эн,  шастая  по  двору,  готовый  при  малейшем
приближении  противника  перескочить  через забор. - Отец, ты можешь думать,
что  тебе  угодно,  но помни: я тебя предупредил. Я - твоя плоть и кровь! Не
моя  вина,  что  ты  ошибся  в  своем  суждении;  придет время, и я выйду на
палубу,  чтобы  полюбоваться  тобой.  Что  до  вас,  дядюшка  Солтерс, то не
торопитесь  и  увидите сами. Вас перепашут, как этот чертовский клевер, а я,
Дэн  Троп,  я буду процветать, как зеленое дерево, потому что я-то как раз и
не ошибся.
     Диско  важно  курил  трубку  во  всем  своем  сухопутном  величии  и  в
прекрасных теплых шлепанцах.
     - Ты  становишься  таким  же  ненормальным,  как бедный Гарв. Ходите на
пару,  и хихикаете, и перемигиваетесь, и толкаете друг друга под столом так,
что в доме покою от вас не стало, - сказал он.
     - Еще меньше будет... кое-для кого, - ответил Дэн. - Вот увидите.
     Они  с Гарви поехали на трамвае в восточный Глостер. Там они пробрались
сквозь  кусты  к самому маяку, улеглись на большие красные валуны и хохотали
до  упаду.  Гарви показал Дэну телеграмму, и оба поклялись хранить молчание,
пока орех не расколется сам собой.
     - Родные  Гарви?  -  с  каменным лицом сказал как-то Дэн после ужина. -
Стоит  ли  о  них говорить, раз до сих пор они и знать о себе не дали. У его
отца какая-то лавка на Западе. Долларов пять, может, он тебе и даст.
     - Ну,  что я вам говорил? - торжествовал Солтерс. - Так что не очень-то
задирай нос, Дэн.


                                  Глава IX

     Какие  бы  у  него  ни  были личные переживания, мультимиллионер, как и
всякий  деловой  человек,  должен  прежде  всего  заниматься  делами.  Гарви
Чейн-старший  отправился  на восток в конце июня и застал свою жену в полном
расстройстве;  она  почти потеряла рассудок и днем и ночью вспоминала, как в
серых  волнах  утонул  ее  сын.  Муж окружил ее врачами, опытными сиделками,
массажистками  и  даже  знахарками,  но все было бесполезно. Миссис Чейн все
время  лежала  в постели и стонала или часами, не переставая, рассказывала о
своем  сыне, если было кому слушать. Надежды у нее не осталось никакой, да и
кто  теперь  мог внушить ее? Сейчас ей нужно было знать лишь одно: больно ли
человеку,  когда  он тонет. И ее мужу пришлось все время следить, как бы она
не  захотела испробовать это на себе. О своих переживаниях он говорил мало и
даже  не  представлял  их  глубину,  пока однажды не поймал себя на том, что
обратился  к  календарю на письменном столе со словами: "Какой смысл в такой
жизни?"
     Он,  бывало,  тешил  себя  приятной мыслью, что в один прекрасный день,
когда  он  окончательно приведет в порядок свои дела и когда его сын окончит
колледж,  он  допустит  сына  к  своему сердцу и введет его в свои владения.
Тогда  этот  мальчик,  утверждал  он, как все занятые отцы, мгновенно станет
его  компаньоном,  партнером  и  союзником,  и  последуют  великолепные годы
великих  проектов,  которые  они осуществят вместе - опыт и молодой задор. А
теперь  его  сын  мертв - пропал в море, как какой-нибудь матрос с одного из
кораблей  Чейна,  перевозящих  чай;  его жена умирает, а его самого осаждают
полчища  женщин,  врачей,  сестер  и  слуг,  его,  доведенного  до крайности
капризами  несчастной,  больной жены. Из-за всего этого у него не было сил и
желания бороться со своими многочисленными конкурентами.
     Он  сидел  на веранде своего нового дома в Сан-Диего между секретарем и
машинисткой,  которая  выполняла  также  обязанности  телеграфистки,  и  без
всякой  охоты  занимался своими обычными делами. Чейн раздумывал, во что ему
обойдется  закрытие  всех  своих  предприятий.  У  него было множество акций
страховых  компаний,  он  мог  купить  себе  королевскую  пожизненную ренту,
проводя  время то в одном из своих домов в Колорадо, то в узком кругу друзей
где-нибудь  в  Вашингтоне  или  на  островах  Южной  Каролины,  мог забыть о
проектах, из которых ничего не получилось. С другой стороны...
     Стук  машинки прекратился. Девушка смотрела на секретаря, лицо которого
побелело. Он протянул Чейну телеграмму, пришедшую из Сан-Франциско:
     "Подобран  рыболовной  шхуной  "Мы  здесь"  когда упал с парохода очень
хорошо  рыбачил  Отмелях  все  отлично  жду  денег или указаний в Глостере у
Диско Тропа телеграфируй что делать и как мама Гарви Н. Чейн".
     Отец  выронил  телеграмму, опустил голову на крышку письменного стола и
тяжело  задышал.  Секретарь  побежал  за  врачом  миссис  Чейн, но когда тот
пришел, Чейн расхаживал по веранде взад и вперед.
     - Что...  что  вы об этом думаете? Возможно ли такое? Что это значит? Я
не могу себе этого представить, - допытывался он у врача.
     - А  я  могу,  - ответил доктор. - Я теряю семь тысяч долларов в год...
Вот  и  все.  -  Он  подумал о своей нелегкой работе в Нью-Йорке, которую он
оставил ради Чейна, и со вздохом возвратил ему телеграмму.
     - Значит, вы ей скажете? А вдруг это обман?
     - Чего  ради?  -  спокойно  возразил  доктор.  - Очень легко проверить.
Несомненно, это ваш мальчик.
     Вошла  горничная-француженка, уверенно, как незаменимый человек, услуги
которого стоят больших денег.
     - Миссис Чейн просит вас немедленно прийти. Она думать, ви больной.
     Владелец  тридцати  миллионов  покорно  склонил  голову и последовал за
Сюзанной,  а  с  верхней  площадки широкой, белого дерева лестницы доносился
высокий, тонкий голос:
     - В чем дело? Что случилось?
     Вопль   эхом   пролетел  по  всему  дому,  когда  муж  рассказал  ей  о
телеграмме.
     - Ну,  это  не  страшно, - спокойно сказал доктор машинистке. - Когда в
романах  пишут,  что  радость  не  убивает,  это,  пожалуй,  единственное из
области медицины, в чем не ошибаются, мисс Кинзи.
     - Я знаю, но извините, у нас масса работы.
     Мисс  Кинзи  была  родом  из  Милуоки и отличалась прямотой суждений, к
тому  же  ее  симпатии  были  на  стороне секретаря. А секретарь внимательно
рассматривал огромную карту Америки, висевшую на стене.
     - Милсом,  мы  немедленно отправляемся. Вагон доставить прямо в Бостон!
Организуйте стыковки! - прокричал сверху Чейн.
     - Я так и думал.
     Секретарь  повернулся  к  машинистке,  и их глаза встретились (из этого
родилась  новая история, но к настоящей она отношения не имеет). Она глядела
на  него  вопросительно,  будто  сомневалась,  справится ли он с задачей. Он
подал  ей знак перейти к телеграфу Морзе, подобно генералу, вводящему войска
в  бой.  Затем  он  артистично  провел  рукой  по своим волосам, поглядел на
потолок  и  приступил  к  работе,  а  белые  пальцы мисс Кинзи легли на ключ
телеграфного аппарата.
     - "К.-Г.  Уэйду, Лос-Анжелес..." "Констанс" в Лос-Анжелесе, верно ведь,
мисс Кинзи?
     - Да, - кивнула мисс Кинзи, а секретарь посмотрел на часы.
     - Готовы?   "Пришлите   салон-вагон   "Констанс"   сюда  и  организуйте
отправление  специального  отсюда  в  воскресенье,  чтобы  выйти  на  дорогу
"Нью-Йорк лимитед" в следующий вторник".
     Пип-пип-пип! - стучал аппарат.
     - А быстрее нельзя?
     - Не   по   такой   дороге.  Отсюда  до  Чикаго  им  потребуется  часов
шестьдесят.  Они  ничего  не  выиграют, если поедут на специальном дальше на
восток...   Готовы?  "Организуйте  транспортировку  "Констанс"  в  Нью-Йорк,
Олбани  и  Бостон. Мне необходимо быть в Бостоне вечером в среду. Обеспечьте
сквозное  движение.  Телеграфировал  также Каниффу, Туси и Барнсу". Подпись:
"Чейн".
     Мисс Кинзи кивнула, а секретарь продолжал:
     - Так  вот.  Теперь  пошлем  телеграммы  Каниффу,  Туси  и  Барнсу.  Вы
когда-нибудь  бывали  в  Нью-Йорке,  мисс  Кинзи?  Ничего,  еще  съездите...
Готовы?
     - В  Нью-Йорке  я  не  была,  но  знаю,  что это такое, - ответила мисс
Кинзи, тряхнув прической.
     - Простите...  Значит, так: мы дали знать в Бостон и Олбани. Прибытие в
девять пять в среду. Итак, кажется, все.
     - Великолепно,  -  сказала мисс Кинзи, восхищенно глядя на него. Такого
мужчину она понимала и ценила.
     - Да,  неплохо,  -  скромно признался Милсом. - Другой бы на моем месте
часов   тридцать  порастерял  да  еще  неделю  потратил,  чтобы  разработать
маршрут.
     - Что  верно,  то верно, - сказала она, приходя в себя. - Но все-таки о
мальчике вы позабыли. Не дать ли и ему телеграмму тоже?
     - Я спрошу.
     Когда  он  вернулся  с  телеграммой  для  Гарви,  в которой отец просил
встретить  его  в  Бостоне  в  определенное время, он увидел, что мисс Кинзи
заливается  от  смеха,  склонившись  над  машинкой.  Милсом  тоже засмеялся,
потому что из Лос-Анжелеса пришла паническая телеграмма такого содержания:
     "Сообщите в чем дело. Все в полном недоумении и растерянности".
     Через   десять   минут  пришло  сообщение  из  Чикаго:  "Если  раскрыто
преступление  века, не забудьте вовремя сообщить друзьям. Наши газеты готовы
поместить материал".
     В  довершение  всего пришла телеграмма из города Топека (даже Милсом не
мог  сказать, какое отношение имел к этому Топека): "Полковник не стреляйте.
Мы к вашим услугам".
     Прочтя   эти   сообщения,  Чейн  мрачно  усмехнулся,  увидев,  что  его
противники сбиты с толку.
     - Они  решили,  что  мы  ступили  на тропу войны. Милсом, сообщите, что
сейчас  нам  пока не до этого. Скажите им, в чем дело. Вам с мисс Кинзи тоже
придется  поехать,  хоть  я  и не думаю, чтобы мы по пути занимались делами.
Скажите им правду... на сей раз.
     Так  и  было  сделано.  Мисс  Кинзи  отстучала  сообщение,  а секретарь
добавил  историческую  фразу:  "Пусть  наступит  мир". И в двух тысячах миль
отсюда    представители   различных   железнодорожных   компаний   вздохнули
свободнее.  Чейн  отправляется  за  сыном, который каким-то чудом отыскался.
Медведь  ищет  своего  медвежонка,  а  не  рыщет за добычей. И суровые люди,
вытащившие  было  ножи,  чтобы защищать свое богатство, убрали оружие прочь,
чтобы  пожелать  ему удачи, а полдюжины ударившихся в панику маленьких дорог
подняли  головы и заговорили о том, какие кары были уготованы Чейну, не реши
он заключить мир.
     Теперь,   когда   все   успокоились,   наступила   горячая   пора   для
телеграфистов, потому что города и люди спешили на помощь Чейну.
     Из  Лос-Анжелеса  сообщили  в  Сан-Диего и Барстоу, что машинисты Южной
Калифорнии  поставлены  в  известность  и  находятся в полной готовности; из
Барстоу  послали  телеграммы  во  все пункты по пути следования специального
поезда   до  самого  Чикаго.  Локомотив,  вагон  для  паровозной  бригады  и
великолепный,  с  золотой отделкой салон-вагон "Констанс" будут без задержки
"переправлены"  через  расстояние  в  две тысячи триста пятьдесят миль. Этот
состав  будут обслуживать раньше всех остальных ста семидесяти семи поездов;
все  их  бригады  и  машинисты  должны  быть  извещены  об этом. Потребуется
шестнадцать  локомотивов,  столько  же  машинистов  и  помощников, все самые
опытные  и  надежные. На замену локомотива отводится две с половиной минуты,
на заправку - водой - три, на погрузку угля - две минуты.
     "Предупредить  всех, что Гарви Чейн очень спешит, - кричали телеграммы.
-  Состав пойдет со скоростью сорока миль в час, и начальники участков дорог
будут  лично сопровождать его до границы своего участка. Зеленую улицу Чейну
от Сан-Диего до Чикаго, ибо он очень спешит".
     По  представлениям  привыкших  к просторам жителей Запада (хоть слышать
это  не  по  душе  обоим  городам), Чикаго и Бостон стоят неподалеку друг от
друга,  и  некоторые  железные  дороги  стараются  поддерживать эту иллюзию.
Железнодорожная  компания  "Нью-Йорк  лимитед"  мигом доставила "Констанс" в
Буффало,  а оттуда другая нью-йоркская фирма (на остановках в салон заходили
известные  магнаты  с  седыми  бакенбардами и золотыми брелоками на цепочках
часов,  чтобы  накоротке  поговорить  с  Чейном  о  делах) элегантно вкатила
"Констанс"  в Олбани, откуда состав прибыл в Бостон, совершив путешествие от
одного  океанского  побережья  до  другого в рекордное время: семьдесят семь
часов  тридцать  пять минут, или за трое суток и пять с половиной часов. Там
их ждал Гарви.
     После  сильных  переживаний  большинство  взрослых и все мальчишки, как
правило,  испытывают  ужасное  чувство  голода. Семейство Чейнов праздновало
возвращение  блудного  сына  за задернутыми занавесками, позабыв обо всем от
счастья,  а  мимо них с ревом проносились поезда. Гарви ел, пил и не умолкая
рассказывал  о  своих  приключениях, а когда его рука оказывалась свободной,
ею  тотчас  овладевала  его  мать.  На  открытом  морском  воздухе его голос
погрубел,  ладони  стали  жесткими  и  твердыми,  и  все  руки  были покрыты
шрамами;  его  резиновые  сапоги и шерстяная куртка насквозь пропахли густым
запахом трески.
     Отец,  умевший  разбираться  в людях, пристально на него смотрел. Он не
знал,  какие тяготы выпали на долю его сына. Вообще он поймал себя на мысли,
что   очень   мало   знает   его.   Но  он  отчетливо  помнил  недовольного,
слабохарактерного  юношу,  который  развлекался  тем,  что  "поносил  своего
старика",  доводил  мать  до  слез и изобретательно потешался над прислугой,
именно  такого  юношу  он  помнил.  Но  этот  крепко сбитый молодой рыбак не
кривлялся,  смотрел на него прямым, чистым и смелым взглядом, и в голосе его
отчетливо  и  неожиданно звучало уважение. И еще было в нем нечто такое, что
говорило,  что  перемена  эта  не  случайная и что теперь Гарви всегда будет
таким.
     "Кто-то  поработал над ним, - подумал Чейн. - Констанс никогда бы этого
не добилась. И Европа ли подействовала бы на него лучше".
     - Но  почему  ты  не  сказал этому Тропу, кто ты такой? - повторила его
мать, когда Гарви дважды подробно поведал свою историю.
     - Его  зовут  Диско  Троп, дорогая. И нет на море лучшего человека, чем
он.
     - Почему  ты  не велел ему доставить тебя на берег? Ты ведь знаешь, что
папа озолотил бы его.
     - Знаю.  Но  он  решил,  что я ненормальный. К сожалению, я обозвал его
вором, когда не нашел в кармане своих денег.
     - В  ту  ночь... матрос нашел их возле флагштока, - расплакалась миссис
Чейн.
     - Тогда  все  ясно.  И Троп нисколько не виноват. Я лишь сказал, что не
буду  работать - на шхуне-то! - и он стукнул меня по носу, и из меня потекла
кровь, как из поросенка.
     - Мой бедняжка! Они, наверно, так над тобой издевались...
     - Не совсем. Ну, а после этого я кое-что понял.
     Чейн  хлопнул  себя  по  ноге  и  рассмеялся.  Похоже, что его заветным
мечтам суждено сбыться. Он никогда не видел у Гарви такого выражения глаз.
     - Старик  платил  мне  десять  с  половиной  долларов  в  месяц; пока я
получил  только  половину.  Мы  работали  с  Дэном  и подавали рыбу. Мужскую
работу  я еще не могу выполнять. Но умею обращаться с лодкой почти как Дэн и
не  трушу  в  тумане...  почти;  а  при небольшом ветре умею править шхуной.
Почти  научился наживлять перемет и, конечно, знаю весь такелаж; а рыбу могу
кидать  сколько  угодно.  И  я  покажу вам, как процеживать кофе через кусок
рыбьей  кожи,  и...  дайте  мне  еще  чашку,  пожалуйста.  В общем, вам и не
снилось, сколько всего надо переделать за десять с половиной в месяц.
     - Я начинал с восьми с половиной, сын, - заметил Чейн.
     - Правда? Вы никогда мне об этом не говорили, сэр.
     - А  ты  и  не  спрашивал,  Гарв.  Когда-нибудь  я  тебе расскажу, если
захочешь... Попробуй фаршированную оливку.
     - Троп  говорит,  что самое интересное на свете - это узнать, чем живет
человек.  Очень  приятно  снова  есть  настоящую  еду.  Правда,  нас кормили
хорошо.  Лучший  кофе  на  Отмелях.  Диско кормил нас по высшему разряду. Он
отличный  человек.  А  Дэн  - его сын. Дэн - мой товарищ. И еще есть дядюшка
Солтерс  со  своими  удобрениями, и он все читает Иосифа. Он все еще считает
меня  ненормальным.  И  бедняга  Пенн,  который и правда ненормальный. С ним
нельзя  говорить  о  Джонстауне,  потому что... О, вы должны познакомиться с
Томом  Плэттом,  и  Мануэлем, и Длинным Джеком. Меня спас Мануэль. Жаль, что
он  португалец. Он плохо говорит по-английски, но зато играет как! Он видел,
как меня понесло по волнам, и вытащил меня из воды.
     - Боюсь,  что  твоя нервная система окончательно расстроена, - вставила
миссис Чейн.
     - Отчего,  мама?  Я работал, как лошадь, ел, как поросенок, а спал, как
сурок.
     Это  было  слишком для миссис Чейн, которая снова представила себе, как
на  волнах  качается  мертвое тело, и она удалилась в свою половину. А Гарви
свернулся  калачиком  возле  отца  и  стал  говорить  ему, как он обязан тем
людям.
     - Можешь  не сомневаться, я сделаю для них все, что в моих силах, Гарв.
Похоже, что это приличные люди.
     - Самые  лучшие  во флотилии, сэр. Спросите в Глостере, - сказал Гарви.
-  Но  Диско  считает,  что  от  сумасшествия вылечил меня он. Только Дэну я
рассказал  все.  И  о  вагоне, и обо всем, но я не совсем уверен, что он мне
верит.  Вот  бы  поразить  их  завтра. Скажите, а "Констанс" может поехать в
Глостер?  Маме  все  равно  нельзя  сейчас ехать домой, а нам до завтра надо
разделаться  с  рыбой.  Ее  покупает  Вувермен.  Понимаете,  в  этом году мы
первыми  пришли  с  Отмелей,  и  нам платят по четыре доллара пять центов за
квинтал. Мы тянули, пока он не согласился. А теперь надо торопиться.
     - Значит, завтра тебе надо работать?
     - Я  обещал  Тропу.  Я  -  у  весов. У меня даже записи с собой. - Он с
таким  важным видом посмотрел на замусоленный блокнот, что его отец невольно
хмыкнул.  - Осталось не больше трех... нет, двести девяносто четыре или пять
квинталов, по моим данным.
     - Найми кого-нибудь вместо себя, - нарочно предложил Чейн.
     - Не  могу,  сэр.  Я  вел  список  на  шхуне. Троп считает, что я лучше
соображаю в цифрах, чем Дэн. Троп страшно справедливый человек.
     - Ну, а если я не отправлю "Констанс" сегодня ночью, как ты поступишь?
     Гарви взглянул на часы, показывавшие одиннадцать двадцать.
     - Тогда  я  просплю  здесь  до  трех  утра  и  поспею на четырехчасовый
товарный. Обычно нас, рыбаков, возят на нем бесплатно.
     - Идея  неплохая.  Но,  думаю, нам удастся доставить туда "Констанс" не
позднее твоего товарного состава. А сейчас иди лучше спать.
     Гарви  растянулся  на  диване,  сбросил свои сапоги и уснул, прежде чем
его  отец успел заслонить свет электрических лампочек. Чейн разглядывал юное
лицо,  на  которое  падала тень от руки, закинутой за голову, и, кроме всего
прочего, подумал, что, пожалуй, он был не слишком внимательным отцом.
     - Человек  не  знает, когда он рискует больше всего, - сказал он сам по
себе.  -  Может  быть,  то,  что  с  ним случилось, страшнее гибели. Но я не
думаю... Конечно, нет. А если так, то я буду вечно обязан Тропу, вот и все.
     Утром  в  окна  ворвался  свежий  морской бриз, и "Констанс" уже стояла
между товарными составами в Глостере. Гарви отправился по своим делам.
     - Но  он  может  опять  упасть за борт и утонуть, - печально промолвила
миссис Чейн.
     - Пойдем  посмотрим  и, если надо, бросим ему конец. Ты ведь никогда не
видела, чтобы он зарабатывал себе на жизнь, - ответил ей Чейн.
     - Какая нелепость! Можно подумать, что ему это надо...
     - Это надо тому, кто его нанял. И он, пожалуй, прав.
     Минуя  магазины,  торгующие  рыбацкими  дождевиками,  они направились к
пристани  Вувермена, над которой торчали мачты "Мы здесь" с ее развевающимся
флагом.  Диско  стоял у главного люка, отдавая распоряжения Мануэлю, Пенну и
дядюшке  Солтерсу,  орудовавшим талями. Дэн подавал на борт корзины, которые
наполняли  Длинный Джек и Том Плэтт, а Гарви с блокнотом в руках представлял
интересы шкипера возле весов, установленных на кромке пирса.
     - Готова! - раздался голос снизу.
     - Вира! - командовал Диско.
     - Давай! - кричал Мануэль.
     - Есть! - подхватывал Дэн, зав