чал  (вот
это, я считал, Капитан одобрил бы), - и обнаружил ее на кухне  с  письмом,
которое я сейчас держал в руке.
   Хотя Лайза велела мне уничтожить письма, я не собирался этого делать  -
во всяком случае, до тех пор, пока  их  не  прочту.  Конечно,  когда  я  в
следующий раз приду к ней в больницу, я заверю ее, что "даже из  конвертов
не вынимал - швырнул прямиком в печку".  При  этом  вины  я  за  собой  не
чувствовал. Таким сделали меня  эти  двое.  И  я  имел  право  знать  моих
творцов.

   "Дорогая Лайза, - читал я, - опустив письмо в почтовый  ящик,  я  снова
уеду, как только смогу. В  Испании  стало  нынче  много  хуже,  поэтому  я
перебираюсь в те места, куда всегда хотел  поехать,  в  тот  вольный  край
земной, где правит справедливость и где человек может нажить состояние без
труда и хлопот, так что, скорее всего, пройдет какое-то время, прежде  чем
я снова напишу, а письма, очевидно, пойдут долго, так что не волнуйся, я в
полной боевой форме, но уж очень мне тяжело думать, что ты по-прежнему год
за годом живешь в этом жалком подвале. Пора бы Джиму найти себе  работу  и
как-то помогать. Пожалуйста,  используй  этот  чек  и  подыщи  себе  жилье
получше. Хотелось бы  мне  послать  тебе  более  крупную  сумму,  но  надо
оставить себе на поездку и на устройство, хотя я думаю, там, куда  я  еду,
на это не потребуется много времени. Как только я устроюсь, я сообщу  тебе
номер почты, куда писать до востребования, и, клянусь, очень скоро  пришлю
чек на более крупную сумму, чтобы ты могла приехать ко  мне  туда,  где  я
поселюсь. Я скучаю без тебя, и ты нужна мне, Лайза, все  эти  осколки  лет
без тебя были ужасны, я иногда не  могу  спать  по  ночам  -  так  о  тебе
тревожусь. Твои письма мало что мне  говорят.  Ты  ведь  не  из  тех,  кто
жалуется, даже когда этот Сатана причинил тебе боль. Поверь, теперь мы уже
скоро будем вместе. Ну а Джим, если захочет,  может,  конечно,  поехать  с
тобой. Мне бы не хотелось, чтобы ты путешествовала одна. Скажи ему, я  уже
слышу колокольчики идущих мулов - он поймет, _что_ я имею в виду.
   Твой Капитан.
   P.S. У меня выпадают волосы. Скоро стану совсем сферообразным. Со  мной
всегда так, когда тебя нет рядом".

   Я заметил, что слово "любовь" по-прежнему отсутствовало, и, черт бы его
подрал, что он хотел сказать этим "сферообразным"? Вернувшись  к  себе,  я
заглянул в словарь и обнаружил: "похожий на шар"! Наконец-то я добрался до
смысла хоть одного из тех выражений, которые Капитан любил употреблять.
   Лайза не показала мне тогда этого письма, но я и сейчас  помню  -  хотя
прошло столько лет, - как увлажнились ее глаза, когда она получила чек,  и
как она сказала мне чуть ли не с отчаянием:
   - Он пишет столько ерунды. У меня нет времени на все эти глупости.
   - У тебя такой несчастный вид, - сказал я ей. - Что - плохие вести?
   - Да нет, просто я  лук  резала.  Что  это  он  написал,  будто  слышит
колокольчики мулов?
   - Так ведь в Испании, наверно, есть мулы.
   - Но он же опять уезжает из Испании и даже не говорит - куда. А  "стану
сферообразным"? - добавила она. - Что это значит? Не понимаю  я  этих  его
выражений. Но он всегда был такой. Он же образованный.
   Она все-таки получила деньги по чеку и дала мне мою долю, но переезжать
из подвала не захотела.
   - Не собираюсь я жить за его счет и тянуть из него все соки, -  сказала
она как-то. - Сохраню, сколько смогу, пока он не позвонит в дверь.
   Насколько я знаю, она так и не получила нового адреса до востребования,
чтобы ответить ему, и, когда прошел еще год, начала говорить о Капитане  в
прошедшем времени, как говорят о мертвеце.
   - Даже если б он сидел в тюрьме, - сказала она мне, - все равно  он  бы
сумел мне написать.
   Я забрал письма вместе с моей  незаконченной,  нацарапанной  авторучкой
рукописью в  двухкомнатную  квартирку,  на  которую  сменил  однокомнатное
жилище в Сохо, когда получил свою долю чека, и  в  последующие  недели  по
многу раз перечитывал письма Капитана.  У  меня  было  такое  впечатление,
будто я гляжу чужими глазами на умирающую женщину, которая была мне вместо
матери, и, всматриваясь в нее сквозь строки писем, все меньше понимаю: что
связывало этих двух людей и в  то  же  время  так  странно  удерживало  на
расстоянии? С тех пор как я ушел  из  "дома",  я  дважды,  можно  сказать,
влюблялся, и всякий раз роман оканчивался (для  меня,  во  всяком  случае)
вполне счастливо, так что я с возрастающей уверенностью смотрел в будущее,
ожидая встречи с какой-то третьей девушкой. С  теми  обеими  девушками  во
время моих кратких отсутствий я обменивался письмами, которые, я  полагаю,
можно  было  бы  назвать  "любовными".  (Я  сохранил  письма  девушек  как
доказательство моих успехов, и, думаю,  девушки  с  не  меньшей  гордостью
сохранили, по всей вероятности, мои послания к ним.) Уж в этих-то  письмах
не было недостатка в слове "любовь"  и  содержалась  куча  намеков  на  те
радости, которые мы вместе делили, а вот читая письма Капитана, я  как  бы
вступал в неведомую страну, где  говорили  на  совершенно  незнакомом  мне
языке, и, если даже попадалось какое-то  слово,  схожее  со  словом  моего
языка, оно, казалось, имело совсем иной смысл.

   "Прошлой ночью я видел странный сон про тебя, Лайза. Ты  разбогатела  и
купила себе  машину,  но  самое  скверное  -  ты  оказалась  очень  плохим
водителем, так что я был уверен: с тобой случится  несчастье  и  ты  снова
попадешь в больницу, а я не буду знать, где ты. Я  проснулся  с  чувством,
что слишком ты от меня далеко, и решил написать тебе это письмо -  никаких
новостей, плохих или хороших, у меня нет, только  этот  эквилибристический
сон, но, пожалуйста, не теряй надежды".

   Это письмо было написано до того, которое пришло с испанской маркой.  Я
снова   вынужден   был   полезть   в   словарь    -    посмотреть    слово
"эквилибристический".   Капитан   наверняка   спутал   его    со    словом
"эротический", так как "эквилибрист", то  есть  канатоходец,  от  которого
произведено это прилагательное, никак сюда не подходит. Не  такой  уж  он,
видно, был образованный, как считала Лайза.
   Другое письмо начиналось так:

   "Пожалуйста, пожалуйста, не  волнуйся,  а  тебя  наверняка  взволновала
сумма, на которую выписан чек.  Когда-нибудь  я  наживу  состояние,  и  ты
разделишь его со мной. Только,  может,  для  тебя  будет  спокойнее,  если
впредь я буду выписывать  чеки  на  предъявителя:  я  не  хочу,  чтобы  ты
волновалась, так как к тебе ведь снова могут пристать  с  расспросами.  На
твоем месте я бы не стал открывать счет - всегда лучше иметь живые деньги,
а твой жалкий подвал никто не станет грабить. Чеки теперь будут  подписаны
именем Карвер.  Фамилия  Кардиган  никогда  мне  не  нравилась  -  слишком
почтенная, - а называться Виктором мне надоело. Даже Джиму не нравится это
имя, и он прав. Но оснований для волнения никаких нет, все  у  меня  здесь
идет чин чином, вот только скучаю без тебя. Письмо  получилось  деловое  и
скучное, но ты прекрасно знаешь обо всем остальном, о чем я не хочу писать
сегодня. Ты - моя жизнь, Лайза, запомни это. Человеку  необходима  цель  в
жизни, и ты - моя цель.
   Твой Капитан.
   P.S. Все-таки я бы хотел, чтоб ты уехала из этого подвала и  не  давала
Сатане своего адреса - оставь его только на почте,  чтоб  тебе  пересылали
корреспонденцию. Не отвечай на это письмо, пока я  не  сообщу  тебе,  куда
писать Карверу до востребования, так как я, наверно, снова  буду  какое-то
время на ходу".

   По-видимому это было последнее письмо, которое получила Лайза до  того,
как попасть в больницу;  штемпель  на  нем  был  неразборчив,  а  марка  -
колумбийская.
   Я взял наугад еще одно письмо. Я внушил  себе,  что  стремлюсь  познать
истину, представляющую ценность почему-то только для меня одного;  к  тому
же я вспомнил, что говорил отец  о  том,  как  умеет  врать  Капитан.  Но,
спрашивал я себя, какой смысл Капитану,  находящемуся  так  далеко,  врать
Лайзе? Когда я жил вместе с  одной  девушкой,  мне  часто  приходилось  ей
врать, чтобы подольше сохранить наши Отношения, но когда  людей  разделяют
две тысячи миль, разве могут отношения оставаться прежними?  Зачем  играть
такую комедию? Или, быть может, Капитан играл эту комедию для себя,  чтобы
избежать одиночества?  Пожалуй,  следующее  письмо,  написанное  несколько
раньше, могло в известной мере что-то прояснить.

   "Ты - единственная, кроме меня самого, кому я, пожалуй,  сумел  немного
помочь. А очень многим я причинял, похоже, одно только зло. Мне становится
страшно при мысли, что когда-нибудь я  могу  и  тебе  причинить  зло,  как
причинял его другим. Да лучше мне сейчас  умереть,  чем  допустить,  чтобы
такое случилось; вот только моя смерть может причинить  тебе  еще  большее
зло, чем я сам при жизни. Милая Лайза, мне легче  изъясняться  на  бумаге,
чем с помощью языка. Может,  мне  следовало  жить  в  соседней  комнате  и
переписываться с тобой?"

   Почему, недоумевал я,  Капитан  все  время  испытывал  эту  потребность
находиться вдали от женщины,  которую  так  любил?  Неужели  действительно
боялся причинить ей зло?

   "А когда тебе захочется поговорить со мной,  повернешь  ручку  двери  и
войдешь - хотя бы для того, чтобы подать мне чаю. Как я следил бы за  этой
ручкой в надежде, что она повернется, несмотря на то что чай  -  не  самое
мое любимое питье. Я теперь пью только виски. Так  лучше  для  желудка,  а
чай, напоминающий о тебе, представляется мне чем-то эквилибристическим".

   Опять это слово.
   В конце, как всегда, стояло  P.S.,  словно  Капитан  медлил,  оттягивая
минуту, когда надо сложить исписанный лист и сунуть в конверт.

   "Не бойся, Лайза. Я только шучу. Всего-навсего выпиваю  в  шесть  часов
порцию. Я не превращаюсь в пьяницу. Не могу себе это позволить.  Для  того
дела, которым я  занимаюсь,  мне  надо  иметь  ясную  голову  и  быть  как
стеклышко".

   Какое же это дело? - недоумевал я. Слово  "недоумевал"  что-то  слишком
часто приходит мне на ум.


   Мне эти письма представлялись весьма  странными  любовными  посланиями,
если считать их любовными посланиями, а не просто изъявлениями глубокой  и
сентиментальной привязанности. Они возбудили мое любопытство. Читая их,  я
познакомился с половиной жизни  этих  двух  людей  и  хотел  знать  другую
половину. Какого рода ответы получал Капитан на том конце света? Возможно,
давнее стремление стать "настоящим писателем", все еще теплившееся во мне,
и любопытство писаки побудили меня обратиться к нашему  семейному  Сатане,
моему отцу, чтобы потолковать с ним. Мне хочется продолжить этот рассказ и
закончить его не словами "я всегда недоумевал", а чем-то получше.
   У меня был вполне благовидный предлог для встречи с  Сатаной:  в  конце
концов,  его  все-таки  следовало  поставить  в  известность,  что   Лайза
находится в тяжелом состоянии. Но даже если б она умерла, я  бы  не  видел
необходимости предпринимать  что-то  большее,  чем  сообщить  отцу  об  ее
похоронах, если можно назвать похоронами те полчаса, которые мне  пришлось
бы провести в крематории, по  всей  вероятности,  с  двумя  лавочниками  и
кем-то из жильцов, кто время от времени нанимал Лайзу для уборки.
   И вот я написал отцу, но ни словом не обмолвился о состоянии Лайзы, так
как это могло лишить меня  единственного  повода  для  встречи.  Я  просто
предложил повидаться, когда Сатана в следующий раз приедет в Лондон.  Была
у меня для этого, конечно, и другая причина.  Деньги  подходили  к  концу.
Если Лайза умрет, я ведь не смогу претендовать на ее "имущество" (сказал я
себе с иронией) - на этот неизвестный мне счет, куда она,  вопреки  совету
Капитана, наверно, положила содержимое  не  одного  чека,  выписанного  на
предъявителя. Ведь если  бы  она  послушалась  Капитана,  в  ящичке  в  ее
спальне, безусловно, лежали бы не те несколько фунтов, что я нашел. Однако
никакой чековой книжки - если, конечно, она не прихватила  ее  с  собой  в
больницу - нигде не было.
   До того как пришел ответ от отца, я еще раз ходил в подвал и  обнаружил
там письмо с панамской маркой, сунутое под дверь. Капитан писал:

   "Прилагаю еще один чек от Карвера на предъявителя.  На  сей  раз  -  на
полторы тысячи фунтов. Я собирался послать больше, но  не  вышло,  а  этой
суммы как раз хватит на билет в Панама-Сити, так что упакуй свои вещички и
прилетай. Самолеты из Лондона летают сюда  два  раза  в  неделю,  но  надо
пересаживаться в Нью-Йорке, а мысль, что тебе придется быть  в  Нью-Йорке,
тем более одной, - не очень мне нравится. Есть достаточно оснований  этого
не делать. Так что лети лучше в Амстердам и  оттуда  прямиком  сюда.  Путь
будет  долгий,  так  что,  пожалуйста,  лети  первым   классом   и   выпей
бокал-другой шампанского, чтобы заснуть.  Сообщи  Карверу  телеграммой  на
апартамент 361, Панама-Сити, день  и  время  прилета,  и  старик  будет  с
нетерпением ждать, когда приземлится твой самолет. Не волнуйся  за  Джима.
Ему не плохо какое-то время побыть одному, а  скоро  и  он  сможет  к  нам
присоединиться. Мы уж оба об этом позаботимся.  Думается,  недельки  через
две-три я сумею добыть ему  здесь  работу.  Скажи  ему,  что  мулы  тяжело
нагружены и находятся совсем близко, но я не могу до тех пор ждать  -  так
мне хочется поскорее увидеть тебя. Я скоро буду богатым, Лайза, клянусь, и
все, что я имею, будет принадлежать тебе и ему.  Я  так  взволнован  твоим
приездом  -  даже  спать  не  могу.  Приезжай  скорее,  будь  для  Карвера
насладительной".

   Я решил, что он опять перепутал слова, но, проверив по словарю,  понял,
что не так уж он и ошибся.
   Отправляясь на встречу с Сатаной,  которую  он  назначил  мне  в  клубе
"Реформ", я прихватил письмо и чек. Я заметил, что отец сильно постарел за
годы, прошедшие с той поры, когда он явился к нам  троим  в  сопровождении
моей невыносимой тетки.
   Он поджидал меня в баре и первым делом с укоризной спросил:
   - Почему ты не сообщил мне, что Лайза в больнице?
   Я ответил не менее резко:
   - А я не думал, что тебя это может интересовать. Как ты узнал?
   - Да от этой твоей тетки - она всегда все знает.  Возможно,  кто-то  из
жильцов рассказал  ей.  А  ты,  видно,  считаешь,  что  у  Сатаны  никаких
человеческих чувств уже не может быть.
   - Я должен считать иначе?
   - Ладно, не будем. Давай выпьем. Я полагаю, ты пьешь.  Ты  же  все-таки
мой сын.
   Я привык пить только пиво, так как ничего  другого  позволить  себе  не
мог, но внезапно мне вспомнился Капитан в первый день нашего знакомства, и
я сказал:
   - Джин с тоником.
   - А мне большую порцию водки, - сказал  отец  бармену  и  бросил  через
плечо: - Доживешь до моих лет,  поймешь,  что  доброе  спиртное  не  стоит
разбавлять шипучкой.
   - Я пришел не для того, чтобы учиться пить.
   - А для чего же ты пришел? За деньгами?
   - Нет, тут я держусь на плаву. Еле-еле, но держусь.
   - А наш друг - ты знаешь, о ком я, - как его  теперь  зовут?  Он  очень
расстроен по поводу Лайзы?
   - В данный момент его зовут Карвер, и он еще ничего не знает про Лайзу.
Он сейчас где-то в Панаме.
   - В Панаме? Значит, на этот раз он действительно залез в  такое  место,
где его не достанешь. Что же он натворил, чтоб забираться в такую даль?
   - Дела у него, по-моему, идут преотлично. У меня  тут  письмо  от  него
вместе с чеком - оно пришло после того, как Лайзу увезли  в  больницу.  Он
хочет, чтоб она приехала к нему... а потом и я тоже.
   Я протянул Сатане конверт.
   - В этих маленьких странах, - заметил отец,  -  всегда  такие  красивые
марки. Но, правда, им больше и торговать-то нечем. - И  добавил:  -  Здесь
нет штемпеля. Это письмо кто-то привез.
   Он подвел меня к дивану, сел сам и принялся читать письмо.
   - Ты послал телеграмму Карверу  в  этот  апартамент  триста  шестьдесят
один? - спросил он.
   - Нет еще. Я не знаю, как быть с чеком, если Лайза умрет. Порвать,  что
ли?
   - Да разве можно рвать деньги! - сказал мой  отец.  -  Деньги  -  штука
хорошая. Они не знают, что такое мораль. Лучше не сообщай ему про Лайзу. А
то он еще приостановит выплату денег по чеку. - Этот чек,  который  Сатана
долго и внимательно рассматривал, явно интересовал его  больше  письма.  -
Значит, выдан на предъявителя? - продолжал он, размышляя вслух. - Такое  в
наши дни не часто увидишь. Почему он не проставил  ее  фамилии?  Наверное,
решил, что ребята из Налогового управления станут донимать  ее.  А  может,
просто  для  конспирации.  Он  ведь  обожал  конспирацию.  -  Такое   было
впечатление, что отцу доставляло удовольствие просто держать в руках  чек.
- Лондонский и Монреальский Банк. Адрес отделения в Панаме. Очень надеюсь,
что Лондонский филиал примет у тебя этот чек.
   - Капитан ведь прислал его Лайзе, а не мне.
   - Кстати, он мне должен пятьдесят фунтов. Если ты  получишь  деньги  по
чеку, то сможешь вернуть мне долг.  Всего  пятьдесят  фунтов  из  полутора
тысяч. - Эта идея явно пришлась ему по душе.
   - Но это же будет жульничеством по отношению к нему, не так ли?
   - А как, ты думаешь, _он_ заполучил эти денежки? Что он их - заработал?
Сомневаюсь, чтобы Капитан (вы ведь оба все время так его называете?),  так
вот, я сомневаюсь, чтобы Капитан хоть раз в жизни что-то честно заработал.
Пошли пообедаем и заодно тщательно обсудим этот любопытный, с точки зрения
морали, вопрос.
   Второй раз в жизни я начинал  трапезу  с  копченой  лососины.  Вкус  ее
побудил меня с симпатией вспомнить  о  Капитане.  Отец  молчал  (возможно,
размышляя над тем, что морально, а что - нет), и для поддержания беседы  я
осведомился о здоровье тетки.
   - Хуже некуда, - сказал отец.
   Я решил, что  в  почтенной  атмосфере  клуба  "Реформ"  хорошие  манеры
требуют, чтобы я покривил душой.
   - Весьма сочувствую, - сказал я.
   - Собственно, - облегченно вздохнув, продолжал отец,  -  она  позавчера
умерла. Сразу после того,  как  позвонила  мне  и  сказала,  что  Лайза  в
больнице. Всю жизнь была стервой - до последней своей минуты. Ни тебе,  ни
мне ничего не оставила. Все пошло приюту для бездомных собак.
   - А я ничего от нее и не ждал. В конце-то концов...
   - Она была много хуже своей сестрички - я хочу сказать, твоей матери, -
а это кое о чем говорит. Благодари меня, что тогда, много лет  назад,  она
не наслала на тебя полицию, а только наняла частного сыщика. Я ей  сказал,
что, обратись она в суд, я выступлю  против  нее.  По  закону  опекуном-то
твоим ведь был я. Так  что  она  с  помощью  своего  сыщика  могла  только
пытаться найти доказательства, что Лайза не способна тебя  воспитывать.  К
счастью для тебя, у нее из этой затеи ничего не вышло.
   - А ты проиграл меня в шахматы или в трик-трак? Нечего  сказать,  хорош
отец!
   - Я же знал, что тебе плохо у тетки.  А  деньги  для  меня  были  тогда
проблемой. Твоя школа немало мне стоила, да были и другие траты. А Лайза -
она женщина хорошая, и к тому же ей так хотелось иметь ребенка. Мне - нет.
Для меня одного наследника было вполне достаточно. Я выложил доктору  кучу
денег, а он плохо сделал свое дело. Ну а Капитан - он по-своему  не  такой
уж и плохой малый. Немного, конечно, враль и немного  мошенник.  Там,  где
дело касается денег, верить  ему  нельзя,  но  кому,  черт  подери,  можно
верить, когда дело касается денег? Так что я  сделал  как  лучше  для  вас
обоих, когда оставил тебя у Лайзы, и жаловаться тебе не на что -  особенно
если у тебя примут к оплате этот чек. А не будешь раскрывать карты - и еще
от него получишь, причем куда больше, чем получил бы от меня.
   - Он что же, все время нам врал?
   - Я не знаю, какие сказки он вам рассказывал. У  него  всегда  было  их
полно - выбирай любую.
   - Как он бежал от немцев...
   - Ну, я думаю, он наверняка от них бежал, если только действительно был
в плену, а похоже, что был.
   - Он такие странные употребляет слова.