядеть приближающихся зверей.  Первыми показались
два койота, рысью бежавшие по пыльной тропе, по обеим сторонам которой
Начитима и я поставили наши плетни.  Поравнявшись с нами,  они почуяли
наш запах, потянули носом воздух и рванулись вперед. Через секунду они
скрылись из виду.
     Показались два лося.  Они бежали по тропе к северу от нас.  Когда
они  пробегали  мимо  плетней,  за  которыми  притаились охотники,  мы
услышали, как зазвенела тетива. Животные рванулись вперед, подпрыгнули
и  упали.  Потом  на  нашу  тропу вышли три оленя.  Начитима стрелял в
вожака,  а я по его приказанию пустил стрелу во  второго  оленя.  Наши
прикрытия  находились  в  двух  шагах  от тропы,  и мне казалось,  что
промаха быть не может.  Двух оленей мы уложили,  третий убежал. Горный
лев, делая огромные прыжки, промчался мимо. За ним бежало стадо оленей
и лосей,  показались дикие индюки.  Мы стреляли в животных,  когда они
пробегали мимо наших плетней.  Наконец все стихло,  и на просеку вышли
загонщики:  охота была окончена. Мы выбежали из-за плетней и бросились
к убитым животным.
     Сосчитав оставшиеся  у  меня  стрелы,  я  увидел,   что   стрелял
четырнадцать  раз.  Внимательно  осмотрел я животных,  убитых на нашей
тропе, и нашел только три стрелы с моими отметками. Я убил двух оленей
и одного лося,  а из семи стрел,  выпущенных Начитимой, шесть попали в
цель.   Значит   я   был   слишком   взволнован,   чтобы   внимательно
прицеливаться.  Смущенно  рассказал я Начитиме о своей неудаче,  но он
меня успокоил, сказав, что для первого раза я стрелял неплохо.
     В тот  день  мы  убили  больше сотни оленей и лосей.  Работы было
много:  мы сдирали шкуры с животных и туши разрубали на части.  Вскоре
пришли к нам женщины из пуэбло и, как заранее было условленно, привели
лошадей, чтобы отвезти домой нашу добычу. Загонщики вернулись на склон
горы  за  убитыми животными.  Ждали мы их довольно долго,  но никто не
спешил домой. Женщины болтали, смеялись и пели, мужчины вспоминали все
события  этого  дня,  и  все  в  один голос хвалили Начитиму.  Патуабу
поступил разумно,  назначив Начитиму новым Самайо Оджки:  давно уже не
было такой удачной охоты.
     В пуэбло мы вернулись только к полудню следующего  дня,  так  как
много времени ушло на то, чтобы переправить туши на плотах через реку.
Все охотники отдали часть своей добычи  тем,  кто  оставался  охранять
пуэбло, а Начитима лучшие куски мяса отложил для Тэтиа и послал к нему
моего брата.  Одинокий Утес вернулся через  несколько  минут.  Он  был
очень испуган: Тэтиа крикнул ему, что не примет ни куска мяса, так как
животные убиты навахами или теми, кто покровительствует навахам.
     - Ну,  что  ж,  -  сказал  Начитима,  -  все знают,  что я всегда
старался жить в дружбе с Тэтиа.  Но больше я никогда не буду звать его
на охоту.
     Так как Кутова, стоявший во главе загонщиков, был слишком занят и
не  успел убить ни одного зверя,  то и мы и другие охотники отдали ему
часть нашей добычи,  а я подарил Чоромане шкуру убитого мной лося. Она
очень обрадовалась и сказала,  что давно хотела иметь такую шкуру. Она
выдубит  ее  и  сошьет  себе  прекрасные  новенькие  мокасины,  а   из
оставшегося куска сделает что-нибудь и для меня.
     Спустя несколько дней,  когда она дубила кожу - вымачивала  ее  в
отваре из дубовой коры,  к ней подошел Огота и спросил, кто убил этого
лося. Услышав ее ответ, он очень рассердился.
     - Выброси  ее  сейчас  же!  -  крикнул  он.  - Ты не должна брать
подарки от этой собаки наваха!  Смотри, как бы не попасть тебе в беду!
Дай мне шкуру, я ее сожгу.
     - Он не собака!  Он был навахом,  но теперь он - тэва, - ответила
она.  - И хороший охотник.  Хороший и добрый! Эту шкуру я выдублю, она
будет мягкой и белой, я сделаю из нее мокасины.
     - Нет, я тебе не позволю! - закричал он.
     В это время я стоял на крыше перед нашим домом и прислушивался  к
разговору. Слова Оготы привели меня в бешенство, и, не владея собой, я
крикнул ему:
     - Как  ты  смеешь  отнимать шкуру,  когда ты сам ничего не можешь
дать взамен, потому что до сих пор не убил ни одного зверя?
     - Ха! Я стреляю лучше, чем ты!
     - Докажи!  Кутова говорит,  что во время охоты он видел огромного
медведя  с длинными когтями.  Сейчас этот медведь выходит на просеку и
подбирает остатки нашей добычи. Его нетрудно будет найти. Ступай туда,
постарайся его убить!  Если ты его не убьешь, пойду я. Если я не убью,
ты попытаешься еще раз. Так, по очереди, мы будем выслеживать медведя.
А когда один из нас убьет его, мы узнаем, кто лучше стреляет!
     - Ха!  Говоришь ты дело,  но, наверное, замышляешь предательство.
Нет,  с навахом мне не по пути.  Я отказываюсь идти на охоту, - быстро
ответил Огота.
     За его спиной раздался голос:
     - Ты должен принять этот вызов, а мы позаботимся о том, чтобы все
было  сделано по правилам.  Такие испытания нам нужны:  они превращают
наших юношей в смелых воинов.
     Огота оглянулся и увидел летнего кацика; с ним было еще несколько
человек.  Все  с  любопытством  прислушивались  к   разговору.   Огота
посмотрел на них и не сказал ни слова.
     - Если ты отказываешься,  значит  ты  боишься  идти  на  медведя.
Плохо,  плохо!  Наши юноши становятся трусливыми и слабыми. Боюсь, что
печальная судьба уготована нашему пуэбло, - с грустью сказал старик.
     - Я  не  боюсь,  - отозвался наконец Огота.  - Мне кажется,  этот
навах строит какие-то козни, вот почему я не принял вызова.
     - Козней  можешь  не опасаться,  об этом мы позаботимся.  Говори,
принимаешь ли ты вызов?
     - Да.
     - Хорошо.  Сегодня вечером твой отец, Начитима и другие соберутся
у меня, и вместе мы решим, как провести охоту на медведя.
     И с этими словами летний кацик удалился.
     Огота повернулся и, злобно посмотрев на меня, ушел с площади.
     Чоромана, набросив на плечи шкуру лося,  взбежала по  лестнице  к
нам на крышу и подошла ко мне.
     - Ты на него рассердился.  Не нужно было вызывать  его  на  такое
опасное  дело.  Эти медведи с длинными когтями - самые страшные звери.
Даже наши лучшие воины их боятся.  Я не помню,  чтобы хоть  кто-нибудь
принес в наше пуэбло шкуру такого медведя.
     Я знал,  не хуже ее,  каким опасным  врагом  может  быть  раненый
медведь  этой  породы.  В лесах Сан-Хуан и в горах Апашей от их когтей
погибло немало охотников-навахов.  Я уже трусил и бранил себя за  свою
вспыльчивость. Но ни за что не признался бы я Чоромане, что боюсь.
     - Будь спокойна.  Этого медведя я убью и  вернусь  сюда  целым  и
невредимым, - хвастливо сказал я.
     И по лицу ее я увидел, что мне удалось рассеять ее опасения.
     Только сейчас я оценил ее доброту и вдруг понял,  как сильно я ее
люблю.  Я почувствовал,  что мне она дороже всех на свете.  А  теперь,
быть может,  я скоро умру и расстанусь с ней навеки! И всему виной мои
необдуманные слова! Но сначала я должен был узнать, любит ли она меня.
     - Чоромана,  - сказал я, - хочешь, я буду твоим мужем? Не сейчас,
а через несколько лет, когда мы оба будем взрослыми?
     Она схватила   меня   за   руку,   глаза  ее  заблестели,  и  она
воскликнула:
     - Да,  я хочу только тебя и никого другого! О, как долго я ждала,
чтобы ты меня спросил об этом!
     В эту  минуту  на  крышу поднялась Келемана,  а за ней Начитима и
Одинокий Утес.  Возвращаясь с полей,  они услышали о вызове, который я
бросил  Оготе,  и  Келемана,  подбежав  ко  мне,  стала меня бранить и
кричать, что не пустит меня на охоту. Потом она повернулась к Начитиме
и начала молить его, чтобы он запретил мне идти на медведя.
     Он ласково обнял ее и сказал:
     - Вызов  сделан  и принят.  Летний кацик его одобрил.  Теперь мне
остается только одно: помогать нашему мальчику.
     - О,  слишком поздно,  слишком поздно! Если бы я была здесь, я бы
заставила его замолчать,  я бы зажала ему рот!  - крикнула Келемана и,
заплакав,  ушла в дом.
     Чоромана последовала за ней и стала ее утешать.
     Я сказал  Начитиме,  что  летний кацик хочет вместе с ним и отцом
Оготы поговорить об условиях предстоящего состязания.
     - Конечно,  Тэтиа потребует, чтобы охотники взяли ружья, - сказал
Начитима.
     - Ну, что ж, ружье лучше, чем лук. Я возьму твое, - отозвался я.
     - Нет,  нет! - воскликнул он. - Чтобы зарядить ружье, нужно много
времени.  За  это время охотник успеет выпустить четыре-пять стрел.  А
кроме того,  отверстие,  через которое вошла пуля, быстро стягивается,
животное не теряет крови и умирает медленно, а стрела образует широкий
прорез,  кровь вытекает из него,  и животное слабеет и падает. Нет, не
надо ружей. Я буду настаивать на том, чтобы тебе позволили взять лук и
стрелы. Если они не согласятся, я тебя не пущу.
     - Как хочешь, тебе лучше знать, - сказал я.
     Келемана, печальная и заплаканная,  приготовила нам ужин, а когда
мы поели,  Начитима велел брату развести огонь в очаге. Усевшись перед
очагом, он долго курил. Никто не нарушал молчания.
     Наконец пришел  человек от летнего кацика.  Начитима вышел с ним.
Уходя, он оглянулся и сказал:
     - Либо  совет  Патуабу  примет  мои  условия,  либо этой охоте не
бывать!
     К нам пришла Чоромана со своей матерью,  но все мы были задумчивы
и озабочены.  Молча ждали мы возвращения Начитимы. Вернулся он поздно,
а вместе с ним пришел Кутова. Оба мрачно улыбались.
     - Нам пришлось поспорить с людьми  из  клана  Огонь.  Жаркий  был
спор, но победа осталась за нами, - сказал Начитима. - Сначала все шло
гладко. Все мы порешили, что первым пойдет на охоту Огота. Если ему не
удастся убить медведя,  пойдешь ты,  сын мой. Если же он его убьет, ты
должен найти и убить другого медведя,  а если  это  тебе  не  удастся,
победителем будет объявлен Огота.  Если и ты и он убьете медведя,  вас
обоих признают хорошими охотниками.  На этом мы порешили.  Тогда  отец
Оготы сказал, что каждого охотника будет сопровождать два советчика, с
Оготой пойдут он и Тэтиа. "Нет! - крикнул я. - Советчиками должны быть
люди из других кланов,  которые к обоим охотникам не чувствуют вражды.
Они одни сумеют правдиво рассказать нам  о  том,  как  прошла  охота".
Долго  мы  спорили  и  наконец предоставили летнему и зимнему кацикам,
военному вождю и главному шаману вынести решение.  Они решили,  что  с
Оготой пойдет один человек из нашего клана и один из клана Огонь. Тебя
также будут сопровождать двое советчиков из этих двух кланов.  Услышав
это,  отец  Оготы и Тэтиа нахмурились.  Тогда я сказал,  что из нашего
клана пойдет с тобой Кутова.  Никто не  возражал.  Отец  Оготы  хотел,
чтобы  охотники  взяли ружья,  но я отстаивал лук и стрелы.  Кацики со
мной согласились.  Ружья мы получили от испанцев,  а белые всегда  нас
обижали и притесняли,  и не годится идти с их оружием на медведя.  Так
закончилось совещание.  Завтра утром  Огота  и  два  помощника  пойдут
искать медведя с длинными когтями.
     - Кто из нашего клана сопровождает Оготу? - спросила Келемана.
     - Потоша - Белая Антилопа. Мы уже сговорились.
     - Хороший человек, честный и справедливый, - сказала Келемана.
     На следующий день Огота ушел в горы со своими двумя советчиками -
Потошей из нашего клана и Хопани-Барсуком из клана Огонь. Я волновался
и не находил себе места. Мне хотелось знать, что делает Огота. Неужели
удастся ему убить медведя?  Я не мог ни есть,  ни спать, работа и игры
потеряли для меня всякий интерес.

5. ТАЛИСМАН ОХОТНИКА

     Прошло несколько  дней.  В  пуэбло только и разговору было что об
Оготе.  Всем хотелось знать, как закончится охота. Многие называли его
храбрым  юношей  и выражали надежду,  что он сумеет убить медведя.  На
восьмой день его отец и все члены клана Огонь начали беспокоиться,  не
напал  ли  на  Оготу и его спутников отряд навахов и не погибли ли все
трое в горах.  Кое-кто высказывал опасения,  что  их  убил  медведь  с
длинными когтями. Хотели идти на поиски в горы, но на двенадцатый день
Огота вернулся.  Он пришел мрачный  и  молчаливый  и,  не  отвечая  на
вопросы,  вошел  в дом своих родителей.  За ним последовал советчик из
его клана, а Потоша поспешил к нам и, улыбаясь, уселся возле очага.
     - Я вижу по твоему лицу,  что Огота не убил медведя! - воскликнул
Начитима.
     - Да,  ты прав.  Он начал дрожать, как только мы вышли из пуэбло.
Ему представлялся случай убить его, но он бежал. Дело было так...
     - Подожди,  подожди!  - перебил Начитима. - Я пошлю младшего сына
за Кутовой. Пусть он тоже тебя послушает.
     Прибежал Кутова, и тогда Потоша начал свой рассказ.

     Огота струсил,  как  только  мы  вышли  из  пуэбло.  Все время он
говорил о свирепом нраве медведей, вспоминал, сколько раз нападали они
на  мужчин,  женщин  и детей нашего и других пуэбло.  Несколько раз он
говорил,  что подвергает себя страшной опасности, отправляясь на охоту
с луком и стрелами,  когда нужно было взять ружье. Наконец мне надоели
его причитанья, и я сказал:
     - Если  бы  ты раньше об этом подумал,  ты бы придержал язык и не
хвастался, а теперь помолчи. Довольно болтать о медведях, лучше ты нам
покажи, как ты их убиваешь.
     Он ничего не ответил,  переглянулся с советчиком из своего клана,
и оба злобно на меня посмотрели.
     Мы поднялись по склону горы к просеке Узкий Перешеек и  осмотрели
брошенные нами остатки добычи. Здесь все еще пировали медведи, волки и
койоты;  они растащили кости  и  обглодали  оставшееся  на  них  мясо.
Несколько  дней  сторожили мы у края просеки,  видели черных медведей,
волков и  койотов,  возвращающихся  к  недоеденным  тушам,  но  бурого
медведя с длинными когтями мы не видели ни разу, хотя он тоже приходил
сюда по ночам.  У ручья в начале каньона мы нашли отпечатки его лап, и
я  измерил:  моя  рука  четыре  раза укладывалась на отпечатке лапы от
пятки до конца когтей. Увидев это, Огота зажмурился.
     К вечеру  пятого  дня  мы заметили двух маленьких бурых медведей,
объедавших оленью тушу.  Хонани посоветовал Оготе убить одного из них.
Я же сказал,  что убить он должен большого медведя, а маленькие в счет
не идут. Огота сразу со мной согласился.
     Наша стоянка находилась у ручья,  на склоне горы. Ночью и днем мы
спали,  а утром и  вечером  ходили  выслеживать  медведя.  Так  прошло
несколько  дней,  а  мы все еще его не видели.  Вчера утром у подножья
горы мне удалось подстрелить оленя.  Огота и Хонани предложили отнести
мясо  в  лагерь  и  устроить  пиршество,  но  я им сказал,  что добыча
принадлежит мне и я распоряжусь ею иначе.  Я настоял на том, чтобы они
помогли мне перетащить убитого оленя на просеку, где мы нашли накануне
обглоданные медведем кости.
     - Дело сделано,  - сказал я.  - Бурый найдет тропу, по которой мы
тащили мясо,  и по следу придет сюда.  Теперь остается только  сделать
прикрытие. Огота, принимайся за работу. Плетень мы поставим здесь, - и
я остановился в нескольких шагах от оленьей туши.
     - Нет, нет! Это слишком близко, слишком близко! - закричал Огота.
- Вот хорошее место для прикрытия!
     И он отбежал шагов на пятьдесят от оленя.
     - Слишком далеко,  - ответил я.  - Тебе трудно  будет  попасть  в
цель, и стрела вонзится неглубоко. Но делай как знаешь, ты охотник. Мы
поможем поставить плетень там, где ты хочешь.
     Втроем мы  поставили  плетень  в  пятидесяти  шагах  от  оленя и,
захватив с собой несколько кусков мяса, вернулись в лагерь.
     Я думал,  что  медведь  найдет  тушу  только ночью,  но на всякий
случай предложил подняться вечером на утес, откуда видна была просека.
Солнце  склонилось  к  западу,  когда  мы добрались до утеса.  Мы ясно
видели оленью  тушу,  ле