иборы; вторая повозка предназначена для больных.
  Нетрудно предвидеть катастрофу, если такое ужасное положение не изменится.
  Наступает ночь. Тревога усиливается, в ушах гудит, никто не в состоянии
сделать и шага, хотя жалоб ни от кого не слышно. Смертельное оцепенение
охватывает больных. Все ли они увидят наступление дня?
  Мои бедные собаки на последнем издыхании, а те, которые, быть может,
близки к бешенству, заунывно воют. Четыре из них уже погибли от истощения.
  Мне кажется, что слышу легкие шаги. Приоткрываю покрасневшие веки. Ночь
темна. Я ничего не вижу.
  - Том, это ты?
  Никакого ответа. Может быть, мне почудились шаги? Но нет, мой ослабленный
слух улавливает нечто похожее на топот лошадиных копыт, приглушенный
песком.
  Проходят долгие часы, и тот же шорох снова выводит меня из оцепенения.
Кто-то ездил на поиски. Вероятно, Том. И я не ошибаюсь; старый абориген
обращается ко мне шепотом на своем жаргоне:
  - Держи, друг, это для твои глаза.
  Его холодная рука кладет мне на веки легкий пластырь, довольно приятно
пахнущий. Вначале я ощущаю болезненное покалывание от прикосновения
вяжущего вещества к набухшей слизистой оболочке глаз.
  - Том, - шепчу я, - мне ужасно больно.
  - Ты спокойся. Лечишься быстро. Это дерево от лихорадки.
  - Как-дерево от лихорадки?.. Эвкалипт!.. Ты нашел свежие листья?..
  - Да, там, много,
  - Значит, пустыня кончилась? Там-лес, и мы спасены!..
  - Да.
  Мое восклицание разбудило часть спящих. На меня сыплются вопросы,
произносимые взволнованными, прерывающимися голосами. После того как Том
положил мне на глаза пластырь, боли утихли как по волшебству. Мне кажется,
что я заново родился.
  - Джентльмены! - вскричал я, - Том снова спас нас. Он обнаружил лес и
принес лекарство, которое нас вылечит. Джентльмены, еще несколько минут
терпения!
  В ответ раздается взрыв радостных возгласов. Улетучившаяся было надежда
вновь оживает.
  Старый абориген не бездействует. Я слышу его быстрые шаги то в одной
стороне, то в другой: он ищет во тьме бедных спутников, растянувшихся на
песке, дает каждому горсть драгоценных листьев, рекомендует разжевать их и
приложить кашицу к глазам. Предписание тут же выполняется, и быстрый
результат приносит страдальцам такое же облегчение, какое испытываю я.
  Известие о том, что рядом находятся лес и ручей, придает силу даже самым
слабым. Все стремятся к лесу. Темнокожий доктор не возражает, но
рекомендует не снимать с глаз пластырь, а заменить его свежим, когда мы
войдем в лес. Он становится во главе путников и идет на север, а мы
следуем за ним гуськом.
  Майор, сэр Рид, Эдвард, Ричард и Фрэнсис, не столь ослабленные болезнью,
как прочие, направляют повозки, в которых спят те, кто не может идти.
Девушки, решившие пройти необходимое расстояние пешком, подбодряют своим
присутствием и ласковыми словами тех, кого покидают последние силы.
  В этот момент я чувствую прикосновение чего-то холодного к моей руке. Это
лижет ее Мирадор, у которого бока ходят ходуном от долгого бега. Он
последовал за Томом и после освежающего купания примчался поприветствовать
меня. Мой четвероногий друг выражает свою привязанность. Его влажный нос
убеждает меня в том, что он ожил.
  Лошади, безошибочно почувствовавшие близость воды, напрягают свои
последние силы.
  - Вперед! Мы уже у цели! - раздается нежный голосок мисс Мэри. - А! Вот и
солнце! Я вижу деревья, совсем близко!
  Никогда еще появление дневного светила не вызывало такого восторга.
Англичане, обычно холодные и невозмутимые, жаждут увидеть эту обетованную
землю, на которую уже не смели рассчитывать, и лично убедиться, что это не
мираж. Несмотря на просьбы Тома, они срывают повязки и, преодолевая боль,
смутно видят густую полосу зелени, пронизанную багряными лучами. Какое для
них имеет значение, что вспышки света отзываются в мозгу прикосновением
раскаленного железа? Какое значение имеет кровавая завеса, как будто
возникающая перед ними и закрывающая горизонт? Они все же узрели, что в
нескольких шагах впереди кончается проклятый песок.
  Крики радости и боли вырываются у измученных путников и, сделав последнее
невероятное усилие, обезумевшие поселенцы, только что с трудом
сдвинувшиеся с места, бросаются как одержимые в ручей.
  Такое погружение в воду крайне неблагоразумно, но никто не в состоянии
перебороть в себе муки жажды, и никакая человеческая сила не могла бы
помешать страждущим осуществить свое страстное желание. Их усталые и
ноющие члены приобретают былую гибкость, воспаление глаз и опухоль век
излечиваются свежей водой, лучшим противовоспалительным средством;
организм вновь получил необходимое количество жидкости, при отсутствии
которой прекращается циркуляция крови.
  Это не купание, а оргия в воде. Она продолжается более часа, после чего
пожар, сжигающий все тело, окончательно потух. Больные растягиваются на
нежном густом травянистом ковре, и освежающий сон вскоре смыкает им глаза,
на которые предварительно были наложены новые компрессы из растертых
листьев эвкалипта. Вечером общее состояние путешественников заметно
улучшилось, и когда яркий дневной свет потускнел с приближением ночи, мы
были уже в состоянии различать предметы, не слишком удаленные от нас.
  Какое поразительное все же это дерево эвкалипт! Душистый сок его листьев
не только вернул зрение нашим потухшим глазам. Он обладает к тому же
свойством, аналогичным хинину, излечившему нас от лихорадки.
  Теперь страна нга-ко-тко уже близка. Поскольку мы уверены в хорошем
приеме, единодушное мнение - завтра же двинуться в путь. В лесу мы нашли
тень, некоторую свежесть и листья, чтобы завершить лечение.
  Благословенный ручей, протекающий на границе между лесом и песчаной
равниной, не превышает десяти метров в ширину и полутора метров в глубину.
Множество рыб снует в его спокойных водах, не стиснутых отчетливыми
берегами. Вероятно, в период дождей ручей превращается в широкую реку, так
как по обе его стороны местность представляет собой углубленную размытую
долину шириной более 500 метров, которую, несомненно, часто и внезапно
затопляют потоки воды.
  Наш лагерь разбит в этой низине, где и трава имеется в изобилии, и тень
более густая.
  - Если ручей выйдет из берегов от проливного дождя, нас здесь непременно
зальет, - сказал сэр Рид, обращаясь к майору.
  - Вы шутите! Да в этот сезон, когда вся земля растрескалась от засухи, она
впитает сколько угодно воды, даже если разверзнутся хляби небесные.
  - Как сказать! Вы еще не знаете наших ураганных ливней.
  - Ну, что вы! Я прекрасно помню ливень в каменистой пустыне...
  - ...Который длился всего лишь минуту. Кроме того, мы находились на
возвышенности, а здесь - самая низина, являющаяся, по-видимому,
естественным водосливом для потока, что устремляется из леса.
  - Но ведь завтра мы продолжим поход.
  - Только это меня и утешает. Иначе мы передвинули бы лагерь в самую глубь
леса.
  - Вы правы. Но пусть наши больные спокойно отдохнут до завтрашнего вечера.
  - Мой дорогой Харви, - продолжал скваттер, пожимая руку друга, - вы,
наверное, знаете, что наша цель уже близка?
  - Осталось пройти самое большее двадцать пять лье.
  - Возможно, этот ручей представляет собой южную границу территории,
принадлежащей нашим чернокожим друзьям. Не считаете ли вы, что уже пора
подавать знаки о нашем присутствии?
  - Вы правы. С сегодняшнего дня надо начать вырезать на коре деревьев
коббонг, о котором говорилось в письме... вашего...
  - В письме того, кого я жажду застать в живых, Бедный брат! Я надеюсь, что
скоро он сможет обнять своих детей!
  - Уверен, что так и будет, дружище, Надеюсь, что время испытаний прошло.
Дня через три самое позднее ваша миссия будет окончена.
  - Пойдемте разведаем местность. Возьмем с собой Фрэнсиса, Ричарда и
Шэффера. Определим свое местонахождение и вырежем на коре как можно больше
эмблем нга-ко-тко.
  - На лошадей и в путь!
  - А я, сэр Рид? - спросил я у скваттера. - Вы оставляете меня в "полевом
госпитале"?
  - Вы еще слишком слабы. Длительная поездка вас утомит.
  - Уверяю вас, что никогда еще я не был так бодр. Бездействие, поверьте,
утомляет больше, чем движение. Возьмите меня с собой, прогулка завершит
мое исцеление. - Потом я добавил, обращаясь к Харви: - Майор, поддержите
меня. МакКроули мечтает поесть маленького кенгуру, поджаренного на
вертеле. И я обещал ему подстрелить дичь. Вы же знаете, что наш друг - раб
своего желудка. Если я обману его надежды, он просто заболеет от огорчения.
  - Пусть будет по-вашему, - улыбнулся старый офицер. - Вы всегда потакаете
нашим фантазиям.
  Ноги у меня были еще немного одеревенелые, но как только я сел в седло, то
почувствовал себя молодцом. Мы медленно поднялись на небольшой пригорок,
отделявший лагерь от леса, и очутились под высокими деревьями. Мирадор
бежал перед нами, радостно ныряя в кусты.
  Может быть, я ошибаюсь или мои больные глаза все еще плохо различают
контуры, но мне кажется, что трава, которая совсем рядом была густой и
зеленой, здесь бледнее и приобрела желтоватый оттенок. Да и деревья как
будто порыжели, их листья свернулись и слегка сморщились, мелкие ветки
высохли и повисли.
  Я приближаюсь к сэру Риду, молчаливому и нахмуренному. Он погружен в свои
мысли и не видит меня.
  - Послушайте, Фрэнсис, - говорю я канадцу, - вы знаете эту страну, скажите
мне, что это значит: у этих деревьев такой вид, будто их побило морозом.
  - Ах, мсье, - ответил он тихо, - я боюсь большого несчастья.
  - О боже! Что еще может с нами приключиться?
  - Надеюсь, что ничего особенного. Но если и дальше лес имеет такой вид,
наше положение станет очень серьезным.
  Я не стал уточнять. Но если такой закаленный человек, как мой собеседник,
настолько обеспокоен, значит, действительно происходит что-то ненормальное.
  Далее лес становится все более унылым. Трава жесткая и сухая. Листья,
которые еще остались на ветках, приобрели такой же рыжеватый цвет, что и
наши леса после первых заморозков. Большая часть листьев опала и образует
на земле сплошную подстилку, которую с шуршанием разбрасывают копыта наших
лошадей. Почки на деревьях черные и затвердевшие. Макушки деревьев лишены
листьев и напоминают гигантские щетки. Всюду, насколько видит глаз, царит
такая же картина запустения. Нет ни шепота свежей листвы, ни
многокрасочных цветов, ни веселого щебетанья птиц. Только зеленые ящерицы
карабкаются по стволам деревьев, да, шурша, среди травы ползают
отвратительные змеи.
  Я начинаю понимать. Лес, как выразился Фрэнсис, получил "солнечный удар".
Дождей, несомненно, не было, и все деревья, лишенные возможности черпать в
земле живительную влагу, зачахли под лучами тропического солнца.
  Только растительность по берегам ручья избежала этого бедствия. К
сожалению, есть основание полагать, что опустошению подверглось огромное
пространство.
  - Все против нас, - тихо бормочет сэр Рид. - Вернемся обратно, нечего и
думать о путешествии по этим унылым местам. Там, в долине, и решим, что
делать. Но рекомендую вам, господа, сохранять крайнюю сдержанность. Нет
смысла увеличивать страдания наших спутников, сообщая им об этом новом
несчастье.
  Молчаливые жесты согласия были нашим единственным ответом, и мы вернулись
к месту, где стартовали.
  - Где мой кенгуру? -спросил МакКроули, как только увидел меня.
  - Нет кенгуру.
  - Так я и думал. Ваше зрение не восстановилось полностью. К счастью, Том
раздобыл прекрасное жаркое. Майор, у вас бесценный слуга.


                                  Глава XI


  Позади нас песчаная пустыня, впереди - мертвый лес; невозможно ни
продвигаться вперед, ни отступать назад. Положение удручающее, ибо запасы
продовольствия почти исчерпаны, и нет никаких возможностей их пополнить.
Единственный выход состоит в том, чтобы, как только больные окончательно
поправятся, следовать по течению ручья, ведущего, к сожалению, на запад и,
следовательно, уводящего нас от нужного направления. Необходимо быстро
принять решение, ибо нельзя терять драгоценные минуты.
  За ночью следует жаркий гнетущий день. Большие черные тучи, между которыми
виднеются бледные просветы, быстро бегут с запада на восток, гонимые
знойным ветром, несущим облака пыли, - нечто вроде австралийского самума.
Спящие мечутся в лихорадочном сне, я же не могу сомкнуть глаз. Я
испытываю, как говорят в просторечье, ломоту в ногах; надо пройтись,
размяться, и за неимением лучшего я брожу по берегу ручья, в котором
отражаются мерцающие звезды. Но вскоре почти все они скрываются за тучами.
  Мой тонкий слух, различающий малейший шум. улавливает слабый рокот.
который то усиливается, то затихает в зависимости от силы ветра. Я с
тревогой прислушиваюсь. Шум усиливается. Он чем-то напоминает шум града,
барабанящего по листве. Я прикладываю ухо к земле и слышу непрерывный гул,
похожий на шум идущего поезда. Взволнованный, я встаю и иду будить Тома,
чей безошибочный инстинкт поможет разобраться в характере этого явления.
Мне кажется, что воды ручья, которые я с трудом различаю при слабом свете
звезд, бурлят и текут сильнее.
  Услышав мой окрик, Том вскакивает. Он таращит глаза, прислушивается и,
насколько это возможно, раздувает ноздри своего приплюснутого носа. В
течение нескольких минут он неподвижен. Вдруг на его черном лице
появляется выражение неописуемого ужаса. Он поднимает свои длинные, худые
руки в жесте отчаяния и издает гортанный возглас, который заставляет
вздрогнуть и вскочить больных.
  - Ооак!..
  - Что случилось? - спрашивает майор кратко, без видимых эмоций.
  - Вода!..
  - Что ты этим хочешь сказать?
  Абориген с растерянным видом невнятно произносит длинную фразу, которую я
не понимаю, но смысл которой тотчас уловил его хозяин, привыкший к
грамматике Тома.
  - Ладно.
  Несколько больших шагов, и майор уже возле сэра Рида, устремившегося ему
навстречу,
  - Что такое, Харви? - спрашивает сэр Рид.
  - Наводнение. Вода движется на нас со скоростью кавалерийского эскадрона.
  - Что теперь делать?
  - Выбираться как можно скорее из низины.
  - У нас есть время?
  - Нам много надо успеть сделать.
  - Харви, возьмите на себя командование. Я займусь детьми.
  И, обретя вновь юношескую энергию, скваттер спешит к девушкам.
  - Все ко мне! - кричит старый офицер голосом, привыкшим командовать во
время грохота битвы, и этот голос проникает в сердце каждого.
  Все на ногах и слушают приказы. Ветер усиливается. Ослепительные молнии
пронзают сплошные тучи. Лишь немного отдохнув от усталости, с опухшими,
воспаленными глазами поселенцы вновь готовы к бою, хотя и не знают, какая
опасность им угрожает.
  - Запрягайте лошадей!
  Двенадцать человек без сутолоки и паники впрягают лошадей в две повозки.
  Справа от повозок два фонаря освещают сцену поспешных сборов, хотя для
этого было достаточно и вспышек молний.
  - Каждому взять запас еды на два дня и по пять пачек патронов.
  Крышка большого ящика отлетает, поддетая топором, и все разбирают
консервы. Запасаются также и боеприпасами.
  Если людям удается сохранять спокойствие, то стихия, напротив, неистово
разбушевалась. Гремит гром, сверкают молнии, гул водного потока, который
катит свои бурные воды в узкой лощине, сливается с раскатами грома.
  Голос командира подобен звуку горна:
  - Все готово?
  - Да, - отвечает МакКроули, на которого возложены обязанности помощника
командира и который спокоен, как на параде.
  - Отлично! Эдвард, возьмите большую карту, поручаю ее вам.
  - Есть, командир!
  - Фрэнсис, вам даю компас и секстант. Помните, они для нас важнее
продуктов.
  - Я их буду беречь, сэр, - невозмутимо отвечает гигант.
  Эта краткая фраза говорит о том, что он скорее умрет, чем выпустит их из
рук.
  В момент, когда караван трогается, перед нами вспыхивает громадный язык
пламени. Высохшие деревья загораются, как спички. Возникшие от молний
пожары возникают в десятках мест и тут же охватывают площадь в квадратное
лье. Ветер с безумной яростью раздувает огонь, распространяющийся с
невероятной быстротой.
  Лошади отпрянули от этой огненной стихии.
  Менее чем в пятистах метрах справа от нас при свете пожара мы видим
затопленную долину, исчезнувшую под водой, которая наступает беспощадной,
грозной стеной высотой в два метра, увенчанной шапкой белой пены. Куда
бежать? Что нас ожидает? Не будем ли мы поглощены этим водным потоком?
  Нам угрожает смерть от двух грозных стихий, объединившихся против нас.
Даже у самых хладнокровных на лбу выступает пот.
  Однако, перекрывая треск горящих деревьев, шум катящихся волн и раскаты
грома, звучит человеческий голос, отдающий команду сухо и резко:
  - Спустить на воду повозку, обитую железом!
  Один из путников бросается к головной лошади, хватает ее под уздцы и
поворачивает всю упряжку к ручью. Испуганные лошади фыркают и отказываются
идти. Приходится подталкивать их острием ножа.
  - Режьте постромки лошадей второй повозки. Пять добровольцев - верхом на
этих лошадях. Поднимитесь на косогор. Следуйте по течению. В галоп!
Остальные - в лодку!

  Вскоре они исчезают, скача бешеным галопом...
  Команды тотчас выполняются. Пять поселенцев вскакивают на перепуганных
чистокровок и устремляются из тьмы в зону, освещенную пожаром. Вскоре они
исчезают, скача бешеным галопом и издавая победные клики.
  В повозке, обитой листовым железом, нас пятнадцать человек. С
колоссальными усилиями мы вводим повозку в маленький залив, где она стоит
неподвижно, повернутая носом к надвигающейся волне, что пенится от нас
метрах в тридцати.
  Раздаются крики отчаяния. И тогда один из поселенцев, стоящий на дышле,
одной рукой цепляется за обшивку борта, а другой пытается вытащить чеку,
которой прикреплена упряжь. Нос лодки поднимается, корма опускается...
Лодка опасно раскачивается, готовая вот-вот зачерпнуть воду. Шесть
лошадей, скованные сбруей, унесены водой. Они пытаются добраться до
берега, но - тщетно! Вся долина покрыта желтоватой бурлящей водой. Ручей
разбух и превратился в неукротимый поток шириной более полукилометра.
Агония бедных животных длится недолго.
  Килевая качка прекращается, однако две оси с колесами утяжеляют лодку,
которая становится игрушкой бурного потока. Она неуправляема, кружится в
водоворотах и вот-вот перевернется. У нас не было времени установить руль,
но, к счастью, имеются все снасти благодаря предусмотрительности и опыту
сэра Рида, снабдившего лодку всем необходимым. Четыре весла опускаются на
воду, и поселенцы, теперь матросы, гребут на редкость слаженно. Когда
удается установить руль, управление лодкой поручается Эдварду, который
вновь становится нашим командиром.

  Он снова погружается в воду и находится там так долго, что мы боимся
худшего.
  Остается выполнить последнее - вытащить чеки, которыми прикреплены оси.
Теперь, когда повозка так чудесно превратилась в лодку, оси с колесами не
только не нужны, но просто опасны. Они, как я уже упоминал, утяжеляют
лодку и препятствуют ее управлению. Потому двое решают рискнуть. Им
пропускают под мышками цепь, закрепляют ее, и они храбро ныряют в поток, в
котором отражаются блики пожара.
  Наглотавшись воды, задыхаясь, они всплывают, так и не сумев вытащить чеки,
  - Поднимайтесь на борт, поднимайтесь!
  - На этот раз, хозяин, - говорит один из них, - я вас ослушаюсь. Я знаю,
где чеки, и теперь все будет в порядке.
  Он снова погружается в воду и находится там так долго, что мы боимся
худшего.
  Лодка несколько раз сотрясается и неожиданно поднимается на десять
сантиметров, а оси с колесами уходят на дно. Мужественных ныряльщиков
осторожно вытягивают на борт. Они почти без сознания. Облегченная лодка
теперь подчиняется рулю, и несколько умелых взмахов весел заставляют ее
принять почти идеальное положение. Поборов разбушевавшуюся стихию, она
величественно плывет по волнам, легко одолевая водовороты.
  Теперь главное - использовать течение, чтобы найти плодородный участок
местности, где мы могли бы высадиться и продолжить путь пешком в стран