ытаюсь связаться с  Фаргом. Я  взялся за канат и стал раз за разом давать
сигналы бедствия. Диди,  я делаю все,  что только  может  сделать человек. Я
умираю с тобой.
     В это время Фарг стоял на берегу водоема  в  полном  недоумении. Время,
отведенное  первой двойке для  разведки, еще  не вышло,  но... эти  странные
сигналы! Его сильная, но чуткая  рука не ощущает никаких отчетливых сигналов
с  тех  пор,  как  несколько  минут  назад  мы  вдруг  затребовали  огромное
количество  каната.  Он  послушно  выполнил  нашу  просьбу и  даже  поспешил
надставить  канат. "Не иначе, они  обнаружили там что-нибудь потрясающее", -
решил  Фарг. Он уже  предвкушал,  как сам проникнет  в  тайну  глубин, когда
придет его черед нырять. В  то же время  его тревожила полная безжизненность
каната в течение последних  нескольких  минут.  Он  нахмурился и стал щупать
канат, словно пульс.
     И  вот с того  конца, за четыреста футов, до его пальцев  донеслась еле
заметная  вибрация,  ослабленная трением о скалу.  Он  замер и  пробормотал,
адресуясь не то к себе самому,  не то к собравшимся у грота зрителям: "Чем я
рискую?  В худшем случае  обругают..."  И  Фарг  принялся с  каменным  лицом
вытягивать чугунную чушку.
     Я  почувствовал,  как канат натянулся.  Я отпустил  рукоятку кинжала  и
ухватился  за веревку. Мы быстро  поднимались вверх; баллоны Дюма  мелодично
постукивали  о  камень. Вот я  увидел в ста  футах над  своей  головой  чуть
светящийся зеленый треугольник  - треугольник надежды! Меньше  чем за минуту
Фарг вытащил нас в  верхний водоем  и прыгнул в воду за бесчувственным Дюма.
Тайе и Пинар поспешили на помощь мне. Я напряг последние  остатки сил, чтобы
не утратить  контроля над собой,  не  свалиться без чувств. Я заставил  себя
выйти на берег. Дюма лежал ничком, его рвало. Друзья сняли  с нас скафандры,
и  я принялся  греться  около  большого бензинового факела. Фарг  наклонился
вместе с  доктором над Дюма. Пять минут спустя Диди был уже на ногах и стоял
рядом со мной у огня. Я протянул ему бутылку бренди. Он сделал добрый глоток
в произнес: "Я нырну еще раз". Я спросил, где Симона.
     Мне ответил  мэр: "Как только перестали  подниматься пузырьки  воздуха,
ваша жена побежала вниз. Сказала, что ее нервы не выдержат этого".
     Бедная  Симона  прибежала  в  кафе  в  Воклюзе  и попросила  подать  ей
чего-нибудь покрепче. Какой-то уличный торговец  промчался мимо  окон, вопя,
что один водолаз утонул. Симона крикнула ему вслед: "Который? Какого цвета у
него маска?"
     "Красного!" - ответил тог.
     Симона  облегченно вздохнула: я  нырял в  синей  маске.  Однако  тут же
подумала  о Дюма  с  его красной  маской,  и ее  радость  потухла. В  полном
отчаянии возвращалась  она по лестнице к источнику. А там - о чудо! -  стоял
Дюма, живой и невредимый.
     Силы  Дюма быстро возвращались к  нему, у него появился нормальный цвет
лица, прояснился рассудок. Ему все не давала покоя мысль: чем объяснить наше
наркотическое состояние в гроте?
     Во  второй  половине  дня мы  снарядили  следующую  двойку - Тайе и  Ги
Морандьера, но уже не  с такой нагрузкой. Они были облачены лишь в шерстяное
трико  и несли  небольшой балласт,  так  что сохраняли некоторую плавучесть.
Предполагалось,  что  они доберутся до пещеры и двинутся  оттуда  на  поиски
прохода, ведущего  к тайнику Воклюзского  источника.  Найдя  его, немедленно
вернутся  и  набросают  маршрут  для  третьей  двойки,  которая  и  завершит
изыскания.
     Вахтенный  журнал  позволяет  восстановить  пережитое  капитаном Тайе и
Морандьером: их ощущения были ничуть не  приятнее наших. Понятно, что от них
требовалось больше  мужества,  чем от нас, чтобы проникнуть в грот, едва  не
прикончивший первую двойку.Погрузившись в воду, они немного подождали, чтобы
пообвыкнуть;  Морандьер  ощутил  сильный  холод.  Затем  двинулись в тоннель
плечом  к плечу, связанные вместе. Когда на пути попадался очередной выступ,
они ныряли под него  и снова отыскивали потолок, каждый раз, мечтая, что вот
теперь пойдет ровный  участок. Так  они передвигались  все дальше  и  дальше
вниз. Наш единственный глубиномер  вышел из строя, но опытный ныряльщик Тайе
обладал   исключительно  развитым  чувством  глубины.  Погрузившись  на  сто
двадцать футов, он остановился, чтобы вместе с Морандьером проконтролировать
свои  ощущения. Тайе почувствовал  первые признаки глубинного отравления. Он
знал,  что этого никак не должно быть на глубине всего двадцати саженей. Как
бы то ни было, симптомы болезни давали себя знать.
     Филипп  окликнул  Морандьера,  давая  понять,  что  надо  возвращаться.
Морандьер стал  маневрировать,  освобождая место Тайе для разворота. Услышав
при этом учащенное дыхание  Тайе, он обернулся так,  чтобы тот видел, как он
дергает канат шесть раз. Не имея возможности переговариваться под водой, они
могли  полагаться  только  на  колеблющийся свет  фонаря  и  на  собственную
догадку, когда надо было согласовывать свои движения. Морандьер переместился
ниже Тайе, чтобы направлять капитана  в сторону поверхности. Тайе решил, что
с  Морандьером что-то  случилось:  обоими  все больше  овладевало  глубинное
опьянение, едва не погубившее первую двойку.
     Тайе  осторожно  двинулся  вверх.  Болтающийся в  воде канат  обернулся
петлей вокруг  его плеч. Тайе решил, что необходимо резать веревку, пока она
совсем не  опутала его. Он выхватил кинжал и ударил им по канату. Морандьер,
плававший  свободно  ниже  товарища,  испугался,  что Тайе  теряет сознание.
Вторая   двойка   поспешила   в   полной  растерянности   на  свет  зеленого
треугольника. Морандьер догнал Тайе, схватил его за ноги и рывком протолкнул
сквозь узкий проход, сам чуть не задохнувшись от этого усилия.
     Мы увидели появившегося на поверхности Тайе в его белом костюме;  затем
показался  из  прохода  Морандьер.  Тайе  встал  на  ноги и пошел к  берегу,
возбужденный, с вытаращенными  глазами.  В правой  руке  он  держал  кинжал.
Пальцы были порезаны, и кровь стекала красной струйкой  на  мокрое шерстяное
трико, но Филипп ничего не чувствовал.
     Мы  решили  ограничиться  детальным  изучением топографии первой  части
источника. Прежде  всего позаботились  о том,  чтобы  Дюма, которого все еще
обуревал гнев против коварного грота, не смог  добраться до пещеры, едва  не
ставшей  нашей  могилой. Фарг  привязал  к  поясу  Диди  канат длиной в  сто
пятьдесят  футов и забрал  его кинжал,  чтобы он не  вздумал освободиться  и
двинуться   дальше   намеченного.  Заключительное   исследование   подводной
расщелины прошло без инцидентов.
     Бурный  день пришел  к концу. В этот вечер  обе  двойки решили провести
основательное сравнение между  действием коньяка и глубинным  опьянением. Мы
не   находили  себе   покоя  в   поисках  объяснения  загадочного  ощущения,
испытанного  нами  в Воклюзском  источнике. Нам были знакомы бурные приступы
L'ivresse des grandes profondeurs в море, на глубине двухсот двадцати футов,
но  почему же эта  прозрачная  безжизненная  известковая  вода ударяет нам в
голову совсем по-иному?
     В ту же  ночь  Симона, Диди и  я отправились обратно в Тулон,  усиленно
размышляя по пути, несмотря на усталость и головную боль.
     Время  от времени  молчание  нарушалось: кто-нибудь из  нас  высказывал
очередное предположение. Диди произнес задумчиво: "Несчастные  случаи бывают
у ныряльщиков не только из-за наркотического состояния. Нервное расстройство
в связи с  личными  и  другими делами,  вдыхаемый  воздух..."  Я  подскочил:
"Вдыхаемый  воздух!  Надо  проверить  в  лаборатории  воздух,  оставшийся  в
аквалангах!"
     На следующее  утро мы взяли  пробы воздуха из  баллонов. Анализ показал
присутствие   одной   двухтысячной  доли  окиси  углерода.  На  глубине  ста
шестидесяти футов  действие  окиси  углерода  усиливается  в  шесть  раз. Мы
запустили наш новый компрессор, работающий от дизельного  движка, и увидели,
что он  засасывает  собственный  выхлоп. Двадцати  минут пребывания в  таком
воздухе, какой мы вдыхали в Воклюзе, достаточно, чтобы убить человека.
     Впоследствии мы изучали гроты Шартре и Эстрамар.  Однако  и там  нам не
удалось  обнаружить  подземный сифон  или  другой  "механизм", подающий воду
наверх.  В  1948  году,  когда  большинство  из  нас  уехало  с  экспедицией
"Батискаф", троим членам Группы подводных изысканий - лейтенанту Жану Алина,
доктору Ф. Дэвилля и  Жану  Пинару -  удалось,  наконец,  в сотрудничестве с
армейскими  саперами  разгадать  одну  такую загадку.  На этот  раз объектом
исследования был источник Витарель в районе Грама.
     Витарель - подземный источник, его водное зеркало находится  на глубине
трехсот  девяноста  футов.  Для  того чтобы  ныряльщик  мог попасть к  воде,
саперам  пришлось  сначала проделать обширные  подготовительные операции. На
первом  этапе солдаты преодолели 260-футовую шахту, спустив в  нее  понтоны,
доски для мостков, акваланги, скафандры, канаты, осветительное  оборудование
и продовольствие. Затем снаряжение нужно было протащить еще через одну очень
тесную, почти  вертикальную  расщелину  длиной в его двадцать футов, которая
заканчивалась  большой  пустотой.  Дальше  им пришлось настилать  деревянные
мостки и  тащить  все  на протяжении тысячи  шестисот  футов через  частично
затопленные галереи, включая опасный  извилистый проход  длиной  в  тридцать
футов. Только после этого они добрались до поверхности источника, в  который
предстояло  погрузиться  ныряльщикам. Саперы соорудили  плавучую  пристань с
лесенками для спуска в воду, и ныряльщики приготовились к погружению.
     По  плану Алина  они должны были нырять  по одному, каждый раз  со  все
более   длинным  канатом.   Вооруженные   измерительной  лентой,   фонарями,
компасами, глубиномерами и миллиметровкой,  ныряльщики  принялись составлять
карту подводного тоннеля, продвигаясь все дальше вглубь.  План осуществлялся
без перебоев,  и на карте  появлялись  все  новые  участки.  Кульминационным
пунктом явилось десятое погружение, совершенное Алина 29 октября 1948 года.
     Предыдущий  ныряльщик добрался  до входа  в  "сифон".  Алина  нырнул  с
четырехсотфутовым канатом и сразу же поплыл к границе последнего нанесенного
на  карту  участка. Отсюда  галерея стала подниматься под углом  в  двадцать
градусов.  Алина проник в  узкий  тоннель.  Он продвинулся на сорок  футов в
довольно  беспокойной воде,  в полной темноте,  нарушаемой  лишь  светом его
фонаря.  Вдруг он ощутил, как его голова словно прорывает  тонкую  пленку, и
давление  воды  исчезло. Сквозь стекло маски,  напоминавшее  теперь ветровое
стекло автомашины  в дождь,  он увидел, что его голова оказалась  над водой.
Алина очутился в изолированной пустоте с глинистым сводом и стенами. Он снял
маску, вынул изо  рта мундштук и вдохнул чистый природный воздух. Всюду, где
течет вода, даже в закрытых гротах, есть воздух.
     Алина выбрался на длинный скользкий берег,  тянувшийся с одной стороны.
Он был  первым живым  существом  в этом подземном тайнике, куда  ни разу  не
проникал  животворный  солнечный  луч. Он  прошел вдоль  берега,  измеряя  и
зарисовывая, радуясь нашей победе в борьбе с подземными источниками.
     В  дальнем  конце  грота  Алина  ожидало   разочарование.   Под   самой
поверхностью   прозрачной   воды  виднелось   отверстие  другого   "сифона":
Витарельский источник  хранил еще секреты. Алина сел, прикидывая  в  уме, во
сколько может  обойтись  преодоление всего  лабиринта.  Ныряльщикам придется
переносить снаряжение под водою почти  на четыреста  футов,  чтобы  устроить
новый аванпост, который позволит проникнуть дальше.
     Алина закончил свой набросок и зашагал обратно в воду,  печатая  своими
ластами  лягушачьи следы на подземном берегу. Он поплевал  на стекло маски и
сполоснул его  в воде. Затем натянул маску на  лицо, вставил мундштук в рот,
вошел  в воду, оттолкнулся  ногами  и поплыл головой вниз по течению первого
сифона. В продолжение нескольких минут на  поверхности воды еще лопались его
пузырьки, потом в гроте снова воцарилось небытие. Следы человека скрылись во
мраке.


Глава шестая. СОКРОВИЩА НА ДНЕ МОРЯ


     Однажды  мы  услышали  в  портовом  кабачке  в  Йере  историю,  которая
заставила нас навострить  уши. "Давным-давно, - рассказывал  старый рыбак, -
между Рибо  и островами Поркероль столкнулись на глубоком месте два колесных
парохода.  Оба пошли  ко дну.  Один  из  них вез  золото.  Спросите  старика
водолаза  грека Мишеля  Мавропойнтиса  - он  работал  там  после  нас.  Один
подрядчик  пытался  добраться  до сокровищ  с  помощью землечерпалки.  Потом
правительство  посылало  туда два  военных корабля.  Они  хотели перевернуть
затонувший пароход, но тот не поддался, так и  остался  лежать килем кверху.
Никто   не  может  проникнуть  внутрь.  Ныряльщики  не  осмеливаются  больше
приближаться  к нему, с  тех  пор как один из  них  повстречался  в  трубе с
чудовищным морским угрем".
     Знакомая  история!  Перевернутое  вверх дном судно  с доступной  тем не
менее   трубой  и  стерегущим  золото  морским   чудовищем.  Однако   Мишель
Мавропойнтис был  нашим другом, и мы решили проверить рассказ рыбака. И  вот
мы с Дюма отправились  ,  любимый кабачок Мишеля. Ветеран  водолазного  дела
обрадовался,  увидя  нас.  Он  знал,  что  имеет  в  нашем  лице  неутомимых
слушателей  его  историй.  Мы   же   видели  в   старом  Мишеле   достойного
представителя почетной профессии ныряльщиков.
     Мишель охотно  принял от  нас рюмку пастиса, вылил  ее в стакан воды  и
проглотил мутную смесь. "Между этими двумя судами, о которых вы спрашиваете,
нет никакой  связи,  -  сообщил  он.  - Одно из них,  "Мишель Сеи", длиной в
триста футов, затонуло пятьдесят лет  тому назад. Второе называется "Виль де
Гра"; это колесный пароход, его разрезал надвое "Виль де Марсель" примерно в
тысяча восемьсот восьмидесятом году. "Де Гра" вез итальянских эмигрантов. На
нем  погибло пятьдесят три человека. Эмигранты везли  с собой тысячу семьсот
пятьдесят золотых монет. Нос парохода лежит на глубине  шестидесяти, корма -
ста восьмидесяти футов".
     Это  был классический  образец рассказа  о  подводном  кладе: детальное
описание несчастного случая, точное указание количества золота, наименование
парохода,  года   его   гибели  и  глубины  моря  в   этом  месте.  Малейшая
неопределенность в  сведениях  могла  поколебать  веру  в  наличие  клада  и
отпугнуть лиц,  готовых финансировать  попытку  добыть сокровище.  Наш  друг
опрокинул еще стаканчик  и продолжал: "Я получил от правительства разрешение
на спасение груза  "Мишеля Сеи".  По этому  разрешению мне принадлежало все,
что я найду в радиусе восьмисот футов. Работая там, я в то же время старался
разыскать "Виль де Гра".
     Уловка  Мишеля была  нам ясна:  занимаясь для виду весьма  прозаической
работой, он мог одновременно тайно искать золото.
     "Целое  лето я проработал  там, а колесника  так и  не нашел. С "Мишеля
Сеи" поднял  хороший  фарфор  и хрусталь,  несколько  ящиков отличного пива,
мешки с мукой..."
     "С мукой?" -  переспросил Дюма. "Вот именно, - подтвердил Мавропойнтис.
-  В морской воде мешковина и верхний слой муки образовали корочку, а внутри
все было сухо".
     Он  глотнул  свой  пастис,  явно  наслаждаясь  тем,  что  мог  блеснуть
познаниями перед зелеными новичками.
     "В  конце сезона мы как-то зазевались и не заметили, что  катер сносит.
Вдруг  наш якорь  за что-то  зацепился. И что  же  вы думаете, дети? Это был
"Виль де  Гра", золотоносный корабль! Понятно,  что в следующий момент я уже
был в воде. Пробрался к судну и стал разрывать руками ил. Остальные водолазы
тоже все изрыли. И вот я нашел сундук".
     Мишель  снова   взялся  за  стаканчик,  делая   эффектную  паузу  перед
кульминационным пунктом своего повествования.
     "На  катере страшное  волнение,  -  заговорил он наконец.  -  Ножи сами
повыскакивали из карманов, команда сгрудилась вокруг сундука. Наконец крышка
поддалась,  открылась,  и нашим глазам  предстали... всевозможные  блестящие
театральные побрякушки,  украшения,  мишура.  От  нашего  прикосновения  они
рассыпались в  прах. Так что золото "Виль де Гра" лежит и по сей день на дне
морском".
     Мишель не  назвал  координаты  погибшего  парохода, а  наши  осторожные
попытки выудить  у него  интересующие  нас данные ни к  чему не привели.  Мы
истолковали  это  как  признак   того,  что  в   недрах   затонувшего  судна
действительно  скрывалось  золото.  Мы  решили  сами  отыскать  эмигрантское
сокровище,  ныряя  в районе известного  нам места гибели "Мишеля Сеи".  Диди
обнаружил "Сеи"  со второго захода. Его зоркие глаза увидели  смутную массу,
которая при  ближайшем  рассмотрении превратилась в  зубчатый силуэт старого
железного корабельного корпуса. В памяти Мавропойнтиса  "Мишель Сеи" обладал
размерами  большими,  чем  на  самом  деле: скелет парохода имел в  длину не
триста футов, а  сто пятьдесят. Над темной массой главного  котла  виднелись
ажурные  очертания  мостика;  конец вала с обломанными  лопастями  напоминал
мутовку.  Дюма проник внутрь  судна  и приступил к поискам. Там он и в самом
деле обнаружил мешок муки, оставленный Мишелем много лет назад!
     Около  носовой  части  "Мишеля  Сеи"  толпилось  еще не  виданное  нами
количество рыбы. Обитатели дна  группировались по видам,  словно  специально
напоказ для  ихтиолога; над  ними ходили косяками плавучие жители моря. Диди
подобрал на "Сеи" бронзовый судовой фонарь и бинокль.
     Сколько мы ни искали вокруг "Мишеля Сеи", нам  не удавалось  обнаружить
никакого следа "Виль де  Гра". Мы регулярно возвращались  на это место, и  с
годами "Мишель Сеи" таял буквально у нас на глазах. "Виль де Гра"  оставался
наименее  достоверным пунктом в  репертуаре Мавропойнтиса,  а  сам хранитель
морских  преданий умер,  так  и  не  рассказав,  где  покоится  эмигрантский
корабль.
     Но вот в  1949 году мы  проходили как-то раз через  этот район на  "Эли
Монье",  и  тут  эхолот  обнаружил на  дне  какое-то  массивное  образование
неподалеку  от  "Мишеля  Сеи".  Диди  поспешно натянул  на  себя  "сбрую"  и
стремительно нырнул, словно голодный дельфин.
     Море в этом месте было очень глубокое.  Очутившись  на мягкой  песчаной
равнине, Дюма увидел впереди что-то темное. Он подплыл поближе, и его глазам
открылось  необычайное  зрелище:  два  громадных, покрытых  курчавой зеленью
гребных  колеса  стояли торчком на  дне. Между  ними  лежала большая паровая
машина.  Голые ребра,  торчавшие из  песка,  обозначали  линию, где когда-то
проходил  борт  судна. От  второго  борта  вообще ничего  не  осталось, зато
валялись  сотни пустых  баночек из-под  косметических  изделий.  Дюма  нашел
небольшую  медную  кастрюлю  и несколько  бутылок. Его  наручный  глубиномер
показывал  пятьдесят  пять   метров   (сто  восемьдесят  один  фут).  Старик
Мавропойнтис  сказал  правду:  глубина  точно соответствовала его указаниям.
Диди  убедился,  что  раскапывать  эту  развалину   бесполезно.   Между  тем
дыхательный шланг начал  протекать, и Дюма наглотался смеси  соленой  воды и
сжатого воздуха.  Подобрав одну баночку и бутылку, он  двинулся обратно.  На
пути  к  поверхности сжатый воздух у  него в желудке стал расширяться.  Диди
вынырнул из царства золота с раздувшимся животом  и ближайшие три часа то  и
дело громко рыгал, как после роскошного китайского обеда.
     Огюст Марцеллин, тот самый, который с такой го товностью поддержал наши
первые шаги на  поприще  изучения  затонувших  судов, передал  Дюма  срочный
подряд   на   розыски    подводных   кладов.   Он   сообщил,   что   получил
правительственное  разрешение  на   обследование  четырех   торговых  судов,
затонувших около  города Пор-Вендр, недалеко от испанской границы:  "Сомюр",
"Сен Люсьен", "Л'Алис  Робер" и "Л'Астре". Все они были торпедированы в 1944
году  французской  под