арда,  а  сам  будочник,
опасаясь лихих людей, не высовывал носа.
   "Жди помощи от таких сторожей, -  с  яростью  поду  мал  Вильямс  Бак,  -
клещами  его,  мерзавца,  из  будки  не  вытащишь...  И  зачем  нужны  такие
предосторожности: оставить лошадей на постоялом дворе  и  в  темноте  пешком
тащиться в проклятую таверну, о которой я никогда не  слыхал.  Пожалуй,  мне
лучше держаться берега реки - безопаснее", - решил купец и перешел улицу.
   На пути попадались портовые харчевни: они манили путника ярко освещенными
окнами. Но, посмотрев на вывеску, он шел дальше, недовольно бурча  себе  под
нос. Вскоре Вильямс Бак миновал небольшую деревянную  церковку  и  несколько
домиков за невысокими заборами. Опять  встретилась  харчевня  с  решетчатыми
освещенными окнами.
   - "Золотой лев",  наконец-то,  -  обрадовался  купец,  прочитав  название
таверны.
   Не доверяя грамотности  своих  посетителей,  хозяин  повесил  над  дверью
деревянного льва, в ярости раскрывшего пасть. Зверь держал в  лапах  большой
фонарь, со скрипом качавшийся на ветру. На больших железных листах, прибитых
к стенам, было намалевано много заманчивых вещей.  Тут  были  пивные  бочки,
бутылки с ромом, бутылки  с  французской  и  голландской  водкой,  дымящиеся
перекрещенные трубки и, наконец, добрый  кусок  жареного  мяса  на  вертеле.
Надписи на разных языках обещали отдых и развлечения, питье и пищу за  очень
недорогую цену.
   Поднявшись по двум каменным обшарканным ступенькам,  Вильямс  Бак  открыл
дверь. Звякнул колокольчик. Пахнуло дымом скверного табака, запахом  дешевой
снеди. Утопая в клубах  табачного  дыма,  за  пивом  сидели  разного  звания
иностранцы. Небольшой приземистый зал шумел разноголосой чужеземной речью. В
большом камине, потрескивая, ярко горели  корявые  сосновые  пни.  Несколько
человек, в молчании уставившись на  огонь,  с  наслаждением  грели  ноги  на
решетке очага.
   Путник осмотрелся, присесть как будто  было  негде  -  кабак  был  полон.
Грянула музыка. Две-три девицы в ярких платьях, нарумяненные  и  набеленные,
закружились в танце с пьяными посетителями.
   -  Господин  Вильяме  Бак?  Прошу  вас,  -  вкрадчиво   произнес   кто-то
по-английски.
   Купец  обернулся.  Перед  ним  стоял  толстенький  румяный  человечек   и
почтительно кланялся.
   - Вы хозяин? - спросил Бак, скрывая свою растерянность.
   - Прошу вас, пройдите со мной. - Толстяк еще раз поклонился. -  Я  покажу
удобное место. Там вы спокойно отдохнете.  Вам  пришлось  совершить  трудное
путешествие. Путь из Архангельска далек. Прошу вас...
   Вильямс Бак понял: хозяин таверны предупрежден о его  приезде.  Он  молча
кивнул головой и двинулся за толстяком.
   В глубине зала стоял небольшой  столик,  покрытый  чистой  скатертью.  От
любопытных взоров его укрывала большая изразцовая печка в синих цветах.  Над
столом висел большой портрет высокого  статного  мужчины  во  весь  рост,  с
длинной шпагой и в старинном морском плаще, небрежно наброшенном на плечи.
   - Кто это? - неожиданно вырвалось у Бака.
   - Сэр Генри Морган, - ответил хозяин. - Мой дед служил у  него  матросом.
Вот здесь, господин Бак, вам никто не помешает. Садитесь грейтесь.
   Появился кофейник с дымящимся кофе и деревянное блюдо с мягкими  сдобными
хлебцами. Скинув шубу, сняв теплую меховую шапку,  купец  уселся,  придвинув
стул поближе к горячей печке.
   Вильямс Бак был человеком средних лет, с  добродушным  круглым  лицом.  В
пышном парике с рыжими буклями он  выглядел  предприимчивым  добропорядочным
дельцом среднего пошиба. Наслаждаясь теплом, купец не  забывал  посматривать
на бронзовые часы, украшавшие стойку.
   - Осталось десять минут, - отметил Вильямс Бак, прихлебывая горячий кофе.
Взгляд его снова упал на портрет "Сэр Генри Морган, - подумал  он,  -  глава
английских пиратов в вест-индских водах, удостоился высокой чести за грабежи
и разбои. - Причмокнув, Вильямс Бак покачал головой. - Другие времена. А мне
стоило только протянуть руку к проклятому вест-индскому сахару, и я едва  не
угодил на виселицу..."
   Кукушка на затейливых часах прокуковала восемь  раз.  В  дверях  появился
высокий человек в  плаще  и  широкополой,  надвинутой  на  глаза  шляпе.  Он
оглянулся и зашагал по залу, направляясь к столу у изразцовой печки.
   - Вильямс Бак, надеюсь, - негромко сказал незнакомец, остановившись возле
купца. - Год назад я встречал вас в Лондоне, в нашей конторе.
   - Ваш покорный слуга, мистер Бенджамин Вольф - Бак выпрыгнул из-за стола,
второпях опрокинув недопитый кофе. -  Рад  вас  видеть,  сэр.  Как  здоровье
вашего уважаемого папаши, сэр? - неожиданно для себя выпалил купец. Он не на
шутку был встревожен приездом гостя.
   - Проклятая погода, дорогой Бак, - вместо приветствия пробурчал наследник
торгового дома "Вольф и сыновья", отряхивая шляпу.
   - О, вы еще не знаете настоящего русского  мороза,  сэр.  В  Архангельске
нередки случаи, когда на лету мерзнут птицы.
   - Изумительно, дорогой Бак. - Банкир бросил на руки подоспевшему толстяку
шляпу и плащ, оставаясь в  отличнейшем  сером  кафтане,  обшитом  серебряной
тесьмой. - Я говорю, изумительно то, что вы  сказали  относительно  птиц,  -
повторил он, вынимая трубку.
   "Он так похож на отца, -  удивился  купец,  глядя,  как  Бенджамин  Вольф
раскуривает трубку, - будто старый джентльмен выплюнул его изо рта". Бак  не
смог удержать улыбки.
   - Итак, дорогой Бак, - пуская клубы дыма,  начал  Бенджамин  Вольф,  -  я
думаю, вы понимаете: только очень важные дела могли заставить меня  покинуть
Лондон, - он искоса взглянул на купца, - чтобы увидеться с вами.
   - Я уверен в этом, сэр, - терзаемый недобрыми предчувствиями,  пролепетал
Бак, - я польщен, сэр.
   - Ваши торговые операции, дорогой Бак, - продолжал банкир после небольшой
паузы, - заслуживают похвалы... это так. Но времена изменились, и требования
торгового дома неизмеримо выросли; наши победы над Францией открыли  большие
возможности для морской торговли, значение вест-индских колоний  для  Англии
трудно переоценить. Короче говоря, необходимо быстро  увеличить  численность
флота... - Бенджамин Вольф вынул из  кармана  маленькую  записную  книжку  в
переплете из свиной кожи и, замолчав, стал перелистывать страницы.
   Вильяме Бак слушал, слегка  приоткрыв  рот.  Боясь  проронить  слово,  он
прислонил пухлую ладонь к левому уху, на которое был изрядно туговат.
   - Корабли необходимы, как воздух, и немедленно,  -  подняв  глаза,  снова
начал банкир. - Для этого нужен корабельный лес, много леса, по крайней мере
пятьдесят судов в год с полным грузом сосны, ели, лиственницы...
   - Вы шутите! Столько леса! Это невозможно, сэр! - привскочил Бак. - Я  не
найду лесорубов, я писал вам... я... я...
   - Мы получили ваше последнее письмо, -  грубо  оборвал  купца  банкир.  -
Причина, о которой вы говорите, вполне устранима. Вспомните, два года  назад
вы писали  об  ограблении  русских  промышленников  неизвестными  кораблями.
Ограбление и потопление промысловых судов.
   - Да, в Архангельске ходило  много  разговоров...  Русские  промышленники
собирались принять меры...
   - Однако это помогло вам найти лесорубов. Видимо, русские мужики  решили,
что в лесу работать безопаснее. Правда,  на  наше  счастье,  жадность  графа
Шувалова разорила многих купцов, занимавшихся промыслом  морского  зверя.  А
теперь... - Бенджамин Вольф задумался. Несколько минут он  сидел,  покачивая
ногой и дымя трубкой. - Дело, о  котором  я  намерен  вам  сообщить,  весьма
конфиденциально. - Банкир оглянулся и понизил голос; - Вы понимаете, дорогой
Бак, неосторожное слово и...
   Для Вильямса Бака нетрудно было представить,  что  таится  за  этим  "и":
тайная канцелярия,  пытка  на  дыбе,  рваные  ноздри,  разорение,  Сибирь...
Торговому дому "Вольф и сыновья" известны его темные дела в России.
   - Я, кажется, никогда не нарушал...
   - Мы знаем это, дорогой Бак, я решил предупредить вас на всякий случай...
- Банкир запнулся. -  Не  будет  ли  разумным  с  нашей  стороны  продолжить
подобные опыты? Ведь, в конце концов, мы с вами не возьмем в руки топора, не
так ли?.. Следовательно, морской промысел на Севере должен стать  еще  более
опасным, совсем опасным... невозможным, и тогда... понимаете  меня,  дорогой
Бак? Стоит пустить ко дну еще два-три,  может  быть,  десять  судов,  и  это
надолго отобьет охоту плавать у русских мужиков.
   - Не угодно ли горячего кофе, господа? - услышали собеседники  вкрадчивый
голос.
   С недовольным видом взглянув на толстяка хозяина, появившегося с  большим
серебряным кофейником в руках,  Бенджамин  Вольф  кивнул  головой.  Толстяк,
наполнив чашки ароматным напитком, удалился.
   - Из ваших писем мы узнали, что моржей на Новой Земле  осталось  немного.
Естественно, обремененный шуваловскими поборами, промысел там невыгоден.  Вы
писали нам, дорогой Бак, что русские мужики последние годы усиленно посещают
Шпицберген, где моржовые стада пока неисчерпаемы. Не так ли?
   - Все это так, сэр. - Вильяме Бак догадывался, к чему  клонит  банкир.  -
Русские охотнее промышляют на Груманте. Но я сомневаюсь...
   - Не будет ли разумным в таком случае, дорогой Бак, отвадить их от  этого
острова? Я думаю... гм... следует потопить  несколько  промысловых  кораблей
где-нибудь поблизости от Шпицбергена,  и  тогда  русские  мужики  попадут  в
тиски: с одной стороны, разорительная монополия графа Шувалова, а с другой -
вы, дорогой Бак. Вам не следует  забывать:  корабельный  лес  необходим  для
Англии, - посмотрев внимательно на  купца,  добавил  Бенджамин  Вольф.  -  Я
уверен, королевское правительство оценит  ваш  патриотизм  и  сможет  забыть
некоторые  досадные  стороны  вашей  деятельности  на  родине.  Надеюсь,  вы
согласны? А впрочем, это неважно, согласны вы или  нет,  -  отрезал  банкир,
увидев на лице Бака колебание, -так или иначе, все это вы возьмете на себя.
   Вильямс Бак в крайнем замешательстве вытер пот со лба.
   - Позволю себе заметить, сэр, - робко вставил он,  -  местное  купечество
относится к нам недоброжелательно. В Петербург на  высочайшее  имя  написана
жалоба...
   Банкир усмехнулся.
   -  Жалоба.  Да  кто  сейчас  в  Петербурге  будет  разбираться  в  делах,
происходящих  на  Севере!  Императрица  Елизавета  доживает  последние  дни.
Сановники заняты вопросами престолонаследия. Мы постараемся  создать  мнение
при дворе, что русским мужикам опасно  заниматься  мореплаванием.  -  И,  не
давая Баку вымолвить слово, банкир продолжал:  -  С  открытием  навигации  в
Архангельске к вам явится шкипер купеческого судна с  письмом  от  торгового
дома "Вольф и сыновья". С подателем письма вы можете  вести  переговоры,  он
поможет вам найти лесорубов.
   Банкир поднялся и небрежно подал руку Баку.
   - Желаю удачи.
   Юркий краснощекий трактирщик был уже тут как тут и помогал знатному гостю
одеваться.
   Стараясь избежать любопытных глаз, торопливо проскользнул Бенджамин Вольф
через шумный зал. Звякнул колокольчик - за банкиром захлопнулась дверь.
   Задумавшись, Вильямс Бак  долго  сидел  в  таверне.  Он  не  слышал,  как
буйствовал свирепый ветер, завывая  в  трубах,  шевеля  отставшей  на  крыше
доской, хлопая где-то совсем рядом открытой ставней.

   Глава десятая
   У ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ

   Вонючий дым солдатского табака ест глаза. Петр Федорович в куцем  мундире
голштинского офицера, попыхивая любимой глиняной трубкой, вышагивает взад  и
вперед по тесноватому, устланному коврами кабинету. Поворачиваясь, он каждый
раз резко звякает шпорами.
   Непринужденно развалясь в удобном кресле, сидит розовощекий Роберт  Кейт,
английский посланник; он в  задумчивости  дымит  душистой  сигарой,  изредка
взглядывая на щуплую фигурку наследника.
   Веселые огоньки камина тускло  отсвечивают  на  лакированной  мебели,  на
эфесе  шпаги  князя,  вспыхивают  в  доспехах  медного  тевтонского  рыцаря,
застывшего у дверей на бессменной вахте. Для великого князя Петра-Ульриха из
Голштинии  рыцарское  чучело  олицетворяло   воинственное   высокопочитаемое
пруссачество. Наследник российского престола,  будущий  император,  презирал
все русское. Даже восковые и деревянные солдатики на большом длинном  столе,
которыми  великий  князь   неизменно   "одерживал   победы"   над   датскими
полководцами, были в прусских цветистых мундирах.
   С заседания  военной  конференции  Петр  Федорович  вернулся  огорченный,
расстроенный. И недаром: над  головой  короля  Фридриха,  кумира  недалекого
князя, собрались грозные тучи. Русская императрица посылает новые  полки  на
прусскую землю, русские фельдмаршалы готовят коварные планы...
   "Очень кстати, - раздумывал князь, - пришел этот напыщенный болван  Кейт.
Он всегда начинен новостями, как шоколадная бонбоньерка сюрпризами".
   И сегодня Кейт  обрадовал  князя  весточкой  о  большом  друге  Фридрихе.
Развеселившись,  Петр  Федорович  много  и,  как  казалось  ему,   остроумно
высмеивал генералов, выступавших на военном совете.
   Хитрый англичанин, умевший  ловить  рыбку  в  мутной  воде,  был  отменно
доволен. Теперь он ждал удобного случая распрощаться с князем.
   -  Ваше  высочество,  анекдоты  о  сегодняшнем  совещании  были  особенно
остроумны, и  я  уверен:  слова  ваши  окажутся  пророческими,  -  посланник
зашевелился, собираясь встать.
   Уткнувшись в угол, великий князь звякнул шпорами и,  круто  повернувшись,
зашагал прямо на Роберта Кейта.
   "А князь и вправду придурковат", - удивлялся Кейт, глядя на  покрасневшее
от напряжения и выпитой водки маленькое злое лицо князя.
   Наследник наступал, четко отбивая шаг и грозно выпучив  глаза.  У  самого
кресла,  где  сидел  Кейт,  Петр  Федорович,  стукнув  каблуками,  застыл  в
неподвижной позе.
   - Да здравствует мой друг великий Фридрих! - вдруг тонким голосом крикнул
наследник.
   Подгибая длинные журавлиные ноги,  с  охапкой  березовых  поленьев  вошел
слуга Василий Помазкин и бесшумно свалил их у камина.
   Старик хитрил: не охапка дров привела его сегодня в  кабинет  наследника.
Вчера  он  виделся  с  дорогими  земляками  -  Петром  Савельевым  и  Амосом
Корниловым, прочитал  поморскую  жалобу  и  долго  расспрашивал  морехода  о
тамошних делах. Вспомнив молодость, родные далекие края, Студеное бескрайное
море, Василий Помазкин всплакнул и твердо решил помочь землякам.
   - Василий, жарко, отставить, - повернув голову в сторону лакея, отрывисто
сказал князь, - зачем здесь... не звал.
   Василий Помазкин, закинув голову, вытянулся.
   - Батюшка Петр Федорович, дозволь старику слово молвить. - Он  с  мольбой
глядел на князя.
   - Что? Говори, говори, - проскрипел наследник, вытаращив глаза. - Что, а?

   Наследник не  сердился,  он  по-своему  любил  преданного  слугу  Василия
Помазкина. Злое лицо князя сделалось будто проще, добрее.
   Вынув из-за пазухи плотный белый пакет, бывший гвардеец рухнул на  мягкий
бухарский ковер.
   - Милостивец, родимец наш, возьми. - Старик стукнул  об  пол  головой.  -
Жалоба матушке императрице.
   - Обидели тебя? Кто? - Петр сделал свирепое лицо.
   - Ежели б меня, батюшка, - не вставая с  колен,  ответил  Помазкин,  -  и
просить бы не стал.  Поморян,  мореходов  наших,  злодеи  извести  умыслили.
Корабельщину без разума рубят, в заморье  отправляют,  а  без  леса-то,  сам
знаешь, батюшка, ни кораблей, ни мореходов... Престолу поруха.
   Английский  посланник,  с  невозмутимым  видом  разглядывавший   восковых
солдат, расставленных на подступах к игрушечным крепостям, при  этих  словах
насторожился.
   - Кто смеет?! - сорвался на визг наследник.  -  Встань,  Василий!  -  Он,
нагнувшись, схватил старика за ворот.  -  Передам,  сегодня  передам...  Как
смеют? - Он вырвал пакет из рук Помазкина и бросил на стол.
   Василий  поднялся  и  со  слезами  благодарности  кинулся  целовать  руки
наследнику.
   - Петр Федорович, да за это, за такую твою милость мы... - голос  старика
дрогнул, - я, то есть, жизнь... - Глаза помора затуманились. - Только скажи,
все сделаем.
   Великого князя тронули искренние, идущие от души слова преданного слуги.
   - Сегодня передам, - твердо повторил он. - Сам просить тетушку стану.
   Старик снова растянулся на ковре.
   - Довольно, уйди, - махнул рукой наследник, - занят!
   Помазкин, утирая слезы, пятясь, вышел из комнаты, плотно прикрыв дверь.
   Воцарилось  молчание.  Посланник  холеными  ногтями  отбивал   дробь   на
полированном столе. В камине весело потрескивали сухие дрова. Громко  тикали
громоздкие бронзовые часы. Наследник усиленно пыхтел глиняной трубкой.
   - Беспорядки, беспорядки, -  неожиданно  громко  заговорил  он,  -  везде
беспорядки... большое государство... трудно женщине.
   - Ваше высочество, - поднялся посланник, взглянув на часы, - мне пора. Но
перед уходом я должен выполнить приятное поручение. - Он поклонился. -  Ваше
высочество,  миссис  Кейт  скоро  уезжает  на  родину  и  решила  на  память
преподнести вашей светлейшей супруге этот маленький  сувенир.  -  Англичанин
вынул из кармана атласную коробочку и открыл ее.
   Великий князь с любопытством взглянул на большую бриллиантовую брошь.
   - Какие камни! Прелесть! Передайте глубочайшую благодарность миссис Кейт.
Но чем я отблагодарю? Я, право, затрудняюсь...
   - Не затрудняйтесь, ваше высочество. У  меня  к  вам  будет  только  одна
просьба.
   Наследник поднял жиденькие брови. Его небольшая головка дернулась.
   - О,  не  беспокойтесь,  ваше  высочество,  просьба  самая  маленькая,  -
поспешил успокоить великого князя посланник. Он  помолчал.  -  Подарите  мне
это, ваше высочество. - Кейт взял в руки поморскую жалобу.
   Брови  наследника  еще  больше  поднялись.  Да  и   как   не   удивляться
чудаковатому англичанину!
   - Этот конверт... О дорогой сэр, но это ничтожно! - воскликнул он. - Если
хотите, прошу вас! - Великий князь склонил  голову.  -  Однако  меня  мучает
любопытство, зачем вам этот конверт?
   - Благодарю вас, ваше высочество, вы так великодушны...  Итак,  я  считаю
конверт своей собственностью. - Посланник взглянул на великого князя.
   - Да-да, дорогой сэр!
   Взяв со стола пакет, англичанин шагнул к камину и бросил его в огонь.
   - Я хотел избавить  вас  от  лишнего  беспокойства,  ваше  высочество.  -
Любезно раскланявшись, англичанин вышел.

   * * *

   На другой день в дом к Петру Савельеву пришел старик Помазкин. Красная  с
золотым позументом ливрея была изрядно выпачкана грязью. Он был пьян, но  на
ногах держался крепко и рассуждал здраво.
   - Амос Кондратьевич, друг милый!  Прости  ты  старого  дурака.  Не  вышло
дело... Прошибся я, тем людям веру дал. Вот оно и  получилось...  с  того  и
пьян седни.
   - Да что получилось-то? - допытывался встревоженный Корнилов.
   - А так, - отмахивался старик, - вдругорядь жалобу писать  надо.  На  тот
год привезешь, дак я без ошибки, в собственные руки... А теперь ехал  бы  ты
домой, друг, - опустишь зимнюю дорожку, намаешься.
   Тем и кончился разговор. Ничего не добившись, уехал  в  Архангельск  Амос
Кондратьевич. А Василий Помазкин даже старому своему дружку Петру  Савельеву
не открыл, куда делась поморская жалоба. Сам-то Помазкин хорошо про то знал.
Выгребая золу из камина в  кабинете  наследника,  он  нашел  там  обгоревшие
остатки гербовой бумаги.

   Глава одиннадцатая
   В ЗАПАДНЕ

   Очнулась Наталья в теплой избе, на мягкой постели.  Около  нее  хлопотали
две  молоденькие  девушки  с  завидным  румянцем  на  щеках.  Они   радостно
вскрикнули, увидев, что Наталья открыла глаза.
   Подошла полная пожилая женщина с приятным  спокойным  лицом.  Она  подала
Наталье кружку с какой-то темной жидкостью.
   - Пей, родная, - певуче сказала женщина, - на божьей травке настоено, сил
вдвое прибудет. О матери не тревожься, жива - здорова она.
   - Спасибо, - ответила Наталья. Она осушила кружку с горьковатым напитком.
Помолчав, спросила: - Что за люди спасли нас?
   - Муж мой и