енные
люди, которых они видят в этих отдаленных краях, владельцы передвижных
лавок, приезжающие в Уэлком-Майн, поселок, расположенный на 100 километров
выше. Эти торговцы доставляют все необходимое поселенцам и золотоискателям
на рудниках. Кроме того, они получают жалованье от почты, развозя журналы,
телеграммы и письма. Их безукоризненная честность вошла в поговорку, и
случалось, что они отдавали жизни за вверенные им предметы, защищая их от
бандитов с большой дороги, которые, правда, встречаются редко, особенно
после того, как полностью исчезли ссыльные.
  Вскоре на огромном столе нам был подан обед, сервированный с
утонченностью. свойственной выходцу из Соединенного королевства. Мы
рассаживаемся с нетерпением проголодавшихся путешественников. Нас
обслуживают четыре здоровенных молодца атлетического сложения. Скорее
всего это поселенцы или скваттеры, которые дважды в год ценой бесчисленных
трудностей гонят на рынки Аделаиды огромные стада быков и овец.
  Сэр Форстер, владелец этих пастбищ, посадив справа от себя мисс Мэри, а
слева майора, выполняет свои обязанности хозяина дома как истый
джентльмен. Лейтенант МакКроули, сидящий напротив него, известный гурман,
наслаждается запахами туземных кушаний, которые подаются вперемежку с
умело приготовленными блюдами англо-французской кухни.
  - За здоровье сэра Форстера! - провозглашаю я тост, поднимая бокал.
  - Вы правы, мой дорогой француз. За здоровье сэра Форстера и за успех
нашего предприятия! - подхватывает майор.
  Несмотря на все уговоры, мы не можем провести здесь больше одной ночи. И,
желая пробыть с нами подольше. Форстер провожает нас верхом до северной
оконечности своих владений, составляющих не менее четырехсот квадратных
километров, где пасутся пять тысяч быков, более сорока тысяч овец и бог
знает сколько лошадей.
  - До свидания, желаю удачи, - говорит он на прощание, пожимая нам руки. -
Не забудьте завернуть ко мне на обратном пути.
  - До свидания, до скорой встречи!
  День проходит за днем безо всяких происшествий, мы почти не устаем. Только
жара допекает все больше. Это единственная неприятность, которую мы
испытываем среди местной флоры. А она с каждым шагом становится все более
причудливой. Все яснее мы осознаем, что находимся в стране парадоксов,
стране невероятного.
  Наш караван пересек реки Сиккус и Пастмур и теперь следует вдоль восточных
склонов горного хребта Флиндерс. Сорок километров отделяют нас от
телеграфного кабеля на овечьем пастбище Белтона.
  Но куда подевался Шэффер, этот скромный и услужливый помощник сэра Рида?
Его нет на обычном месте..
  - Он догонит нас, - говорит сэр Рид.
  Не знаю почему, но я обеспокоен, и меня вновь одолевают сомнения.
  Старый скваттер не ошибся: вечером немец присоединяется к каравану,
расположившемуся на отдых. Шэффер, оказывается, гнался за стаей казуаров,
этих нелетающих птиц. Удачливый охотник, он демонстрирует огромную птицу,
привязанную к седлу.
  Я смотрю немцу прямо в лицо, и мне кажется, что он слегка покраснел и
опустил глаза. Его лошадь покрыта пеной, бока в кровавых царапинах, ноги
разбиты. Какой же немыслимо трудный переход привел в такое бедственное
состояние эту чистокровку! И тревожное подозрение пронзает мое сердце.
Похоже, что история об охоте - только уловка, чтобы обмануть нас, а на
самом деле он ездил куда-то совсем по другим делам. Ради дичи не загоняют
лошадей! У сэра Рида их три тысячи, но это не может служить оправданием. У
меня появляется безумное желание размозжить немцу голову выстрелом из
револьвера... Нет! Я сошел с ума. Как бы ни был антипатичен мне этот тип,
до сих пор его поведение было безупречным, и я не имею права чинить над
ним расправу.
  И почему только я не поддался тогда этому порыву души, как бы нелепо это
ни выглядело? Каких бы несчастий мы избежали!
  Мы проследовали без остановки до недавно выросшего в этих местах поселка
Уэлком-Майн, где всего несколько домов возвышаются среди беспорядочного
нагромождения деревянных бараков и палаток. Улицы поселка были в ямах,
полных воды, в которые повозки погружаются до осей, а лошади по грудь.
Паровые машины свистят, фырчат и выпускают клубы густого дыма, от которого
деревья покрываются черной копотью; везде царит оглушающий шум.
  Здешними приисками, расположенными неподалеку от города, владеют почти
исключительно крупные компании, обладающие неисчерпаемыми ресурсами.
Золотоискателей-одиночек - единицы. Они промывают золотоносный песок в
ручьях, вьющихся вокруг поселка. Мы встречаем толпы китайцев, которых
можно увидеть повсюду в золотоносных районах. Они шумно перекликаются и
без конца перемывают песок, уже отработанный компаниями.
  Наконец мы пересекли 30-ю параллель и реку Тейлор, объезжаем озеро Грегори
по естественной наезженной дороге, которая пролегает с юга на север. Когда
мы проедем еще 110 километров до Купер-Крик, будет закончена половина
маршрута, правда, более легкая.
  Однажды утром мы шли пешком в нескольких сотнях метров впереди каравана. Я
взял на привязь своих собак после того, как накануне они разбежались и нам
три часа пришлось их отлавливать. Мои дорогие вандейцы почему-то злятся.
Из их глоток вырывается глухое ворчание. Одна из них вдруг сорвалась с
привязи и поспешила к густым кустам, перед которыми останавливалась,
подняв отчаянный лай.
  Благоразумно избегая густых зарослей, я направился к собаке, и вообразите
мое удивление, когда вдруг передо мной возник высокий мужчина, голый,
черный. Увидев меня, он испугался и побежал, издавая непонятные звуки. Это
был абориген. И могло оказаться, что этот представитель сильного пола
своей расы не одинок, а я как-то не жаждал встретиться с его
соплеменниками.
  Я достал револьвер и сделал шесть выстрелов по макушкам камедных деревьев.
Заслышав стрельбу, абориген повернулся, подпрыгнул и упал на траву, словно
получил заряд дроби в мягкое место. Он лежал на траве с таким комичным
видом, что я не мог удержаться от смеха.
  Тут подбежал Том и сказал этому типу несколько слов на гортанном туземском
наречии, одновременно пиная его ногой в бок.
  Знакомство состоялось. Абориген поднялся и вытянулся передо мной с таким
забавным выражением лица, что я едва сохранил серьезность, подобающую моей
неожиданной роли божества.
  У бедняги был весьма плачевный вид: худой, истощенный, он, казалось,
умирал от голода. Ему дали кусок хлеба весом не менее двух килограммов, и
он с дикой жадностью съел его, двигая сильными челюстями, словно голодный
крокодил. Размеры его желудка были подобны бездонной пропасти. С пугающей
быстротой он уничтожил также закуску и кусок мяса такой величины, что им
можно было бы накормить целое отделение английских военных моряков, а вам
наверняка известен их мясной рацион. Большой глоток рома окончательно
привел аборигена в прекрасное расположение духа. Он выражал свою
признательность невероятными телодвижениями, гримасами, делавшими его
похожим на макаку, и оглушительными возгласами. Наконец, повернувшись к
лесу, он приставил ладони ко рту и закричал во всю силу своих легких:
кооо-мооо-хооо-эээ, повторяя этот призыв бесчисленное число раз.
  Его голосовые связки, наверное, прочны, как сталь, если он мог так орать.
Какая какофония, друзья мои, но и какая удивительная мощь!
  Кооо-мооо-хооо-эээ - это клич, сзывающий аборигенов во всей Австралии от
Сиднея до Перта, от оконечности материка у мыса Йорк до Мельбурна. Мы уже
неоднократно его слышали и не сомневались, что наш знакомец, восхищенный
приемом, что оказали ему белые, звал своих соплеменников на пир, который,
по его мнению, им должны устроить, раз уж начался такой кутеж.
  Предположение это вскоре подтвердилось, ибо нашим взорам предстала плотная
толпа аборигенов, черных, как сажа, прикрытых, как мужчины, так и женщины,
лишь солнечными лучами. Они приближались к нам с бесконечными знаками
уважения.
  Было их около сотни, не считая плодов Гименея, увы, весьма многочисленных,
привязанных к спинам матерей волокнами какого-то растения, иногда даже по
двое и по трое, Несомненно, аборигены - самые некрасивые существа,
виденные нами до сих пор. Их отталкивающее уродство составляет резкий
контраст с восхитительной растительностью, которая нас окружала. Эти
человеческие существа, что так глупо смеялись, разевая рот до ушей, как
мандрилы, не могут быть венцом творения.
  Ободренные нашим приветливым видом, они подошли к нам вплотную. По всему
видать, бедняги испытывали мучительный голод: они выразительно хлопали
себя по животам, жалобно прося пищи, которую не смогли себе обеспечить, и
набросились на нее с жадностью. Ободренные и осчастливленные неожиданной
удачей, наши гости проявляли безумную радость. А несколько стаканов рома и
коньяка окончательно ублажили их. Они благодарили нас всевозможными
жестами и гримасами.
  Том, казалось, испытывал к ним величайшее презрение. Ведь на нем были
брюки из тика, правда, немного тесноватые, но как он ими гордился! Кроме
того, его торс прикрывала фланелевая рубашка цвета бычьей крови. С его
блестящего лакового пояса свисал длинный нож, а за поясом торчал
револьвер. Безусловно, Том - самый видный абориген на всем континенте, к
тому же еще говорящий на нашем языке. Все эти преимущества вскружили ему
голову, ведь для других аборигенов он был подобен высшему существу. Какая
прекрасная для него возможность совершить переворот и основать династию.
Но честолюбие нашего старика аборигена, однако, не простиралось столь
далеко.
  Поскольку Том знал, что мы любим все неизведанное, он потребовал, чтобы в
качестве платы за угощение аборигены станцевали для нас.

  Когда абориген захочет запустить бумеранг, он берет его за закругленную
часть, поднимает руку над головой и с силой бросает это оружие.
  Невозможно описать, как величественно он произнес, обращаясь к сэру Риду:
  - Господин, они для нас хочет танцевать корробори!
  Удивительный все-таки человек Том!
  Показанный нам танец представляет собой смесь элементов военной пляски,
резких поворотов, опасных прыжков вперед, назад, в стороны, прямо-таки
акробатических трюков, которым позавидовали бы любые клоуны. Аборигены
бросали свои длинные копья в макушки деревьев так, что те исчезали из
виду. Потом ловили их на лету, снова бросали и ловили. Танцоры
смешивались, прыгали друг через друга, переплетались. без передышки
сохраняя темп, поддерживаемый нечеловеческими криками - оглушительными,
как пальба морской артиллерии. Австралийская Терпсихора одарила их мрачным
неистовством.
  ...Полчаса спустя, когда у танцующих уже перехватывало дыхание, устали
ноги и пересохло во рту, чернокожие кузнечики наконец остановились и
повалились на траву.
  Аборигенам роздали еще кое-какую пищу, которую они приняли с
благодарностью и с довольным урчанием. Их вождь, чья царственная одежда
состояла из пера, прикрепленного к уху, и браслета из змеиных зубов,
произнес небольшую речь, благодаря нас за гостеприимство, и, прежде чем
удалиться в благоухающие леса, попросил сэра Рида принять в качестве
подарка его бумеранг.
  Этот знак внимания всех очень тронул. Аборигены, чья дикость нас удручала,
морально выросли в наших глазах. Все наперебой вручали свои подарки: кто -
копье, кто - каменный топор, кто - стрелу, украшенную красными перьями, -
оружие войны, очень ценимое ими.
  Мисс Мэри подарила женщинам несколько метров ткани, которую они взяли с
радостью, выразив ее забавным кудахтаньем.
  На прощание один молодой абориген, объяснявший мне с помощью выразительной
пантомимы, как обращаться с бумерангом, продемонстрировал поразительное
искусство владения этим оружием. Я никогда прежде не видел, как бросают
бумеранг, и мне показали нечто удивительное, можно сказать, даже
неправдоподобное.
  Бумеранг - оружие, известное только австралийским аборигенам. Это кусок
коричневого дерева, твердого, но все-таки слегка гнущегося, длиной от 75
до 85 сантиметров. Он немного изогнут в середине. Изгиб имеет в ширину
сантиметров пять и в толщину два - два с половиной сантиметра. Один из его
концов закруглен и утолщен, другой - плоский.
  Когда абориген хочет запустить бумеранг, он берет его за закругленную
часть, поднимает руку над головой и с силой бросает это оружие.
  Получается невероятный бросок, который бы потряс любителей баллистики.
Бумеранг летит, вращаясь, рывками в десять, пятнадцать, двадцать метров и
падает на землю. Это прикосновение к земле, кажется, придает ему новую
страшную силу полета. Бумеранг вздымается, будто одухотворенный мыслью,
поворачивается и приходит в движение, поражая свою цель с исключительной
быстротой и точностью.
  Это нечто вроде стрельбы с рикошетом; первый импульс бросающий дает
бумерангу совершенно инстинктивно, поворотом руки, которому европейцу ни
за что не научиться.
  В 25 шагах от нас сел вяхирь и начал ворковать. Молодой воин, заметив его,
пожелал дать мне практический урок после того, как объяснил теорию с
помощью жестов. Он высоко подпрыгнул и сделал взмах рукой в сторону
прелестной птицы, которая продолжала беззаботно ворковать, расправляя
жемчужно-серые крылья. Лесной голубь едва успел заметить бумеранг,
подлетевший к нему со скоростью молнии, как был тут же настигнут
смертельным оружием, которое убило его, обломав заодно и ветку. На этом
носитель смерти не завершил свое дело: он продолжил полет, чтобы упасть к
ногам своего владельца. Мы были потрясены увиденным.
  Возбужденное самолюбие этих примитивных людей приводит к настоящему
состязанию, в ходе которого они совершают подлинные чудеса. Я приведу
пример прежде, чем закончу эту главу.
  Другой абориген отошел метров на тридцать и вонзил свое копье острием в
покрытую травой землю. На конец древка двухметрового копья он насадил
убитого вяхиря и вернулся на прежнее место. Затем повернулся спиной к
своей цели, взял бумеранг и бросил его перед собой, то есть в направлении,
противоположном цели, которую намеревался поразить. Его оружие упало менее
чем в десяти шагах, коснулось земли, как в первом случае, затем
взметнулось ввысь и, пролетев мимо своего хозяина, который стоял не
шелохнувшись, устремилось дальше и ударило по птице с такой силой, что
копье разлетелось на куски, словно стеклянное!..
  Наши добрые друзья, с которыми мы познакомились только что, захватили
подаренную им провизию, снова поблагодарили нас и скрылись под пологом
леса.
  Только обглоданные кости, остатки их пиршества, и поразительное оружие,
подаренное ими, говорили о том, что нам все это не приснилось.


                                  Глава VI


  За двадцать дней мы прошли 800 километров без помех и закончили половину
пути, несмотря на темп праздных вельмож. Река Купер-Крик, близ которой
погиб исследователь Берк6, осталась позади в пятнадцати лье от нас. Уже
два дня мы движемся по земле, где не ступала нога европейца. Перед нами -
еще не нанесенная на карту территория, простирающаяся примерно на 1000
километров. Мы - первопроходцы и потому тщательно отмечаем на карте каждую
реку, измеряем глубину каждой впадины, и теперь те, кто будет
путешествовать в этих местах после нас, будут знать, куда идти. Эта
экспедиция аргонавтов XIX века принесет пользу не только тем, кто ее
предпринял. Наше сотрудничество, сложившееся ради одной семьи, сочетается
со значительным научным трудом: непроницаемая завеса, закрывавшая до сих
пор тайны этого неисследованного континента, понемногу приподнимается. Мы
- мирные завоеватели земли, которую цивилизация освоит заново.
  Привыкшие к европейскому ландшафту, мы медленно осваиваемся с местной
природой, которая снова и снова преподносит нам всяческие сюрпризы. Каждый
день кажется, что перед нами - предел невероятного. Ничего подобного!
Следующий день приносит еще более немыслимые чудеса, опрокидывающие все
известные научные основы классификации, чудеса, происхождение которых наши
усталые мозги усиленно стараются постигнуть...
  Кажется, что эта земля, едва образовавшись, воплотила при своем
возникновении все фантазии, которые свойственны капризным детям. Похоже,
что этот уголок мироздания, где все разбросано в беспорядке, ожидает
другого времени, некой геологической зрелости, одним словом, нового
развития сотворенного.
  Мы часто находим следы золота. Однако в этих местах почва бедная, не родит
ничего, кроме травы, и совершенно непригодна для земледелия, хотя
наипростейшая растительность приобретает сказочные размеры. Папоротник,
например, достигает высоты в 150 футов. Человеку придется немало
потрудиться на этих землях.
  Родятся здесь почти исключительно односемядольные растения или же те,
которые находятся на самой нижней ступени растительной лестницы. На всем
этом огромном континенте хищников нет. Все животные травоядные. Но можно
подумать, что добрая волшебница, создавая эти странные существа, исчерпала
всю свою буйную фантазию и сотворила всех четвероногих почти на один
манер. Начиная с гигантского кенгуру, рост которого достигает двух метров,
и кончая мышью высотой в один дюйм, почти все австралийские четвероногие
имеют сумку, в которой носят своих детенышей, - отличительная особенность
млекопитающих только этой страны. У них по четыре конечности, но при беге
они используют только две задние. Пожалуй, единственное животное,
передвигающееся на всех четырех конечностях, самое странное - это утконос,
наполовину утка, наполовину млекопитающее, которое откладывает яйца и
кормит молоком детенышей.

  Наипростейшая растительность приобретает сказочные размеры.
  Птицы также имеют непривычный для нас вид, начиная с огромного попугая ара
величиной с курицу и кончая пестрыми попугайчиками, своего рода
птичками-мушками. Я имею в виду, разумеется, лесных птиц, которые живут на
деревьях. Окраска их перьев по разнообразию напоминает палитру художника,
но их оглушительный крик создает ужасную какофонию.
  И наконец, казуар. Это тоже птица, но она не летает. По обе стороны плеч
казуара имеются зачатки крыльев длиной шесть дюймов, но лишенные перьев.
Самец охраняет дом, растит потомство, приносит пищу, в то время, как самка
разгуливает.
  Слово "зелень" здесь нельзя употребить в его общепринятом значении. потому
что есть деревья с листьями голубоватых, розовых, серовато-белых тонов,
мертвые листья и т. д. Их расцветка как бы бунт против зелени европейских
деревьев.
  Пишу я эти заметки у подножия дерева, не отбрасывающего тени, в адской
жаре. Здесь мы устроили привал. Наша пища состоит из куска сушеного мяса и
чашки чая.
  Радостный крик птиц будит нас на заре. Приоткрыв глаза, мы видим, как они
безумно веселятся среди позолоченных солнцем крон деревьев.
  Мы складываем багаж, и караван возобновляет неизменное движение на север.
Столь желанная свежесть ночи сменяется еще более удушливой жарой, чем
накануне. Солнце лишь немного поднялось, а кажется, что мы находимся подле
огнедышащего жерла вулкана. Ни малейшего ветерка, листья на деревьях
неподвижны и выжжены до белизны, поэтому кажутся окаменевшими.
  Проходит три часа, и надо подумать о передышке, в которой так нуждаются
измученные жарой лошади.
  Мы входим в лес, который кажется стерильно чистым и радующим глаз. Повсюду
трава и цветы, и среди этого цветущего океана возвышаются гигантские
деревья, чьи кроны поднялись так высоко, что их едва видно.
  Ни на одном дереве нет плодов, нет нигде и ручейка, который питал бы их
корни. И какое странное, необъяснимое явление, свойственное только
некоторым деревьям Австралии - а именно они окружают нас, - все их листья
опущены вертикально, ребром к солнцу. Вместо того чтобы развернуть
поверхность своих листьев между жгучим солнцем и нашими пылающими
головами, они пропускают жар его лучей, который, кажется нам, доходит до
самих мозгов. Над нами нет никакого прикрытия! Только эти проклятые
листья, как будто прикрепленные к деревьям рукой злого гения.
  Наконец, поскольку ничто не вечно, даже страдания, идущие впереди увидели
полянку, к которой тут же все устремились. Мы уже дымились, как крат