оломка кареты задержит вас по крайней мере на полсуток.
   - Не больше полсуток. И если Брокс вернется, как обещал, завтра  утром,
то через четыре дня я буду снова в Риге... и обвенчаюсь...
   - С этой милой Зинаидой Паренцовой?.. О! Знаю...
   - Еще бы... Вам ведь все известно!
   - Нет, не все. Вот и не знаю, куда направляется  ваш  попутчик...  Надо
думать, что в Пернов, раз он, не дожидаясь  вас,  уходит  завтра  в  такую
рань...
   - Возможно, - отвечал Пох, - и если мы не увидимся,  скатертью  дорога!
Но скажите, господин Эк, вы остаетесь на ночь в этой корчме?..
   - Нет, Пох, меня ждут в Пернове. Я сейчас же ухожу... А вам желаю после
сытного ужина уснуть крепким сном... И не забывайте о вашей сумке!..
   - Она срослась со мной, как  уши  с  головой!  -  добродушно  засмеялся
банковский артельщик.
   - Пошли! - сказал унтер-офицер своему подчиненному. - И  застегнись  на
все пуговицы, а то ветер пронизывает до мозга костей. Доброй ночи, Пох!
   - Доброй ночи, господин Эк!
   Полицейские вышли, и Кроф запер за ними  дверь  сначала  на  внутренний
засов, а потом двойным поворотом ключа, который он затем вынул из замка.
   Едва ли-в такой поздний час какой-нибудь путник попросит  пристанища  в
"Сломанном кресте". И так уже редкость, что  два  постояльца  одновременно
занимают на ночь обе комнаты. Не произойди несчастного случая  с  почтовой
каретой, Кроф, как обычно, остался бы один в своем уединенном трактире.
   Между тем Пох поужинал с большим аппетитом, поел и выпил в меру,  ровно
столько,  чтобы  подкрепиться.  После  обильной  трапезы  хорошая  постель
окончательно восстановит его силы.
   Кроф не шел спать, дожидаясь, пока гость уйдет к  себе  в  комнату.  Он
стоял у печки. Ветер  временами  выдувал  из  трубы  дым,  и  он  наполнял
комнату, смешиваясь с теплыми испарениями.
   В таких случаях Кроф ухитрялся гнать его обратно, размахивая салфеткой,
складки которой, расправляясь, издавали звук, подобный щелканью кнута.
   Сальная  свеча,  укрепленная  на  столе,  качалась  и  мигала,  и  тени
окружающих предметов плясали в ее мерцающем свете.
   Снаружи бушевал ветер. Можно  было  подумать,  что  кто-то  стучится  в
ставни.
   - Разве вы не слышите? Стучат!.. - удивился Пох, когда дверь затряслась
так, будто действительно кто-то стучался.
   - Это только кажется, - ответил корчмарь, - никого нет...  Я  привык  к
этому... И не такие еще бури разыгрываются зимой...
   - И то верно, - заметил Пох, - кроме разбойников да  полицейских,  кому
охота бродить на дворе в такую ночь...
   - Вот именно - кому охота!
   Было около девяти часов. Банковский артельщик встал,  сунув  сумку  под
мышку, взял зажженную свечу, которую ему подал Кроф, и направился  в  свою
комнату.
   Трактирщик нес в руке фонарь, чтобы не остаться впотьмах,  когда  дверь
закроется за Похом.
   - Вы еще не ложитесь спать?.. - спросил гость перед тем,  как  войти  в
комнату.
   - Как же!.. -  ответил  Кроф.  -  Но  сначала  я  сделаю,  как  обычно,
небольшой обход...
   - По дому и саду?..
   - Да, по хозяйству. Посмотрю, все ли  куры  сидят  на  насесте.  А  то,
бывает, утром одной, другой и не досчитаешься...
   - Так-так! Наверно, лисицы?.. - заметил Пох.
   -  Лисицы,  да  и  волки.  Этому  проклятому  зверью  ничего  не  стоит
перескочить через изгородь!.. Окно моей комнаты выходит на огород, вот я и
пользуюсь каждым случаем угостить их зарядом свинца!.. Так  что,  услышите
выстрел - не пугайтесь...
   - Э! Если я усну так же крепко, как мне хочется спать, то меня и пушкой
не разбудишь, - воскликнул Пох. - Кстати, я никуда не  спешу...  Если  мой
спутник торопится расстаться с постелью, это его дело!.. Не  будите  меня,
пока совсем не рассветет... успею еще встать, пока  Брокс,  вернувшись  из
Пернова, починит карету...
   - Ладно, - ответил корчмарь. - Никто  вас  не  разбудит.  А  когда  тот
постоялец будет уходить, я позабочусь, чтобы шум не помешал вам спать.
   Подавляя зевоту, усталый Пох вошел в свою  комнату  и  запер  за  собой
дверь на ключ.
   Кроф остался один в едва освещенной фонарем большой комнате. Подойдя  к
столу, он убрал прибор банковского артельщика и поставил на место тарелки,
чашку и чайник. Трактирщик был человек порядка и не любил  откладывать  на
завтра то, что можно сделать сегодня.
   Покончив с уборкой, Кроф подошел  к  двери,  выходившей  на  огород,  и
отворил ее.
   С северо-западной стороны дома ветер не так буйствовал. Выходившая сюда
пристройка находилась как бы под защитой,  но  за  углом  буря  продолжала
яростно бушевать. Трактирщик не  счел  нужным  подставлять  себя  под  его
удары. Достаточно будет бросить взгляд в сторону курятника.
   На огороде как будто все в порядке. Не видно никаких мелькающих теней -
ни волков, ни лисиц.
   Кроф  посветил  фонарем  во  все   стороны   и,   не   заметив   ничего
подозрительного, снова вернулся в корчму.
   Следовало позаботиться и  о  печке.  Чтобы  она  не  затухла,  корчмарь
подбросил в нее несколько кусков  торфа.  Покончив  с  этим  и  оглядев  в
последний раз комнату, Кроф отправился к себе.
   Дверь, находившаяся почти рядом с дверью на огород, вела в  пристройку,
где была  расположена  спальня  трактирщика.  Комната  эта  таким  образом
примыкала к той, в которой Пох спал уже глубоким сном.
   Держа фонарь в руке, Кроф  вошел  к  себе,  и  большая  комната  корчмы
погрузилась в полный мрак.
   Еще две-три  минуты,  пока  он  раздевался,  можно  было  слышать  шаги
трактирщика. Раздавшийся затем  скрип  кровати  указывал  на  то,  что  он
улегся.
   И несмотря на бушевавшую на  дворе  непогоду,  несмотря  на  дождь,  на
завывание бури в лесу, где ветер срывал верхушки елей, - спустя  несколько
минут все в корчме погрузилось в сон.


   Незадолго до четырех Кроф встал, зажег фонарь и вошел в большую комнату
трактира.
   Почти одновременно вышел из своей спальни и незнакомец.
   Он был уже одет и, как накануне, надвинув капюшон на голову, кутался  в
дорожный плащ.
   - Уже собрались?.. - спросил Кроф.
   - Уже, - ответил незнакомец, держа наготове две-три рублевые бумажки. -
Сколько с меня за ночлег?..
   - Один рубль, - ответил корчмарь.
   - Вот вам рубль, и отоприте, пожалуйста...
   - Сейчас, - произнес Кроф, при  свете  фонаря  проверяя  врученную  ему
бумажку.
   Трактирщик направился было к двери, вытащив из  кармана  большой  ключ,
как вдруг остановился и спросил:
   - Вы не хотите перекусить на дорогу?..
   - Нет, ничего не хочу.
   - Может, рюмку водки или шнапса?
   - Говорю вам, не хочу! Отоприте скорее, я тороплюсь.
   - Что ж, как угодно...
   Кроф вытащил деревянные засовы, которыми дверь  запиралась  изнутри,  и
вставил ключ в замочную скважину. Скрипнул замок.
   На дворе было еще совсем темно. Дождь перестал, но ветер  не  унимался.
Земля была устлана сорванными ветками.
   Незнакомец надвинул поглубже капюшон,  запахнул  дорожный  плащ  и,  не
произнеся ни слова, стремительно вышел. Сделав несколько шагов, он скрылся
во мраке ночи. Путник зашагал по большой дороге по направлению к  Пернову,
а Кроф запер дверь и снова задвинул засовы.



6. СЛАВЯНЕ И НЕМЦЫ

   Первый чай с бутербродами в столовой братьев Иохаузенов подавали  ровно
в девять часов утра. Точность - "вплоть до десятых долей",  как  они  сами
любили говорить, - была одним из основных качеств этих  богатых  банкиров.
Они отличались пунктуальностью как в обыденной жизни, так  и  в  делах,  -
причиталось ли им получить с кого-нибудь или  платить  самим.  Старший  из
братьев, Франк Иохаузен, настойчиво требовал, чтобы  завтракали,  обедали,
ужинали, вставали и ложились спать вовремя - по-военному. Да,  кажется,  и
часы, отведенные на  проявление  чувств  и  на  развлечения,  были  строго
распределены, наподобие счетов в гроссбухе их банкирского дома - одного из
крупнейших в Риге.
   И вот в это утро в положенное время самовар не был подан. Почему? Виной
была леность лакея Транкеля, специально приставленного к этому делу,  -  в
чем он сам и признался.
   Так получилось, что, когда Франк Иохаузен и его брат, госпожа  Иохаузен
и ее дочь Маргарита вошли в столовую, чай не был  заварен,  и  его  нельзя
было разлить по расставленным на столе чашкам.
   Как известно, богатые немцы Прибалтийского края безо всякого  основания
кичатся отеческим обращением с прислугой. Семья, как они говорят, осталась
патриархальной,  к  слугам  относятся,  как  к  чадам.  Поэтому-то,   надо
полагать, их и наставляют по-отечески поркой.
   - Транкель, почему чай еще не подан?.. - спросил Франк Иохаузен.
   - Простите, барин, - жалобно ответил Транкель, - но я забыл...
   - Это уже не в первый раз, Транкель, и боюсь, что и не в  последний,  -
возразил банкир.
   Госпожа Иохаузен и ее деверь, одобрительно закивав головами, подошли  к
большой кафельной  печке,  которую,  к  своему  счастью,  лакей  не  забыл
разжечь, как самовар.
   Транкель потупился и ничего не отвечал. Да! С его стороны  это  уже  не
первое нарушение аккуратности, столь любезной братьям Иохаузенам.
   Банкир вынул из кармана книжку с отрывными листками, написал  несколько
строк карандашом и вручил листок Транкелю со словами:
   - Отнеси это по адресу и подожди ответа.
   Транкель, видимо, уже знал, куда надо доставить записку и  каков  будет
ответ получателя. Не произнеся ни слова, он поклонился,  поцеловал  барину
руку и пошел к двери, чтобы отправиться в полицейский участок.
   Записка содержала всего несколько слов:

   "Дать двадцать пять розог моему слуге Транкелю.
   Франк Иохаузен".

   В тот момент, когда слуга выходил, банкир бросил ему вдогонку:
   - Не забудь принести квитанцию.
   Транкель ни в коем случае не забыл бы об этом. В самом деле,  квитанция
позволяла  банкиру  уплатить  кому  следовало  за  "отпущенные"  розги   в
соответствии с тарифом, установленным полицейским полковником.
   Вот какие порядки существовали и, может быть, существуют до сих  пор  в
Курляндии, Эстляндии, Лифляндии и, вероятно,  во  многих  других  областях
московской империи.
   Скажем несколько слов о семье Иохаузенов.
   Известно, какую значительную роль играет в  России  чиновничество.  Над
всеми тяготеет "чин", или  табель  о  рангах  -  лестница  в  четырнадцать
ступеней, которую должны преодолеть от самого малого чина до чина  тайного
советника все государственные служащие.
   Но  в  России  есть  и  высшие  слои,  ничего  общего  не   имеющие   с
чиновничеством. К этим слоям принадлежит в Прибалтийских областях в первую
очередь  дворянство,  пользующееся  большим  весом  и  подлинной  властью.
Дворянство немецкого происхождения,  более  древнее,  чем  русская  знать,
сохранило ряд привилегий, в том числе право жаловать  грамотами,  которыми
не пренебрегают даже члены царствующего дома.
   Кроме дворянства, существует буржуазия, играющая не меньшую, а иногда и
более значительную роль в областном и городском управлении. Буржуазия, как
и дворянство, почти вся немецкого происхождения. К ней принадлежат  купцы,
почетные граждане и,  ступенькой  ниже,  простые  мещане.  Сюда  относятся
банкиры, судовладельцы, ремесленники, купцы,  которые,  в  зависимости  от
гильдии, платят тот или иной налог, что  позволяет  им  вести  торговлю  с
заграницей. Высший слой буржуазии отличается образованностью, трудолюбием,
гостеприимством,  строгой   нравственностью   и   честностью.   К   первым
представителям этого класса молва с  полным  основанием  причисляла  семью
Иохаузенов. Фирма же их  пользовалась  в  России  и  за  границей  большим
кредитом.
   Коренное население Прибалтийских областей находится  в  зависимости  от
этих привилегированных слоев. Оно состоит из  крестьян,  пахарей,  оседлых
земледельцев. Прозябающих в бедности латышских крестьян  по  меньшей  мере
миллион. Они говорят на  своем  древнем  славянском  диалекте,  тогда  как
немецкий остается языком горожан. Хотя эти крестьяне уже не крепостные, но
с ними поступают не лучше.  Иногда  их  насильно  женят,  чтобы  увеличить
количество семей, которых помещики вправе облагать податями.
   Вполне понятно  поэтому,  что  русский  император  решил  изменить  это
плачевное положение вещей. Правительство стремилось  приобщить  славянское
население к  областному  и  городскому  управлению.  Это  вызвало  упорную
борьбу, страшные последствия которой мы увидим в этой повести.
   Главным директором банкирского дома являлся старший из братьев -  Франк
Иохаузен. Младший - был холост.  Старший,  в  возрасте  сорока  пяти  лет,
женился на немке из  Франкфурта  и  был  отцом  двух  детей:  сына  Карла,
которому шел девятнадцатый год, и двенадцатилетней дочери. Карл в то время
заканчивал образование в Дерптском университете, где учился и сын  Дмитрия
Николева.
   Следует напомнить, что Рига,  основанная  еще  в  тринадцатом  веке,  в
большей степени немецкий, чем русский город.  Самая  архитектура  домов  с
высокими крышами и ступенчатыми фронтонами, выходящими на  улицу,  говорит
об  этом.  Правда,  некоторые  здания  своими   причудливыми   формами   и
позолоченными куполами напоминают строения византийского стиля.
   Рига теперь больше не крепость. Центром ее является площадь Ратуши,  по
одну сторону которой расположено восхитительное здание ратуши,  увенчанное
высокой колокольней с круглыми куполами, где заседает городская  дума,  по
другую сторону - старинный дом  Черноголовых.  Это  здание,  ощетинившееся
остроконечными  колоколенками,  на  которых  вращаются  жалобно  скрипящие
флюгера, не столько радует глаз, сколько производит странное впечатление.
   На этой-то площади  и  стоит  дом  банкиров  Иохаузенов.  Это  довольно
красивое здание современной архитектуры, Банкирская контора  помещается  в
первом этаже; приемные апартаменты братьев Иохаузенов - во  втором.  Таким
образом банк находится в центре торгового  квартала  и  благодаря  размаху
своей деятельности и широким связям пользуется  большим  и  даже  решающим
влиянием на городские дела.
   В семье Иохаузенов царит согласие  и  полное  взаимопонимание.  Старший
брат руководит  всей  деятельностью  фирмы.  На  младшем  лежит  забота  о
внутреннем распорядке и счетоводство.
   Госпожа Иохаузен весьма заурядная женщина, типичная немка. Со славянами
она держится чрезвычайно надменно. Рижское дворянство хорошо  относится  к
ней, и это только поощряет ее врожденную чванливость.
   Итак, семья Иохаузенов занимала одно из  первых  мест  в  среде  высшей
городской  буржуазии,  а  также  и  в  финансовом  мире  края.  Но  и  вне
Прибалтийских областей - в Волжско-Камском, в Учетном  и  в  Международном
банках в Петербурге - фирма пользовалась исключительным кредитом. Если  бы
братья Иохаузены ликвидировали  свои  дела,  то  явились  бы  обладателями
одного из крупнейших состояний Прибалтийского края.
   Франк  Иохаузен  заседал  в  городской  думе  и  был  одним  из   самых
влиятельных  ее  гласных.  С  непреклонным  упорством  защищал  он  всегда
привилегии своей касты. Его превозносили и им  восхищались  как  глашатаем
идей, укоренившихся в высших классах еще со времен завоевания Лифляндии. А
следовательно,  стремление   правительства   сломить   упорство   выходцев
германской крови и русифицировать край  было  направлено  и  против  него,
затрагивало и его лично.
   Губернатором Прибалтийского края в то время был генерал Горко.  Человек
большого ума, понимающий всю трудность порученного ему дела, он вел себя с
немцами весьма осторожно. В то же время он подготовлял победу  славянского
населения и вносил необходимые изменения в общественный уклад, стараясь не
прибегать к крайним средствам. Он был тверд, но  справедлив.  Ему  претили
жестокие меры, могущие вызвать открытый конфликт.
   Во главе полиции стоял полковник Рагенов - чистокровный  русский.  Этот
высокий чиновник не обладал гибкостью  своего  начальника  и  был  склонен
видеть врага во всяком лифляндце, эстляндце или  курляндце  не  славянской
крови.  Человек  лет   пятидесяти,   смелый,   решительный,   непреклонный
полицейский служака, он ни перед чем не останавливался,  и  губернатору  с
трудом удавалось умерять  его  пыл.  Рагенов  был  готов  сокрушить  любое
препятствие, имей он свободу действий, тогда  как  следовало,  скорее,  не
сокрушать, а ослаблять влияние немцев.
   Пусть   не   вызовет   удивления,   что   нам   понадобилось   подробно
охарактеризовать этих лиц. Хотя это и не персонажи первого плана,  все  же
они играют немаловажную роль в  этой  судебной  драме,  которая  благодаря
политическим  страстям  и  национальной  розни  наделала  столько  шума  в
Прибалтийском крае.
   Следующим после полковника лицом  по  департаменту  полиции,  достойным
нашего внимания, являлся майор Вердер  -  непосредственный  подчиненный  и
прямая противоположность Рагенова. Майор был чисто немецкого происхождения
и в исполнение своих обязанностей вносил  свойственное  немцам  чрезмерное
усердие. Майор стоял за  немцев,  как  полковник  за  славян.  Он  яростно
преследовал  русских  и  покровительствовал  германцам.  И  если   бы   не
вмешательство генерала Горко с его разумной умеренностью, то, несмотря  на
разницу в чинах, между полковником и майором нередко вспыхивали бы ссоры.
   Следует также заметить, что майору  Вердеру  весьма  ревностно  помогал
унтер-офицер Эк, который уже появлялся в начале  нашей  повести  во  время
преследования беглого из сибирских копей. Рвение Эка отнюдь не нуждалось в
подстегивании. Он всегда был готов выполнить свои служебные обязанности  и
старался даже больше, чем ему полагалось, в особенности когда  преследовал
славянина. Братья Иохаузены, которым он оказал ряд личных услуг  -  услуг,
щедро вознагражденных у окошечка кассира банка, - тоже весьма ценили его.
   Теперь все обстоятельства выяснены и можно представить  себе,  в  какой
обстановке должны были столкнуться противники на выборах в городскую думу.
Против Франка Иохаузена,  полного  решимости  не  уступать  своего  места,
правительство, а также простои  народ,  -  чьи  избирательные  права  были
теперь сильно расширены новым законом об избирательном цензе, - выставляли
кандидатуру Дмитрия Николева.
   Участие в борьбе на выборах простого домашнего учителя без состояния  и
общественного положения, противопоставление его  могущественному  банкиру,
представителю высшей буржуазии и высокомерного дворянства, служило  весьма
важным признаком для людей  проницательных.  Разве  не  предвещало  это  в
ближайшем будущем изменения политических условий в крае в ущерб тем слоям,
в  чьих  руках  сосредоточивалась  административная  власть  и  управление
городскими делами?
   Тем не менее братья Иохаузены не теряли  надежды  одержать  победу,  во
всяком случае над своим  непосредственным  противником.  Они  рассчитывали
погубить в зародыше растущую популярность Дмитрия Николева. Не  пройдет  и
шести недель, как станет явным, что  несостоятельный  должник,  осужденный
судом, - который после распродажи имущества с  торгов  будет  выброшен  на
улицу, разорен, оставлен без крова, - не может быть гласным думы.
   Как мы уже знаем, через полтора месяца, 15 июля, истекал срок  векселя,
выданного Дмитрием Николевым банкирскому  дому  Иохаузенов  в  обеспечение
долга своего отца. Речь шла о восемнадцати тысячах рублей - сумме огромной
для бедного учителя математики. Сможет ли он ее уплатить?.. Иохаузены были
убеждены, что ему не удастся произвести платеж, который освободил  бы  его
от всех долгов. Лишь с большим трудом Николев сделал предыдущие взносы,  а
с этого времени его материальное положение вряд  ли  улучшилось.  Нет!  Он
окажется не в состоянии погасить свой долг банку. Если он  придет  просить
отсрочку, Иохаузены не пощадят его. Они расправятся не только с  должником
- они погубят политического противника.
   Братья  Иохаузены  и  не  подозревали,  что  неожиданное,   невероятное
стечение обстоятельств будет сп