ные, шившие  ему  панталоны.
Каждый человек, который когда - нибудь видел капитана Моргана и  слышал
его голос, собирал вокруг себя восхищенных поклонников. Эти  счастливцы
как бы заимствовали у него частицу славы.
     Рабы - негры, отпущенные с плантаций в столь знаменательный  день,
смотрели огромными пустыми глазами на покачивающийся в бухте галеон. Их
хозяева прохаживались среди простонародья, во всеуслышание сообщая, что
они скажут Генри Моргану, когда он будет у них обедать, и какие  советы
дадут ему. Тон  их  был  небрежным  и  веселым,  словно  они  частенько
принимали  у  себя  в  доме  людей,  ограбивших  Панаму.  Двое  -  трое
содержателей таверн выкатили на берег бочонки вина и бесплатно  угощали
всех желающих. Свою прибыль они намеревались  получить,  утоляя  жажду,
которую сейчас только раздразнивали.
     На небольшой пристани ожидали приближенные  губернатора  -  бравые
молодцы, все в галунах и серебряных пряжках. Солдаты с пиками придавали
встрече  надлежащую  официальность.  Море  накатывало  на  песок  веера
пологих волн. Приближался полдень, и солнце пылало в  небе  раскаленным
добела  тиглем,  но  никто  не  замечал  жары.  Для  людей  на   берегу
существовал только галеон, покачивающийся в бухте.
     Миновал полдень, и только тогда Генри Морган, следивший за берегом
в  подзорную  трубу,  решил  отправиться  в  город.  Выбор  времени   и
мизансцены диктовались не только его тщеславием.  В  ночной  темноте  к
борту галеона приткнулся челнок, привезший весть, что его могут  аресто
- вать за победу над врагами короля. Генри решил, что восторги  горожан
должны склонить чашу весов в  его  пользу.  И  все  утро  с  одобрением
наблюдал возрастающее возбуждение толпы.
     Но теперь его шлюпка была спущена, и матросы  заняли  свои  места.
Едва она приблизилась к берегу, как зеваки разразились  приветственными
криками, которые быстро слились в оглушительный рев. Люди  подбрасывали
шляпы,  прыгали,  приплясывали,  гримасничали,  перекликались  друг   с
другом. С пристани к Генри потянулись  руки,  когда  он  еще  не  успел
встать. Едва он выпрыгнул из шлюпки среди  посланцев  губернатора,  как
солдаты построились вокруг них и с пиками наперевес принялись расчищать
дорогу сквозь толпу толкающихся, дерущихся зрителей.
     Генри с тревогой покосился на строй солдат.
     - Я арестован? - спросил он у ближайшего из бравых молодцов.
     - Арестованы? - расхохотался тот. - Конечно, нет! Мы бы не посмели
вас арестовать, даже если бы хотели. Чернь разорвала бы нас в клочья. А
если бы нам все же удалось посадить вас за решетку,  они  разобрали  бы
тюрьму по камешку голыми руками,  чтобы  освободить  вас.  Сэр,  вы  не
представляете себе, что вы такое для этих людей. Все эти дни они только
и говорили, что о вас. Но губернатор желает видеть вас немедленно, сэр.
Сам он не мог быть здесь по понятным причинам.
     Так они добрались до губернаторского дворца.
     -  Капитан  Морган,  -  сказал  губернатор  Моддифорд,  когда  они
остались наедине, - не знаю,  сообщу  ли  я  вам  хорошие  новости  или
дурные. Известие о вашем завоевавании достигло ушей короля.  Нас  обоих
вызывают в Англию.
     - Но у меня было предписание...
     Толстые  щеки  и  плечи  губернатора   заколыхались   в   скорбном
отрицании.
     - О предписании, капитан, я бы на  вашем  месте  умолчал,  хотя  и
выдано оно мной  самим.  Там  есть  статьи,  которые  могут  нас  обоих
поставить в ложное положение. Хотя нам и так грозит виселица.  Впрочем,
не знаю, не знаю... Разумеется, сейчас между Испанией и Англией мир, но
отношения остаются прохладными, весьма и весьма. Король сердит на  нас,
но, полагаю, несколько тысяч  фунтов,  врученные  кому  следует,  могут
смягчить его гнев, в каком бы он ни был бешенстве. Английский  народ  с
ликованием узнал о столь славной победе. Будьте спокойны,  капитан.  Я,
во всяком случае, спокоен. - Он  выразительно  посмотрел  на  Генри.  -
Надеюсь, в нужную минуту у вас найдутся эти тысячи?
     Генри произнес официальным тоном:
     - Я старался служить моему государю, следуя духу его  воли,  а  не
букве политической игры... - Затем он добавил: - Право, сэр Чарльз, мне
есть чем заплатить за королевскую милость,  пусть  это  обойдется  и  в
полмиллиона. Говорят, король добрый человек и  большой  знаток  женской
красоты, а мой опыт свидетельствует, что этому всегда сопутствует нужда
в деньгах.
     -  И  еще  одно,  капитан,  -  с  некоторой   неловкостью   сказал
губернатор, - некоторое время тому назад ваш дядя был  убит.  Его  дочь
живет здесь у меня. Сэр Эдвард умер почти неимущим. Разумеется, мы, как
вы понимаете, будем рады, если  она  навсегда  останется  с  нами,  но,
боюсь, ей это несколько в тягость. Мне кажется, ее смущает  мысль,  что
ей благодетельствуют. Разумеется, вы позаботитесь  о  ней.  Сэр  Эдвард
погиб благородно, он заслужил благодарность короля,  но,  к  сожалению,
благодарности короны денежной стоимости не имеют.
     Генри улыбнулся.
     -  Мой  дядя  мог  погибнуть  только  самым  благородным образом. Я
уверен,  что  мой дядя делал все - да - да, даже ногти подстригал - так,
словно с него не спускали злорадных глаз знатнейшие придворные. А как он
скончался?  Произнес  краткую  достойную  случая  речь?  Или плотно сжав
свои  проклятые  узкие  губы, словно смерть неприлична людям, занимающим
его  положение?  Что  за  человек!  Его  жизнь  сводилась  к простой, но
эффектной  роли,  которую  он неплохо играл. - Тон Генри был шутливым. Я
ненавидел  дядю.  Мне кажется, я его побаивался. Он принадлежал к весьма
немногим людям, которые были способны внушить мне страх. Но скажите, как
он умер?
     - Шептались, что один раз он застонал. Я выяснил, как возникли эти
слухи, и оказалось, что какой - то лакей спрятался  за  занавесом.  Без
сомнения, он и распустил их.
     -  Жаль!  Жаль!  Какая  жестокая  насмешка  судьбы   -   запятнать
безупречную жизнь, не совладав с выдыхаемым воздухом! Но теперь  я  его
больше не боюсь. Если он застонал, значит были в нем и человечность,  и
слабость. Я презираю, но и люблю его за это. Что до моей кузины, будьте
спокойны, я избавлю вас от хлопот о  ней.  Мне  кажется,  я  ее  помню:
высокая девочка с белокурыми волосами, девочка, которая  очень  скверно
играла на арфе. То есть мне казалось, что скверно, а  возможно,  что  и
превосходно.
     Моддифорд заговорил о том, чего уже давно хотел коснуться:
     - Я слышал, что в Панаме вы встретили Красную Святую  и  отпустили
ее за выкуп. Как это было? Говорили, что она - жемчужина из жемчужин!
     Генри покраснел.
     - Ну - у, - протянул он, -  по  -  моему,  легенда  ей  польстила.
Бесспорно, она  очень  недурна  собой  и,  наверное,  способна  пленить
некоторых мужчин. Но она не принадлежит к женщинам,  которых  я  нахожу
достойными восхищения. Понимаете ли, она несдержанна  в  выражениях,  и
рассуждала  о  вещах,  которых,  мне  кажется,  женщинам  касаться   не
подобает. К тому же она ездит верхом помужски и фехтует. Короче говоря,
в ней нет той стыдливости, которую  мы  привыкли  находить  в  женщинах
благородного происхождения.
     - Но как любовница... Только как любовница?..
     - Видите ли, я получил за нее семьдесят пять  тысяч  дублонов.  На
мой взгляд, не родилась еще женщина, ради которой стоило бы  отказаться
от этой суммы.
     - Такой выкуп! Но почему за нее дали столько?
     - Наведя справки, я выяснил, что ее ждет большое наследство. Ну, и
как я уже сказал, она очень недурна собой, хотя,  конечно,  легенда  ей
польстила.

     Тем временем в другой комнате леди Моддифорд наставляла Элизабет.
     - Душенька, вижу, я должна поговорить с вами  как  мать.  Я  думаю
только о вашем будущем. Нет никаких сомнений, что ваш кузен позаботится
о вас, но будете ли вы счастливы? То есть всецело завися только от  его
щедрости? Однако взгляните на него по - иному! Он богат, приятен лицом.
Вы понимаете, душенька, что тут деликатничать нельзя. И даже не так  уж
и желательно, мне кажется. Почему бы  вам  не  выйти  замуж  за  вашего
кузена?  Не  говоря  уж  обо  всем  остальном,   вы   окажетесь   тогда
единственной женщиной на свете, которой не в чем будет упрекнуть  родню
мужа...
     - Но, леди Моддифорд, - кротко возразила Элизабет, - то, о чем  вы
говорите... Ведь, кажется, браки между двоюродными братьями и  сестрами
считаются недозволенными?
     -  Ничуть,  душенька.  Ни  установления  церкви,  ни  установления
государства нигде этого не запрещают, а что до меня, так, по  -  моему,
подобные браки вообще предпочтительнее. Сэра Чарльза  и  вашего  кузена
вытребовали в Англию. Сэр Чарльз  полагает,  что  речь  может  пойти  о
возведении в рыцарский сан. Тогда  вы  станете  леди  Морган  и  будете
богаты.
     Элизабет задумалась.
     - Я видела его только раз какую - то минуту, и, если не  ошибаюсь,
мне он не очень понравился. Такой он был возбужденный, весь красный. Но
держался он почтительно и учтиво. Мне кажется,  он  хотел  узнать  меня
поближе, но отец... вы ведь помните его... Может быть, из  него  выйдет
хороший муж, - докончила она.
     - Душенька, из любого мужчины выйдет хороший  муж,  если  за  него
взяться, как следует.
     - Да, пожалуй, так будет лучше всего. Мне надоело, что меня жалеют
за мою бедность. Но он сейчас окружен такой славой, заметит ли он меня,
как вы думаете? Позволит ли ему гордость снизойти до нищей кузины?
     - Милая Элизабет, - твердо сказала леди Моддифорд, - неужели вы до
сих пор не поняли, что  почти  любая  женщина  может  выйти  за  любого
мужчину, если только не помешает другая  женщина?  Но  я  уж  пригляжу,
чтобы вам никто не встал поперек дороги. Можете на меня положиться.
     Элизабет приняла окончательное решение.
     -  Ах,  знаю!  Я  сыграю  ему.  Я  слышала,  как   музыка   чарует
необузданных мужчин. Я сыграю ему новые пиесы - "Состязание  эльфов"  и
"Господь дарит успокоенье душе усталой".
     - Нет - нет! - перебила леди Моддифорд. - Ни  в  коем  случае!  На
вашем месте я не стала бы... Вдруг он не  любит  высокую  музыку?  Есть
способы надежнее...
     - Но вы же  сказали,  что  это  прелестные  вещицы,  вы  так  сами
сказали! И  я  ведь  читала,  как  музыка  трогает  мужчин  -  они  еле
выдерживают!
     - Хорошо - хорошо, душенька! Сыграйте ему, если вам  так  хочется.
Быть может, он... Но сыграйте ему что - нибудь. Быть  может,  у  вас  в
роду... То есть я хотела сказать, что любовь к музыке у вас,  возможно,
фамильная  черта.  Но,  разумеется,  вы  понимаете,  что  вам   следует
восхищаться им и чуть - чуть его побаиваться. Пусть он почувствует, что
вы несчастное, беспомощное создание, со всех сторон окруженное тиграми.
Впрочем, сами придумайте, как это лучше  устроить.  Во  всяком  случае,
первый шаг вам уже облегчен - ведь вы можете сразу же отдаться под  его
защиту! - Она вздохнула. - Право, не знаю, что мы делали бы, если бы не
нуждались в защитнике. Даже вообразить не могу, как бы иначе сэр Чарльз
собрался с духом сделать мне предложение!  Бедняжка  немел  от  страха.
Однажды  мы  сидели  рядом  на  скамье  под  деревом,  и  я  все  глаза
высмотрела, ища, чего бы мне испугаться. Мы просидели так часа три,  не
меньше, но в конце концов на дорожку выползла крохотная змейка, и  я  в
ужасе припала к его груди. Нет, не представляю себе, что мы делали  бы,
если бы нам не у кого было искать защиты.  Сэр  Чарльз  держит  особого
сторожа, который дни и ночи напролет следит, чтобы в сад  не  забралась
змея. А я, знаете, всегда любила змей. И девочкой  держала  дома  целых
трех.
     На следующее утро леди Моддифорд свела их вместе и удалилась, едва
позволили приличия.
     Элизабет посмотрела на своего кузена с боязливым трепетом.
     - Какие великие, ужасные деяния совершали вы в -  океане,  капитан
Морган! При одной мысли о них кровь стынет в жилах! -  произнесла  она,
запинаясь.
     - Они были не столь уж великими и не слишком  ужасными.  Ничто  не
бывает таким хорошим или таким дурным, каким выглядит в описаниях.
     А про  себя  он  подумал:  "Я  неправильно  судил  о  ней.  Совсем
неправильно. Она ничуть не спесива. Наверное, се отец...  этот  дьявол,
внушил мне неверное мнение о ней. Нет, она очень мила".
     - Ах, я уверена, что ваши деяния были великими, хотя из скромности
вы не хотите это признать, - тем временем продолжала она застенчиво.  -
Знаете, как я трепетала, слушая рассказы о вас, как надеялась, что  вас
не постигло никакое горе, что вы не терпите никакой нужды!
     - Неужели? Но почему? Мне казалось, вы меня даже не заметили.
     Ее глаза наполнились слезами.
     - У меня ведь было свое горе.
     - Я знаю. Мне рассказали про ваше  горе,  и  я  вас  очень  жалел,
кузиночка Элизабет. И надеюсь, вы позволите  мне  помочь  вам  в  вашем
горе. Элизабет, вы не сядете поближе ко мне?
     Она стыдливо посмотрела на него.
     - Если хотите, я вам сыграю, - сказала она.
     - О... да - да, пожалуйста.
     - Это "Состязание эльфов".  Слушайте!  Различаете,  как  их  ножки
бегут по траве? Все говорят, что это прелестная  вещица.  -  Ее  пальцы
аккуратно пощипывали струны.
     Генри порхающие по арфе руки показались очень красивыми. Он  забыл
про музыку, следя за ее руками. Точно две белые бабочки, такие  изящные
и трепетные! Даже страшно прикоснуться к ним, столь хрупкими они  кажут
- ся, и все же хочется их нежно гладить.  Вещица  завершилась  громкими
басовыми аккордами. Ну, вот и все. Когда  перестала  дрожать  последняя
струна, он сказал:
     - Вы играете очень... очень аккуратно, Элизабет.
     -  О, я играю ноту за нотой, как они расположены, ответила она. - Я
никогда не забываю, что композитор разбирался в своем деле лучше меня.
     -  Справедливо.  И  слушать вас - большое удовольствие. Утешительно
знать,  что  все будет точно на своем месте, даже ноты. Вы избавились от
несносной  вольности, которую я замечал в игре некоторых девиц и молодых
дам.  Манера  эта, конечно, мила, непосредственна, душевна, но разрешает
небрежность,  как  уступку  страсти.  Да,  с  возрастом  мне  все больше
нравится видеть именно то, чего я ожидал. Зыбкость только мешает. Случай
утратил надо мной прежнюю власть. Я был глупцом, Элизабет. Я отправлялся
в плавание за плаванием, ища нечто... да, пожалуй, нечто несуществующее.
А  теперь  я  утратил  былые  несбыточные  желания,  и  если  и  не стал
счастливее, то обрел тихое спокойствие.
     - Как мудро и по-житейски умно, и чуточку цинично! - заметила она.
     -  Если тут есть мудрость, значит, мудрость - это жизненный опыт. И
как  я  мог  бы обходиться без житейского ума? Ну, а цинизм - всего лишь
мох, который налипает на камень.
     -  Во всяком случае, это очень тонко замечено, - согласилась она. -
Наверное, вы были знакомы со многими такими девицами и дамами?
     - С какими девицами и дамами, Элизабет?
     - Ну, с теми, кто играл плохо.
     - А - а! Да, с некоторыми доводилось.
     - И вы... вам... они нравились?
     - Я терпел их, потому что они были  хорошими  знако  -  мыми  моих
хороших знакомых.
     - И они в вас влюблялись?  Я  знаю,  что  спрашивать  об  этом  не
принято, но вы же мой кузен, почти мой... мой брат.
     - Некоторые утверждали, что да... Но, подозреваю, их прельщали мои
деньги.
     - Не может быть! Но я вам сыграю еще. Теперь  -  печальную  пиесу.
"Господь дарит успокоенье  душе  усталой".  Я  считаю,  что  необходимо
сочетать более легкую музыку с серьезной.
     - Да, - сказал он. - Да - да, конечно.
     И вновь ее пальцы принялись трудолюбиво пощипывать струны.
     - Очень  красиво  и  печально,  -  сказал  Генри,  когда  Элизабет
кончила. - Мне очень понравилось, но не кажется ли  вам,  Элизабет,  не
кажется ли вам, что шестую струну от того конца следовало бы... немного
подтянуть?
     - Ах, я ни за что  на  свете  не  позволю,  чтобы  ее  трогали!  -
вскричала она.  -  Когда  мы  с  папа  покидали  Англию,  он  пригласил
человека... настройщика  арф,  и  поручил  ему  привести  ее  в  полный
порядок. Я буду очень мучиться из - за папа, если арфу  будут  трогать.
Он терпеть не мог, когда трогали вещи.
     После этой вспышки они несколько минут сидели молча, а  потом  она
умоляюще заглянула ему в глаза.
     - Вы не сердитесь на меня из - за струны, кузен  Генри?  Просто  у
меня чувства очень глубокие! Что я могу с ними сделать?
     - Нет, конечно, я не сержусь.
     Она такая хрупкая и беспомощная, подумал он.
     - И куда вы собираетесь  поехать  теперь,  когда  вы  разбогатели,
покрыли себя славой и осыпаны почестями?
     - Не знаю. Я хочу жить в незыблемости и предугаданности.
     - Ах, это именно то,  чего  хочется  мне!  -  воскликнула  она.  -
Значит, мы в чем - то похожи. То, чего не ищешь, само к тебе  приходит,
я так считаю. И я почти всегда наперед знаю, что со мной будет,  потому
что очень - очень надеюсь, а потом сижу и жду.
     - Да, - сказал Генри.
     - Смерть папа была большим ударом, - сказала она, и вновь ее глаза
наполнились слезами. - Так ужасно остаться  сиротой  без...  почти  без
родственников и друзей.  Разумеется,  Моддифорды  были  со  мной  очень
добры, но ведь заменить мне близких они не могут! А - а - х!  Мне  было
так одиноко. И ваш приезд, кузен Генри,  так  меня  обрадовал  хотя  бы
потому, что мы с вами одной крови. - Ее глаза блестели от слез,  нижняя
губка жалобно дрожала.
     - Не плачьте! - ласково сказал Генри. - Вам не нужно больше  ни  о
чем тревожиться, Элизабет. Я  здесь,  чтобы  снять  с  ваших  плеч  все
заботы. Я буду помогать вам и беречь вас,  Элизабет.  Дивлюсь,  как  вы
перенесли поразившее вас горе. Сколько в вас стойкости, если вы  сумели
держать голову так высоко, когда вашу душу грызла тоска)
     - У меня была моя музыка, - сказала она. - Если  горе  становилось
слишком тяжким, я находила утешение в музыке.
     -  Но  теперь,  Элизабет,  вам  и  она  не  понадобится.  Когда  я
отправлюсь в Англию, вы поедете со мной. И всегда  будете  жить  в
довольстве и безопасности под моей защитой.
     Она  отпрянула  от  него.  -  Но  о  чем  вы  говорите?  Что вы мне
предлагаете?  -  вскричала  она.  -  Ведь  это  же,  кажется,  грех, или
нарушение закона... когда женятся двоюродные братья и сестры?
     - Женятся?
     - О! - Она залилась краской, и вновь ее  глаза  засверкали
быстрыми слезами. - О, мне так стыдно! Вы говорили не о  том,  чтобы
пожениться?  Мне  так  стыдно!  -  Было  больно   смотреть,   как   она
расстроилась.
     "Но  в  конце  - то концов, почему бы и нет? - подумал Генри. - Она
миловидна.  О  ее  происхождении  мне известно все, а кроме того - в ней
воплощена  та  надежность,  та  тихая  безопасность, за которые я теперь
ратую.  Если  она станет моей женой, ничего выходящего из ряда вон я уже
никогда  не  совершу.  А  я теперь как будто только тихой безопасности и
хочу.  К  тому  же,  -  завершил  он  свою  мысль,  -  я  просто не могу
позволить, чтобы она так страдала".
     -  Ну,  конечно,  я  говорил  о том, чтобы нам пожениться. Как по -
вашему,  о  чем  еще  мог  я говорить? Просто я неуклюж, груб. Я испугал
вас,  обидел.  Но,  милая  Элизабет,  в этом нет ни нарушения закона, ни
греха.  Двоюродные  братья  и  сестры  очень часто вступают в брак между
собой.  Мы  знаем  друг  о  друге  все, мы принадлежим к одной семье. Вы
должны выйти за меня замуж, Элизабет. Право же, я вас люблю, Элизабет.
     -  Ах!  -  пролепетала она. - А - ах! Я и подумать не в силах... То
есть  мне...  мне  дурно.  То  есть  у  меня  голова закружилась. Вы так
порывисты  в  своих  поступках. Генри, так неожиданны. Ах, позвольте мне
уйти.  Я  должна  поговорить  с  леди Моддифорд. Она посоветует, что мне
ответить.

     II

     Король  Англии  Карл  Второй  сидел  с  Джоном  Ивлином  в  уютной
библиотеке. В камине весело трещали поленья, и отблески пламени озаряли
корешки книг п