у
нга-ко-тко, от которой мы не особенно удалились.
  Мы не слишком беспокоимся о судьбе пяти наших спутников, ускакавших верхом
на лошадях. Они, безусловно, объехали пожарище, следуя по небольшому
косогору, отделяющему долину от горящего леса. Надеемся, что скоро наши
товарищи объявятся.
  Мы плывем всю ночь и теперь идем близко к берегу, движимые течением, Судя
по всему, наводнение не будет длительным, и поток недалеко унесет нас.
Конечно, хотелось бы остановиться возможно раньше: нам кажется, что водный
поток удаляет нас от намеченного маршрута.
  Хотя лодка очень удобна и хорошо оснащена, она несколько маловата для
пятнадцати человек. Оружие, боеприпасы, провизия - увы, ее слишком мало -
все же занимают много места. Мне грустно. Мои бедные собаки, несомненно,
погибли. Я так любил этих славных животных, особенно моего старого
товарища Мирадора, но никак не мог позаботиться о них в момент катастрофы.
  Отдельные реплики на лодке постепенно сменяются всеобщим разговором. Все
ломают головы над причиной, вызвавшей этот катаклизм, но никто так и не
может прийти к определенному выводу. Хотя подобные явления довольно часты
в Австралии, в данном случае его невозможно объяснить только ливнем,
учитывая колоссальные размеры наводнения. Майор объясняет это
землетрясением, которое изменило течение реки или направило в долину воды
какого-нибудь озера. Фрэнсис разделяет это мнение, приводя многочисленные
примеры.
  Однако беспокойство о нашем положении возвращает всех к реальной
действительности. Какое значение имеет причина, если остаются ее
последствия? Консервов у нас осталось дня на полтора, максимум - два. Из
нашего великолепного каравана скорее всего выжило пять лошадей. Но где они
и их наездники? Из шести повозок осталось единственное средство
передвижения - лодка, на которой мы плывем. Из пятнадцати ее пассажиров
двенадцать еще больны. Так что будущее далеко не утешительное.
  Меж тем голод дает себя чувствовать. Хорошо бы пристать к берегу и там
приготовить еду, потому что на лодке огонь не разведешь. Несколько взмахов
весел подводят лодку к берегу, и мы привязываем ее к стволу великолепной
софоры. Наш ответственный за питание вскрывает охотничьим ножом оловянные
пакеты, в которых хранятся продукты. Вдруг он замирает, бледнеет, бросает
нож и кричит:
  - Тысяча чертей! Консервы испортились!
  Новый удар судьбы не только не сгибает нас, но, напротив, вызывает прилив
энергии.
  - Ну конечно, мой лейтенант, мне это представляется совсем простым делом,
и если командир разрешит...
  - С радостью! Но поскольку вам одному было бы опасно пускаться в неведомые
пустынные места, пусть половина мужчин сопровождает вас.
  К нам присоединяется и МакКроули. Мы с Робартсом едва удерживаемся от
улыбки при виде того, как наш друг, побуждаемый неумолимым голодом,
жертвует беззаботным ничегонеделанием, которое он предпочитает всему
другому.
  Когда мы уже собрались уходить, он с чарующей простотой совершает
бескорыстный поступок: изящным жестом щеголя сняв каскетку с
надзатыльником, МакКроули достает из полотняной котомки две съедобного
вида галеты и галантно преподносит их мисс Мэри.
  - Бедняжки хотя бы сегодня не умрут с голоду, - говорит обрадованный сэр
Рид. - До скорой встречи, господа! Я не выражаю пожелания удачной охоты,
потому что, быть может, это пожелание так и не сбудется.
  День обещает быть трудным. Солнце печет по-прежнему, а мы ведь не верхом
на послушных и выносливых лошадях. Приходится идти пешком, и мы почтем
себя счастливыми, если немного дичи вознаградит нас за труды. Где ты, мой
верный Мирадор? Как бы нам сейчас пригодился твой безошибочный нюх! Что
делать, Том тебя заменит. Все надежды мы возлагаем на его инстинкт
человека, выросшего среди этой природы.
  Мы шагаем быстро, несмотря на муки голода или скорее подстегиваемые ими. В
течение некоторого времени мы идем по ущелью, похожему на высохшее русло
ручья. Справа и слева высятся деревья, корни которых нашли достаточно
влаги, чтобы выдержать тропическое пекло. Однако нас удивляет отсутствие
птиц. Возможно, что огонь вчерашнего пожарища спугнул их, Песок
приобретает все более красноватый оттенок, и в некоторых местах он
напоминает огромные скопища ржавчины. Ущелье сначала сужается, потом вдруг
расширяется, и мы входим в круглую долину шириной более двух километров.
Здесь нас ожидает новый сюрприз. На этом красновато-коричневом гравии,
окрашенном окисью железа, посреди которого тянутся полосы известковой
глины, произрастают какие-то чахлые кустики. С подобным пейзажем мы
знакомы давно: эта земля, пыльная, пустынная, блеклая и бесплодная, -
золотое поле. Природа, которая не дала себе труда украситься богатым
одеянием из зелени и цветов, подобна миллионеру в рубище, уверенному в
том, что он всюду желанный гость. Наносная почва, по которой мы ступаем,
вполне пригодна как хранилище металлических руд.
  Представшее перед нами золотоносное поле полно неслыханных богатств. Но -
увы! - мы можем уделить этим миллионам лишь мимолетное внимание. Мне
невольно приходят на ум слова из басни о петухе, который нашел жемчужное
зерно:
  А я бы, право, был гораздо боле рад
Зерну ячменному: оно не столь хоть видно,
Да сытно.
  Эти строки Лафонтена как нельзя лучше подходят к нашей ситуации. Нас мучит
голод, а находим мы только золото.
  Подкованный железом ботинок Сириля отбрасывает нечто желтое величиной с
куриное яйцо и весом, вероятно, в 700-800 граммов. Это изумительный
самородок в форме груши, хорошо отшлифованный, без блеска, как бы слегка
задымленный.
  - Сколько же их тут! - говорит Сириль со смехом. - Ведь это надо: золото
растет здесь как у нас картошка!
  - А ты предпочел бы картошку этому самородку? Ну что ж, жалуйся, гурман,
ничего тут не поделаешь.
  - И все-таки я положу этот слиток в карман, мало ли что может с нами
случиться.
  - Не стесняйся, тебе только достаточно наклониться. Но ты, кажется,
надеешься найти ресторан?
  - Ну если бы мы натолкнулись на таверну, я заплатил бы за завтрак для всей
компании и не взял бы ни с кого ни полушки.
  С Сирилем вдруг что-то произошло... Глядя по сторонам, перебегая с места
на место, он возбуждается и начинает собирать слитки, обладание которыми,
видимо, заставляет его забыть о голоде. Его пример заражает поселенцев.
Они присоединяются к Сирилю и, в свою очередь, начинают жадно разгребать
драгоценный песок. МакКроули, Робартс и я, удерживаемые самолюбием,
остаемся холодными к этому богатству, столь же бесполезному, сколь и
неожиданному. Однако любопытство постепенно делает свое дело. На несколько
минут мы превращаемся в золотоискателей-любителей и ковыряем ножами
верхний слой песка, затвердевшего от смены солнца и дождей. На какой-то
момент мы забываем о цели нашего похода, подчиняясь неодолимому опьянению,
что овладевает всеми европейцами, когда они первый раз начинают копать
золотоносную почву.
  Но скоро пустой желудок напоминает о себе: золотая лихорадка лишь
ненадолго победила усталость и голод. Покрытые потом и задыхаясь на
солнце, мы трое смотрим друг на друга и не можем удержаться от смеха.
  - Что скажете, МакКроули?
  - Стыжусь своей выходки. А вы?
  - Какая нелепость. Том созерцает нас уже полчаса, и, верно, у него
сложилось о нас неважное мнение.
  - О! Если бы я был в Мельбурне, - говорит Том, - собирать бы песок - пить
виски. Здесь виски у майора в повозке, зачем мне работать?
  Та же мысль, по всей вероятности, приходит в голову поселенцам. Голод
возвращает их к действительности, и они прекращают поиски золота.
  - Пошли, ребята, - зовет их Робартс. - Урожай-то хоть приличный?
  - Да, сэр Робартс. Как жаль, что нельзя набрать побольше.
  - Несомненно. Однако не забывайте, что дома вы получите компенсацию за все
перенесенные страдания, потому что сэр Рид намерен обеспечить вам всем
хорошее будущее. Найденное золото вам еще пригодится, пока же надо искать
пищу. Здесь, к сожалению, мы ее не найдем.
  Золотая лихорадка отняла у нас немало драгоценного времени. Уже почти
четыре часа пополудни, в мы ничего не ели со вчерашнего дня.
  Покинув золотоносную долину, мы попадаем в эвкалиптовый лес. Деревья здесь
несколько порыжели, но в общем все еще полны живительных соков. Надрезав
корни, мы утоляем жажду.
  Том, который рыскает повсюду, время от времени отыскивает среди листьев,
покрывающих землю, каких-то червей и личинок и тут же с удовольствием их
поедает. Славный старик, нетребовательный, как и все его соплеменники,
переживает, что нам нечего пожевать, и усердно ищет добычу, которой пока
нет.
  Наконец он останавливается перед высоким эвкалиптом, внимательно
рассматривает кору, отходит, измеряет на глазок высоту ствола и вдруг
начинает пританцовывать, отчаянно жестикулируя.
  - Опоссум, - кричит он своим гортанным голосом.
  - Где ты видишь опоссума? - заинтересованно спрашивает Сириль.
  - Там, - отвечает старик, ударяя по стволу дерева топором.
  - Откуда ты знаешь, что он еще там?
  Том пожимает плечами и показывает Сирилю царапину на коре.
  - Я тоже ее видел, но, может быть, след давний или опоссум мог поцарапать
кору, когда спускался...
  Молча абориген показывает на несколько песчинок, прилипших к царапине; они
могли остаться только тогда, когда животное поднималось, и это для него,
как и для нас, неоспоримое доказательство, что животное все еще находится
в дупле этого дерева.
  - Но как он забрался туда? - спрашивает Сириль, все еще недоверчиво.
  Том тянет свои черный и сухой палец, напоминающий солодковый корень, и
показывает скептику круглую дыру диаметром в шапку примерно в сорока футах
от земли.
  - Да, ты прав. Но как ты собираешься его оттуда извлечь? И потом опоссум
весит всего пять или шесть фунтов. И на восьмерых-то недостаточно такого
рагу. Что уж говорить тогда о тех, кто ждет в лагере...
  Том считает на пальцах, но а арифметике он явно не силен. Он сбивается и
снова пересчитывает пальцы на обеих руках, потом на ногах и, наконец,
говорит:
  - Три, четыре, пять, еще, еще, много!
  Впрочем, Том привык не говорить, в действовать, руководствуясь правилом:
"Acta, non verba"13. Поэтому он берет топор и делает глубокую зарубку на
стволе в метре от земли. Четырьмя ударами он вырубает ступеньку,
забирается на нее и столь же быстро метром выше делает новую. Такой способ
взбираться на высоченные деревья очень хорош, но не всякий может
воспользоваться этим приемом.
  Поднявшись до отверстия, которое служит входом в нору сумчатых, Том
останавливается, наклоняется к дыре и обращается к животному с длинной
речью, предупреждая, что ему будет оказана честь - поджариваться в ямке,
набитой раскаленными камнями, и потом своим вкусным мясом насытить
сжавшиеся от голода желудки белых людей.
  Речь его, однако, не увенчалась успехом, и будущее жаркое упорно прячется
в глубинах эвкалипта. Старый охотник спускается на землю еще быстрее, чем
поднимался, и размышляет, запустив пальцы в свои взлохмаченные седые
волосы.
  Вдруг Том подпрыгивает, и мы понимаем, что он решил проблему. Он ищет
камень, но не находит ни одного. Потеряв терпение, он обращается к Сирилю
и просит у него золотой слиток. Сириль, не желая выпускать золото из рук,
сопротивляется, но Том настаивает, ничего не объясняя.
  - Смотри, только не потеряй, - сдается Сириль. - Знаешь, старина, я ведь
тебе ссужаю деньги. Этот камушек стоит три тысячи франков.
  - Давай побыстрее, раз это нужно! - нетерпеливо говорю я.
  - Хорошо, - произносит Том, беря самородок, - приложи ухо там. Слушай,
когда он падает, мой надо знать, как высоко опоссум.
  - Понял? - спрашиваю я босеронца. - Том просит тебя приложить ухо к стволу
и прислушаться, когда упадет слиток, чтобы узнать глубину дупла, чтобы
срубить дерево на нужной высоте,
- Так, так, - подтверждает старый абориген, снова забираясь вверх по
"лестнице".
  - Теперь что?
  - Мой бросает туда, в дыра. Вот!
  Дерево оказалось полым до самой земли. Том отрубает ветви справа и слева,
отбивает куски коры и закрывает ими отверстие, из которого может выскочить
зверек, пока мы будем валить дерево,
Эвкалипт имеет почти восемь метров в обхвате, и свалить его чрезвычайно
трудно. Правда, дерево полое, но толщина коры, по словам Тома, более
сорока сантиметров. У нас всего три топора, и понадобится более часа,
чтобы проделать отверстие, в которое мог бы проникнуть человек. Поскольку
нет другого выхода, работа начинается. Дерево старое, и кора его твердая.
Топор отскакивает от его тугих волокон.
  Вдруг у меня возникает дерзкая идея. Я запускаю руку в ягдташ и нащупываю
пачку патронов с разрывными пулями. Испробовав некоторое время назад
страшный эффект этих пуль, я был поражен разрушением, которое они
производили, А почему бы и нет? Стоит попробовать. Я прошу лесорубов
прекратить работу и раздаю патроны.
  Робартс понимает мою идею, но сомневается в успехе. Сириль подсекает в
трех футах от земли полоску коры, по которой мы должны стрелять. И вот,
встав в десяти метрах от цели, поселенцы ждут сигнала.
  - Огонь!
  Еще не смолк грохот взрыва, как мы уже мчимся к дереву. Сколько же
разрушений может сделать этот маленький кусочек металла, что не весит и
сорока граммов! Древесина разбита, выворочена, размельчена на высоте в
шестьдесят сантиметров и в ширину на полтора метра. Если дать залп с
другой стороны, дерево наверняка упадет. Но в этом уже нет необходимости:
Том пролез в дыру.
  Из отверстия доносятся пронзительные крики: Том хватает опоссумов, не
давая им удрать, и возвещает об этом. Вскоре он выбрасывает наружу одного
из них, потом второго, третьего. Вот уже фунтов двадцать свежего мяса для
завтрака. Но возня внутри дерева усиливается, и один из поселенцев
присоединяется к Тому, которому одному, видно, не справиться. Вскоре мы с
невыразимым блаженством насчитываем десять сумчатых, предназначенных для
наших желудков.
  - Вот вам, МакКроули, молочные опоссумы, - я вытаскиваю из огромной сумки
особи женского пола несколько детенышей величиной с крысу.
  - Ах, дружище, старый или молодой - мне безразлично. Сейчас я могу стать и
каннибалом, - это гастрономическое богохульство наш гурман, конечно,
произносит в шутку.
  - Ну как, Том, закончил свои дела? - спрашиваю старого аборигена.
  - Ищу камень Сириль. Держи, - говорит он, вылезая с самородком в руках. -
Видишь, мой не потерял.
  И вот горит костер, на вертеле поджаривается дичь. Подкрепившись, мы
подумываем о возвращении.
  - Что ты там делаешь, Том? - вдруг спрашивает МакКроули, поглощая
последний кусок мяса.
  - Я рисовать коббонг для нга-ко-тко, - отвечает австралиец, который
вырезал своим ножом грубые очертания головы змеи на белой коре камедного
дерева.
  - Он прав, мсье, - одобряет действия Тома МакКроули. - Я думаю, что надо
срочно вырезать эти знаки, ибо мы находимся в самом бедственном положении,
и только показав свое присутствие на земле нга-ко-тко, можем избежать
новых несчастий.
  Нагруженные добычей, мы направляемся к лагерю, который так далеко от нас.
Нет смысла вновь пересекать раскаленное солнцем золотое поле, и мы его
огибаем. Дорога стала длиннее, но идти по траве менее мучительно.
  Все мы спешим вернуться.
  - Оак! - вдруг вскрикивает перепуганный Том, идущий впереди.
  - Стой! - останавливают нас двое поселенцев, следующие за ним.
  - Что случилось?
  - Аборигены!
  - Откуда здесь аборигены?
  - Что б они провалились, эти проклятые аборигены!
  - Где вы их видите? - спрашивает МакКроули у одного из поселенцев.
  - Вот, смотрите.
  - Но я ничего не вижу.
  - Ах, сэр МакКроули, они прошли здесь совсем недавно, и нам, местным
жителям, известны признаки их присутствия. И, право слово, их очень много.
Трудная будет битва, - заканчивает поселенец, ударяя прикладом ружья о
дерево.
  - Объясните подробнее, друг мой.
  - Видите, сэр Робартс, и вы, господа, эти полосы коры, только что
срезанные с деревьев?
  - Да, вы правы, это сделано недавно, потому что сок еще капает.
  - А знаете ли вы, о чем говорят эти метательные копья с красными перьями,
кремниевый наконечник которых вбит в ствол дерева или воткнут в землю?
  - Признаюсь, не имею ни малейшего понятия об этом.
  - "Деревья с татуировкой, означающей войну" предупреждают белых, что
территория, по которой они идут, запретна для них, а копья с перьями цвета
крови призывают всех чернокожих не пускать белых на эту землю любыми
средствами... Они объявили нам войну на истребление, войну без перемирия и
пощады. О, боже! Этих дьяволов должно быть великое множество, если они
ведут себя так дерзко.
  - Однако нам надо пройти!
  - Я того же мнения, сэр Робартс. Именно поэтому я и сказал, что нам
предстоит потрудиться.
  - Вперед, господа! В лагерь!
  Тревога подстегивает нас. Бедняги, оставшиеся в лагере, наверное, умирают
с голода. Надо, не мешкая, доставить им провизию, а затем держать совет о
том, что делать дальше.
  Сириль, у которого такой же обостренный слух, как и у аборигенов, время от
времени прислушивается к шуму, несомненно, воображаемому.
  - Что там, дорогой? - спрашиваю у него.
  - Наверное, в ушах шумит.
  К счастью, это никакая не иллюзия: мой добрый пес лает так, что у него
срывается голос. Вскоре он и прибегает, не отрывая носа от травы.
  Позади него - какая приятная неожиданность! - скачут верхом на лошадях
наши пять товарищей, которых мы едва уже надеялись увидеть. У одного из
них на крупе лошади огромная туша кенгуру - ценное пополнение наших
съестных припасов.
  - Аборигены, господа, по меньшей мере в пятистах метрах от нас! - кричат
они в один голос, едва мы успеваем им пожать руки и поздравить с
благополучным возвращением.
  Несмотря на удушающую жару, мы едва не бежим к ручью и через полчаса,
измученные, оказываемся в лагере, где все были обеспокоены нашим долгим
отсутствием.
  Пока жарится дичь, мы в двух словах вводим своих товарищей в курс дела.
Решено, что пойдем на крайние меры только в том случае, если никак не
удастся договориться с аборигенами. Пока же речь идет о том, чтобы собрать
все силы и прикрыть подступы к лагерю. Водный поток, который мчится позади
нас, мог бы послужить преградой для противника, если тот захочет
предпринять обходной маневр. Но, к несчастью, вода спала так быстро, что
ручей уже принял свои первоначальные размеры - от силы четыре метра в
ширину.
  Мы спешно спускаем на воду лодку и используем валежник в качестве
своеобразных фашин, как защиту от стрел и копий аборигенов. Едва только
работа по укреплению этой нашей последней цитадели завершена, как часовые
сигнализируют о появлении вражеского авангарда. Сэр Рид вновь
категорически запрещает стрелять до тех пор, пока мы не исчерпаем все
средства для примирения.
  Аборигены разрисованы краской войны. Их более трехсот, и они продвигаются
вперед с криками, потрясая копьями,
Хотя нам и запрещено открывать огонь по людям, тем не менее надо
продемонстрировать атакующим, что, несмотря на малую численность, мы
достаточно грозный противник.
  Им, вероятно, неизвестен радиус действия огнестрельного оружия, а тем паче
эффект разрывных пуль. Что ж, аборигенов ожидает сюрприз. Робартс,
увидевший аборигенов на расстоянии 400 метров, прижал к плечу карабин и
прицелился в молодое деревце, которое возвышается среди толпы. И вот
страшная пуля перебивает белый ствол на высоте человеческого роста. При
виде этого чуда удивление аборигенов быстро переходит в смятение,
заставляя проявлять большую осмотрительность. Они бросаются на землю и
втыкают рядом с собой копья, украшенные разноцветными тряпочками. Разумная
тактика, применяемая всеми народами мира, когда под удары врага
подставляется лишь незначительная часть тела.
  - Ага, храбрецы! - гордо восклицает меткий стрелок, перезаряжая карабин. -
Пока вы удивлены. Теперь мы вам покажем еще несколько образчиков нашей
сноровки. Если у вас хватит духу продолжить начатое, можно будет избрать и
другую цель.
  - У меня есть идея, - заявляет, в свою очередь, майор. - А что, если на