когда и я мог использовать  к  своей  выгоде
выпитое и попытаться выжать из мистера Квигли кое-какую информацию.
   - Я вот все думаю, - сказал я, - почему мой отец - будем  называть  его
так - попросил вас встретить меня.
   Он ответил мне так, как я и ожидал после разговора с Пабло.
   - Он  считал,  что  вы  недостаточно  хорошо  знаете  испанский,  чтобы
разобраться  с  вашим  охранником.  Видите  ли,  при  моих   журналистских
контактах я время от времени был в состоянии помочь вашему отцу. А у  него
бывали затруднения - правда, не лингвистического характера.
   Я вспомнил, как Капитан предупреждал  Лайзу,  чтобы  она  не  летела  в
Панаму более легким и менее дорогостоящим маршрутом через Нью-Йорк.
   - Затруднения с американцами?
   - О, и с другими тоже. Я ведь уже говорил вам, что не знаю в  точности,
чем он занимается.
   - Во всяком случае, номер он снимает дорогой.
   - Ну, по этому нельзя судить. Есть тут такие  сферы  деятельности,  где
хорошо платят, чтобы человек какое-то время мог жить на широкую ногу. И  я
искренне надеюсь, что он окажется в состоянии найти вам работу, которую вы
в свою очередь найдете подходящей. И стоящей. А делать  что-то  стоящее  -
важнее всего. - Мистер Квигли посмотрел на свои  часы  и  с  присущей  ему
точностью произнес: - Десять семнадцать.  -  Затем  подозвал  официанта  и
попросил счет, на котором расписался, тщательно проверив  цифры.  Он  даже
пересчитал количество бокалов "Писко Сауэр". - За счет фирмы, - сообщил он
мне и снова хихикнул. - Прежде чем мы распростимся, - добавил  он,  -  мне
хотелось бы сказать, какое удовольствие  я  получил  от  вашего  общества.
Собрат англичанин. А то ведь в этой части света  чувствуешь  себя  немного
одиноко. Приятно слушать, когда говорят на твоем родном языке.
   - Но ведь рядом Зона. И там, безусловно, нет недостатка в американцах.
   - Да, да, но это не вполне то же самое, верно? Я хочу сказать  -  и  не
только под влиянием чилийского вина, - что, если вам  будет  трудно  найти
работу,  я,  возможно,  сумею  немного  помочь.  Или  если   вы   захотите
подработать. Бывает, вдруг происходят какие-то события, а я не  всегда  на
месте. Помощник мне бы не помещал. То, что в газетном мире,  откуда  вы  к
нам прибыли, называется, по-моему, "быть на  подхвате".  Полдня,  максимум
полдня. Я, конечно, вовсе не хочу перебегать дорогу мистеру Смиту, если он
для вас что-то наметил.
   У дверей моего отеля он сказал на прощанье:
   - У вас есть номер моего телефона. Можете звонить в любое время.
   И что-то в тоне его голоса навело меня на мысль,  что  он  наконец  дал
понять, ради чего проводил со мной  вечер.  Но  он  вполне  мог  бы  и  не
тратиться на столько бокалов "Писко Сауэр". Слишком хорошо я понимал,  что
мне может потребоваться помощь, когда Капитан узнает о смерти Лайзы.


   Двумя вечерами позже, устав бродить с Пабло по улицам  Панамы  мимо  по
меньшей мере десятка из ста двадцати трех банков (а  у  меня  не  было  ни
малейшего желания возвращаться в трущобы  Голливуда,  где  к  нам  пристал
какой-то наркоман, пытавшийся сбыть наркотики за доллары),  я  вернулся  к
себе, и мой телохранитель ушел, а через мгновение вернулся и сообщил,  что
прибыл мистер Смит, что он через полчаса будет в  отеле  и  таким  образом
его, Пабло, миссия окончена.
   - Сеньор Смит сам может позаботиться о вас. Полковник Мартинес  отозвал
меня.
   Я не видел Капитана уже много лет, и у  меня  было  такое  впечатление,
будто я жду незнакомца, а вернее, персонажа,  сошедшего  со  страниц  моей
юношеской  рукописи,  над  которой  я  все  еще  продолжал  работать.   Он
существовал в большей мере на  бумаге,  чем  в  моей  памяти.  К  примеру,
пытаясь припомнить, когда мы с ним ходили в кино, я вынужден был признать,
что  в  памяти  у  меня  сохранился  лишь  тот  раз,  когда  мы   смотрели
"Кинг-Конга", да и то лишь потому, что я это записал.  Когда  же  я  начал
вспоминать о  его  появлениях  после  долгого  отсутствия,  что  случалось
достаточно часто за  время  нашей  совместной  жизни,  в  памяти  вставало
неожиданно бородатое лицо - и я мысленно видел его,  потому  что  подробно
описал, - или же незнакомец, разговаривавший с директором школы,  а  потом
накормивший меня копченой лососиной. И вспомнился он мне опять же  потому,
что я пытался воссоздать его образ в своих жалких потугах стать "настоящим
писателем".
   Поэтому сейчас, когда дверь в номер распахнулась,  у  меня  было  такое
чувство, будто я нахожусь в гостинице "Лебедь"  и  жду  появления  гораздо
более молодого человека, который попросит хозяина отнести  в  его  комнату
тот чемодан с двумя кирпичами. Я ничуть  не  удивился  бы,  узнав,  что  в
чемодане, который Капитан тяжело опустил на кровать, тоже лежали  кирпичи,
зато меня удивило, как он постарел: передо мной был старик с  потрепанным,
обвисшим лицом. Отсутствие бороды и усов, казалось, давало больший простор
сети глубоких морщин, бороздивших щеки, и волосы у  него  были  с  сильной
проседью, а местами совсем седые.
   - А-а, Джим, - сказал он, явно не без стеснения протягивая мне руку,  -
как хорошо снова видеть тебя после стольких лет, жаль только, что ты один.
- И, словно  вторя  моим  мыслям,  произнес;  -  Насколько  же  старше  ты
выглядишь. - Затем  добавил:  -  Странно,  верно,  что  нет  Лайзы  -  она
приготовила бы нам по чашечке чайку, но ты теперь,  наверное,  предпочтешь
что-нибудь покрепче. Виски? Джин?
   - Ваш друг мистер Квигли учил меня пить "Писко Сауэр", но  я  предпочел
бы виски. - Вспомнив далекое прошлое, я чуть не сказал: "Джин с тоником".
   Капитан направился к бару.
   - Квигли - мой знакомый, - заявил он, - едва ли я назвал бы его другом.
- И, смешивая нам виски с водой, он  спросил,  не  поворачиваясь  ко  мне,
возможно, чтобы я не увидел в его взгляде тревоги: - А как Лайза?
   Не думаю, чтобы кто-либо мог поставить мне в вину то, что я  не  сказал
тогда простой правды: "Она умерла", и, пожалуй, как  раз  тогда  я  принял
рискованное решение оттянуть по возможности разговор о ее смерти.
   В  конце  концов,  я  ведь  ничем  не  был  обязан  Капитану.  Разве  я
интересовал его сам по  себе,  а  не  просто  потому,  что  был  ребенком,
которого он смог дать Лайзе, так как собственного иметь она не могла? Но я
отлично понимал, какие меня ждали трудности. Я ведь понятия не  имел,  как
часто она ему писала и чем мне объяснить ее молчание. Я знал, что рано или
поздно правда выплывет наружу, но прежде надо благополучно  утвердиться  в
этом незнакомом мне мире, а уж потом говорить Капитану, что я ему солгал.
   Я сказал:
   - Да не очень.
   - То есть?
   - Пустяковый несчастный случай. Ее сшибло машиной. По пути в  булочную.
Пришлось отвезти ее в больницу.
   - Что все-таки с ней случилось?
   Я изложил ему видоизмененную версию правды, умолчав о последующем.
   - И ты прилетел сюда, а ее оставил одну в больнице?..
   Я чуть  не  сказал  ему:  "Она  же  привыкла  быть  одна",  но  вовремя
сдержался, а он добавил:
   - У нее ведь никого, кроме тебя, нет.
   Я вспомнил, что она  не  писала  ему  о  моем  дезертирстве  из  боязни
встревожить его, да  и  не  хотела  вынуждать  его  вернуться.  Поэтому  я
продолжал осторожно лгать.
   - Она настаивала, чтобы я поехал. Дала мне денег на билет,  потому  что
сама не могла поехать. Она собирается вылететь следом.  Как  только  врачи
дадут добро.
   Ложь и умолчания множились, и я уже не мог остановиться.
   - Но я и не ждал ее.  Я  же  написал,  чтобы  она  пока  не  приезжала.
Подождала еще немного. Из-за осложнений.
   - Она считала, что я могу быть вам полезен.
   - А мне не выносима мысль, что она там в больнице - беспомощная и одна.
   - Она, наверное, теперь уже вернулась домой.
   - Да. В свой так называемый "дом". В этот мрачный подвал.
   -  Она  была  там  счастлива.  По-своему.  Жила  ожиданием,  когда   вы
вернетесь.
   - Благодарение богу, у нее был ты, но вот сейчас... Ах, если бы  я  мог
сесть на ближайший самолет и вернуться в Европу, но я не могу. Я обещал...
Возможно, через месяц я буду волен распоряжаться собой - я  в  этом  почти
уверен, - но  месяц  -  это  чертовски  долго  для  больного  и  одинокого
человека. - Он сделал большой глоток виски. - Но  ведь  за  хлебом  всегда
ходил ты. Где же ты был, когда произошло несчастье?
   - На работе.
   - Ах, да, конечно. Ты же получил место в газете. Она  писала  мне,  как
она рада, что ты не болтаешься весь день без дела. Ей нравилось ждать тебя
домой вечером.
   До той минуты мне ни разу не  приходило  в  голову,  насколько  мы  оба
обманывали его. Совместными усилиями мы вырыли яму,  более  глубокую,  чем
любая могила, и запрятали в нее правду. Но была правда, которую  рано  или
поздно придется откопать, - правда о смерти Лайзы.  Не  может  же  она  до
бесконечности не отвечать на его письма. Я выпил, но виски не помогло  мне
решить эту задачу.
   Капитан налил себе вторую порцию виски.
   - Чай я больше не пью, - сказал он, - да я никогда его и не любил.  Чай
для меня связан с  одним-единственным  местом  на  свете  -  ее  домом.  -
Думается, он пытался таким путем разрядить  напряжение,  которое  возникло
между нами и которое он, по всей  вероятности,  объяснял  различием  наших
тревог, а может быть, даже и изменением нашего статуса по отношению друг к
другу. Не было больше взрослого мужчины и мальчика - он стал стариком, а я
перестал быть маленьким мальчиком. Он спросил: - Что ты  думаешь  об  этом
Квигли?
   - Я не сумел его раскусить. Да и непонятно мне, почему  вы  именно  его
попросили встретить меня.
   - Пабло  ведь  почти  не  говорит  по-английски,  а  твой  испанский  я
считал... ну, словом, мы тоща недалеко ушли  в  его  изучении,  правда?  А
Квигли мог по крайней мере немного объяснить тебе, что к чему.
   - Он ничего мне не объяснил.
   - Я имел в виду - про отель, этот номер, про счет, на  который  следует
все записывать, и что надо есть в этом дикарском городе. Сам я не мог тебя
встретить. У меня было важное дело. Я им там требовался.
   - Кому - полиции? - спросил я с единственным намерением пролить свет на
непонятное прошлое, которое я и Лайза делили с ним.
   - О нет, теперь у меня осложнения не с полицией.
   - Но осложнения все-таки есть?
   - Они всегда есть. И я не боюсь осложнений. Жизнь ничего бы  не  стоила
без них. Теперь, когда я вернулся, тебе, к сожалению,  придется  спать  на
диване.
   - Я же привык к дивану в Кэмден-Тауне. И тот был не такой удобный.
   - Надеюсь, на этот раз у тебя есть пижама.
   Я был рад, что и он вернулся мыслью к тому далекому прошлому, о котором
я писал. В этом прошлом не было ловушек, которые надо обходить,  и  каждый
из нас мог свободно говорить с другим.
   - Слава богу, она не оранжевая, - сказал я.
   - В ту первую ночь тебе пришлось примириться с оранжевой.
   - Как только в доме все затихло, я стянул пижаму и лег голышом.
   - А ее, наверно, смял как следует, чтобы Лайза не заметила.
   - Даже основательно  порвал.  Чтобы  после  стирки  не  пришлось  снова
надевать.
   - Да, я помню,  Лайза  очень  рассердилась,  потому  что  мне  пришлось
покупать другую пижаму. Значит, не я один жил двойной жизнью  -  ты  начал
так жить еще раньше, чем я.
   - Но вы и  продолжаете  так  жить,  -  сказал  я.  -  Чем  вы  все-таки
занимаетесь?
   - Я не уверен, что тебе небезопасно знать об этом.
   - Небезопасно?
   - Для нас обоих.
   - А мистер Квигли знает?
   Я намеренно вставлял слово "мистер", говоря о Квигли. Тем самым  я  как
бы отделял себя от него. Выражал ему презрение.
   - О, он очень хотел бы знать, но никогда  нельзя  доверять  журналисту,
если, конечно, Квигли - журналист.
   - Так я ведь тоже всего неделю тому назад был журналистом.
   - Но не журналистом типа Квигли, надеюсь.
   - А _какого_ типа журналист мистер Квигли?
   - Он именует себя корреспондентом по финансовым вопросам, но  жаден  до
любой информации. И я не уверен, что он всегда  использует  ее  для  своей
газеты. С этого человека нужно глаз не спускать.
   - И вы хотите, чтобы я этим занимался? Именно эту  работенку  вы  имели
для меня в виду?
   - Пожалуй.  Вполне  возможно.  Кто  знает?  Но  сейчас  слишком  поздно
толковать об этом, к тому же мы оба устали. Давай выпьем еще  по  одной  и
ляжем спать. Во всяком случае, _ты_ можешь ложиться. А  я  сначала  напишу
Лайзе и сообщу, что ты благополучно долетел.
   На секунду мне показалось, что он проверяет меня, хочет посмотреть, как
долго я протяну со своей ложью, делая вид, будто она  жива,  но  все  это,
конечно, были мои домыслы! Он добавил:
   - Я всегда стараюсь писать ей перед тем, как лечь спать,  -  даже  если
потом и не отсылаю письма. Когда день  кончился,  я  могу  забыть  о  моих
осложнениях и думать только о ней.
   И под скрип его пера я наконец заснул.


   Случай - по крайней мере так я думал в то время -  на  другой  же  день
свел меня с мистером Квигли. Когда я проснулся, кровать Капитана была  уже
пуста, а на стуле возле нее лежало письмо к Лайзе,  незапечатанное  и  без
марки: возможно, он намеревался дописать его вечером, после  своих  дел  -
каких дел? - или не думал отправлять вовсе. Меня тотчас потянуло  прочесть
его - я совсем недавно  прочел  столько  писем  Капитана,  что  мог  почти
предугадать содержание этого письма. В  нем,  конечно,  будет  все  та  же
сентиментальная чушь. И все же, немного гордясь собою,  я  воздержался  от
чтения. Это как бы чуточку уменьшало мою вину за главную ложь.
   Не успел я выйти из отеля с единственной целью убить время, как  увидел
мистера Квигли, шедшего  в  мою  сторону.  Поскольку  целых  четыре  банка
находились всего в ста ярдах оттуда, подобная встреча была легко объяснима
- да, собственно, именно так и объяснил ее мистер Квигли.
   - Немного снял со счета на расходы, - сказал он, - в том  числе  и  для
вас.
   - Для меня? Не понимаю.
   - Хочу дать вам весьма скромный аванс.
   - За что?
   - Вы можете помочь мне информацией - я пишу статью для моей газеты.
   - Не вижу, каким образом.
   - Ну, как один журналист другому.
   - Это имеет какое-то отношение, - я помедлил, прежде чем назвать имя, -
к мистеру Смиту?
   - Не прямое.
   - Извините, - сказал я ему, - тут я вам не помощник. -  И,  не  взяв  у
него денег, в прескверном настроении пошел прочь.


   Описывая все это, я начинаю понимать, что  в  моем  повествовании  есть
серьезный пробел. Я же все-таки должен был почувствовать  горе  по  поводу
смерти Лайзы. Все эти годы со времени моего неожиданного появления  вместе
с Капитаном у Лайзы она исправно заменяла мне  мать,  проявляя,  казалось,
естественную привязанность, а при  случае  и  естественное  раздражение  -
причем куда более искусно, чем моя тетка. И я не  могу  пожаловаться,  что
мне было у Лайзы плохо. Капитан считал, что ей был  нужен  ребенок  -  для
полноты счастья и чтобы она не страдала от одиночества во время его долгих
отсутствий. Возможно, он поступил неверно - возможно, он лишь  взвалил  на
нее дополнительное бремя ответственности.  Но  разве  может  человек  быть
уверен  в  том,  что  чувствует  другой?  Лайза,  бесспорно,  никогда   не
относилась ко мне как к своей собственности, и я даже ребенком,  наверное,
ценил это, хотя и бессознательно. Это-то ее отношение и позволило мне  без
зазрения  совести  вырваться  на  свободу,  когда   пришло   время   стать
самостоятельным, - правда, я продолжал разыгрывать из себя покорного  сына
и  навещал  ее  раз  в  неделю,  если  не  подворачивалось  ничего   более
заманчивого. И вот сейчас я обнаружил правду:  в  моем  повествовании  был
пробел. Когда мне сказали в  больнице,  что  Лайза  умерла,  я  ничего  не
почувствовал - как не чувствовал ничего, когда  расставался  с  нею  после
очередного еженедельного  визита  и  шел  к  себе,  в  свою  однокомнатную
квартирку в Сохо. Если в связи с ее смертью у  меня  и  возникло  какое-то
чувство, это было чувство облегчения: больше не надо выполнять свой долг.
   В больнице Лайза кое-что оставила после  себя  -  письмо,  адресованное
Капитану без указания апартамента, номер которого она, видимо,  забыла;  к
тому же ни она, ни я не могли понять, что это  означает.  Я  уже  собрался
было вскрыть конверт, но холодный расчет остановил меня.  Я  ведь  ехал  к
Капитану - не мог же я дать ему вскрытое  письмо,  а  я  уже  решил,  что,
вручая ему письмо, сообщу и о ее смерти - это может даже объяснить, почему
я воспользовался его чеком и прилетел к нему. Но теперь поступить так было
нельзя, и я, не читая, разорвал письмо, а клочки бросил в урну.


   Я поступил опрометчиво, резко порвав с  мистером  Квигли,  так  как  уж
очень было скучно целыми днями торчать одному в этом городе, где  все  мне
было чужое. Я даже обрадовался бы возвращению Пабло, и  если  таинственный
полковник Мартинес считал, что Капитан должен взять  на  себя  роль  моего
телохранителя, то почему же он исчез, не успев вернуться? Да и  вообще  на
кой черт мне  нужна  охрана?  Я  не  чувствовал  себя  в  опасности  среди
международных банков, в одном из которых  обменял  немного  принадлежавших
мне денег - вернее, того, что осталось после Лайзы. Телохранители и банки,
с моей точки зрения, - это был совсем другой мир, чем тот, где  жили  я  и
Капитан. Пожалуй, только мистер Квигли чувствовал себя среди них  в  своей
тарелке.
   Случилось так, что я не очень долго оставался один.  Капитан,  войдя  в
номер, даже извинился за свое отсутствие.
   - Надо было решить кое-какие проблемы, - сообщил он мне. - А теперь  мы
можем спокойно наслаждаться жизнью, и я покажу тебе красоты Панамы.
   - Только, пожалуйста, не банки. И не трущобы. И того и другого я  видел
предостаточно. А тут есть красоты?
   - Красоты развалин, - сказал он мне. - Они нас кое-чему учат.
   - Чему?
   - Сказать по правде, я не уверен, чему именно.
   "Сказать по правде" - было излюбленным выражением Капитана.  Как  часто
мы с Лайзой обменивались ироническими взглядами, услышав  эти  слова,  ибо
правда и Капитан не очень-то сочетались. Тем не менее в данном случае  он,
пожалуй, действительно пытался найти правдивый ответ - так долго он  стоял
в почтительном молчании на берегу моря,  среди  развалин  старого  города,
который сэр Генри Морган уничтожил более трехсот лет назад.
   - Вы называете это красотой, - заметил я, чтобы нарушить молчание. - Но
ведь это всего лишь груда разбитых камней!
   Он еще ни разу при мне так долго не молчал.
   - Что ты сказал?
   - Вы считаете эти развалины красивыми? Они, конечно, намного лучше всех
этих  небоскребов,  в  которых  размещены  банки,  но  чтобы  назвать   их
красивыми?!
   - А ты подумай, - сказал  Капитан,  -  сколько  в  ту  пору  надо  было
потратить труда, чтобы превратить все  эти  здания  в  развалины.  Сколько
ухлопано на это времени. А сейчас я бы мог развалить этот храм - если  это
был храм - за несколько секунд.
   - Каким образом?
   - Сбросил бы с воздуха парочку бомб.
   - Если бы у вас был самолет. А у сэра Генри Моргана его не было.
   - Собственно говоря, -  на  сей  раз  дело  обошлось  без  "сказать  по
правде", - у меня есть маленький  самолетик.  Конечно,  уже  побывавший  в
употреблении.
   "Интересно, выражение "собственно говоря" означало для Капитана то  же,
что и "по правде сказать", и могло  считаться  столь  же  достоверным?"  -
подумал я и потому промолчал.
   - Я предпочитаю Моргану Дрейка, - продолжал  Капитан,  глядя,  как  мне
показалось, в весьма подавленном настроении на развалины. - Дрейк завладел
золотом, убив при этом несколько испанцев, но он не  разрушал  городов.  Я
могу показать тебе сокровищницу испанцев в Портобелло - до сих пор стоит в
целости и сохранности.
   - Так для чего же все-таки вам самолет?
   - А-а, забудь об этом. Я не собирался говорить тебе о самолете.  Просто
сорвалось с языка. Самолет у меня ни для чег