с  камерой   тридцатифутовым  проводом.  Небольшие
поплавки  приподнимали провода  вверх, над полем зрения фотоаппарата, к тому
же так.  было  меньше  вероятности, что они зацепятся за скалу.  Дюма поплыл
вперед до глубины  двадцати  пяти саженей и выбрал там для съемки подходящий
грот. Он должен был сам для масштаба присутствовать на снимке.
     И вот вся наша компания добралась до темного закоулка, где яркие  ласты
Дюма  едва виднелись на фоне голубой скалы. Он  установил цветную  шкалу, по
которой нам предстояло судить о  качестве  снимков.  Никто  не  знал,  какое
сочетание    типа   пленки    и   цвета   освещения   обеспечит   правильное
воспроизведение.  В  области  подводной  цветной  фотографии  не  было   еще
выработано никаких правил; это предстояло сделать нам.
     Повиснув в воде, Эрто и Бельтран направили свои рефлекторы на Диди, как
положено,  - один  поближе  к объекту съемки, другой  повыше и подальше, для
общего освещения.  Я нажал спуск. Последовало мгновенное извержение  красок,
столь кратковременное, что  мы не успели  ничего разобрать,  и только лежали
совершенно  ослепленные  в темноте, ожидая,  когда  прекратится свистопляска
цветов на сетчатках наших глаз. Немало  времени ушло на то, чтобы оправиться
от этой страшной вспышки!
     Диди переменил место, и мы приготовились к съемке нового  кадра. Однако
на этот раз  лампы отказали. Пришлось возвращаться  на  поверхность.  Там мы
установили,  что лампы целы, они благополучно перенесли давление около  пяти
атмосфер.  Но гореть они попрежнему не  хотели. Уже  в лаборатории мы нашли,
что вода просочилась в цоколи ламп.
     Единственной   возможностью  спасти   наш   замысел  был   переход   на
водонепроницаемые рефлекторы. Конечно,  мы с  самого  начала  подумывали  об
этом, но потом решили  обойтись без них, чтобы не усложнять конструкцию и не
терять  времени. Голые лампочки  выдерживали  давление  успешно,  но  раз мы
упрятывали  их под стекло рефлекторов, возникала  необходимость предохранить
это  стекло  за  счет  внутреннего  давления  воздуха. Жирардо  изготовил из
толстого металла два  рефлектора с окошками из дюймового стекла и вделанными
микроаквалангами.
     Два месяца провели мы в холодной весенней воде,  снимая морскую фауну и
флору. Побывали и на затонувших судах, для  того чтобы  собрать  сведения  о
покрывавших  их организмах.  Зная время гибели судна, ученые могут составить
себе  представление о  скорости прироста  органического  слоя,  чего  нельзя
сделать, если имеешь дело с рифами и скалами, хотя покров на них и достигает
порой шести футов.
     Температура воды была пятьдесят два градуса по Фаренгейту; наши пальцы,
а  отчасти  и  мыслительные  способности  немели. Так,  Эрто  забыл  однажды
включить  клапан,  пропускающий  в рефлектор сжатый воздух.  Только он  стал
приспосабливать свой  светильник на глубине с давлением в четыре  атмосферы,
как стекло лопнуло с оглушительным звоном. . Сначала Эрто отбросило к скале,
потом стремительно повлекло  вниз, словно он оступился в яму. Уравновешенный
воздухом, рефлектор ничего не весил, теперь же его вес сразу достиг тридцати
пяти фунтов. Провод  оборвался, и Эрто с головокружительной быстротой  пошел
ко дну.
     Мы  двинулись  следом.  Эрто  тщетно  силился оторвать  ото дна тяжелый
светильник, который обошелся нам в тысячу пятьсот долларов. Подоспевший Дюма
повернул рефлектор отверстием вниз, затем лег около него на грунт и направил
внутрь рефлектора пузырьки  выдыхаемого  воздуха.  Скоро  этот  своеобразный
водолазный колокол наполнился воздухом и легко всплыл на поверхность.
     Трижды повторялся  с нами тот же самый инцидент, и это в такой холодной
воде!
     Желая пополнить свои знания об освещенности  моря, я  решил попробовать
нырнуть ночью. Если  ныряльщик без скафандра  скажет мне,  что  не испытывал
никакого страха перед ночным погружением, я  ему  не поверю.  Есть водолазы,
которые  с одинаковым успехом  могут работать  и  днем и  ночью,  потому что
привыкли к почти  полной темноте в  мутной воде гаваней и рек,  но я,  скажу
прямо, чувствовал себя не очень-то бодро.
     Я  выбрал  хорошо  знакомое  мне  место с каменистым  дном  на  глубине
двадцати  пяти  футов. Была ясная безлунная летняя  ночь с  яркими звездами.
Мириады  светящихся морских организмов перемигивались с небесными огоньками,
а когда я окунул маску в воду, ноктилюки([39 - Светящаяся морская инфузория.
Изобилует в  Черном  и других морях])  засветились  еще ярче, мерцая, словно
светлячки. Оказавшись под  своей  лодкой, я увидел над  собой переливавшийся
серебром свод.
     Я  медленно  погрузился в подводный Млечный Путь. Но  вот я очутился на
дне с лежавшими на  нем уродливыми глыбами,  и очарование рассеялось. Кругом
на недалеком  расстоянии  проступали смутные очертания скал. Мое воображение
пыталось проникнуть в  окружающую тьму,  в невидимые  расщелины,  где плыли,
извиваясь, кровожадные  ночные охотники,  угри  и мурены в поисках , добычи.
Разыгравшаяся фантазия побудила меня поспешно зажечь электрический фонарь.
     Ослепительный  конус  света  пронизал  воду,  заставив  померкнуть  все
огоньки на своем пути. На  скале  загорелся круг кремового цвета.  Зато все,
что было  за пределами  луча, окуталось еще более  густым мраком.  Я  уже не
видел  скал кругом.  Мне  казалось, что  меня  со  всех сторон  подстерегают
чудовища. Я завертелся юлой, светя фонарем во все  стороны.  Кончилось  тем,
что я совершенно растерялся и утратил ориентировку.
     Собравшись  с  духом, я  снова  выключил  фонарь.  В  полной  темноте я
осторожно поплыл над  камнями, то и дело оглядываясь назад. Глаза привыкли к
мраку, и мне снова стали чудиться всякие страсти. Вот  шевельнулась какая-то
тень, взмутила светящиеся облачка и унеслась, словно комета,  - какая-нибудь
удивленная рыба, разбуженная моим вторжением. За ней последовали другие.
     Понемногу я совладал  со  своими страхами  и оказался даже в  состоянии
порадоваться  тому,  что это  не тропическое море с  его изобилием акул. Под
конец я чувствовал себя совсем  хорошо, кажется... Никаких ценных наблюдений
это погружение не дало.
     В другой раз я  нырял при полной луне. Белый свет  причудливо мерцал на
подводных  скалах. Донный ландшафт был виден почти как днем,  но  теперь тут
царило  совсем другое настроение. Камни выросли до  невообразимых  размеров;
мне виделись на них призрачные лица и фигуры. Искры ноктилюков почти угасли;
лишь немногие  организмы светились достаточно ярко  для  того, чтобы их было
видно при луне. Рыбы исчезли. Когда над горизонтом поднимается  луна, рыбаки
знают, что сети вернутся пустыми.


     ЭПИЛОГ

     "И  почему это вас так тянет в море?" - спрашивают нас часто практичные
люди.  Джорджа Меллори  спросили  как-то, почему ему так хочется  влезть  на
Эверест.  Он ответил: "Потому что он существует!"  Этот ответ  годится и для
нас. Нам не дают покоя огромные  толщи  океанов,  ожидающие своего изучения.
Тот  слой на суше, в котором сосредоточена основная  масса  наземной флоры и
фауны,  чрезвычайно  мал  - меньше  , человеческого роста. Жизненный простор
океанов с их средней  глубиной в двенадцать тысяч футов больше  чем в тысячу
раз превышает объем населенной наземной сферы.
     Я рассказал, как мы начали  нырять просто из неодолимого любопытства, а
потом  увлеклись  физиологией  и  техникой  ныряния и  постепенно  пришли  к
аквалангу. Теперь  нас  влекут в  глубины  еще  и  проблемы океанографии. Мы
стараемся открыть вход в колоссальную гидросферу, ибо предчувствуем близость
эры морей.
     Издревле  находились  отдельные   смельчаки,  пытавшиеся  проникнуть  в
глубины. Сэр  Роберт  Дэвис  установил, что каждая эпоха  расцвета в истории
человека  рождала,  в  частности, проекты  подводных  дыхательных аппаратов,
которые  чаще  всего исходили  из задач свободного передвижения. Ассирийские
барельефы  рисуют нам  не осуществимые на деле погружения под воду с запасом
воздуха  в  мехах.  Несколько  проектов -  увы,  неприменимых  -  разработал
Леонардо  да  Винчи.  Наделенные богатым  воображением  ремесленники  времен
Елизаветы  ломали головы над кожаными водолазными  костюмами. Они  потерпели
неудачу  потому,   что  тогда  исследование  морей   не  было  экономической
необходимостью,  какой  было на суше, скажем, появление паровоза  Стефенсона
или летательного аппарата братьев Райт.
     Нет, однако, сомнения,  что человеку предстоит войти в море. Это просто
неизбежно. Население земли растет так быстро и сухопутные ресурсы  исчерпаны
до такой  степени, что нам придется  искать средств к  существованию в  этом
великом роге изобилия.  "Мясо" и  "овощи",  которые  может  поставлять море,
имеют   жизненное  значение.  Необходимость   обращаться  к   минеральным  и
химическим  ресурсам  моря  ясно  вытекает  из  интенсивной  политической  и
экономической  борьбы вокруг  нефтяных  месторождений  в области  прибрежной
отмели, каковые встречаются не в одном только Техасе или Калифорнии.
     Лучшие образцы  нашего автономного снаряжения помогли нам  пройти всего
лишь  половину  пути  до  нижней  границы материковой  отмели.  Только когда
научно-исследовательские  центры  и промышленность  всерьез обратятся к этой
проблеме, мы окажемся в  состоянии проложить пути до самого "края" шельфа на
шестисотфутовой глубине. Для  этого потребуется  гораздо  более  совершенное
снаряжение,  чем  наш  акваланг  -  примитивное приспособление,  недостойное
современного  уровня  науки.  Мы  верим, однако,  что покорители материковой
отмели добьются успеха.


     ПРИЛОЖЕНИЕ
     "КАЛИПСО" ИССЛЕДУЕТ МОРСКУЮ ПУЧИНУ

     В солнечный средиземноморский день летом  1955 года несколько греческих
рыбаков пережили, величайшее потрясение в своей жизни.
     ...Мы  вышли  на нашем  экспедиционном  судне "Калипсо" испытать  новый
фотографический    аппарат,   сконструированный   Гарольдом   Эджертоном   и
позволяющий делать снимки на недосягаемой до сих пор для фотоглаза глубине.
     В числе других на борту находился и сам Гарольд  Эджертон;  он поднялся
по трапу в Марселе  со своим аппаратом, тремя милями нейлонового тросика и с
улыбкой, которая говорила: "На этот раз я уверен - мы нашли то, что нужно!"
     На  протяжении  более  трех   лет  известный   инженер  и  изобретатель
занимался,   при  поддержке   американского  Национального   географического
общества, разработкой аппаратуры для фотографирования в морских пучинах.
     В результате был создан подводный фотоаппарат, выдерживающий нагрузку в
восемь с половиной тонн на квадратный дюйм, что превосходит давление воды на
дне  величайшей известной нам морской впадины: Марианской впадины у островов
Гуам, где эхолот зарегистрировал глубину около двенадцати километров.
     Мы  недоверчиво разглядывали нейлоновый тросик - плетеный канатик менее
четверти дюйма в поперечнике. Неужели на  этом канатике действительно  можно
опускать стофунтовый груз на такие огромные глубины?
     Задача  создать  соответствующий  трос  всегда представлялась не  менее
трудной,  чем  конструирование  достаточно  прочного  аппарата.  Большинство
исследователей работали с проволочным ваером,  но для  того чтобы опускать и
поднимать мили такого троса, требуются  мощные тяжелые лебедки. А главное, и
сам трос получается очень тяжелым и способен порваться от собственного веса.
     Мы знали, что  Эджертон экспериментирует  с еще  не виданным, невесомым
канатиком - невесомым в море, так как он обладает тем же удельным весом, что
сама морская вода, - однако вид этого шнурка не внушал нам никакого доверия.
     "Думаю,  выдержит, - объявил Эджертон.  -  Предельная нагрузка  данного
канатика  тысяча пятьсот  фунтов,  а  растяжимость  -  и это  очень важно! -
достигает одной  пятой  общей длины. Испытаем его на самой большой глубине в
Средиземном море".
     Первое  испытание  состоялось  у  берегов  Греции,  неподалеку  от мыса
Матапас. Мы  привязали  к  нейлоновому тросику  чугунное  грузило, и капитан
Франсуа Сау  опустил его с  судовой  шлюпки  в воду  на  четырехкилометровую
глубину. Наконец грузило легло на дно, покачивавшаяся на волнах шлюпка стала
на якорь...
     Мы решили  оставить шлюпку на якоре  в  течение сорока восьми  часов  и
использовать ее в качестве ориентира для  проверки положения "Калипсо", пока
будем промерять глубины и делать подводные снимки.
     "Калипсо" стояло  в двух милях от  шлюпки,  когда появившееся греческое
рыболовецкое судно  обнаружило пустую лодку и  направилось к ней,  сочтя  ее
беспризорной. Мы не могли двинуться с  места, потому что как раз были заняты
подводной съемкой.
     Подойдя, к  шлюпке,  рыбаки  попытались  поднять  ее  на  борт,  однако
убедились, что  она стоит на якоре на  столь поразительной  глубине. Тут  мы
стали  сигналить,  и  греки  поспешили  уйти.  Хотел  бы  я присутствовать в
рыбацком кабачке  в  тот вечер и  послушать, как они  пытаются уверить своих
друзей,  будто  нашли  пустую  лодку, бросившую  якорь  на  глубине  четырех
километров!
     К  нашему  удивлению и восхищению, нейлоновый  тросик  выдерживал самые
трудные  испытания.  Мы   спустили  на  нем  драгу  на  глубину  свыше  трех
километров;  это было испытание посерьезнее,  чем эксперимент  со шлюпкой. В
одном месте  драга зацепилась. Морис Леандри сразу заметил натяжение тросика
и крикнул Сау. Капитан  остановил "Калипсо"...  и мы ошеломленно  воззрились
друг  на  друга:   эластичный  нейлоновый  канатик  потянул   обратно  судно
водоизмещением  в триста шестьдесят тонн! Мы оказались надежно заякоренными,
причем роль якорного каната играла "нитка" длиной в две мили.
     Проволочный трос неизбежно порвался бы  от такого натяжения,  нейлон же
просто  растянулся. С тех пор нейлоновый тросик стал постоянным спутником во
всех наших экспедициях.
     Во время этой экспедиции  мы опустили  фотоаппарат Эджертона на глубину
свыше  пяти километров  и  сделали  рекордные  для  Средиземноморья  снимки.
Фотоглаз  обнаружил в  пучине  очень мало живых существ  -  креветок и  одну
рыбешку.  Чудесный отчетливый снимок был сделан на  глубине тринадцати тысяч
трехсот двадцати футов. Что на  нем было изображено?  Старый жестяной бидон!
Где только не встретишь изделия рук человеческих!
     Успешно испытав  глубинный  фотоаппарат и  нейлоновый тросик, мы  стали
рисовать себе следующую картину: над величайшей впадиной мира стоит на якоре
судно  (надеемся,  что это  будет  "Калипсо"),  его  канат сделан  из  более
толстого  нейлона,  а  на  другом  чудесном  невесомом  тросе  опускается  в
неизведанные глубины фотоаппарат...


     * * *

     Наше "Калипсо" было свидетелем зарождения акваланга;  сегодня весь  мир
ныряет  с  этим  аппаратом. Мы участвовали в развитии  подводной фотографии;
ныне она стала достоянием тысяч людей.
     Геологи  погружаются в воду с  аквалангом для  исследования материковой
отмели;  однако   аппарат  со   сжатым  воздухом   ограничивает  возможности
ныряльщика,  тремястами  футами, между тем нижний  край  отмели проходит  на
глубине примерно шестисот футов.
     Вот  уже  много лет наш  ум  стремится проникнуть  еще  дальше, куда не
доходит дневной свет. Нам  помогает установленный на "Калипсо" мощный эхолот
и  драги, а с помощью фотоаппаратов Эджертона мы сделали двадцать пять тысяч
снимков в глубинах.
     Мы  работали  на французском "подводном дирижабле",  батискафе  ФНРС-3,
который  доставил людей  на  глубину  четыре  тысячи  пятьдесят метров,  что
превышает среднюю глубину мирового океана.
     В 1955 году мы начали испытывать небольшой подводный скутер, обладающий
достаточной  мощностью,  чтобы   тянуть   под  водой   ныряльщика  вместе  с
аппаратурой.
     В  ближайшие   годы  мы  углубимся  за  пределы  толщи,   пронизываемой
солнечными лучами.
     Но прежде чем приступить к погружениям ниже материковой отмели, я решил
подвести итог нашим исследованиям в  более мелких водах, сняв кинофильм "Мир
тишины".  Этот замысел  был  осуществлен  в 1955 году, когда мы прошли свыше
пятнадцати тысяч миль от Тулона через Красное море в Индийский океан.
     ...Зимняя ночь.  В тулонском  порту  стоит  в окружении  темных военных
судов освещенное прожекторами "Калипсо". Идет погрузка для дальнего рейса. В
полночь мы отплываем, на смену лихорадочной суете  у пристани приходит мир и
покой просторов открытого моря.
     С нами  плывет  фотограф  Мерден;  его  багаж  составляют  восемнадцать
больших ящиков,  которые  содержат,  в частности,  шестьсот  фотоламп.  Наши
ныряльщики удивляются: как один человек  сможет истратить  такое  количество
всего  за  четыре месяца?  Очень скоро они убеждаются, что  это  не  так  уж
трудно. Сразу же за Суэцким каналом  Мерден принимается нырять, ему помогает
Эмиль Робер.
     Робер погружался в воду, неся второй фотоаппарат для Мердена и  большую
сетку с  лампочками,  которая плыла над  ним  наподобие  старинных воздушных
шаров. Прошло немного  дней,  и  Мерден истратил уже  весь  наличный  запас;
пришлось радировать, чтобы нам выслали еще лампочек.
     Дело  в том, что при большом давлении лампочки начинают пропускать воду
по краю металлического патрона. Просачиваясь внутрь, вода замыкает контакты,
и  лампа отказывается гореть. Мерден впал  было в  отчаяние,  но тут ему  на
выручку пришла команда "Калипсо". Однажды ночью мы увидели странную  сцену в
камбузе: кок  Фернан грел воду, его помощник Марсель топил в воде  воск, моя
жена Симона протирала патроны лампочек, инженер Рене Робино просверливал  по
две дырочки в  каждом патроне, а в конце конвейера  облаченный в белый халат
молодой  судовой  врач  Дени  Мартин-Лаваль  искусными  руками  нейрохирурга
впрыскивал в дырочки жидкий воск для изоляции проволочек.
     Однако  сколько лампочек мы  ни  обрабатывали, Мердену все  было  мало;
производитель никак не мог  угнаться за потребителем. Всего мы обработали за
время нашего плавания две тысячи пятьсот лампочек.
     Перед выходом в море мы оборудовали в подводной носовой части "Калипсо"
новую  наблюдательную  камеру  с  пятью иллюминаторами,  рассчитанную на два
человека. Наблюдатели  имели  в  своем  распоряжении  фотоаппараты;  телефон
связывал их с капитанским мостиком.


     * * *

     В  1954  году  мы  наблюдали  большое  скопление  дельфинов  у  берегов
Хадрамаута, теперь  же их оказалось там очень мало,  и мы направились курсом
на юг, на Сейшельские  острова в  Индийском океане.  Подводные наблюдатели и
впередсмотрящие  на  палубе  день  за  днем  неутомимо высматривали  морских
млекопитающих. И  вот показались  дельфины -  до  ста штук в пределах одного
кинокадра. Наблюдатели в  камере  видели  их на расстоянии нескольких футов,
одновременно они слышали слабые звуки, словно  чириканье  птиц  или  мышиный
писк.
     Продолжая  плавание,   мы   нагнали   стадо   из  пятнадцати   касаток,
возглавляемое тридцатифутовым  здоровяком; до  тех пор мне  еще ни  разу  не
приходилось видеть настоящих касаток.  Вдруг предводитель отделился от стада
и направился к "Калипсо". Мы пошли за ним - он уводил нас прочь от остальных
касаток!  Подозревая,  что  это  сознательный маневр,  мы  повернули опять в
сторону стада. Тогда вожак прибавил скорости, без труда обогнал наше судно и
повторил свой маневр...
     Тихим  вечером  Симона вдруг крикнула  нам  с наблюдательного  мостика:
"Кашалоты!"  "Калипсо"  подошло к гигантам, и глазам  подводных наблюдателей
открылось необычное зрелище: огромные животные плыли у самого носа  корабля,
поддерживая скорость  еле  заметными движениями. И  снова уши  наблюдателей,
выглядывавших  в  окошки,  подобно  Неду  Ленду  и  профессору  Аронаксу  из
жюльверновского "Наутилуса", уловили тоненькие голоса левиафанов.
     От Сейшельских островов мы двинулись на юговосток, в сторону архипелага
Альдабра.  В  это  время  началось  сильное  волнение,  и   мы  обрадовались