след, который приведет к цели, если  идти
по нему со всей осторожностью?..
   С тех пор как вмешательство Владимира Янова, казалось бы, сняло  всякое
подозрение с Дмитрия Николева,  Кроф  мог  ожидать,  что  его  собственное
положение поколеблется. Раз преступника надо во что бы то ни стало найти -
не обернется ли дело против него?..
   Как уже известно, после убийства трактирщик отлучался из  корчмы,  лишь
когда его вызывали  в  кабинет  следователя.  Хотя,  в  общем,  он  и  был
свободен, но все время чувствовал на себе бдительный  взгляд  полицейских,
ни днем, ни ночью не покидавших трактир. Комнаты  путешественника  и  Поха
заперли на ключ, ключи находились у следователя, и  проникнуть  в  комнату
никто не мог. Таким образом все оставалось в том же состоянии, как  и  при
первом обыске.
   Хотя Кроф и не уставал повторять всем и каждому, кто только  хотел  его
слушать, что, отказавшись от обвинения против Николева, следствие пошло по
неправильному   пути,   хотя   он   упорно   настаивал    на    виновности
путешественника, всячески  стараясь  очернить  его  в  глазах  следователя
Керсдорфа, хотя он и находил в этом поддержку у врагов  учителя,  хотя,  с
другой стороны, друзья Николева  перекладывали  вину  на  корчмаря,  но  в
действительности положение обоих  продолжало  служить  предметом  яростных
споров и не могло выясниться до тех пор, пока подлинный убийца не  попадет
в руки правосудия.
   Владимир Янов и доктор Гамин частенько говорили между  собой  об  этом.
Они отдавали себе  отчет,  что  даже  ареста  убийцы  недостаточно,  чтобы
заставить замолчать Иохаузенов и их  приспешников.  Для  этого  нужно  еще
предать суду и осудить настоящего преступника. Вот почему в то время,  как
Дмитрий Николев, казалось, потерял всякий интерес к делу, не занимался  им
больше, никогда не упоминал о нем,  друзья  его  не  переставали  всячески
торопить  следственные  власти  и  помогать  им  сведениями,  которые   им
удавалось  добыть  то  тут,  то  там.  Они  так  убежденно  настаивали  на
виновности  трактирщика,  что  под  давлением  общественного  мнения   г-н
Керсдорф и полковник Рагенов решили произвести вторичный обыск в  трактире
"Сломанный крест".
   Этот обыск был произведен 5 мая.
   Выехав вечером, следователь Керсдорф, майор Вердер  и  унтер-офицер  Эк
прибыли в корчму утром.
   Полицейские, находившиеся на своем обычном посту в доме, ничего  нового
сообщить не могли.
   Ожидавший приезда следственных властей Кроф с  готовностью  предоставил
себя в их распоряжение.
   - Господин следователь, - сказал он, - я знаю, что меня  оговаривают...
Но  на  этот  раз,  надеюсь,  вы  уедете  совершенно  убежденный  в   моей
невиновности...
   - Увидим, - ответил г-н Керсдорф. - Начнем же...
   - С комнаты постояльца, ключ от которой у вас? - спросил трактирщик.
   - Нет, - ответил следователь.
   - Вы собираетесь обыскать весь дом? - спросил майор Вердер.
   - Да, господин майор.
   - Полагаю, господин Керсдорф, что если от нас и укрылось что-нибудь, то
скорее всего следует обыскать комнату Дмитрия Николева.
   Это замечание ясно показывало, что майор по-прежнему  не  сомневался  в
виновности учителя, а стало быть, и в полной  непричастности  трактирщика.
Ничто не способно было изменить  его  убеждения,  основанного  на  фактах:
убийца - путешественник, а путешественник этот - Дмитрий Николев. Сдвинуть
его с этой позиции не было никакой возможности.
   - Проводите нас, - приказал следователь хозяину трактира.
   Кроф повиновался с готовностью, располагавшей в его пользу.
   В  присутствии  следователя  и  майора  полицейские   под   начальством
унтер-офицера Эка вторично обыскали пристройку, выходившую  на  огород,  и
сарайчики на дворе. Затем тщательно  осмотрели  огород  вдоль  всей  живой
изгороди, обследовали подножие  каждого  дерева,  каждую  грядку  с  редко
посаженными овощами. Может быть, Кроф, если ограбление дело его рук, зарыл
где-нибудь свою добычу? Вот что важно было установить.
   Поиски оказались напрасными. Что касается денег, то в шкафу трактирщика
хранилась  какая-нибудь  сотня  кредиток  достоинством  в  двадцать  пять,
десять, пять рублей, а также в три рубля  и  рубль,  то  есть  значительно
меньшая сумма, чем в сумке банковского артельщика.
   Майор Вердер отвел следователя в сторону.
   - Не забудьте, господин Керсдорф, - сказал он, - что  со  дня  убийства
Кроф выходил из трактира только в сопровождении полицейских,  прибывших  в
то же утро...
   - Я это знаю, - ответил  г-н  Керсдорф,  -  но  после  ухода  господина
Николева и еще до прибытия полицейских  корчмарь  оставался  на  несколько
часов один в доме.
   - Но в конце концов вы же сами видите, господин Керсдорф,  что  никаких
улик против него мы не нашли...
   - Действительно, до сих пор никаких. Правда, обыск еще не закончился. У
вас ключи от обеих комнат, майор?..
   - Да, господин Керсдорф.
   Ключи эти хранились в полиции,  и  майор  Вердер  вынул  их  теперь  из
кармана.
   Отперли дверь комнаты, в которой был убит банковский артельщик.
   Спальня находилась в том же состоянии, как и при первом обыске. В  этом
легко было удостовериться, как только распахнули  ставни.  Постель  стояла
неубранная,  подушка  была  в  крови,  пол  залит  лужей  засохшей  крови,
растекшейся до самой двери. Ничего нового обнаружить не  удалось.  Убийца,
кто бы он ни был, не оставил никаких следов.
   Захлопнув снова ставни, г-н Керсдорф,  майор,  унтер-офицер  со  своими
людьми и Кроф вернулись в большую комнату.
   - Осмотрим вторую спальню, - сказал г-н Керсдорф.
   Прежде всего подвергли осмотру дверь. Никаких следов на внешней стороне
ее не обнаружили. Да и полицейские, охранявшие  трактир,  утверждали,  что
никто не пытался ее отпереть. Уже десять дней,  как  ни  один  из  них  не
покидал дома.
   Комната была погружена в глубокий  мрак.  Унтер-офицер  Эк,  подойдя  к
окну, открыл его настежь, отодвинул засов, распахнул ставни и прижал их  к
стене. Можно было осмотреться при полном свете.
   Со времени первого обыска ничего в комнате  не  изменилось.  В  глубине
стояла кровать, на которой спал Дмитрий Николев.  У  изголовья  кровати  -
грубый стол, а на столе - железный подсвечник с почти выгоревшей свечой. В
одном углу - соломенный стул, в другом  -  табуретка.  Направо  -  шкаф  с
закрытыми дверцами. В глубине - печка,  точнее  очаг,  сложенный  из  двух
плоских  камней.  Над  очагом  -  широкий  внизу  дымоход,  сужающийся  по
направлению к крыше.
   Обследовали кровать и, как и в первый раз,  ничего  подозрительного  не
нашли. В ящиках шкафа не обнаружили ни одежды, ни каких-либо бумаг: он был
пуст.
   Внимательно осмотрели кочергу, стоявшую в одном  из  углов  очага.  Она
была погнута на конце и безусловно  могла  послужить  для  взлома  ставень
другой комнаты. Но верно также и то, что самая обыкновенная палка годилась
для  этой  цели  -  так  ветхи  были  ставни.  Что  касается  царапин   на
подоконнике, то они были по-прежнему видны; произвел ли их человек, лезший
через окно, - нельзя было утверждать это с уверенностью.
   Следователь снова подошел к очагу.
   - А путешественник разводил огонь?.. - спросил он Крофа.
   - Вряд ли, - отвечал корчмарь.
   - Золу в первый раз исследовали?..
   - Кажется, нет, - заметил майор Вердер.
   - А ну-ка!
   Унтер-офицер  склонился  над  очагом  и  в  левом  углу  его  обнаружил
полусгоревшую бумажку, что-то вроде квадрата,  от  которого  остался  лишь
покрытый золой уголок.
   Каково же было удивление присутствующих, когда в этом клочке бумаги они
узнали  уголок  кредитного  билета.  Да!   Сторублевого   государственного
кредитного билета, номер которого уничтожил огонь. А о каком другом  огне,
как не о пламени стоящей на столе догоревшей свечи, могла быть речь,  если
огонь в очаге не разводили?..
   Кроме того, обрывок, кредитки был запачкан кровью.
   Сомнений не оставалось: это рука убийцы замарала кредитку,  это  он  ее
сжег, раз она запачкана в крови! А откуда могла бы взяться  эта  кредитка,
как не  из  сумки  Поха?..  Да,  кредитка  почти  сгорела,  но  оставалась
уничтожающая улика!
   Какие тут еще сомнения?.. Как можно допустить, что  убийство  совершено
злоумышленником,  проникшим  извне?  Разве  не  очевидно,  что  убийца   -
постоялец, который занимал эту  комнату?  После  убийства  он  вернулся  к
себе-через окно и ушел из корчмы в четыре часа утра.
   Майор и унтер-офицер переглянулись, как люди, давно в этом  убежденные.
Однако г-н Керсдорф не произнес ни слова, и они промолчали.
   Но Кроф не мог удержаться.
   - Что я вам говорил, господин следователь! Можете вы еще сомневаться  в
моей невиновности?..
   Господин Керсдорф  вложил  уголок  кредитки  в  качестве  вещественного
доказательства в свою записную книжку и лишь промолвил:
   - Обыск окончен, господа... Выйдем отсюда и немедленно в путь.
   Через четверть часа карета катила по  дороге  в  Ригу,  между  тем  как
полицейские по-прежнему остались охранять трактир "Сломанный крест".
   Рано  утром  следующего  дня  г-ну  Франку  Иохаузену  уже  сообщили  о
результатах расследования. Угол кредитки с номером сгорел,  и  установить,
принадлежит ли она к одной из переписанных банком, - нельзя.  Но  кредитка
из той же серии, и нет сомнения, что она выкрадена из сумки Поха.
   Известие об этом быстро разнеслось по  городу  и  как  громом  поразило
друзей Дмитрия Николева. Дело таким образом вступало во вторую фазу,  или,
вернее,  возвращалось  к  первой.  Какие  ужасные  испытания  грозили  еще
злополучной семье, казалось бы, уже избавленной от них?!
   Что же касается сторонников Иохаузена, то они шумно ликовали. Они  были
уверены, что приказ об аресте Дмитрия Николева  не  заставит  себя  ждать.
Наконец-то  он  предстанет  перед  судом,  который  вынесет  ему   суровый
приговор, как того заслуживает столь чудовищное преступление.
   Владимиру Янову сообщил о новых данных расследования доктор Гамин.  Они
решили ничего не говорить Николеву. И так он,  к  сожалению,  не  замедлит
узнать о новой угрозе, нависшей над  ним.  Владимир  старался,  чтобы  эти
слухи не дошли до его невесты... Но из этого ничего не вышло, и в  тот  же
день он стал свидетелем ее безысходного горя.
   - Мой отец невиновен!.. Отец  невиновен!..  -  твердила  она  в  полном
отчаянье. Больше она ничего не могла сказать.
   - Да, дорогая Илька, он безусловно невиновен, мы найдем  преступника  и
посрамим всех, кто порочит его!.. Действительно,  я  начинаю  думать,  что
подо всем этим кроются какие-то гнусные махинации, что  их  цель  погубить
лучшего и честнейшего из людей.
   Да, этот благородный человек  в  самом  деле  так  думал.  Ведь  он  по
горькому опыту знал, до чего может дойти политическая месть. А  между  тем
какие данные указывали на то, что существует такой гнусный замысел  и  что
происки врагов могут удасться?..
   То, что должно было случиться, случилось.
   Во второй половине дня  Дмитрия  Николева  вызвали  к  следователю.  Он
тотчас же спустился в столовую. Владимир и Илька объяснили ему создавшееся
положение.
   - Опять это проклятое дело! - сказал он, пожимая плечами. - Неужели оно
так никогда и не кончится?..
   - Они хотят получить от тебя, отец, несколько добавочных сведений...  -
сказала Илька.
   - Может быть, мне пойти с вами?.. - спросил Владимир.
   - Нет... спасибо, Владимир.
   Учитель вышел и быстро удалился. Через  четверть  часа  он  был  уже  в
кабинете г-на Керсдорфа.
   Там он  застал  лишь  следователя  и  его  секретаря.  На  совещании  у
губернатора в присутствии полковника Рагенова  было  решено,  что  учитель
будет  подвергнут  вторичному  допросу.  Решение  вопроса  об  его  аресте
предоставлялось всецело на усмотрение следователя.
   Господин  Керсдорф  пригласил  Николева  сесть  и  голосом,  выдававшим
некоторое волнение, произнес:
   - Господин Николев, вчера в  моем  присутствии  в  трактире  "Сломанный
крест" был произведен вторичный обыск... Полицейские тщательно обследовали
весь дом и не обнаружили никаких новых следов... Но в комнате, которую  вы
занимали в ночь с тринадцатого на четырнадцатое апреля, найдено вот это.
   И он протянул учителю уголок кредитного билета.
   - Что это за клочок бумаги? - спросил Дмитрий Николев.
   - Это обрывок от кредитного билета, который был сожжен и брошен в очаг.
   - Одного из кредитных билетов, украденных у Поха?
   - Во всяком случае, это весьма вероятно, - ответил следователь.  -  Вас
не должно удивить, если я усматриваю в этом новую улику против вас...
   -   Против   меня?..   -   воскликнул   учитель,   переходя   на   свой
иронически-пренебрежительный тон. - Как, господин  следователь,  значит  с
этим делом не покончено, и, несмотря на заявление  Владимира  Янова,  надо
мной все еще тяготеют подозрения?..
   Господин Керсдорф не отвечал. Он  пытливо  следил  за  Никелевым,  этим
несчастным больным стариком, который явно еще не  оправился  от  душевного
потрясения, вызванного непрерывными испытаниями.
   И, казалось, им не будет конца, так  как  новые  данные  отягощали  его
положение.
   Проведя рукой по лбу, Дмитрий Николев сказал:
   - Итак, этот уголок кредитного билета обнаружен в очаге комнаты, где  я
провел ночь?..
   - Да, господин Николев.
   - И комната эта после первого обыска была заперта на ключ?..
   - На ключ. Дверь, безусловно, никто не открывал...
   - И, значит, никто не мог проникнуть в комнату?..
   - Никто.
   Следователь, видимо, сознательно шел на эту  перемену  ролей  и  охотно
отвечал на вопросы.
   - Этот кредитный билет  был  залит  кровью,  затем  брошен  в  огонь  и
оказался в золе, где  его  и  нашли?..  -  снова"  задал  вопрос  Николев,
рассматривая кредитку.
   - Да, в золе...
   - В таком случае, как же его не обнаружили при первом обыске?..
   - Я и сам не нахожу объяснения, и меня это удивляет, так как, очевидно,
с тех пор никто не мог его туда подбросить...
   - Я не менее удивлен, чем вы, - не без некоторой иронии заметил Дмитрий
Николев, - вернее сказать, не удивлен, а обеспокоен этим. Ведь  это  меня,
надо думать, обвиняют в том, что я сжег  кредитку  и  затем  бросил  ее  в
очаг?..
   - Вас, конечно, - ответил г-н Керсдорф.
   - Итак, - со все возрастающим сарказмом продолжал учитель, -  если  эта
кредитка  из  пачки  банковского  артельщика,  если  она  выкрадена  после
убийства Поха из его сумки, то нет сомнения,  что  вор  -  это  постоялец,
занимавший комнату. А так как комнату занимал я, то я и есть убийца...
   - Можно ли еще сомневаться?.. - спросил  г-н  Керсдорф,  не  спуская  с
Николева глаз.
   - Ни в коем случае,  господин  следователь.  Все  складывается  одно  к
одному!.. Вывод безукоризненный... И все же разрешите  мне  вашим  доводам
противопоставить свои?
   - Прошу вас, господин Николев.
   - Итак, в четыре часа утра я покинул трактир "Сломанный крест"...  Было
ли к этому времени совершено убийство или нет?.. Если это моих  рук  дело,
то, конечно, да, если убийца не я, то нет... Впрочем, не в этом суть.  Так
вот! Можете ли вы утверждать, господин следователь, что убийца не  принял,
уже после  моего  ухода,  все  меры  к  тому,  чтобы  подозрение  пало  на
путешественника, то есть на меня?.. Разве  не  мог  он  войти  в  комнату,
поставить кочергу, подбросить  в  очаг  запачканный  кровью  полусожженный
кредитный билет, сделать снаружи царапины на  подоконнике,  чтобы  создать
видимость, что не кто иной, как я,  влез  в  окно  и  зарезал  банковского
артельщика в его постели?..
   - Ваше заявление, господин Николев, является прямым  обвинением  против
трактирщика Крофа...
   - Против Крофа или  любого  другого!..  Впрочем,  не  мое  дело  искать
преступника... Я вынужден защищаться - и я защищаюсь!..
   Господин  Керсдорф  невольно  был  поражен  словами  Дмитрия  Николева.
Сколько рае говорил он себе те же слова... Нет! Он  отказывался  верить  в
виновность столь достойного человека. Однако если он и  подозревал  Крофа,
то ни обыск, ни собранные о нем сведения, ни показания свидетелей не  дали
против него никаких улик. Следователю пришлось сказать об этом Николеву  в
дальнейшем ходе допроса, который продолжался еще целый час.
   - Господин следователь, - сказал, наконец, учитель, - вам  решать,  над
кем из нас, над Крофом или надо мной, тяготеют  более  тяжкие  подозрения.
Любой справедливый человек,  хладнокровно  взвесив  все,  может  и  должен
прийти к выводу,  что  теперь  все  данные  говорят  в  мою  пользу...  По
известным вам причинам я должен был раньше молчать о целях моей поездки...
С тех пор как Владимир Янов  отдался  в  руки  властей,  тайна  вам  стала
известна... Это был наиболее сомнительный пункт в моем деле, но  по  этому
вопросу  существует  теперь  полная   ясность...   Является   ли   убийцей
корчмарь?..  Или,  быть  может,  какой-нибудь  злоумышленник   с   большой
дороги?.. Выяснить это - дело суда!.. Что касается меня, я не сомневаюсь в
виновности Крофа... Ему было  известно,  что  Пох  едет  в  Ревель,  чтобы
совершить платеж за счет  братьев  Иохаузенов...  Он  знал,  что  при  нем
крупная сумма... Он знал, что я ухожу в четыре часа утра... Он  знал  все,
что требовалось знать, чтобы, совершив убийство,  свалить  ответственность
на путешественника, пришедшего в корчму вместе с банковским артельщиком...
Это он, до или после моего ухода, убил несчастного...  Когда  я  ушел,  он
прокрался в мою комнату, бросил обрывки кредитки  в  очаг  и  сделал  все,
чтобы подозрения пали на меня... Ну что ж! Если вы все еще  убеждены,  что
это я - убийца Поха, пусть я предстану  перед  судом...  Я  буду  обвинять
Крофа. Этот спор решится между нами двумя... И я буду знать, что думать  о
человеческом правосудии, если оно осудит меня!
   Излагая все это, Дмитрий Николев говорил спокойнее, чем того можно было
ожидать, настолько он был уверен в вескости своих доводов. Г-н Керсдорф не
прерывал его.
   - Так как же: подпишете вы приказ о моем аресте?.. - заключил учитель.
   - Нет, господин Николев, - ответил следователь.



14. УДАР ЗА УДАРОМ

   Как  вполне  понятно,  весь  интерес  дела  сосредоточился  теперь   на
трактирщике Крофе и учителе Дмитрие Николеве.  Найденный  в  очаге  уголок
кредитного билета полностью исключал причастность к преступлению одного из
разбойников,  которые  по  сведениям  полиции  скрывались  в  этой   части
Лифляндии. Как  мог  бы  такой  грабитель,  совершив  убийство,  никем  не
замеченный, снова забраться в комнату  путешественника,  оставить  кочергу
(допуская, что именно эта кочерга послужила орудием для взлома ставень)  и
подбросить в очаг найденный в золе уголок обгоревшего кредитного билета?..
Как это ни Дмитрий Николев, ни Кроф ничего не услышали,  даже  если  спали
крепким сном?.. И как, наконец,  могла  явиться  у  убийцы  мысль  свалить
ответственность за преступление на путешественника?.. Ведь после  убийства
и ограбления он бросился бы прочь и к  рассвету  постарался  бы  уйти  как
можно дальше от трактира "Сломанный крест"...
   Сам здравый смысл подсказывал все это судебным властям. Оставалось лишь
сосредоточить внимание на двух столь различных по своему положению  людях,
как учитель и трактирщик, и остановить свой выбор на одном из них.
   А между тем, к вящему удивлению даже  самых  невозмутимых  умов,  после
нового обыска в корчме не был арестован ни тот, ни другой.
   Легко представить себе, что в  результате  новых  данных  расследования
политические  страсти  разгорелись  еще  пуще.  Необходимо  отметить,  что
обострению дела способствовала национальная рознь, разделявшая  не  только
население Риги, но  и  всех  трех  губерний  Прибалтийского  края  на  два
враждующих лагеря.
   Дмитрий Николев был  славянином,  и  славяне  поддерживали  его  как  в
интересах общего дела, так  и  потому,  что  они  действительно  не  могли
допустить и мысли о его винов