Редьярд Киплинг
   Отважные мореплаватели


                          Приключенческая повесть


     -----------------------------------------------------------------------
     Киплинг P. Свет погас: Роман;
     Отважные мореплаватели: Приключенч. повесть; Рассказы;
     Мн.: Маст. лiт., 1987. - 398 с.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 29 октября 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------



                                  Глава I

     Большой  пассажирский  пароход  качался  на  волнах Северной Атлантики,
свистом  предупреждая  рыбачьи суда о своем приближении. В распахнутую дверь
курительного салона ворвался холодный морской туман.
     - Ну  и  противный  мальчишка  этот  Чейн,  - сказал человек в мохнатом
пальто, со стуком захлопывая дверь. - Зелен еще среди взрослых толкаться.
     Седоволосый немец потянулся за бутербродом и проворчал с набитым ртом:
     - Знаем  мы  их.  Ф  Америка  полно  такой  мальчишка. Фам надо верефка
дешефый, чтобы их стегайть.
     - Куда  хватили!  Не  так  уж он плох. Жалеть его надо, а не бранить, -
отозвался  пассажир  из  Нью-Йорка, растянувшийся на диване под забрызганным
иллюминатором.  -  Его  с  малых  лет таскают по гостиницам. Сегодня утром я
говорил  с  его  матерью. Очень милая дама, но сладить с ним ей не по силам.
Теперь он едет в Европу, чтобы закончить образование.
     - Учиться  он  и  не  начинал.  -  Это  сказал пассажир из Филадельфии,
примостившийся  в  углу.  -  Этот  парнишка получает по две сотни в месяц на
расходы. Сам мне сказал. А ему и шестнадцати не стукнуло.
     - Его отец имеет шелезный дорога, да? - спросил немец.
     - Точно.  И  еще шахты, и лес, и перевозки. Старик выстроил один дворец
в  Сан-Диего,  другой  -  в  Лос-Анджелесе. У него полдюжины железных дорог,
половина  всего леса на Тихоокеанском побережье, и он позволяет жене тратить
денег,  сколько  та захочет, - лениво продолжал филадельфиец. - На Западе ей
скучно.  Вот  она  и  ездит  повсюду с мальчишкой да со своими нервами и все
ищет,  чем  бы  его  подразвлечь.  Сейчас-то  у него знаний не больше, чем у
клерка  из  второразрядной  гостиницы. А вот закончит учение в Европе, тогда
задаст всем жару.
     - Что  же  отец сам за него не возьмется? - раздался голос из мохнатого
пальто.
     - Недосуг   ему,   наверно.   Деньги   делает.   Через   несколько  лет
спохватится...  А  жаль,  в  парнишке  что-то есть, только надо найти к нему
подход.
     - Стегайть его надо, стегайть, - проворчал немец.
     Дверь  хлопнула  еще  раз,  и  за  высоким  порогом показался худощавый
стройный  мальчик  лет  пятнадцати.  Недокуренная сигарета свисала у него из
уголка  рта.  Одутловатое,  с  желтизной  лицо  как-то  не  вязалось  с  его
возрастом;  держался  он  развязно  и в то же время нерешительно. На нем был
вишневого  цвета  пиджак,  бриджи, красные чулки и спортивные туфли. Красное
фланелевое  кепи  он  лихо  сдвинул  на  затылок.  Посвистывая  сквозь зубы,
мальчик осмотрел всю компанию и сказал громким и тонким голосом:
     - Ну  и темнотища на море! А кругом кудахчут эти рыбацкие шхуны. Вот бы
наскочить на одну, а?
     - Закройте  дверь,  Гарви,  -  сказал пассажир из Нью-Йорка. - Да с той
стороны. Вам здесь не место.
     - А  вам-то что? - ответил мальчик развязно. - Уж не вы ли оплатили мой
билет,  мистер  Мартин?  У меня такое же право сидеть здесь, как у любого из
вас.
     Он  взял  с  доски  несколько  пешек  и стал перебрасывать их с руки на
руку.
     - Тоска  здесь смертная. Послушайте, джентльмены, а не сыграть ли нам в
покер?
     Все   промолчали,   а   мальчик,  небрежно  попыхивая  сигаретой,  стал
барабанить  по  столу  довольно  грязными  пальцами.  Потом он вытащил пачку
долларов, будто намереваясь их пересчитать.
     - Как  ваша  мама?  -  спросил  кто-то.  -  Я  что-то  не  видел  ее за
завтраком.
     - Наверно,  у  себя  в  каюте.  На  море ее всегда укачивает. Надо дать
стюардессе  долларов пятнадцать, чтобы присмотрела за ней. Сам-то я стараюсь
как  можно  реже  спускаться  вниз. Не по себе становится, когда мимо буфета
прохожу. Знаете, я ведь первый раз в океане.
     - Ну, ну, Гарви, не оправдывайтесь.
     - Я  и  не  оправдываюсь.  Это,  джентльмены,  мое  первое  плавание по
океану, но меня ничуть не укачало, разве что в первый день. Вот так-то!
     Он  торжествующе  стукнул кулаком по столу, послюнявил палец и принялся
пересчитывать деньги.
     - Да,  вы из особого теста слеплены, это сразу видно, - зевнул пассажир
из Филадельфии. - Глядишь, гордостью Америки станете.
     - Еще  бы!  Я  американец с головы до ног. Вот доберусь до Европы, я им
всем  там  покажу...  Тьфу,  сигарета  погасла!  Ну  и  дрянь  продается  на
пароходе! Нет ли у кого-нибудь настоящей турецкой сигареты?
     В   салон   заглянул   старший   механик,   раскрасневшийся,  мокрый  и
улыбающийся.
     - Эй, парень, - крикнул Гарви бодрым голосом, - как наша посудина?
     - Как  ей  положено,  -  ответил  механик  сдержанно.  -  Молодежь, как
всегда, вежлива со стариками, и старшие это ценят.
     В  углу кто-то хихикнул. Немец открыл портсигар и протянул Гарви тонкую
черную сигару.
     - Это  тот,  што фам надо, мой молодой друг, - сказал он. - Попробуйте,
да? Будете ошень довольны.
     Гарви  с  важным видом принялся раскуривать сигару - он чувствовал себя
взрослым.
     - Видали  мы и не такие, - сказал он, не подозревая, что немец подсунул
ему одну из самых крепких сигар.
     - Ну,  это мы сейшас увидим, - сказал немец. - Где мы находимся, мистер
Мактонал?
     - Там,  где надо, или недалеко оттуда, мистер Шефер, - ответил механик.
-  Вечером  подойдем  к Большой Отмели; а вообще-то пробираемся сейчас через
рыбачью  флотилию.  Едва не потопили три лодки, а у француза чуть не сорвали
рей. Что ни говори, плавание рискованное.
     - Хороша  сигара?  -  спросил немец у Гарви, глаза которого наполнились
слезами.
     - Прелесть!  Какой аромат! - ответил он, стиснув зубы. - Похоже, что мы
замедлили ход? Пойду наверх, посмотрю.
     - И правильно сделаете, - сказал немец.
     Гарви  вышел,  пошатываясь,  на  мокрую палубу и ухватился за ближайший
поручень.  Ему было очень плохо. На палубе стюард связывал стулья, а так как
Гарви  раньше  похвалялся  перед  ним,  что никакая качка ему не страшна, он
собрал  все  свои силы и стал пробираться на корму. Здесь не было никого. Он
почти  ползком пробрался в дальний ее конец, к самому флагштоку, и скорчился
в  три  погибели.  От  крепкой сигары, качки и дрожавшей от винта палубы его
стало  выворачивать наизнанку. В голове гудело, искры плясали перед глазами,
тело,  казалось,  стало невесомым, и тут корабль накренился. Гарви перелетел
через  поручни  и  оказался на самом краю скользкой кормы... Затем из тумана
поднялась  серая,  мрачная  волна,  подхватила  его  будто под руки и унесла
прочь с парохода. Зеленая пучина поглотила его, и он потерял сознание.


     Он  очнулся  от  звука  рожка,  каким  в  Адмирондэкской школе созывают
учеников  к  обеду. Он понемногу приходил в себя и стал припоминать, что его
зовут  Гарви  Чейн  и  что  он утонул в открытом море; но он был еще слишком
слаб, чтобы связать свои мысли.
     Какой-то  незнакомый  запах  наполнил его ноздри, его слегка знобило, и
весь  он  словно был пропитан соленой морской водой. Открыв глаза, он понял,
что  находится  на  поверхности,  а  не  под  водой,  потому что вокруг него
ходуном  ходили  серебристые холмы волн. Он лежал на груде полуживой рыбы, а
перед ним маячила чья-то широкая спина в синей шерстяной куртке.
     "Плохи  дела,  -  подумал мальчик. - Ведь я умер, а этот, как видно, за
мной присматривает".
     Он  застонал.  Человек  обернулся,  и  в  его  курчавых  черных волосах
блеснули маленькие золотые серьги.
     - Ага!  Тебе  малость  получше?  -  сказал  он.  -  Лежи спокойно, а то
накренишь лодку.
     Резким  движением  он  направил  дрожащий нос лодки прямо на высокую, в
двадцать  футов,  волну, лодка взобралась на нее, а потом скатилась с другой
ее стороны прямо в блестящую яму.
     Совершая этот опасный маневр, человек в синем продолжал говорить:
     - Здорово,  что  я наскочил на тебя, а не на пароход, верно? Как это ты
свалился?
     - Мне было плохо, - сказал Гарви, - вот и свалился.
     - Не  дунь  я в рожок, пароход подмял бы меня. Тут, вижу, летишь ты. А?
Что?  Я  думал, винт разнесет тебя на кусочки. Но тебя вынесло наверх, прямо
к  лодке,  и  я  тебя  выудил,  как большую рыбу. Видно, тебе еще не суждено
умереть.
     - Где  я?  -  спросил  Гарви,  который вовсе не чувствовал себя здесь в
безопасности.
     - Ты  в  рыбачьей  лодке.  Зовут меня Мануэль. Я со шхуны "Мы здесь" из
Глостера. В Глостере я и живу. Скоро мы будем на шхуне... Что?
     Казалось,  у  него  две  пары  рук, а голова отлита из чугуна: с трудом
сохраняя  равновесие,  он то дул изо всех сил в большую раковину, заменявшую
ему  рожок,  то  посылал  в  туман  громкий  и пронзительный вопль. Гарви не
помнит,  сколько  длился  этот концерт. Он лежал на спине, с ужасом глядя на
дымящиеся  волны.  Но  вот послышался выстрел, и звук рожка, и чьи-то крики.
Над  лодкой  навис  борт какого-то судна, которое, несмотря на свои размеры,
прыгало на волнах, как лодка. Несколько человек говорили одновременно.
     Его  подхватили  и  опустили  в  какой-то  люк,  где  люди в дождевиках
напоили его чем-то горячим, сняли с него одежду, и он уснул.
     Когда   мальчик   проснулся,   он   ожидал  услышать  колокол,  зовущий
пассажиров  парохода  к  завтраку,  и  не мог понять, почему его каюта стала
такой   маленькой.  Повернувшись,  он  оглядел  узкую  треугольную  каморку,
освещенную  фонарем,  подвешенным к массивной квадратной балке. Совсем рядом
стоял  треугольный стол, а в дальнем конце кубрика за старой чугунной печкой
сидел  мальчик  по  виду  одних  с  ним  лет,  с  плоским,  румяным  лицом и
блестящими  серыми  глазами.  На  нем  была синяя куртка и высокие резиновые
сапоги.  На  полу  валялось  несколько  пар  такой  же обуви, старая кепка и
несколько   потертых   шерстяных   носков;   черные   и   желтые   дождевики
раскачивались  над  койками.  Каюта  была  битком  набита  разными запахами.
Своеобразный  густой запах дождевиков служил как бы фоном для запаха жареной
рыбы,  подгорелого  машинного  масла,  краски,  перца  и  табака. Но все это
перекрывал  и  сливал  воедино особый аромат корабля и соленой воды. Гарви с
отвращением  заметил,  что  на  его  койке  не  было  простыни.  Он лежал на
каком-то  грязном,  очень  неудобном  матрасе.  Да и ход судна был совсем не
такой,  как  у  пассажирского  парохода.  Оно  не  скользило, не катилось по
волнам,  а  бессмысленно  дергалось  во  все  стороны,  словно  жеребенок на
привязи.  У  самого  уха  слышался  шум воды, а бимсы скрипели и стонали. От
всего этого Гарви всхлипнул в отчаянии и вспомнил о матери.
     - Тебе лучше? - спросил мальчик, улыбаясь. - Хочешь кофе?
     Он налил кофе в оловянную кружку и подсластил его патокой.
     - А  молока  разве  нет?  -  спросил  Гарви,  оглядывая  каюту,  словно
надеялся увидеть здесь корову.
     - Нету,  - сказал мальчик. - И, наверно, не будет до середины сентября.
Кофе неплохой. Сам заваривал.
     Гарви  молча  принялся  пить  кофе,  а  мальчик  протянул  ему миску со
свиными шкварками. Гарви с жадностью набросился на них.
     - Я  высушил твою одежду. Она, наверно, немного села, - сказал мальчик.
-  Мы  такую  не носим, у нас одежда совсем другая. Ну-ка повертись немного,
посмотрим, не ушибся ли ты.
     Гарви потянулся во все стороны, но никакой боли не почувствовал.
     - Вот  и  хорошо,  -  сказал мальчик с чувством. - Собирайся, пойдем на
палубу.  Отец  потолковать  с тобой хочет. Меня зовут Дэн. Я помогаю коку да
делаю  всякую  черную  работу за взрослых. У нас был еще один юнга, Отто, да
за  борт  упал.  Отто  был  голландец,  и  ему двадцать стукнуло. А как тебя
угораздило свалиться в такой штиль?
     - Хорош  штиль, - надулся Гарви. - Был настоящий шторм, и меня укачало.
Наверно, через поручни свалился.
     - Вчера  днем  и  ночью волны-то не было, - сказал Дэн. - И если ты это
называешь  штормом...  -  он присвистнул, - посмотрим, что ты скажешь потом.
Пошевеливайся! Отец ждет.
     Как  и  многие балованные дети, Гарви не привык выслушивать приказания:
ведь  дома  его всегда только просили или уговаривали что-нибудь сделать для
его  же  пользы.  Миссис  Чейн  жила в вечном страхе, как бы ее сын не вырос
слишком  покорным,  и  потому,  наверное, довела себя до настоящего нервного
истощения.  Вот  Гарви  и  не  мог понять, почему он должен куда-то спешить,
если кто-то хочет его видеть. Он прямо так и сказал:
     - Если  твой  отец  хочет  со  мной поговорить, пусть сам сюда идет. Он
должен немедленно доставить меня в Нью-Йорк. Я за это уплачу.
     Глаза  Дэна  широко раскрылись, когда до него дошел смысл этой отличной
шутки.
     - Эй,  пап,  -  крикнул  он через люк, - он говорит, что если ты хочешь
его повидать, спускайся сюда сам! Слышишь, отец?
     В  ответ  раздался  такой  бас,  какого  Гарви  в  жизни  не доводилось
слышать:
     - Не валяй дурака, Дэн. Пришли его ко мне.
     Дэн  хихикнул  и  бросил  Гарви  его покоробившиеся спортивные туфли. В
голосе  с палубы было нечто такое, что заставило Гарви унять свою ярость. Он
утешался  тем,  что по пути в Нью-Йорк еще успеет рассказать и о себе самом,
и  о  богатстве  своего  отца. Это приключение навсегда сделает его героем в
глазах  приятелей.  А  пока  он  взобрался  по  отвесному трапу на палубу и,
спотыкаясь  о  разные  предметы,  стал  пробираться  на  корму. На лестнице,
ведущей  на шканцы, сидел небольшой человек с гладко выбритым лицом и седыми
бровями.  За ночь волнение прекратилось, и море стало маслянисто-гладким. По
всей  его  глади,  до  самого горизонта, были разбросаны белые пятна парусов
рыбачьих  шхун.  Между  ними  виднелись  черные точки - плоскодонки рыбаков.
Шхуна   с   треугольным   парусом,   на   которой  находился  Гарви,  слегка
покачивалась  на  якоре.  Кроме  этого  человека,  сидевшего  возле  рубки -
"дома", как ее здесь называли, на судне никого не было.
     - Доброе  утро,  вернее, добрый день. Вы почти сутки проспали, юноша, -
поздоровался он с Гарви.
     - Здравствуйте,  -  ответил  Гарви. Ему не понравилось, что его назвали
"юноша",  и  как  человек, едва избежавший смерти, он рассчитывал на большее
сочувствие.  Его  мать  сходила  с ума, если ему случалось промочить ноги, а
этому моряку, похоже, все безразлично.
     - Что  ж,  послушаем, как все случилось. Главное, что всем нам повезло.
Так  как  вас зовут? Откуда вы - полагаем, из Нью-Йорка? Куда путь держите -
полагаем, в Европу?
     Гарви  назвал  себя,  дал  название  парохода  и  вкратце  рассказал  о
случившемся,  закончив  требованием немедленно доставить его в Нью-Йорк, где
его отец выложит за эту услугу любую сумму.
     - Гм,  -  отозвался бритый моряк, пропустив мимо ушей требование Гарви.
-  Хорош,  нечего  сказать,  тот мужчина или даже юноша, которого угораздило
упасть  за  борт  такого  судна,  да  еще при таком штиле. Если он к тому же
сваливает все на морскую болезнь.
     - "Сваливает"!  -  воскликнул Гарви. - Уж не кажется ли вам, что я ради
забавы прыгнул за борт, чтобы попасть на эту вашу грязную посудину?
     - Не  могу сказать, юноша, потому что не знаю, что вы считаете забавой.
Но  на вашем месте я бы не стал обзывать лодку, которая благодаря провидению
спасла  вам  жизнь.  Во-первых, это неприлично; во-вторых, это обижает лично
меня...  А  я - Диско Троп со шхуны "Мы здесь" из Глостера, что вам, видимо,
невдомек.
     - Я  этого  не знаю и знать не хочу, - ответил Гарви. - Я благодарен за
спасение  и  все  такое  прочее,  но  я хочу, чтобы вы поняли: чем скорее вы
доставите меня в Нью-Йорк, тем больше получите.
     - Это  как  же  так?  -  Лохматая  бровь Тропа взлетела кверху, а в его
светло-голубых глазах появилась настороженность.
     - Получите  доллары  и центы! - с восторгом ответил Гарви, полагая, что
произвел  наконец  на  него  впечатление.  - Настоящие доллары и центы. - Он
сунул  руку  в  карман  и  немного выпятил живот: он думал, что так выглядит
солиднее.  - Вы никогда в жизни не заработаете больше, чем в тот день, когда
вытащили меня из воды. Я ведь единственный сын Гарви Чейна.
     - Ему здорово повезло, - сухо заметил Диско.
     - А  если вы не знаете, кто такой Гарви Чейн, то вы невежда, вот и все.
А теперь разворачивайте шхуну - и полный вперед.
     Гарви  полагал,  что большинство американцев только и говорят о деньгах
его отца да завидуют ему.
     - Может,  развернусь,  а  может, и нет. А пока распустите пояс, молодой
человек. Не я ли набил вам живот?
     До  Гарви  донесся  смешок  Дэна,  притворявшегося, будто он занимается
чем-то возле фок-мачты. Гарви густо покраснел.
     - За  это  вам  тоже  заплатят,  -  сказал  он.  - Когда, по-вашему, мы
прибудем в Нью-Йорк?
     - Мне  в Нью-Йорк ни к чему. Как и в Бостон. А в Истерн-Пойнт мы придем
где-нибудь  в  сентябре,  а ваш папа - мне очень жаль, но я никогда о нем не
слышал,  -  так он, может, и впрямь раскошелится долларов на десять. Правда,
я в этом не уверен.
     - Десять  долларов!  Да  поглядите  сюда,  я...  - Гарви стал шарить по
карманам в поисках денег. Но вынул лишь измятую пачку сигарет.
     - Странные  у  вас  деньги, да к тому же они вредны для легких. За борт
их, юноша, и поищите другие.
     - Меня обокрали! - закричал Гарви возбужденно.
     - Значит, вам придется подождать, пока ваш папочка не заплатит.
     - Сто  тридцать  четыре  доллара...  и  все  украли!  - повторял Гарви,
беспорядочно шаря по карманам. - Отдайте мои деньги!
     Суровое лицо старого Тропа приняло странное выражение.
     - На что вам, в ваши годы, сто тридцать долларов, юноша?
     - Это  часть  моих  карманных  денег...  на  месяц.  - Гарви думал, что
теперь-то он по-настоящему поразит старика, и поразил - только по-другому.
     - О,  сто  тридцать четыре доллара - это его деньги на расходы. И всего
на  один  месяц!  Вы,  часом,  не  стукнулись  головой  о  что-нибудь, когда
свалились,  а?  Может,  о  пиллерс,  а?  А  то  старина Хескен с "Восточного
ветра",  -  Троп,  казалось, разговаривал сам с собой, - споткнулся у люка и
здорово  приложился  головой  о  мачту. Через три недели старина Хескен стал
твердить,  что  "Восточный  ветер"  -  военный  корабль,  и он объявил войну
острову  Сейбл-Айленд,  принадлежавшему  Англии.  Рыба,  мол, слишком далеко
выходит  в  море...  Его  упаковали  в подматрасник, так что снаружи торчали
только  голова  да  ноги.  Сейчас  у  себя  дома  он  забавляется тряпичными
куклами.
     Гарви задохнулся от ярости, а Троп продолжал успокаивающе:
     - Нам  очень  вас  жаль...  Очень  жаль...  Вы так молоды... Давайте не
будем больше говорить о деньгах.
     - Вы-то не будете, конечно. Вы ведь их и украли.
     - Ну  и  ладно.  Украли,  если  вам так угодно. А теперь о возвращении.
Если  бы  мы могли вернуться, а мы вернуться не можем, вам в таком состоянии
нельзя  показываться  дома.  К тому же мы пришли сюда, чтобы заработать себе
на  хлеб.  Что  до  денег,  так у нас в месяц и полсотни долларов не бывает.
Если  нам  повезет,  то  где-нибудь  в  середине сентября мы пришвартуемся к
берегу.
     - Но...  сейчас же только май! И я не могу бездельничать только потому,
что вам хочется наловить рыбы. Слышите?
     - Вполне  справедливо,  вполне.  А вас и не просят бездельничать. Здесь
полно  работы,  особенно  с тех пор, как Отто упал за борт. Это случилось во
время  шторма,  и  он не удержался на ногах. Во всяком случае, мы его больше
не  видели.  А  вы  появились  прямо  с  неба,  будто  вас  само  провидение
направило. Здесь, скажу