рожно приблизившись к ней, они убедились, что хижина  была  старая.
Бревна, из которых она была построена, начинали уже гнить. На крыше  пустили
корни кусты, семена  которых  занес  сюда  ветер.  Без  сомнения,  постройка
насчитывала уже несколько лет.  Дверь,  сделанная  из  расколотых  бревен  и
обращенная в сторону озера, была герметически закрыта. Так же закрыто было и
единственное окно,  обращенное  в  ту  же  сторону  и  заставленное  снаружи
ставнями, сделанными из молодых деревьев.
     Мукоки попытался открыть дверь, навалившись  на  нее.  Но  она  устояла
против его напора. Было ясно, что внутри она прочно закрыта на задвижку.
     Тут было чему  удивляться.  Каким  образом  дверь  могла  быть  заперта
изнутри, если в хижине никого не было?
     В течение нескольких минут друзья стояли в полном недоумении,  напрасно
напрягая свой слух.
     -- Вот так странная история! Не правда ли, Муки? -- тихо сказал Ваби.
     Мукоки, опустившись на колени перед дверью,  продолжал  прислушиваться,
прижав ухо к щели. Так как он по-прежнему ничего не слышал, то он  встал  и,
отвязав свои лыжи, двумя ловкими движениями отбросил их в сторону.
     Потом, вынув топор из-за пояса, направился к окну.
     После  десятка  ударов  ему  удалось  прорубить  в   ставне   небольшое
отверстие. И снова, полный недоверия,  старый  индеец  стал  прислушиваться,
приложив к нему ухо. По-прежнему ни одного звука! Он втянул в  себя  воздух.
Разреженная и в то же время затхлая, почти удушливая атмосфера достигла  его
ноздрей. Он чихнул. Потом начал кусок за куском  отбивать  ставню  от  окна.
Когда отверстие было достаточно велико, он просунул в него голову и плечи  и
посмотрел. Но в первый момент не мог ничего разглядеть в темноте хижины.
     -- Ну, Муки? -- с нетерпением спрашивал Ваби, стоя за его спиной.
     Мукоки все еще оставался безмолвным. Его  глаза  начинали  привыкать  к
темноте, он издавал не больше звуков, чем камень; он был нем как мертвец.
     Наконец, очень медленно, с тысячью предосторожностей, как  будто  боясь
разбудить кого-то, кто спал, он вылез назад и спустился на землю.  Когда  он
обернулся к двум своим спутникам, у него было такое выражение  лица,  какого
им еще не случалось видеть.
     -- В чем дело, Мукоки? -- спросили они.
     Старый индеец глубоко вдохнул струю свежего воздуха.
     -- Хижина...-- пробормотал он.-- Хижина... В ней целая армия мертвецов!

Глава IX. Что заключал в себе мешочек из оленьей кожи

     Ваби и Род удивленно  переглядывались,  не  зная,  как  им  понять  это
странное заявление. Между тем с дрожащего лица индейца не  ходило  выражение
мало свойственного ему волнения.
     -- Армия мертвецов, да! -- повторял старый охотник.
     И, когда он поднял руку, частью чтобы придать больше веса споим словам,
частью чтобы снять паутину, которая облепила все его лицо,  юноши  заметили,
что эта рука дрожала.
     Через несколько минут Ваби в свою очередь просунул голову и плечи через
ставню и посмотрел внутрь, как сделал раньше Мукоки. Когда он вытянул голову
обратно и повернул к Роду свое лицо,  искаженное  странной  усмешкой,  видно
было, что он потрясен. Но его волнение было  меньше,  чем  волнение  старого
индейца,  который  получил   первое   впечатление   от   ужасного   зрелища,
впечатление, подобное неожиданному выстрелу из ружья,  поражающему  человека
прямо в грудь.
     -- Посмотрите и вы тоже, Род! -- сказал он.
     Затаив дыхание, Родерик приблизился к  темному  отверстию.  Сердце  его
трепетало, но не от страха,  а  от  какого-то  таинственного,  неосознанного
волнения. Жуткое чувство, владевшее им, было так  сильно,  что  он  невольно
отшатнулся, прежде чем просунуть голову через ставню.
     Когда это было сделано, он  тоже  вначале  ничего  не  мог  разглядеть.
Хижина была погружена в абсолютную темноту. Потом ему показалось,  что  мрак
рассеивается, и он начал  различать  противоположную  стену.  Потом  посреди
хижины выступил плохо обтесанный стол. А возле  стола  лежало  кучей  что-то
неопределенное. Поверх же этой кучи находился перевернутый стул,  наполовину
покрытый каким-то тряпьем. Глаза Рода продолжали блуждать по хижине.
     Вдруг Ваби и Мукоки услышали вырвавшийся у него  и  быстро  подавленный
крик  ужаса.  Они  увидели,  как  он  уцепился  руками  за  край  отверстия,
проделанного в ставне. Он смотрел как зачарованный.
     У внутренней стены, так близко, что он мог достать  рукой,  стояло  то,
что пятьдесят лет тому назад, казалось, было  живым  человеком.  Сейчас  это
было не больше чем скелет, страшный и в то же время смешной.  Пустые  орбиты
слабо освещались тонким лучом света, просачивавшимся в  хижину,  рот  корчил
гримасы и зиял прямо против Рода сквозь окутывавший его мрак.
     Родерик почти свалился на землю. Он был бледен и дрожал.
     -- Я видел только одного...--  прошептал  он,  намекая  на  восклицание
Мукоки.
     Ваби, который уже вполне овладел собой, дал Роду, смеясь, два  или  три
шлепка по спине, чтобы  вывести  его  в  чувство,  в  то  время  как  Мукоки
удовольствовался своим ворчанием.
     -- Вы плохо видели, Род,-- сказал Ваби насмешливым тоном.-- Ваши  нервы
помешали вам посмотреть подольше. Впрочем, черт  побери,  кто  не  придет  в
содрогание от такого зрелища. Идем, я открою дверь!
     Молодой индеец пролез через ставню, и Родерик, к которому уже вернулось
самообладание, поспешил вслед за ним. Мукоки снаружи  налег  на  дверь  всей
своей тяжестью, а Ваби одновременно колотил по ней  изнутри  топором.  Дверь
поддалась сразу и так неожиданно, что старый индеец полетел вслед за  ней  и
растянулся на полу.
     Волна света проникла в хижину. Инстинктивно глаза  Рода  обратились  на
скелет, который он  заметил  снаружи.  Он  был  прислонен  к  стене  в  позе
человека, который дремал. Рядом с  этим  первым  мрачным  обитателем  хижины
находился второй скелет, вытянувшийся на полу во всю длину.
     Близ стола и  перевернутого  стула  лежала  кучка  костей,  по-видимому
принадлежавших какому-то животному.
     Род и Ваби подошли несколько ближе к скелету, который опирался о стену,
и стали рассматривать его, в то время как  Мукоки,  опустившись  на  колени,
склонился над вторым скелетом.
     Вдруг старый  охотник  испустил  возглас  изумления,  и  молодые  люди,
обернувшись к нему,  увидели,  что  он  указывает  им  пальцем  на  какой-то
предмет, валяющийся на земле среди костей.
     -- Нож! -- сказал он.-- Борьба! Его убить!
     Рукоятка ножа сгнила от времени, а лезвие было изъедено  ржавчиной,  но
оно все еще торчало в том месте, куда всадил его,  между  живыми  мышцами  и
костями своей жертвы, его обладатель. Длинный  нож  с  крепким  лезвием  был
погружен до дерева в грудь того, кто некогда был человеком.
     Род стал на колени рядом с Мукоки, и лицо его сделалось иссиня-бледным.
Он с трудом разжал зубы, чтобы спросить:
     -- Кто... сделал это?
     Мукоки издал свое напоминающее смех кудахтанье и указал  кивком  головы
на мрачный предмет, прислоненный к стене.
     -- Он!
     Как по команде, все трое вернулись  к  первому  скелету.  Одна  из  его
длинных рук опиралась на предмет, когда-то бывший ведром, и проходила  через
железные обручи, которые одни  только  и  уцелели.  Кисть  этой  самой  руки
сжимала костями своих пальцев кусок свернутой в  трубку  коры,  напоминавшей
кору старой березы. Вторая  рука  оторвалась  и  упала  рядом  со  скелетом,
который Мукоки тщательно осмотрел с этой стороны.
     Любопытство  его  было  немедленно  удовлетворено  открытием  короткого
пореза, который шел наискось по ребрам.
     -- Этот умер здесь,-- пояснил он.-- Удар ножом в ребра. Плохая  смерть.
Много страдать и умирать медленно. Плохой удар.
     --  Брр...--  произнес  Род  с  дрожью.--  Выйдем  отсюда.  Тут   можно
задохнуться. Можно подумать, что воздух в этой хижине  не  проветривался  по
крайней мере столетие.
     Мукоки,  уходя,  поднял  череп  из  груды  костей,   валявшейся   около
перевернутого стула.
     -- Собака,-- проворчал он.-- Дверь  на  задвижке,  окно  закрыто.  Люди
драться. Оба убиты. Собака умереть с голоду.
     Пока охотники поднимались обратно к тому месту,  где  Волк  охранял  их
сани, Род,  дав  волю  своему  воображению,  старался  восстановить  ужасную
трагедию, разыгравшуюся в хижине много лет тому  назад.  Он  мысленно  видел
этих двух мужчин в их смертный час, вступающих между собой в дикую  схватку.
Ему казалось, что он видит их борьбу, слышит, как они подстрекают друг друга
и снова сцепляются. Ему казалось, что он  присутствует  при  двойном  ударе,
который  одновременно  убивает  первого  наповал,  а  второго,   победителя,
оставляет в муках агонии пригвожденным к стене. А  собака?  Какова  была  ее
роль в битве? И что было с ней потом, когда  она,  одинокая  и  обезумевшая,
страдая от голода и жажды, кидалась  на  стены  своей  наглухо  замурованной
могилы, пока не скорчилась на полу и в свою очередь не издохла.  Эта  жуткая
картина жгла мозг Родерика. Воспитанный в городских условиях, он никогда  не
представлял себе  даже  возможности  чего-либо  подобного.  Это  было  самое
сильное переживание за всю его жизнь, если не считать нападения на Миннетаки
в Вабинош-Хоузе.
     Для Мукоки же и Ваби, напротив, битва скелетов, в первый момент  сильно
их взволновавшая, была уже сейчас не  больше  чем  одним  из  многочисленных
инцидентов их богатой приключениями жизни.
     Но что в особенности не давало  покоя  Роду,  так  это  желание  узнать
причину трагедии. В самом деле, почему эти два существа  лишили  друг  друга
жизни в запертой хижине? Где был ключ от этой загадки?  Он  дорого  дал  бы,
чтобы найти его.
     Когда восхождение кончилось, Род  пробудился  от  своих  грез  к  более
реальной  жизни.  Ваби  уже  впрягался  в  сани.  Настроение  у  него   было
великолепное.
     -- Эта хижина,-- воскликнул он, когда Род подошел ближе,-- в буквальном
смысле свалилась с неба! Нам пришлось бы поработать  над  ее  постройкой  по
меньшей мере недель пять... Вот это удача!
     -- Как? -- спросил Род.-- Мы будем в ней жить?
     -- Жить в ней? Я думаю! Хижина раза  в  три  больше,  чем  мы  бы  себе
построили. Я даже не  понимаю,  зачем  это  им  понадобилась  такая  большая
хижина? Как ты думаешь, Мукоки?
     Мукоки покачал головой. Все обстоятельства этого дела явно превосходили
пределы его понимания.
     Снаряжение и провизия вскоре были подвезены к двери хижины.
     -- Прежде всего займемся чисткой,-- весело заявил Ваби.--  Помоги  мне,
Мукоки, собрать все эти кости. Ладно?  А  Род  тем  временем  развлечется  и
пороется по углам, может быть, и найдет что-нибудь занятное.
     Родерик  охотно  согласился  на  отведенную  ему  роль,  так  как   его
неутомимое любопытство все больше возрастало.
     -- Из-за чего? Да, из-за чего они убили друг друга? -- цедил он  сквозь
зубы.
     И  он  приступил  к  обыску.  Под  перевернутым  стулом,  сделанным  из
сколоченных вместе молодых сосен,  находилась  бесформенная  пыльная  груда,
рассыпавшаяся под его пальцами. Но несколько дальше он обнаружил два  ружья.
Оба были очень старого образца, длиною чуть ли не с самого Рода.
     -- Это ружья с Гудзонова залива,-- сказал Ваби.-- Такие  ружья  были  в
употреблении еще до рождения моего отца.
     Родерик с бьющимся сердцем продолжал свое  обследование.  Он  нашел  на
одной из стен висящие клочья того, что было когда-то одеждой: остатки шляпы,
распавшиеся  на  куски,  как  только  он  поднес  к  ним  руку,  пыльные   и
бесформенные  лохмотья,  настоящее  рубище.  На  столе  лежали  заржавленные
кастрюли, белое железное ведро, жестяной котел и части бывших ножей, вилок и
ложек. Потом на одном конце стола он нашел  еще  какой-то  предмет,  который
взял в руки, причем предмет этот оказался достаточно устойчивым и сохранился
в целости, не рассыпавшись в прах от его прикосновения.
     Род обнаружил, что это был небольшой мешочек из оленьей кожи, затянутый
с одного конца и очень тяжелый. Дрожащими от волнения пальцами  он  развязал
наполовину сгнившую веревочку,  и  горсть  каких-то  предметов,  похожих  на
черноватые камешки, со звоном ударились о стол. Он испустил  крик,  призывая
своих товарищей.
     Ваби и Мукоки собирались как раз выбросить наружу найденные кости.  Они
подошли к нему.
     -- Смотрите! -- сказал Род.
     -- Похоже на свинец,-- высказался Ваби.
     -- Свинец... Если только это не золото! Сердца забились сильней.
     Ваби взял один из камней, поднес его к порогу двери и выставил на яркий
дневной свет. Потом, открыв  свой  перочинный  нож,  он  провел  лезвием  по
загадочному предмету. И прежде еще, чем Род успел склониться  над  нарезкой,
голос молодого индейца трубным звуком огласил хижину.
     -- Это золотой самородок,-- воскликнул он.
     -- И из-за него у них  произошла  схватка!  --  закричал  Род,  радуясь
своему открытию.
     Чувство удовлетворения от того, что он проник наконец в тайну,  которая
не переставала его мучить, в первый момент заслонило в нем интерес к находке
самой по себе.
     Но Ваби и Мукоки пришли в состояние ни с чем не сравнимого возбуждения.
Можно было подумать, что они сошли с ума. Маленький мешочек был вывернут  до
дна. Потом со стола, был убран весь хлам, который его загромождал. Все  углы
и  закоулки  хижины  были  снова  обысканы  с  лихорадочным  рвением.   Род,
возбужденный примером товарищей, присоединился к ним. Не произнося ни слова,
все трое, то стоя, то ползая на коленях, то распластавшись на полу,  искали,
искали и снова искали. Такова уж притягательная  сила  девственного  золота.
Таковы  искры,  которыми   оно   заставляет   вспыхивать   глубоко   скрытое
лихорадочное пламя, горящее для него и  тайниках  человеческих  душ.  Всякая
рвань, всякая кучка пыли,  всякие  бесформенные  обломки  были  рассмотрены,
рассортированы, перетряхнуты, перебросаны. Они прекратили свои поиски только
через час, ничего не найдя и сильно разочарованные.
     -- Это все,  что  имеется,--  сказал  наконец  Ваби,  решившись  первым
раскрыть рот.
     После краткого молчания он начал снова:
     -- Мы очистили хижину до основания, а  завтра  сорвем  пол!  Неизвестно
еще, что там может оказаться. Так или иначе нам все  равно  придется  делать
новый пол. Но уже темнеет, и  нужно  пошевеливаться,  если  мы  хотим  иметь
сегодня приличный ночлег.
     Не теряя ни минуты, они вымели и вытащили весь мусор.  Когда  наступила
ночь, постели были уже разложены, различные свертки  и  провизия  сложены  в
одном из углов хижины в столь же идеальном порядке, как на пароходе.  Именно
такое выражение употребил Род.
     Огромный костер был разложен снаружи перед дверью,  которая  оставалась
открытой,  и,  когда  он  запылал,  тепло  и  свет  наполнили   внутренность
"квартиры", ставшей теперь совсем уютной. Пара свечей дополнила  праздник  и
еще усилила  это  впечатление  идеального  домашнего  уюта.  Ужин,  поданный
Мукоки, приобрел характер  пиршества.  Меню  состояло  из  жареной  оленины,
холодной фасоли, которую старый индеец сварил на последней  стоянке,  мучных
лепешек и горячего кофе. Наши охотники облизывались так,  будто  не  ели  по
крайней мере неделю.
     День был слишком богат впечатлениями, чтобы, окончив еду, они тотчас же
попрятались под свои одеяла, как делали обыкновенно. И к тому же, разве  они
не добрались до конечного пункта своего длинного  пути?  Самое  утомительное
было уже позади.
     Начиная с завтрашнего дня они уже не должны были совершать этих тяжелых
переходов. Их экспедиция начиналась при счастливых предзнаменованиях, и  они
могли теперь мирно предаваться наслаждению  зимним  спортом.  А  по  вечерам
могли коротать время у себя "дома" в приятной беседе.
     Род, Ваби и Мукоки не замедлили воспользоваться этой возможною в ту  же
ночь. Они болтали еще  мною  часов  подряд,  сидя  на  пороге  хижины  перед
потрескивающим костром, в который  подкидывали  новые  ветки.  Двадцать  раз
разговор возвращался к трагедии старой  хижины.  Двадцать  раз  трое  друзей
взвешивали на ладони руки маленькие кусочки  золота,  составлявшие  в  общей
сложности около  полуфунта.  Теперь  уже  легко  было  восстановить  картину
происшествия.  Двое  людей-скелетов   были   когда-то   искателями   золота,
отважившимися углубиться в эту холодную пустыню, когда  туда  еще  воспрещен
был доступ белым. Они нашли самородки, которые заботливо уложили  в  мешочек
из оленьей кожи. Потом, когда наступил час дележа, оба  стали,  быть  может,
предъявлять  исключительные  притязания  на  эту  общую  собственность;  тут
завязался спор,  а  за  ним  последовали  горячие  препирательства,  которые
кончились поножовщиной. Но где и  как  нашли  они  это  золото?  Вопрос,  на
который не так легко было ответить. В  хижине  не  было  никаких  рудокопных
орудий, ни кирки, ни лопаты, ни плавильного  тигля.  Друзья  обсуждали  этот
вопрос до полуночи. В конце концов  они  пришли  к  общему  заключению,  что
строители хижины не были  профессиональными  искателями  золота  и  что  они
совершенно случайно нашли маленькое сокровище, из-за обладания которым убили
друг друга.
     Еще не успела заняться заря, как трое мужчин, наскоро проглотив  легкий
завтрак, начали  срывать  старый  пол  хижины.  Один  за  другим  отдирались
сосновые брусья и складывались в кучу как материал для костра.  Когда  почва
обнажилась, они перерыли  ее  на  всем  пространстве  при  помощи  небольшой
лопаты, взятой из багажа.  Весь  мох  был  вырван.  Так  что  к  полудню  не
оставалось ни пяди земли, которая не была бы исследована. Теперь можно  было
сказать определенно: золота больше не было.
     Когда они пришли к этому убеждению, душевное напряжение ослабело. Мысль
о том, что они могут найти скрытые сокровища, была окончательно оставлена. И
свалившиеся с неба двести долларов, представлявшие собою стоимость  слитков,
стали теперь казаться очень приятным приращением к остальным доходам.
     Род и Ваби не думали теперь ни о чем другом, кроме  как  о  здоровых  и
разнообразных радостях, которые сулила им охота, и о  трофеях,  которые  они
вскоре присоединят к восьми волчьим скальпам. Мукоки начал  рубить  кедровые
деревья и срезать с них сучья, приготовляя балки для кладки пола.
     Разложив их рядом на земле, сколачивая  гвоздями  и  затыкая  мхом  все
промежутки между ними, Род весело насвистывал и свистел так усердно,  что  в
конце концов у  него  заболело  горло.  Ваби  напевал  обрывки  дикой  песни
краснокожих. Мукоки бурчал что-то себе под нос, временами повышая голос. Пол
был закончен уже при свечах, и железная печка, принесенная  из  саней,  была
немедленно водворена в хижине на месте прежнего, полуразрушенного  очага  из
плоских камней, оставленного людьми-скелетами.
     В этот вечер ужин был приготовлен на ней, а  по  окончании  еды  Мукоки
поставил на огонь большой горшок, наполненный жиром и костями оленя.
     Род спросил его, что это за суп он варит.  Вместо  ответа  индеец  взял
стальные капканы и опустил штук пять-шесть в горшок.
     -- Надо,-- сказал он,-- капканы пахнуть хорошо для лисы,  волка,  куниц
ы... Все прийти, когда капкан пахнет хорошо.
     -- Если вы не смочите капкана,-- пояснил Ваби,-- то девять животных  из
десяти, а волк в  первую  голову,  не  поверят  приманке,  отнесутся  к  ней
подозрительно. Запах, который остается на стали от человека, державшего ее в
руках, отталкивает животных. После же смачивания,  напротив,  они  чувствуют
один только запах жира, который их привлекает.
     "Квартира"  троих  охотников  с  этой   второй   ночи   приняла   очень
комфортабельный вид. Оставалось только устроить с  помощью  перегородок  три
отдельные комнаты для каждого из них. Это была работа,  которую  можно  было
отложить на свободное время. Было  решено,  что  назавтра  с  раннего  утра,
захватив с собою к