понадобилась очная ставка, раз я сам заявил, что находился  в  ту  ночь  в
корчме "Сломанный крест"?..
   - Сейчас узнаете это, господин Николев, -  ответил  следователь.  -  Но
сначала Скажите: вы все еще  отказываетесь  объяснить,  какова  была  цель
вашей поездки?..
   - Отказываюсь.
   - Этот отказ может вызвать неприятные для вас последствия!
   - Почему?..
   - Потому что ваше объяснение избавило бы  правосудие  от  необходимости
привлечь вас к делу в связи с тем, что произошло  в  ту  ночь  в  трактире
"Сломанный крест".
   - В ту ночь?.. - переспросил учитель.
   - Да... Вы ничего не слышали между восемью часами вечера и тремя часами
утра?..
   - Нет, ничего не слышал, все это время я спал...
   - И ничего подозрительного не заметили, когда уходили?..
   - Нет.
   Не обнаруживая больше никакого волнения, Дмитрий Николев добавил:
   - Я начинаю понимать, господин следователь, что, сам того  не  зная,  я
замешан в каком-то серьезном деле и вызван в качестве свидетеля...
   - Нет... не свидетеля, господин Николев.
   - В качестве обвиняемого! - воскликнул майор Вердер.
   - Господин майор, - строгим голосом произнес следователь, -  прошу  вас
не выражать своего мнения до тех пор, пока правосудие не высказалось и  не
вынесло окончательного решения!
   Майор вынужден был сдержаться, а Дмитрий Николев пробормотал про себя:
   - Так вот зачем меня сюда вызвали!
   Затем уже твердым голосом опросил:
   - В чем меня обвиняют?..
   - В ночь с тринадцатого на четырнадцатое апреля в  трактире  "Сломанный
крест" совершено убийство - убит банковский артельщик Пох.
   - Что! Этот несчастный убит?.. - воскликнул г-н Николев.
   - Да, - ответил г-н Керсдорф, - и мы имеем доказательства, что  убийцей
является постоялец, занимавший комнату, в которой вы ночевали...
   - А так как этот постоялец вы, Дмитрий Николев... то... - заявил  майор
Вердер.
   - Значит, это я убийца!..
   С этими словами г-н Николев вскочил,  оттолкнул  стул  и  направился  к
двери кабинета, которую охранял унтер-офицер Эк.
   - Вы отрицаете это... Дмитрий  Николев?  -  спросил  следователь,  тоже
поднявшись с места.
   -  Есть  вещи,  которые  нет  необходимости  отрицать,  настолько   они
бессмысленны... - ответил Николев.
   - Смотрите...
   - Послушайте!.. Ведь это несерьезно!
   - Очень серьезно.
   - Мне не подобает спорить, господин следователь, - на этот  раз  уже  с
высокомерием ответил учитель. -  Но  все  же  позвольте  опросить,  почему
обвинение падает на одного лишь постояльца, проведшего ночь в этой комнате
трактира?..
   - Потому что, - ответил г-н Керсдорф,  -  именно  на  подоконнике  этой
комнаты обнаружены следы, указывающие, что убийца пролез через него  ночью
и, взломав ставни комнаты, занимаемой Похом, влез к нему в окно...  потому
что кочерга, послужившая орудием взлома, найдена именно  в  комнате  этого
путешественника...
   - Действительно, - ответил Дмитрий Николев,  -  если  обнаружены  такие
улики, то это по меньшей мере странно.
   Затем спокойным тоном, как будто  это  дело  отнюдь  его  не  касалось,
добавил:
   - Допустим, что различные  находки  говорят  о  том,  что  преступление
совершил  злоумышленник,  проникший  через  окно,  однако  они  вовсе   не
доказывают, что убийство произошло еще до моего ухода...
   - Вы обвиняете, стало быть, трактирщика... против которого следствие не
обнаружило никаких улик?..
   - Я никого не обвиняю, господин  Керсдорф,  -  еще  более  высокомерным
тоном ответил Дмитрий Николев, - но я вправе  заявить,  что  я  последний,
кого правосудие может заподозрить в подобном преступлении!..
   - Убийство сопровождалось грабежом, - сказал тогда майор  Вердер,  -  и
деньги, которые вез Пох в Ревель, чтобы произвести платеж за счет  братьев
Иохаузенов, исчезли из его сумки...
   - Ну и что ж! Какое это имеет ко мне отношение?..
   Следователь поспешил вмешаться в спор учителя и майора Вердера.
   - Дмитрий Николев, - сказал он, - вы все  еще  отказываетесь  объяснить
цель вашей поездки, а также причину, почему в четыре часа утра вы покинули
корчму и куда потом направились?..
   - Отказываюсь.
   - В таком случае правосудие с полным основанием может сказать: вам было
известно, что банковский артельщик имел при себе  крупную  сумму...  Когда
почтовая карета сломалась и вы вели Поха в трактир  "Сломанный  крест",  у
вас явилась мысль ограбить его... Выждав  подходящий  момент,  вы  вылезли
через окно вашей комнаты и через окно же забрались к  Поху...  Убили  его,
ограбили и в четыре часа утра покинули трактир, чтобы  спрятать  деньги...
где-ни...
   - Где мы их в конце  концов  и  найдем!  -  прервал  следователя  майор
Вердер.
   - В последний раз, - продолжал г-н Керсдорф, -  ответите  вы  или  нет,
куда вы направились по выходе из корчмы?..
   - В последний раз говорю - нет! - ответил учитель.  -  Арестуйте  маня,
если такова ваша воля...
   - Нет, господин Николев, - к полному недоумению майора Вердера произнес
следователь.  -  Улики  против  вас  очень  серьезны,  но  человек  вашего
положения, с вашим безупречным прошлым вправе рассчитывать на  доверие.  Я
не подпишу  приказа  об  аресте...  во  всяком  случае  не  сегодня...  Вы
свободны... Все же прошу вас оставаться в распоряжении правосудия.



11. НЕИСТОВСТВО ТОЛПЫ

   Как думал майор Вердер, после допроса должен был последовать приказ  об
аресте Николева, да и многие  так  думали.  В  самом  деле,  ведь  учитель
отказался объяснить причину своей поездки.  Не  дал  он  и  сколько-нибудь
правдоподобных объяснений, зачем с такой поспешностью  покинул  трактир  в
четыре часа утра, и даже  не  захотел  сказать,  где  провел  три  дня  до
возвращения в Ригу. Безусловно, этот  странный  -  отказ  только  усиливал
тяготевшие над ним улики. Почему же в таком  случае  Дмитрия  Николева  не
арестовали?.. Почему его оставили на свободе и разрешили вернуться  домой,
вместо того чтобы отвести в тюрьму?.. Правда, ему запрещено отлучаться  из
дома... Однако теперь, узнав, насколько  он  замешан  в  деле  "Сломанного
креста", не вздумает ли он бежать,  воспользовавшись  предоставленной  ему
свободой?
   В России, как и в других странах, независимость суда не может ставиться
под сомнение,  -  она  проявляется  во  всей  полноте.  И  все  же,  стоит
какому-нибудь делу быть хоть  в  самой  незначительной  мере  связанным  с
политикой, как тотчас вмешиваются  власти.  Так  произошло-и  в  случае  с
Дмитрием Никелевым, обвиненным в чудовищном преступлении в те  самые  дни,
когда  славянская  партия  выставила  его  своим  кандидатом  на  выборах.
Поэтому-то генерал  Горко,  губернатор  Прибалтийского  края,  и  не  счел
уместным вынести решение об аресте учителя до тех пор, пока виновность его
не будет доказана...
   Когда во второй половине дня  полковник  Рагенов  принес  ему  протокол
допроса Николева, губернатор пожелал поговорить с ним об  этом  неприятном
деле, о котором должен был дать отчет правительству.
   - К услугам вашего высокопревосходительства! - ответил полковник.
   Генерал Горко внимательно прочел протокол.
   - Виновен или не виновен Дмитрий  Николев,  -  сказал  он,  -  германцы
воспользуются его делом для разжигания страстей. Ведь он  славянин,  и  мы
выставили его кандидатуру на ближайших выборах против кандидата дворянских
и буржуазных немецких слоев, всемогущих в наших областях и в особенности в
Риге. И как раз в это время над Никелевым нависло столь тяжкое  обвинение,
и он так неловко защищается...
   - Ваше высокопревосходительство  правы,  -  ответил  полковник,  -  это
произошло при самых худших обстоятельствах, когда умы и так возбуждены...
   - Вы считаете Николева виновным, полковник?
   - Не могу ответить вашему высокопревосходительству так уверенно, как  я
бы того желал, - ведь речь идет о Дмитрие Николеве,  который  казался  мне
всегда достойным всяческого уважения.
   - Но отчего он отказывается дать объяснение своей  поездки...  С  какой
целью он ее предпринял? Куда ездил? У него должны быть серьезные  причины,
чтобы умалчивать об этом!..
   - Во  всяком  случае,  пусть  ваше  высокопревосходительство  соизволит
заметить, что только случай свел  его  с  этим  несчастным  Похом,  только
случайно оказались они вместе в почтовой карете, выехав  из  Риги,  только
случай привел их в трактир "Сломанный крест"...
   - Так-то оно так, полковник, признаю всю серьезность ваших доводов. Вот
поэтому-то улики, тяготеющие над Никелевым, потеряли бы силу, если  бы  он
согласился дать объяснения по поводу своей неожиданной поездки, о  которой
не предупредил даже родных...
   -  Согласен,  ваше  высокопревосходительство,  и  все  же  это  еще  не
доказывает его виновность... Нет! Хотя он и  был  в  ту  ночь  в  трактире
Крофа, не могу, не хочу верить, что преступление совершил Николев!
   Губернатора хорошо понимал,  что  полковник  склонен  защищать  Дмитрия
Николева, славянина, как и он сам. В  свою  очередь  и  сам  губернатор  с
трудом допускал мысль о виновности Николева. Он  поверит  этому  обвинению
лишь в случае неопровержимых доказательств. И, как говорится, нужно  будет
десять раз доказать это, чтобы убедить его.
   - Приходится все же признать, - заметил он, перелистывая  дело,  -  что
против Николева имеются серьезные  улики.  Он  не  отрицает,  что  ночь  с
тринадцатого на четырнадцатое провел в корчме... Не отрицает  он  и  того,
что занимал ту самую комнату, на подоконнике  которой  сохранились  совсем
свежие отпечатки, комнату,  где  нашли  кочергу,  послужившую  для  взлома
ставень, что позволило убийце забраться к Поху...
   - Все это верно, - возразил полковник Рагенов,  -  обстоятельства  дела
доказывают, что убийцей является путешественник,  проведший  ночь  в  этой
комнате, и нет сомнения, что путешественник этот Дмитрий Николев.  Но  вся
его жизнь, его  безукоризненное  и  достойное  прошлое  ограждают  его  от
подобного обвинения. Да и кроме того, ваше высокопревосходительство,  ведь
не знал же он, собираясь в поездку, что артельщик братьев Иохаузенов везет
крупную сумму для ревельского клиента банка и окажется его попутчиком... А
для утверждения, что преступная мысль зародилась у него  при  виде  сумки,
которую беспечный артельщик выставлял  напоказ,  надо  еще  доказать,  что
Дмитрий Николев находился в затруднительном положении  и  испытывал  столь
острую нужду в  деньгах,  что  не  колеблясь  совершил  убийство  с  целью
грабежа!.. Но разве это было доказано и разве достойное  и  вместе  с  тем
скромное существование учителя Николева  позволяет  думать,  что  нужда  в
деньгах могла толкнуть его на преступление, вплоть до убийства?
   Эти доводы еще усилили колебания губернатора, который и сам недоверчиво
относился к догадкам, выдаваемым майором Вердером и некоторыми другими  за
действительность. Не углубляя вопроса, он ограничился таким решением:
   - Дадим следствию идти своим ходом... - сказал он полковнику  Рагенову.
- Возможно, новые данные, новые свидетельские показания  придадут  большую
основательность обвинению... Следователь Керсдорф, которому  поручено  это
дело, заслуживает полного доверия.  Этот  честный,  независимый  служитель
правосудия  прислушивается  лишь  к  голосу  собственной  совести.  Он  не
поддастся  никаким  политическим  влияниям...  Арестовывать  учителя,   не
спросив моего мнения, не следовало, -  он  и  оставил  его  на  свободе...
вероятно, это лучшее, что можно было сделать...  Если  какие-нибудь  новые
обстоятельства потребуют  ареста,  я  первый  отдам  приказ  о  заключении
Николева в крепость.
   Между тем волнение в городе росло. Можно смело  утверждать,  что  после
допроса значительная часть населения ожидала  ареста  учителя  -  одни,  в
высших слоях общества, потому что верили в его виновность, другие - потому
что при столь серьезном обвинении его следовало по меньшей мере взять  под
стражу.
   Поэтому при виде Дмитрия  Николева,  свободно  возвращающегося  к  себе
домой, многие выражали чрезвычайное удивление и негодование.
   Ужасная весть проникла, наконец, и в дом учителя. Илька  знала  теперь,
что над отцом ее тяготеет обвинение в убийстве.  Ее  брат  Иван  прибыл  и
долго утешал ее, сжимая в своих объятьях. В нем все кипело от негодования.
Он описал сестре сцену, разыгравшуюся между студентами в Дерпте.
   - Наш отец невиновен! - воскликнул он. -  И  я  сумею  заставить  этого
негодяя Карла...
   - Да... невиновен! - ответила девушка, гордо вскинув  голову.  -  Разве
найдется даже среди его  врагов  такой  человек,  который  поверит  в  его
виновность?..
   Излишне говорить, что таково же было и мнение ближайших друзей  Дмитрия
Николева, доктора Гамина и консула Делапорта, поспешивших примчаться,  как
только учителя вызвали к рижскому следователю.
   Их приход, их сочувствие, вера в Николева смягчали горе брата и сестры.
Однако друзья не без труда уговорили их не ходить к следователю.
   - Нет, - сказал им доктор Гамин, - оставайтесь здесь, с  нами...  Лучше
подождать!.. Николев вернется от следователя полностью обеленный.
   - Стоит ли всю жизнь быть честным человеком, - сказала девушка, -  если
это не ограждает даже от таких гнусных обвинении?..
   - Это служит защитой! - воскликнул Иван.
   - Да, дитя мое, - поддержал его доктор. - Признайся даже Дмитрий,  -  я
отвечу: "Он с ума сошел - не верю!"
   Вот в каком настроении Дмитрий Николев застал свою семью, доктора, г-на
Делапорта и нескольких друзей, собравшихся  у  него  дома.  Но  страсти  в
городе были до того распалены, что по дороге домой ему, пришлось  услышать
не одно оскорбление по своему адресу.
   Брат и сестра бросились навстречу отцу. Он прижал их к  груди  и  долго
целовал. Теперь он уже знал, как  оскорбили  его  Ивана  в  Дерпте,  какое
гнусное  обвинение  бросил  ему  в  лицо  в  присутствии  товарищей   Карл
Иохаузен!.. Его Ивана обозвали сыном убийцы!..
   Доктор Гамин, консул, друзья жали ему руку, дружескими словами выражали
свое  возмущение  против  несправедливого  обвинения.   Никогда   они   не
сомневались в его невиновности и никогда не  усомнятся  в  ней!..  Они  не
скупились на изъявление самых искренних дружеских чувств...
   Затем в комнате, где они сошлись все вместе, в то время  как  враждебно
настроенная толпа бушевала перед домом, Дмитрий Николев рассказал все, что
произошло в кабинете следователя, рассказал о нескрываемом предубеждении к
нему майора Вердера, отдал должное достойному и сдержанному поведению г-на
Керсдорфа. Сделал он это коротко, отрывисто; видно было, что ему неприятно
возвращаться к этим подробностям.
   Друзья поняли, что учителю  нужно  отдохнуть,  остаться  одному,  может
быть, даже забыться за работой  после  столь  тяжких  переживаний,  и  они
попрощались с ним.
   Иван пошел в комнату к сестре, а учитель поднялся к себе в кабинет.
   - Дорогой друг, умы возбуждены, - сказал г-н  Делапорт  доктору,  когда
они вышли из дома, - и несмотря на то, что Николев  невиновен,  необходимо
открыть настоящего преступника, не то ненависть  врагов  будет  неотступно
преследовать Дмитрия!
   - Да, этого следует весьма опасаться, - ответил доктор. - Никогда еще я
так не желал, чтобы преступник был пойман, как в этом деле!.. Иохаузены не
преминут воспользоваться смертью Поха в  своих  целях.  Подумайте  только,
ведь Карл не дождался даже доказательств обвинения, чтобы  обозвать  Ивана
сыном убийцы!
   - Вот я и боюсь, - заметил г-н Делапорт, - что на этом дело между ним и
Карлом не кончится!.. Вы ведь знаете Ивана... Он захочет отомстить за отца
и за себя!
   - Нет... нет, - воскликнул доктор, -  в  нынешних  обстоятельствах  ему
надо воздержаться от безрассудств!.. Эх, проклятая поездка! И зачем только
понадобилось Дмитрию уезжать и зачем только возымел он эту мысль?
   Этот вопрос задавали себе и дети и друзья Николева, потому что он так и
не дал никаких объяснений на этот счет.
   Следует заметить, что,  рассказывая  о  допросе,  учитель  ни  разу  не
обмолвился  ни  о  поездке,  ни  о  том,  что  следователь   интересовался
причинами, вызвавшими его отъезд, ни  о  своем  отказе  отвечать  на  этот
вопрос. Такое упорное отмалчивание на этот счет должно было показаться  по
меньшей мере странным. Но, быть может, оно  объяснится  впоследствии.  Его
трехдневная отлучка могла быть вызвана лишь уважительными причинами, и  не
менее достойными уважения должны быть причины, по которым он упорствует  в
своем молчании.
   А между тем, принимая во внимание всю невероятность того,  чтобы  такой
уважаемый человек совершил гнусное преступление, одного его слова было бы,
вероятно, достаточно, чтобы опровергнуть обвинение; и все-таки  он  упорно
отказывался произнести это слово.
   В то же время освобождение Дмитрия Николева вызвало взрыв негодования в
городе, в особенности  у  немцев,  составлявших  значительное  большинство
населения. Семья Иохаузенов, их друзья,  дворянство  и  буржуазия  осыпали
местные власти упреками. Губернатора  и  полковника  Рагенова  обвиняли  в
попустительстве учителю ради его происхождения. Любого  другого  человека,
не славянина, над которым бы тяготело такое обвинение, уже давно заключили
бы в крепость.
   Почему, спрашивается, не поступают с  ним,  как  с  самым  обыкновенным
разбойником?.. Разве заслуживает он, чтобы с ним церемонились больше,  чем
с  каким-нибудь  Карлом  Моором,  Жаном  Сбогаром  или  Яромиром?..   Ведь
обвинение против него строится не просто на догадках, а на уликах,  а  его
оставляют на свободе, и он может бежать и скрыться  от  суда,  который  не
колеблясь осудил бы его!.. Правда, наказание было бы чересчур мягким,  так
как смертная казнь за  уголовные  преступления  не  применяется  больше  в
Российской империи.  Он  отделался  бы  каторжными  работами  в  сибирских
рудниках, он - этот убийца, заслуживающий смерти!..
   Такие разговоры велись главным образом в богатых кварталах города,  где
преобладало  немецкое  население.  В  семействе  Иохаузенов   освобождение
учителя вызвало приступ неистовой ярости против Дмитрия  Николева,  против
убийцы  несчастного  Поха,  или,  вернее,  против  скромного   учителя   -
политического противника влиятельного банкира.
   - Конечно, - повторял г-н Иохаузен, - отправляясь в поездку, Николев не
предвидел ни того, что Пох окажется его спутником, ни того, что Пох  будет
иметь при себе крупную сумму. Но вскоре он узнал об этом  и,  когда  после
поломки кареты предложил провести ночь в трактире "Сломанный  крест",  уже
замыслил ограбить нашего артельщика  и  не  остановился  перед  убийством,
чтобы совершить ограбление... Если он не хочет сказать, для чего уезжал из
Риги, пусть объяснит по крайней мере, отчего  еще  до  рассвета  бежал  из
трактира, почему не дождался  возвращения  кондуктора!..  Пусть,  наконец,
откроет, куда он направлялся, где провел эти три дня, пока отсутствовал...
Но он этого не скажет!.. Это значило бы признаться в  своей  вине,  потому
что бежал он так поспешно, старательно  скрывая  лицо,  только  для  того,
чтобы спрятать в укромном месте украденные деньги!
   Что же касается  причин,  вынудивших  Дмитрия  Николева  совершить  это
ограбление, то банкир до поры до времени держал их в секрете.
   "Денежные  дела  учителя,  -  думал  он,  -   находятся   в   отчаянном
положении... У него имеются обязательства, которые он не сумеет покрыть...
Через три недели наступает срок платежа  по  долгу  в  сумме  восемнадцать
тысяч рублей, и ему негде  достать  таких  денег,  чтобы  расплатиться  со
мной... Напрасно будет он просить об оторочке!.. Я ему в  ней  откажу  без
всякой жалости".
   Весь Франк Иохаузен проявился здесь, беспощадный, злобный, мстительный.
   Однако в деле, где замешалась политика, генерал Горко  решил  соблюдать
величайшую осторожность. И хотя общественное мнение настаивало на этом, он
не считал нужным арестовать учителя, не возражая, однако, против обыс