ечера  он
пустился в дальнейший путь. Если в эту ночь с девятого на  десятое  апреля
он покроет половину расстояния в шестьдесят верст, остающихся до  Пернова,
то это будет предпоследний переход.
   Так и произошло. На рассвете беглец вынужден был сделать привал, но  на
этот раз за неимением  лучшего  пристанища  -  в  чаще  соснового  леса  в
полуверсте от дороги. Это было благоразумнее, чем просить приюта и пищи на
какой-нибудь ферме или в корчме. Не всегда встречаются столь гостеприимные
хозяева, как мельник с озера.
   В тот же день после полудня, укрывшись в зарослях,  путник  заметил  на
дороге в Пернов полицейский патруль. Отряд остановился,  словно  собираясь
обыскать сосновый лес. Однако, передохнув немного, полицейские удалились.
   В  шесть  часов  вечера  беглец  снова  пустился  в  путь.  Небо   было
безоблачно. Ярко сияла почти полная луна. В три часа утра путник  вышел  к
левому берегу реки Перновы [ныне река Пярну] в пяти  верстах  от  Пернова.
Продолжая идти вниз по течению, он скоро должен был достигнуть города, где
собирался прожить в какой-нибудь скромной корчме до дня отъезда.
   Радости его не было границ, когда он заметил, что  ледоход  на  Пернове
уже начался и льдины уносятся в залив. Еще несколько дней, и он покончит с
бродячей жизнью, тяжелыми переходами, усталостью  и  опасностями.  Так  по
крайней мере он надеялся...
   Внезапно раздался окрик. Таким же окриком встретили его на  лифляндской
границе на Чудском озере. Этот окрик звучал в его ушах, как немецкое  "Wer
da?".
   Только на этот раз кричал не таможенник.
   Показался  полицейский  патруль  из  четырех  человек  под  начальством
унтер-офицера Эка, наблюдавший за дорогами в окрестностях Пернова.
   Беглец остановился было на мгновение, затем бросился вниз  по  круче  к
реке.
   - Это он!.. - заревел один из полицейских.
   К несчастью, при ярком свете луны нельзя было скрыться незамеченным. Эк
и его люди преследовали беглеца по пятам. Утомленный большим переходом, он
не мог бежать с обычной скоростью. Нелегко будет ему обогнать полицейских,
которые не натрудили себе, как он, ноги десятичасовой ходьбой.
   "Лучше умереть, чем снова попасться им в руки!" - подумал он.
   И улучив момент, когда в пяти-шести футах от берега проплывала  льдина,
он сильным рывком вскочил на нее.
   - Стреляйте... стреляйте же! - крикнул Эк полицейским. Раздалось четыре
выстрела, но револьверные пули затерялись где-то во льдах.
   Льдина, уносившая беглеца, плыла со значительной скоростью, так  как  в
начале ледохода течение Перновы довольно быстрое.
   Эк и его подчиненные продолжали бежать по берегу.  Но  на  ходу  трудно
было метко  прицелиться  по  движущимся  льдинам.  Надо  было  по  примеру
преследуемого тоже вскочить на льдину,  перепрыгнуть  на  другую,  словом,
продолжать погоню по реке.
   Полицейские с Эком во главе уже готовы были сделать такую попытку,  как
вдруг  раздался  страшный  грохот.  Река,  суживаясь  в  излучине,   круто
поворачивала  вправо,  и  льдина  беглеца,  врезавшись  в  другие  льдины,
перевернулась, вздыбилась, снова  опрокинулась  и  исчезла  под  льдинами,
которые, взгромоздясь одна на другую, образовали затор.
   Лед стал. Полицейские бросились на ледяное поле и исходили его по  всем
направлениям; поиски продолжались целый час.
   Ни следа беглеца; наверное, он погиб при столкновении льдов.
   - Жалко, мы не поймали его... - сказал один из полицейских.
   - Еще бы! - ответил унтер-офицер Эк. - Но раз мы  не  сумели  захватить
его живым, постараемся добыть его хоть мертвым.



3. СЕМЬЯ НИКОЛЕВЫХ

   На следующий день после описанного происшествия - 12 апреля - в восьмом
часу вечера в столовой одного из домов в предместье  Риги,  населенном  по
преимуществу  русскими,  беседовала  три  человека,  поджидая  четвертого.
Скромного вида дом был построен из  кирпича,  что  являлось  редкостью  на
окраине предместья, где дома  обычно  деревянные.  Печь,  установленная  в
глубине столовой,  топилась  с  самого  утра,  поддерживая  температуру  в
пятнадцать - шестнадцать градусов - вполне достаточную, так  как  наружный
термометр показывал пять или шесть градусов по Цельсию.
   Маленькая, прикрытая абажуром керосиновая лампа освещала  стол  посреди
комнаты тусклым светом. На  мраморном  столике  кипел  самовар,  а  чайный
прибор был накрыт на четверых. Но  четвертый  еще  не  появлялся,  хотя  и
опаздывал уже на сорок минут.
   - Дмитрий где-то задержался... - заметил один из гостей, подходя к окну
с двойной рамой, выходящему на улицу.
   Это был мужчина лет пятидесяти - русский  врач  Гамин,  один  из  самых
верных друзей дома. За двадцать пять лет практики в Риге он составил  себе
репутацию отличного врача. Пациенты очень его любили за приветливый  нрав,
а коллеги сильно завидовали ему: всем известно,  до  какой  степени  может
дойти иногда профессиональная зависть - в России, как и повсюду.
   - Да... скоро восемь... - ответил другой гость, бросая взгляд на часы с
гирями, висевшие между окнами.  -  Но  господин  Николев  имеет  право  на
"льготную отсрочку" в четверть часа, как говорят у нас во Франции, а  ведь
известно, что эти четверть часа обычно больше пятнадцати минут!..
   Человек, произнесший эти слова, господин Делапорт, мужчина лет  сорока,
был французский консул в Риге, живший уже в  течение  десяти  лет  в  этом
городе. Его изысканные манеры,  любезность  и  услужливость  снискали  ему
всеобщее уважение.
   - Отец пошел давать урок на другой конец города, -  сказала  третья  из
присутствующих. - Путь долог, да и тяжел в эту непогоду - не то дождь,  не
то мокрый снег!.. Он придет весь продрогший. Бедный отец!..
   - Ничего! - воскликнул доктор.  -  Печь  храпит,  как  судья  во  время
заседания!..  В  столовой  тепло...  самовар  не   отстает   от   печки...
Чашку-другую  чаю  -  и  Дмитрий  согреется  и  снаружи  и  внутри!..   Не
беспокойся, дорогая Илька!.. А если твоему отцу понадобится  врач,  то  он
недалеко - и это один из его лучших друзей...
   - Нам это известно, дорогой доктор! - улыбаясь, ответила девушка.
   В двадцать четыре года Илька  Николева  представляла  собой  чистейшего
типа славянскую девушку. Как непохожа она была на других рижанок немецкого
происхождения, с их чересчур розовой  кожей,  чересчур  голубыми  глазами,
чересчур невыразительным взглядом, с их  чересчур  немецкой  апатичностью!
Брюнетка, с лицом, играющим красками, и все же не румяным, стройная, Илька
отличалась  благородными  чертами  лица,   немного   сурового,   строгость
которого, впрочем, смягчал взгляд, на редкость нежный,  когда  он  не  был
подернут грустью. Серьезная, задумчивая, равнодушная к кокетливым нарядам,
- она одевалась просто, со вкусом и являла законченный образец лифляндской
девушки русского происхождения.
   Илька не  была  единственным  ребенком  Дмитрия  Николева,  овдовевшего
десять лет тому назад. Ее брат Иван,  которому  лишь  недавно  исполнилось
семнадцать лет, заканчивал образование в Дерптском университете. В детские
годы Илька заменила ему мать, а  со  времени  ее  смерти  в  какой  другой
женщине  нашел  бы  он  столько  преданности,  столько  доброты,   столько
самопожертвования?  Лишь  благодаря  проявленным   его   сестрой   чудесам
бережливости  юный  студент  был  в  состоянии   продолжать   учение   вне
родительского дома, стоившее довольно дорого.
   И действительно, единственным источником доходов Дмитрия Николева  были
уроки, которые он давал у себя на дому или в городе. Его очень ценили  как
учителя физики и математики, и он был весьма образованным  человеком.  Все
знали, что он не обладал никаким состоянием. Профессия учителя не приносит
богатства, а в России еще меньше, чем где-либо. Если бы всеобщее  уважение
приносило богатство, то Дмитрий  Николев  был  бы  миллионером,  одним  из
богатейших людей Риги, так как почтение, которым его окружали, ставило его
на видное место среди сограждан - конечно славян. Чтобы убедиться в  этом,
достаточно  будет  в  ожидании  возвращения  учителя  принять  участие   в
разговоре доктора Гамина с консулом. Разговор велся на русском  языке,  на
котором господин Делапорт изъяснялся так  же  свободно,  как  образованные
русские говорят по-французски.
   - Итак, доктор, - говорил последний, -  мы  с  вами  накануне  события,
которое  приведет  к  изменению  политической  обстановки   в   Эстляндии,
Лифляндии и Курляндии... Эстонские газеты со всем  свойственным  арийскому
языку [арийские языки - лженаучное название индоевропейской группы языков,
к которой относится и эстонский язык] очарованием предсказывают это!..
   - Изменения произойдут постепенно,  -  ответил  доктор,  -  давно  пора
отнять у немецких корпорации административную власть и влияние в городской
думе! Не правда ли, какая возмутительная нелепость,  что  немцы  управляют
политикой наших областей?..
   - Но, к несчастью, даже когда их отстранят от  управления,  -  заметила
Илька, - они все же останутся всесильными благодаря власти денег,  -  ведь
почти все земли и все должности принадлежат лишь им?..
   - Ну, должности-то можно у них отобрать,  -  отвечал  Делапорт.  -  Что
касается земель, то это будет  трудно,  вернее  сказать,  невозможно!..  В
одной только Лифляндии немцы владеют большей частью поместий - в их  руках
по меньшей мере четыреста тысяч гектаров.
   И действительно это  было  так.  В  Прибалтийских  областях  почти  все
дворяне, почетные граждане, мещане  и  купцы  -  немецкого  происхождения.
Правда, местное население, обращенное немцами сперва в католическую, затем
в протестантскую веру, так и не удалось  онемечить.  Эстонцы,  родственные
финнам, и латыши, почти все земледельцы, отнюдь не  скрывают  национальной
вражды к своим хозяевам, и многие  газеты  в  Ревеле,  Дерпте,  Петербурге
выступают в защиту их прав!
   Консул добавил:
   - Трудно сказать, кто победит в этой борьбе между лифляндцами немецкого
происхождения и лифляндцами славянского происхождения!
   - Предоставим действовать императору, - ответил доктор Гамин.  -  Он-то
чистокровный  славянин  и  сумеет  обуздать  инородные  элементы  в  наших
областях.
   - Еще удастся ли ему это! Уже семьсот лет, со времени захвата областей,
наши крестьяне, наши рабочие сопротивляются напору захватчиков. И что  же?
Их высылают из страны!
   - Отец твой, дорогая Илька, - сказал доктор,  -  доблестно  борется  за
наше  дело!..  Потому-то,  по  всей  справедливости,  он   и   возглавляет
славянскую партию...
   - При этом он нажил себе грозных врагов... - заметил господин Делапорт.
   - И среди них братьев Иохаузенов,  -  ответил  доктор.  -  Эти  богатые
банкиры лопнут с досады в тот день, когда Дмитрий Николев  отберет  у  них
бразды правления в рижской городской думе!.. В  конечном  счете,  в  нашем
городе всего лишь каких-нибудь сорок  четыре  тысячи  немцев  на  двадцать
шесть  тысяч  русских  и  двадцать  четыре  тысячи  латышей...  Славяне  в
большинстве - и это большинство будет стоять за Николева...
   - Мой отец не честолюбив, - ответила Илька. - Лишь бы славяне  победили
и стали хозяевами в своей стране...
   - Они станут ими, Илька, на будущих выборах, - уверенно заявил господин
Делапорт,  -  и   если   Дмитрий   Николев   согласится   выставить   свою
кандидатуру...
   - Это было бы тяжелым бременем для отца при его  скромном  достатке,  -
ответила  девушка.  -  Вы  же  сами  знаете,  дорогой  доктор,  -  вопреки
статистике Рига в большей степени немецкий город, чем русский!
   - Пускай текут  воды  Двины!..  -  воскликнул  доктор.  -  Былые  нравы
унесутся вниз, новые идеи примчатся с верховьев... И в этот день мой милый
Дмитрий будет вознесен!
   - Благодарю вас, доктор, и вас  также,  господин  Делапорт,  за  добрые
чувства к моему отцу, но надо остерегаться... Или вы не заметили,  что  он
становится все печальнее с каждым днем! Это меня так беспокоит!
   Действительно,  друзья  Николева  тоже  подметили  это.   Казалось,   с
некоторых пор тяжелые заботы одолевали Дмитрия Николева.  Но  как  человек
весьма замкнутый, малообщительный,  он  не  открывался  никому,  ни  своим
детям, ни старому верному другу Гамину. В труде, в упорном  труде,  должно
быть,  надеясь  забыться,  находил  он  спасение.  Между  тем   славянское
население Риги видело в нем своего представителя, который возглавит  новую
городскую думу.
   Шел 1876 год. Мысль  русифицировать  Прибалтийские  области  имела  уже
столетнюю давность. Еще Екатерина II помышляла об этой чисто  национальной
реформе.  Правительство  принимало   меры,   чтобы   отстранить   немецкие
корпорации от управления городами и селами. К выборам в думы  привлекались
все  граждане  с  известным  имущественным  и  образовательным  цензом.  В
Прибалтийских областях с населением в один миллион  девятьсот  восемьдесят
шесть тысяч жителей (из них,  в  круглых  цифрах,  в  Эстляндии  -  триста
двадцать шесть тысяч, в Лифляндии - один миллион, в Курляндии  -  шестьсот
шестьдесят тысяч) немцы  представлены  были  лишь  четырнадцатью  тысячами
дворян, семью тысячами купцов  или  почетных  граждан  и  девяноста  пятью
тысячами мещан. Остальные были евреи. Итого,  в  общем,  немцев  было  сто
пятьдесят пять тысяч. Следовательно, под  покровительством  губернатора  и
высших  чиновников  должно  было   без   труда   образоваться   славянское
большинство. Борьба завязывалась с нынешним большинством в муниципалитете,
наиболее влиятельными членами которого были банкиры Иохаузены,  призванные
играть столь значительную роль в этой драматической истории.
   Следует заметить, что в квартале, или,  вернее,  предместье  Риги,  где
стоял скромный  домик  Николева,  принадлежавший  еще  его  отцу,  учитель
пользовался всеобщим уважением. Верно и то, что в предместье проживало  не
менее восьми тысяч русских.
   Нам уже известно незавидное имущественное положение  Дмитрия  Николева.
Но на самом деле оно было значительно хуже, чем думали. Не потому ли Илька
не вышла еще замуж,  хотя  ей  исполнилось  уже  двадцать  четыре  года?..
Является ли в Лифляндии  бедность  препятствием  к  браку,  как  в  других
странах, когда все богатство невесты в красоте,  как  говорят  на  Западе,
когда приданое девушки заключается лишь в ее добродетели,  даже  если  она
равна ее красоте?.. Нет, в этом провинциальном  славянском  кругу  деньги,
возможно, далеко не Главное побуждение к заключению брака.
   Поэтому не удивительно, что руки  Ильки  Никелевой  добивались  многие.
Удивительно то, что Дмитрий и его  дочь  отказывались  от  весьма  лестных
предложений.
   Но для этого была причина. Несколько лет  назад  Илька  стала  невестой
единственного сына Михаила Янова, славянина, друга Дмитрия  Николева.  Оба
жили в Риге в  том  же  предместье.  Сын  его  Владимир,  которому  теперь
тридцать два года, был талантливым адвокатом.  Несмотря  на  разницу  лет,
можно сказать, что дети росли вместе. В  1872  году,  за  четыре  года  до
начала этой повести, брак между Владимиром Яновым и Илькой был  уже  делом
решенным. Молодому адвокату исполнилось двадцать  восемь  лет,  девушке  -
двадцать. Свадьба должна была состояться в течение того же года.
   Однако секрет хранился в обеих семьях так строго, что  даже  друзья  не
подозревали о предстоящем браке. И вот им уже готовились объявить об этом,
как вдруг все планы внезапно рухнули.
   Владимир Янов состоял членом одного из тайных обществ, которые в России
вели борьбу против  царского  самодержавия.  Он  вовсе  не  принадлежал  к
нигилистам,  которые  в  те  годы  заменили  пропаганду  идей  пропагандой
действием. Но недоверчивые  и  подозрительные  русские  власти  не  желают
делать никакого различия между теми или иными течениями. Они  действуют  в
административном   порядке,   без    законного    судопроизводства,    "из
необходимости предупредить  преступление"  -  явно  классическая  формула.
Аресты были произведены во многих городах империи, в том числе и в Риге. И
Владимира Янова, грубо оторванного от семьи, сослали в Восточную Сибирь  в
Минусинские  копи.  Вернется  ли  он  когда-либо?..  Можно   ли   на   это
надеяться?..
   Это было тяжелым ударом для обеих семей, и все славяне Риги  переживали
его вместе с ними. Ильку бы это убило, если бы она не почерпнула твердости
в своей любви. Полная решимости последовать  за  женихом,  как  только  ей
будет дозволено, она готовилась  разделить  тяжелую  участь  сосланного  в
столь отдаленный край. Но что сталось с Владимиром,  куда  именно  он  был
сослан, - этого ей до сих пор узнать не удалось, и вот уже четыре года она
не имела от него вестей.
   Спустя полгода после ареста сына Михаил Янов  почувствовал  приближение
смерти. Он решил превратить все свое имущество в деньги: небольшие  деньги
- двадцать тысяч рублей кредитными  билетами,  которые  и  вручил  Дмитрию
Николеву, прося сохранить их для его сына.
   Николев принял поручение и хранил это в таком секрете, что  даже  Илька
ничего не знала. Деньги лежали у него в целости и неприкосновенности.
   Общеизвестно, что если бы верности суждено было быть изгнанной из этого
бренного мира, то последним ее убежищем  стала  бы  Лифляндия.  Здесь  еще
встречаются такие удивительные женихи и невесты, которые сочетаются браком
лишь после двадцати или  двадцати  пяти  лет  усердного  ухаживания.  И  в
большинстве случаев они  ждут  так  долго  потому,  что  еще  не  добились
соответствующего положения, необходимого для брака.
   Что касается Ильки и Владимира,  то  дело  обстояло  совершенно  иначе.
Никакие имущественные соображения не являлись препятствием к их  браку.  У
девушки не было никакого приданого, но она знала, что молодой адвокат и не
требовал ничего, не интересуясь даже  тем,  оставит  ли  ей  что-нибудь  в
наследство отец. У Владимира не было недостатка  в  уме  и  в  таланте,  и
будущее не пугало его: он был спокоен и за жену, и за себя,  и  за  детей,
которые родятся у них.
   Владимир отправился в ссылку, но Илька была убеждена, что он не забудет
ее, как не забудет его и она. Разве не был их  край  страной  "родственных
душ"? Как часто такие души не могут соединяться на земле, если только  бог
не сжалится над их любовью, но, не отказываясь друг от друга, если  им  не
довелось соединиться в этом мире, они сливаются воедино в вечности.
   Илька ждала, всей душой она была там, вместе с сосланным. Она  ждала  в
надежде, что помилование - увы, маловероятное! - вернет ей  любимого.  Она
ждала, что ей разрешат поехать к нему. Она была уже не только  невестой  -
она считала себя его женой. Но если она уедет, что станется с ее отцом,  с
их домом, где хозяйственные заботы всецело лежали на ней и  где  благодаря
ее  привычке  к  порядку  и  бережливости  все  еще  сохранился  известный
достаток?..
   Между тем она не знала самого страшного.  Никогда  Дмитрий  Николев  не
обмолвился ни словом о своих затруднениях,  хотя  это  делало  ему  только
честь. Да и зачем бы ему говорить детям?.. Зачем прибавлять  к  заботам  о
настоящем заботы о будущем?.. И без того они успеют узнать, так  как  срок
платежа приближался.
   Отец Дмитрия Николева, рижский купец, по смерти  оставил  свои  дела  в
весьма запутанном состоянии. Банкротство его  торгового  предприятия  дало
убыток в двадцать пять тысяч рублей. Не желая допустить,  чтобы  имя  отца
было обесчещено, Дмитрий решил  покрыть  его  долги.  Превратив  все  свое
имущество в деньги, он сумел выплатить  несколько  тысяч  рублей.  Получив
отсрочку на остающуюся часть  долга  и  экономя  на  своем  заработке,  он
ежегодно делал небольшие взносы кредитору. Кредитором же  его  была  фирма
братьев Иохаузенов. В настоящее время обязательства, взятые им на себя  за
отца, составляли еще огромную для него сумму в восемнадцать тысяч  рублей.
И без того отчаянное положение усугублялось тем обстоятельством, что  срок
платежа наступал через неполных пять неде