ка  в
его доме.
   Восемнадцатого апреля следователь Керсдорф, майор Вердер и унтер-офицер
Эк произвели у него обыск.
   Не препятствуя этому, Дмитрий Николев  дал  полиции  произвести  обыск,
презрительно и холодно отвечая  на  задаваемые  ему  вопросы.  Полицейские
рылись в его письменном столе и шкафах, просмотрели все бумаги, переписку,
приходо-расходную запись. Это позволило убедиться, что г-н Франк  Иохаузен
отнюдь  не  преувеличивал,  говоря,  что  учитель  не  обладает   никакими
средствами. Он жил лишь тем, что приносили ему  уроки,  но  теперь,  ввиду
создавшихся обстоятельств, не лишится ли он и этих уроков?..
   Обыск не дал никаких результатов в отношении  грабежа,  совершенного  в
ущерб братьям Иохаузенам. Да и как могло быть иначе,  если,  по  убеждению
банкира, Николев имел время спрятать украденные деньги в  укромное  место,
то есть в то самое место, куда  он  направился  на  следующий  день  после
убийства и которое он ни за что не укажет.
   Что касается кредитных билетов, номера которых были  известны  банкиру,
то г-н Керсдорф был с ним согласен, что вор, -  кто  бы  он  ни  был,  как
говорил следователь, - вероятно, разменяет  их  лишь  тогда,  когда  будет
считать, что опасность миновала. Пройдет, следовательно,  некоторый  срок,
прежде чем они снова поступят в обращение.
   В то же время друзья Дмитрия Николева ясно отдавали себе  отчет,  какое
возбуждение вызвало это дело не только в Риге, но и во всем крае.
   Они знали, что общественное мнение было в большинстве против учителя  и
что немецкая партия старалась оказать давление на  власти,  добиваясь  его
ареста и предания суду. В общем, простой народ, рабочие,  служащие,  одним
словом - коренное население, Даже не разбираясь в том, виновен он или нет,
просто в силу национального инстинкта, готово было вступиться за  Николева
и поддержать его в борьбе с врагами. Правда, что могли сделать эти  бедные
люди? Со средствами, которыми располагали братья Иохаузены  и  их  партия,
нетрудно было воздействовать на них, толкнуть их на самоуправство и  таким
образом вынудить губернатора отступить перед  движением,  которому  опасно
было сопротивляться.
   Посреди всего этого волнения, царящего в городе, и несмотря на то,  что
в предместье то и дело появлялись группы мещан и всяких  подонков,  всегда
готовых служить тому, кто платит,  а  у  дома  учителя  часто  создавались
сборища,  Дмитрий  Николев  сохранял  достойное   удивления   высокомерное
спокойствие. По просьбе детей доктор Гамин  упросил  его  не  выходить  из
дома. Ведь  ему  угрожала  опасность  подвергнуться  оскорблениям  и  даже
каким-нибудь грубым выходкам. Пожав плечами, он  дал  себя  уговорить.  Он
стал молчаливее обычного и часами не выходил из своего рабочего  кабинета.
Уроков у него больше не было ни и городе,  ни  на  дому.  Он  стал  угрюм,
неразговорчив и никогда  не  упоминал  ни  словом  о  тяготевшем  над  ним
обвинении. В его душевном состоянии произошла настолько  резкая  перемена,
что дети и друзья не на шутку встревожились.  Поэтому  доктор  Гамин,  чья
дружба доходила до безграничной преданности, посвящал им все свои  досуга.
Г-н Делапорт и несколько  друзей  собирались  каждый  вечер  у  Никелевых.
Несмотря на то, что по  приказу  полковника  Рагенова  полиция  продолжала
охранять их дом, иногда с улицы доносились враждебные  выкрики.  Это  были
тоскливые вечера"! Дмитрий Николев сторонился даже друзей. Но все же  брат
и сестра были  не  одни  в  вечерние  часы,  которые  сумерки  делали  еще
тягостней! Затем друзья покидали их. С сердцем,  сжимающимся  от  тревоги,
Иван и Илька, поцеловавшись, уходили к себе в комнаты. Они  прислушивались
к звукам, доносившимся с улицы, и к шагам отца, который  долго  расхаживал
по кабинету, как будто его мучила бессонница.
   Само собой понятно, Иван и не помышлял о возвращении в Дерпт.  В  каком
трудном  положении  оказался  бы  он  в  университете!..  Как  примут  его
студенты, даже те из них, которые до сих пор проявляли  к  нему  искренние
дружеские чувства?.. Что, если товарищи поверят молве? Вероятно, лишь один
Господин не отступится от него!.. Да и сам Иван, - как сможет он совладать
с собой при виде Карла Иохаузена?..
   - Ах! Этот подлец Карл! -  повторял  он  доктору  Гамину.  -  Отец  мой
невиновен!..  Когда  подлинного  убийцу  обнаружат,   все   признают   его
невиновность!.. Но будет ли так, или нет, а  я  заставлю  Карла  Иохаузена
ответить мне за оскорбление!.. Да и зачем дольше ждать?..
   Не без труда удавалось доктору успокоить молодого человека.
   - Не будь так  нетерпелив,  Иван,  -  советовал  он  ему,  -  не  делай
безрассудств!.. Придет время, я первый скажу тебе: "Исполни свой долг!"
   Но Иван не поддавался его доводам и, если  бы  не  настойчивые  просьбы
сестры,  возможно,  дошел  бы  до  каких-нибудь  крайностей,  которые  еще
ухудшили бы положение.
   В тот же вечер, когда Дмитрий Николев прибыл в Ригу  и  вернулся  домой
после допроса у следователя, как только ушли друзья, он  осведомился,  нет
ли для него письма.
   Нет... Почтальон каждый вечер  приносил  лишь  газету  -  орган  защиты
славянских интересов.
   На следующий день, выйдя из своего кабинета в час,  когда  доставлялась
почта, учитель на крыльце стал поджидать почтальона. Улицы предместья были
еще безлюдны, только несколько полицейских расхаживали взад и вперед перед
домом.
   Услышав шаги отца, Илька тоже вышла на крыльцо.
   - Поджидаешь почтальона?.. - спросила она.
   - Да, - ответил Николев, - он что-то сегодня утром опаздывает...
   - Нет, отец, еще рано, уверяю тебя... На улице  свежо...  Ты  бы  лучше
вошел в дом... Ждешь письма?..
   - Да... детка.  Но  тебе  незачем  оставаться  здесь...  пойди  в  свою
комнату...
   По  его  немного  смущенному  виду  можно  было   предположить,   будто
присутствие Ильки стесняет его.
   Как раз в эту минуту появился почтальон. У  него  не  было  письма  для
учителя, и последний не мог скрыть своей досады.
   Вечером и утром следующего дня Николев  выказал  такое  же  нетерпение,
когда почтальон, не останавливаясь, прошел мимо его дома. От кого  же  это
Дмитрий Николев ожидал письма, какое значение имело оно для него?.. Стояло
ли это в какой-либо  связи  с  поездкой,  прошедшей  при  столь  печальных
обстоятельствах?.. Никаких объяснений по этому поводу он не давал.
   В тот же день в  восемь  часов  утра  примчались  доктор  Гамин  и  г-н
Делапорт  и  пожелали  немедленно  видеть  брата  и  сестру.  Они   пришли
предупредить их, что днем состоятся похороны Поха.  Можно  было  опасаться
каких-нибудь враждебных выступлений против Николева, и  следовало  принять
некоторые предосторожности...
   Действительно, от враждебно настроенных братьев Иохаузенов  можно  было
всего  ожидать.  Ведь  они  не  без  умысла  решили  устроить  банковскому
артельщику торжественные похороны.
   Допустим, что они  хотели  почтить  память  своего  верного  служителя,
тридцать лет проработавшего в их банкирском  доме.  Но  было  уж  чересчур
явным, что они ищут  лишь  предлога,  чтобы  вызвать  всеобщее  возмущение
против Николева.
   Быть может, губернатор поступил бы разумнее, запретив эту манифестацию,
о  которой  оповестили  антиславянские  газеты.  Однако,   при   настоящем
состоянии умов, не вызвало  ли  бы  такое  вмешательство  властей  резкого
противодействия?  Пожалуй,  наилучшим  выходом   все   же   было   принять
необходимые меры, чтобы оградить жилище учителя и находившихся там лиц  от
нападения.
   Это  казалось  тем  более  необходимым,   что   похоронная   процессия,
направлявшаяся на рижское кладбище, должна была  пройти  через  предместье
как раз мимо дома Николева - достойное сожаления  обстоятельство,  которое
могло послужить поводом к беспорядкам.
   Предвидя таковые, доктор Гамин посоветовал ничего не говорить  об  этом
Дмитрию Николеву. Это избавит его от лишних тревог, а  может  быть,  и  от
опасностей, - ведь он обычно сидит запершись в  своем  кабинете  и  сходит
вниз лишь в определенные часы, к обеду, к чаю.
   Завтрак, к которому Илька пригласила доктора и г-на Делапорта, прошел в
полном молчании. О похоронах, назначенных на вторую половину дня, никто не
упомянул.  Не  раз,   однако,   яростные   крики   заставляли   вздрогнуть
собравшихся, за исключением учителя,  который,  казалось,  их  даже  и  не
слышал. После завтрака он пожал руки своим друзьям и снова удалился к себе
в рабочий кабинет.
   Иван, Илька, доктор и консул остались в столовой. Наступило напряженное
ожидание, тягостное  молчание,  прерываемое  лишь  иногда  шумом  большого
сборища и гневными выкриками толпы.
   Шум все усиливался вследствие большого скопления у дома учителя горожан
всех слоев  и  классов,  нахлынувших  в  предместье.  Надо  признать,  что
большинство этих людей было явно настроено против Николева, которого молва
обвиняла в убийстве банковского артельщика.
   Было бы, вероятно, благоразумнее арестовать учителя, дабы избавить  его
от опасности попасть в руки толпы. Если он невиновен, его невиновность  не
станет менее явной от того, что он подвергнется заключению  в  крепость...
Кто знает, не подумывали ли в эту  самую  минуту  губернатор  и  полковник
Рагенов о том, чтобы в интересах самого Дмитрия  Николева  взять  его  под
стражу?..
   Около половины второго все усиливающиеся крики оповестили  о  появлении
похоронной процессии в конце улицы. Дом содрогнулся от  бешеных  возгласов
толпы. К величайшему  ужасу  сына,  дочери  и  друзей,  учитель  вышел  из
кабинета и спустился в столовую.
   - В чем дело?.. - спросил он.
   - Ступай к себе, Дмитрий, - с живостью ответил доктор. -  Это  похороны
несчастного Поха.
   - Которого я убил?.. - холодно произнес Николев.
   - Уйди, прошу тебя...
   - Отец! - умоляюще воскликнули Илька и Иван.
   В неописуемом душевном волнении  Дмитрий  Николев,  никого  не  слушая,
бросился к окну и попытался отворить его.
   - Ты не сделаешь этого!.. - воскликнул доктор. - Это безумие!..
   - Нет, я сделаю это!
   И не успели они ему помешать, как он распахнул окно и показался народу.
   Крики "смерть  ему",  подхваченные  множеством  голосов,  раздались  из
толпы.
   В эту минуту шествие приблизилось к дому. Впереди за утопавшим в цветах
и венках гробом, словно вдова покойного, шла  Зинаида  Паренцова.  За  ней
следовали господа Иохаузены и их служащие, а позади - друзья  покойного  я
сторонники Иохаузенов, которые воспользовались этой  церемонией  лишь  как
поводом для манифестации.
   Посреди  шума,  гама,  выкриков,  сопровождаемых  яростными   угрозами,
несшихся отовсюду, процессия остановилась перед домом учителя.
   Полковник  Рагенов  и  майор  Вердер  в  сопровождении  многочисленного
полицейского отряда подоспели вовремя. Но удастся ли Эку и его полицейским
сдержать натиск разъяренной толпы?..
   В самом деле, как только показался Дмитрий Николев, толпа заревела  под
самым окном:
   - Смерть убийце!.. Смерть убийце!..
   Скрестив на груди руки, с  гордо  поднятой  головой,  неподвижный,  как
статуя, полный презрения, Николев не произносил ни слова. Его двое  детей,
доктор и г-н Делапорт, не сумев предотвратить этот безрассудный  поступок,
встали рядом с ним.
   Между тем шествие снова  тронулось,  прокладывая  себе  путь  в  толпе.
Выкрики все усиливались. Наиболее яростные участники сборища  бросились  к
дому и пытались выломать дверь.
   Полковнику, майору и полицейским удалось их оттеснить. Но  они  поняли,
что для спасения Николева необходимо его  арестовать.  Впрочем,  следовало
опасаться, как бы с ним не расправились тут же на месте...
   Несмотря на все усилия полиции, толпа готова была уже ворваться в  дом,
как вдруг через толпу пробился какой-то человек. Он добрался  до  крыльца,
поднялся по ступенькам, загородил собою дверь и громким голосом, покрывшим
весь этот шум, закричал:
   - Остановитесь!
   Толпа отхлынула, прислушиваясь, - так властно прозвучал его голос.
   Подойдя к нему, г-н Франк Иохаузен спросил:
   - Кто вы такой?..
   - Да!.. Кто вы такой?.. - повторил за ним и майор Вердер.
   - Я беглый каторжник,  которого  Дмитрий  Николев  хотел  спасти  ценой
собственной чести! Я пришел его спасти ценой моей жизни...
   - Ваше имя? - спросил, выступая вперед, полковник.
   - Владимир Янов!



12. ВЛАДИМИР ЯНОВ

   Да позволит нам читатель вернуться на две недели назад, к  началу  этой
драмы.
   К восточному берегу Чудского  озера  подходит  путник.  Он  пробирается
ночью между ледяными глыбами, которыми усеяна застывшая поверхность озера.
Дозор таможенников, полагая, что напал на след контрабандиста,  преследует
его и открывает стрельбу. Он успевает  скрыться  среди  сугробов.  Человек
этот остается невредим и находит приют в  рыбачьей  хижине,  где  проводит
весь день. С наступлением сумерек он снова  пускается  в  путь,  спасается
бегством от стаи волков и находит,  убежище  на  мельнице,  откуда  добрый
мельник помогает ему бежать. И наконец, преследуемый отрядом унтер-офицера
Эка, он лишь чудом ускользает от него, вскочив  на  льдины,  несущиеся  по
течению Перновы. Только чудом спасается он посреди ледохода и укрывается в
городе Пернове, и только чудом,  никем  не  обнаруженный,  проводит  здесь
несколько дней.
   Владимир Янов был сыном Ивана Янова [в третьей главе Жюль Верн называет
отца Владимира Янова  Михаилом],  давнего  друга  Дмитрия  Николева.  Отец
Владимира перед смертью доверил все  свое  состояние  старому  другу.  Эти
деньги, двадцать тысяч рублей кредитными билетами, тот должен был  вручить
Владимиру Янову, если ссыльному суждено когда-нибудь  вернуться  в  родной
край.
   Читатель  уже  знает,  по  какому  политическому  делу  его  сослали  в
Восточную Сибирь на каторжные работы в минусинские соляные копи.  Владимир
был приговорен к вечной ссылке. Разве могла Илька Николева надеяться,  что
ей вернут жениха и что когда-нибудь  в  их  любящей  семье,  единственной,
которая еще оставалась у  него  на  свете,  он  снова  обретет  счастье  и
покой?.. Нет, они соединятся  лишь  в  том  случае,  если  Ильке  разрешат
последовать за ним в ссылку, - разве что ему удастся бежать!..
   И вот четыре года спустя побег удался!  Владимир  пересек  сибирские  и
европейские степи Российской империи и достиг Пернова, где надеялся  сесть
на какой-нибудь корабль, отплывающий во Францию или в  Англию.  Там  он  и
укрывался, сбивая со следа полицию и выжидая, что с открытием  судоходства
на Балтийском море какой-нибудь корабль примет его на борт.
   В Пернове Владимир Янов остался без  всяких  средств  к  существованию.
Тогда он написал Дмитрию Николеву. Это-то письмо  и  вызвало  таинственную
поездку учителя; он спешил вручить сыну деньги, которые ему доверил отец.
   Вначале Николев потому ничего не говорил о своей поездке ни друзьям, ни
дочери, что не был уверен, встретит ли действительно Владимира в  Пернове;
не сказал он им ничего и по возвращении, так как беглец взял с него  слово
ничего  не  говорить  Ильке,  пока  не  придет  от  него  второго  письма,
извещающего, что он уже в безопасности, за границей.
   Поэтому Дмитрий Николев выехал  из  Риги  тайком.  Он  купил  билет  до
Ревеля, чтобы нельзя было догадаться о цели его  поездки,  но  рассчитывал
выйти из почтовой кареты в Пернове, куда она должна была прибыть в тот  же
вечер. Не произойди в двадцати верстах  от  города  несчастного  случая  с
каретой, путешествие прошло бы самым благополучным образом.
   Мы уже знаем,  какое  ужасное  стечение  обстоятельств  нарушило  планы
Дмитрия Николева. Ему пришлось остаться  на  ночь  в  трактире  "Сломанный
крест" вместе с банковским артельщиком. В четыре часа утра он ушел  пешком
в Пернов, так как не стоило дожидаться возвращения кондуктора с каретой...
И вот теперь его обвиняют в убийстве попутчика!
   Стояла еще ночь, когда Дмитрий Николев вышел из  корчмы.  Надеясь,  что
его никто не заметит, он быстро шагал по пустынной  дороге  в  Пернов.  На
рассвете, после двухчасовой быстрой ходьбы, он достиг Пернова и направился
в гостиницу, где под вымышленным именем проживал Владимир Янов.
   Велика была радость обоих, когда они свиделись вновь после столь долгой
разлуки, стольких испытаний, стольких опасностей!.. Как будто  отец  вновь
обрел своего сына!.. Николев вручил Владимиру  портфель,  содержавший  все
состояние Ивана Янова, к, желая лично проводить его, остался  еще  на  два
дня. Но отплытие корабля, на котором Владимир  Янов  заказал  место,  было
отложено.  Не  имея  возможности  задерживаться  дольше,  Дмитрий  Николев
принужден был возвратиться в Ригу. Молодой изгнанник просил  его  передать
Ильке уверения и клятвы в вечной любви, но взял слово с Николева ничего не
говорить дочери о его побеге из Сибири до тех пор, пока он не окажется вне
досягаемости для грозной русской  полиции.  Он  обещал  написать  ей,  как
только будет в безопасности, и, возможно, учитель с  Илькой  смогут  тогда
переехать к нему.
   Николев обнял Владимира, выехал из Пернова в ночь с 16-го  на  17-е  и,
ничего не подозревая о тяготевшем над ним чудовищном обвинении, вернулся в
Ригу.
   Читателю известно, с каким негодованием учитель отверг это обвинение  и
как гордо держал себя на допросе. Известно также, с  какой  настойчивостью
следователь  добивался,  чтобы  Николев  объяснил  цель  своей  поездки  и
сообщил, куда он направился по выходе  из  корчмы  "Сломанный  крест".  Но
Дмитрий Николев отказался дать эти объяснения. Он не имел  права  говорить
до тех пор, пока письмо от Владимира не оповестит  его,  что  изгнанник  в
безопасности.  Письмо  это  не  прибыло,  и  читатель  помнит,   с   каким
нетерпением последние два дня поджидал его Николев! И  вот,  очутившись  в
ложном положении из-за молчания, которое не желал  нарушить,  преследуемый
жестокой  ненавистью  своих  политических  противников,   он   подвергался
смертельной опасности самосуда толпы; его уже собирались  арестовать,  как
вдруг появился Владимир Янов.
   Теперь все знали, кто этот беглец и зачем он явился в Ригу. Дверь  дома
отворилась, и Владимир Янов бросился в объятия Дмитрия Николева. Он  обнял
невесту, поцеловал Ивана,  пожал  протянутые  ему  руки  и  в  присутствии
полковника и майора Вердера, последовавших за ним, заявил:
   - Когда я узнал... в Пернове, в каком гнусном преступлении  подозревают
Николева, когда я узнал, что его обвиняют в убийстве в "Сломанном кресте",
когда газеты сообщили, что он отказывается указать цель своей  поездки,  -
хотя ему достаточно произнести  одно  слово,  одно  имя,  мое  имя,  чтобы
оправдаться, но он молчит, чтобы не выдать меня, - я не мог колебаться.  Я
понял, в чем состоит мой долг, я покинул Пернов, и вот я здесь!..  За  то,
что ты сделал для меня, Дмитрий Николев, друг Ивана Янова, ты, мой  второй
отец, - я хочу отплатить тебе тем же...
   - И ты напрасно это сделал,  Владимир,  напрасно!..  Я  невиновен,  мне
нечего бояться, и я ничего не боялся.  Моя  невиновность  была  бы  вскоре
установлена.
   - Разве я мог поступить иначе, Илька? - спросил Владимир,  обращаясь  к
девушке.
   - Не отвечай, детка, - сказал Николев, -  ты  не  в  состоянии  сделать
выбор между отцом и женихом.  Я  уважаю  тебя,  Владимир,  за  благородный
поступок, продиктованный чувством долга, но порицаю тебя за то, что ты так
поступил!.. Ты сделал бы разумнее, если бы укрылся в надежном  месте...  и
написал мне оттуда. По получении твоего письма я  нарушил  бы  молчание  и
объяснил цель моей поездки... Что мне стоило перенести еще несколько  дней
тяжелых испытаний, лишь бы тебе уже ничего не, угрожало?
   - Отец, - твердым голосом сказала тогда Илька, - выслушай  все  же  мой
ответ. Что бы ни случилось дальше, Владимир хорошо поступил, и  всей  моей
жизни не хватит, чтобы уплатить этот долг...
   - Спасибо, Илька, спасибо! -  воскликнул  Владимир.  -  Этот  долг  уже
уплачен, ес