изировали  военный  завод. Теперь  стало не
стыдно показывать отсталую  технику западным  шпионам. Построили предприятие
по освоению  сворованной на Западе новейшей  технологии.  Одним  словом,  ко
времени   начала   горбачевской   перестройки   одна  Партградская   область
производила промышленной продукции  больше,  чем  вся Российская Федерация в
конце двадцатых годов.


Освоение трясинных земель

     На территории области расположена самая большая  в стране (а может быть
и в  мире) болотная  трясина.  Трясина -- это не  просто  болото  или место,
заливаемое водой. Воду там совсем не видно.  Внешне  трясина выглядит весьма
привлекательно:  трава,  цветы,   ягоды,  кустарники,  полянки.   Прямо-таки
природный рай, Но если вы по неведению или по неосторожности туда забредете,
вы обнаружите, что это райское обличие прикрывает бездонную вязкую грязь. Но
будет уже  поздно,  и вы не  успеете  предупредить  никого о таящейся  здесь
опасности. Ивам никто не сможет  помочь. И вы исчезнете навечно и бесследно.
Расположенные   по   соседству   исправительные   лагеря  и   сверхсекретные
предприятия  (атомное, химическое и  бактериологическое)  со стороны трясины
вообще не охраняются, она надежнее  любой охраны. Еще ни одному заключенному
не удалось бежать этим путем.  И ни одному любопытному не удалось проникнуть
в район  секретных предприятий через трясину. Местные критически настроенные
интеллектуалы   рассматривали  трясину  как   символ   нового  общественного
устройства. За это их  время  от  времени  наказывали, высылая  из города  в
упомянутые секретные предприятия и лагеря.
     Обуреваемые заботой  о  благе  народа  партийные вожди  области не  раз
предпринимали  попытки  начать  освоение  трясины  (как  писали  в  газетах,
"трясинных земель").  Получив  за  это  награды  и  повышения  в чинах,  они
оставляли  свои  затеи. Как  потом  писали те  же газеты,  "попытки освоения
трясинных земель глохли  в  трясине  бюрократизма"  Последнюю попытку (самую
значительную)  предпринял  Петр  Степанович  Сусликов, когда он стал  первым
секретарем Партградского  обкома  партии. За  эту попытку Петру  Степановичу
присвоили  звание Героя Социалистического Труда. После этого Петр Степанович
стал готовиться ко  взлету  на вершины  партийного  руководства  в  Москве и
попытку   свою  оставил,  как  и   его  предшественники.  Но  в  отличие  от
предшественников, он обратил внимание на одно достоинство трясины, благодаря
которому она может сыграть выдающуюся роль истории: поскольку она засасывает
в себя абсолютно все без всяких следов, то она способна засосать и осадки от
атомного взрыва, ядовитые химические вещества и смертоносные бактерии.  Если
взорвать  над  трясиной  самую мощную водородную  бомбу,  то последствия  от
взрыва  будут не сильнее, чем  от взрыва газа, который  недавно  произошел в
новом десятиэтажном доме в новом жилом районе. Уже  через пару дней  трясина
будет  выглядеть  так,  как  будто  никакого  атомного  взрыва  не  было.  А
последствия от взрыва газа не могли ликвидировать в течение года.
     Еще тогда, когда Сусликов возглавлял Партградскую. область,  он сказал,
что "в  случае ядерной войны все население  области переселится на трясину и
воздвигнет на ней еще более грандиозное и светлое здание коммунизма, чем то,
которое  западные  империалисты помешали нам воздвигнуть на сухом  месте". А
уже упоминавшаяся выше Маоцзедунька заявила, что  область на  трясине  будет
выдавать на-гора морквы,  картошки, капусты  и  прочей  сельскохозяйственной
снеди в  таком  количестве  и  качестве,  что  даже свиньи  жрать  не будут.
Выражение  "выдавать  на-гора"  она  усвоила во  время  встречи  с шахтерами
Донбасса.  Партградские интеллектуалы по поводу этого заявления Маоцзедуньки
острили,  что свиньи эту  "снедь" жрать не будут по той простой причине, что
свиньи в области исчезли  задолго до того, как Маоцзедуньке присвоили звание
Героя  Социалистического Труда  за  выдающиеся  успехи  области  в  сельском
хозяйстве. Зато в области расцвело  всеобъемлющее и всепоглощающее свинство.
А  трясину без  шума и газетных сенсаций стали  использовать как помойку для
отходов атомной и химической промышленности.
     Когда в  Москве решался вопрос о строительстве первого в  мире атомного
предприятия  для  мирных  целей, то  выбрали  именно  Партградскую  область,
руководствуясь следующими соображениями.  Область  занимала  первое место  в
стране  по насыщенности  исправительными  лагерями. Заключенных  можно  было
использовать на самых секретных и вредных для здоровья работах. Партградская
трясина   является  самым  удобным   местом   захоронения  отходов  атомного
производства. Область расположена  далеко от Москвы и закрыта для  посещения
иностранцами,  В ней не происходило  ничего  такого,  что могло бы  привлечь
внимание общественности.  В области строились и планировались многочисленные
секретные  предприятия, которые нуждались в энергетической базе, независимой
от обычных источников энергии и неуязвимой в случае войны.
     За  строительством  как-то само собой закрепилось  название "Атом". Оно
постепенно   вошло  в  газетные   статьи  и   официальные  документы.  Когда
строительство закончилось,  и предприятие  вступило в  строй,  всему  району
официально присвоили имя Ленина. Однако население упорно продолжало называть
его " Атомом ".
     О жизни  в районе  "Атома" поползли самые невероятные и  противоречивые
слухи. По одним  слухам, там  --  рай земной, полный  коммунизм,  все есть в
изобилии  и  почти бесплатно.  По  другим слухам, там  поселили заключенных,
осужденных на большие  сроки или  на смертную  казнь,  которую  им  заменили
опасной для жизни работой в условиях  повышенной радиации.  На самом  деле в
"Атоме"  было и то  и  другое  -- и  рай, как  его представляли себе рядовые
жители  области,  и  ад, о котором  не хотели думать  те  же самые жители. В
"Атоме"  специалистам  с  высшим  образованием и  квалифицированным  рабочим
платили удвоенную зарплату; сразу же предоставляли квартиры, о  каких они не
могли  и мечтать  в  иных условиях,  отпуск вдвое длиннее обычного и  многие
другие привилегии. И снабжение предметами потребления и быта было лучше, чем
в  городе. Но  с другой стороны, они  жили  под  постоянным надзором, как  в
заключении.  Отпуска они должны были проводить тоже  в определенных  местах,
где свобода  передвижения их была строго ограничена. А главное -- они  скоро
начинали ощущать  в себе снижение всех  основных жизненных функций,  апатию,
подавленность, состояние непреходящей тревоги и страха.
     Вскоре после  того,  как атомное  предприятие  вступило  в  строй,  там
произошла катастрофа.  В чем  она заключалась- хранилось в величайшей тайне,
но шила в мешке не утаишь, о катастрофе  узнали по многочисленным признакам,
-- в частности по тому,  что из района  эвакуировали целые поселки, больницы
переполнились  странными  больными,  стали рождаться дети уроды. К несчастью
для Партграда, тогда  о перестройке и гласности никто не помышлял. К тому же
ветер дул не в ту сторону и унес радиоактивные осадки не  в Западную Европу,
а в Сибирь. Подул бы ветер на  Запад, может быть эпоха гласности началась бы
раньше, и Партград стал бы знаменит на весь мир, как впоследствии Чернобыль.
     Возник слух, будто в "Атоме" в результате катастрофы появились мутанты,
способные жить в условиях повышенной радиации,  будто  их хотели  специально
разводить для  военных целей и для работы в зараженных местах,  но они будто
вы взбунтовались, и их  пришлось уничтожить. Но в этот слух  мало кто верил.
По мнению  партградцев, в Партграде никаких мутантов вообще  быть  не может,
так как тут климат и харч не тот. Наверняка там в "Атоме" какая-нибудь труба
лопнула или крыша протекла, у нас  такое постоянно случается. А скорее всего
уголовники  в атомном  реакторе  самогонный аппарат устроили,  перепились  и
передрались. Для работы же в  зараженных  местах у  нас здоровых больше  чем
достаточно.
     "Атом" стал  привычным  элементом  жизни  области.  Многих  выпускников
институтов  и  техникумов направляли  на  работу  в  "Атом".  И  они  охотно
соглашались на это,  соблазняясь  выгодными условиями,  В "Атом"  из  города
высылали лиц,  уклоняющихся  от  трудовой деятельности, а  также "внутренних
эмигрантов",  --  так называли всех тех,  кто подпал  под тлетворное влияние
Запада и вступал в конфликт с  советским общественным строем, его идеологией
и  властями.  Крестьяне  из  района  "Атома"  стали  появляться с овощами  и
молочными  продуктами  на  рынках  города, продавая их дешевле,  чем  прочие
крестьяне.  В  питейных  заведениях  стали  иногда  появляться  забулдыги  с
толстыми  пачками   денег,   которые  они  проматывали  за  один  вечер.  Их
вылавливала (вернее, подбирала на  улицах) милиция  и  отправляла  обратно "
Атом".  Эти забулдыги  рассказывали,  что они порою за один  час на каких-то
"сверхсекретных  работах" получали  по двести и даже пятьсот рублей. Правда,
от такого часа  "сверхсекретных работ" они становились  импотентами, лысели,
теряли аппетит и приобретали невыносимые  боли в желудке, груди и голове. Но
зато они могли себе позволить хотя бы один день пожить "по-коммунистически",
т.е. промотать деньги с первыми встречными проходимцами.


Партград и Москва

     Взаимоотношения между Партградом  и Москвой являются  сложными  и  даже
противоречивыми.  С  одной  стороны,  Москва  для  партградцев  есть  высший
надсмотрщик и указующий перст. А с другой стороны, роль Москвы для Партграда
аналогична  той,  какую  для  Москвы  играет  Запад. В  Москве  люди  что-то
вытворяют, надеясь  на то, что на это  обратят внимание на Западе. В  Москве
даже высшие  власти прежде,  чем  ляпнуть  какую-нибудь  чушь, узнают  через
шпионов о  том,  как на это будет  реагировать  продажная  западная пресса и
реакционные  западные политики, а  очухавшись поутру первым делом  ищут свои
рожи  на  страницах  западных газет и журналов. В  Партграде же делают нечто
отдаленно похожее на это, питая надежду  на то, что  слух  об этом дойдет до
Москвы. Если в Москве начинают отращивать бородки, то в Партграде отращивают
бороды до пояса. Если в Москве за явное  вольнодумство дают три года тюрьмы,
то в Партграде за скрытый скептицизм дают пять.  Новый жилой  район в Москве
назвали Новыми Черемушками, хотя там никогда  не росла черемуха. В Партграде
же новый  жилой  район назвали Новыми Липками, хотя  там  не росло  ни одной
липы. Подзаборный партградский пьяница, зарабатывавший себе на  выпивку тем,
что хрипел под гитару сочиненные им же песенки, был по примеру Москвы назван
бардом.  Когда его как  тунеядца выселили из  города  в "Атом", возник слух,
будто он уехал в Париж завоевывать там мировую славу.
     Желание   тянуться   за   Москвой   принимает   в   Партграде  поистине
патологические   формы.  Здесь  гордятся  даже  окриками   из  Москвы.  Если
партградских  руководителей  поругают  в  Москве,  то партградцы с гордостью
сообщают друг  другу, что  "нашему  Хозяину (имеется в виду первый секретарь
Обкома партии) в Москве шею намылили, значит теперь в гору пойдет".
     Влияние Москвы на Партград многосторонне. Вот два примера тому.  Одному
почтенному служащему запретили туристическую поездку  в Болгарию,  поскольку
его ближайший друг и собутыльник в шутку сказал, что сей служащий собирается
просить политическое  убежище в  Болгарии.  Это была  очевидная  шутка,  все
знали, что просить  политическое  убежище в Болгарии -- это все  равно,  как
скрыться  от партградского  КГБ в  главном  здании КГБ в Москве  на  площади
Дзержинского ("на Лубянке"). Но в КГБ шутку восприняли как сигнал, и поездку
запретили.  Служащий счел  запрет бессовестным и начал кричать об отсутствии
свободы совести в Партграде. Ему объяснили, что такое свобода совести, Тогда
он в знак протеста окрестил сына -- как раз  такая мода появилась  в Москве,
породив  на  Западе   надежду  на   религиозное  возрождение   в  России  и,
естественно, крах "режима" вследствие неверия в марксизм. Служащий заработал
за  это  строгий  выговор  по  партийной линии.  В  интеллигентских  кругах,
склонных к словоблудию на любом материале, в связи  с этим заговорили о том,
что именно Партграду предстоит сыграть ведущую роль в религиозном обновлении
России. Глава  областной  церкви,  однако,  этот  слух опроверг в  партийной
печати.  Заодно он осудил  президента США  как поджигателя войны. Упомянутый
служащий  должен  был  после  этой  истории целый  год  усиленно  заниматься
антирелигиозной пропагандой, чтобы снять  выговор  и вновь обрести репутацию
старого и политически зрелого коммуниста.
     Еще один пример. В Москве одна женщина, жаждущая выехать на Запад, но в
течение ряда лет не  получавшая разрешение на  это,  приковала себя  цепью к
решетке  посольства  США.  Об  этом  поступке  москвички  сообщили  западные
радиостанции, ведущие передачи на  Советский Союз. Узнали об этом поступке и
в Партграде.  И у  москвички в Партграде нашелся  последователь. Он приковал
себя цепью  к унитазу в своей собственной квартире  в  знак протеста  против
того, что в их квартире этот унитаз не ремонтировали полгода. Соседи заявили
в  милицию.  В милиции решили, что тут  пахнет политикой,  и сообщили в КГБ.
Сотрудники КГБ явились на четырех машинах,  разогнали толпу  зевак, выломали
дверь в туалет, отсоединили унитаз от  канализационной трубы (это было легче
сделать,  чем  пилить  цепь  напильником) и  увезли  "протестанта"  вместе с
унитазом.  Западная  пресса  никакого  внимания   на  мужественный  поступок
партградского борца  за  права  человека  не обратила.  Благодаря  этому, он
отделялся  годом  тюрьмы  за  бытовое  хулиганство.  Когда  он  вернулся  из
заключения, унитаз все еще не был отремонтирован.


Партград и Запад

     Хотя  настоящих диссидентов  в Партграде не  было, избежать тлетворного
влияния  запада  в  городе  не удалось. Многие  партградцы  слушали передачи
западных  радиостанций, смотрели  западные фильмы,  читали  западные  книги.
Кое-кто ездил на  Запад  или  имел знакомых,  бывавших на Западе.  На черном
рынке  продавались заграничные вещи. Причем, инициатива  "западничества" шла
сверху,   от  привилегированных  слоев  общества,  особенно   --   от  детей
начальства.
     Партградское  руководство  и  идейно  здоровая  часть  населения видели
опасность влияния Запада и принимали меры, сдерживающие его. Мнения при этом
были противоречивые. Одни требовали запретов и репрессий. Другие смотрели на
это более либерально.  "Пусть  потешатся западными пустяками, -- думали они,
-- лишь бы  в политику  не лезли". Консерваторы,  однако,  считали,  что эти
"пустяки" опаснее политики.  Против  политических загибов у нас есть защита:
идеология  и  КГБ.  А  против американских джинсов,  жевательной  резинки  и
истошных воплей защиты нет.
     В  Партград  стали понемногу  проникать  и кое-какие веяния, касающиеся
демократических свобод и прав человека. И виноваты в этом были сами  власти.
В сети  политического  просвещения и  пропаганды партградцам начали  с такой
настойчивостью разъяснять, что этих благ в  области  имеется больше, чем "на
их хваленом  Западе",  что это  породило в народе нездоровое  любопытство  и
необоснованные надежды. Одна старушка  две недели добивалась приема в Обкоме
партии, чтобы попросить "чуток  этих прав и свобод".  А то  она скоро умрет,
Перед смертью хотела бы попробовать, что это такое. Старушку поместили в дом
для престарелых, откуда  ее уже  не выпустили  до смерти. Она-то  и  явилась
родоначальницей правозащитного движения в Партграде.
     Старушка   умерла,   но  ее  дело  осталось   живо.   Одна   сотрудница
научно-исследовательского института за какие-то заслуги  получила бесплатную
туристическую  путевку  в  Японию. Известие об этом потрясло  город:  за всю
историю человечества  еще ни один партградец не бывал в Японии. Но в райкоме
партии  ей  не  дали характеристику,  необходимую  для поездки  за  границу,
мотивируя отказ тем, что эта научная сотрудница с ее могучими  габаритами не
втиснется в  миниатюрный  японский  туалет и  тем  самым уронит  достоинство
советского человека.  Возмущенная сотрудница заявила, что право  поездки  за
границу  есть прирожденное право человека, и что оно не зависит  от размеров
зада. Председатель комиссии  сказал на это,  что право поездок за границу не
есть прирожденное право человека, так как человек появился еще до  того, как
появились границы, Сотрудница была  сражена таким аргументом и взяла обратно
слова на счет прав. Но было уже поздно: ее исключили из партии.


Бездиссидентная зона

     Еще в те годы,  когда  Митрофан Лукич Портянкин  правил в Партграде, он
часто  беседовал со  своим зятем Петром Степановичем Сусликовым  о проблемах
государственного значения.
     -- Глянь, Петр, -- говорил Митрофан Лукич, наливая водочку  в трофейные
хрустальные рюмочки из хрустального  графинчика, тоже доставшегося Митрофану
Лукичу в качестве  боевого трофея в разгромленной Германии, когда  он  ездил
туда в  командировку  с целью изучения  постановки банно- вошебойного дела в
нацистских  концлагерях, -- что творится в Москве! Распустились, мерзавцы. А
у нас -- тишь и благодать. А почему?
     Петр     Степанович    подобострастно     пожирал     глазами    своего
высокопоставленного тестя.  Тот опрокидывал  "рюмашку"  в широко  разверстую
пасть, сверкавшую
     ' золотыми коронками. Крякал. Сыпал прибаутками насчет первой рюмки,  И
тут же наливал по  второй, поскольку откровенный партийный разговор  (по его
мнению)  мог начаться  лишь "на  высоком градусе". -- А потому, -- продолжал
Митрофан Лукич, закусив  вторую "рюмашку" осетринкой или икоркой,  -- что мы
тут голову на плечах имеем.  Диссиденты не появляются в нашей области по той
причине,  по какой южный фрукт не произрастает на холодном севере. Что нужно
для того, чтобы южный фрукт произрос на севере?
     Митрофан Лукич прерывал свою речь, чтобы налить по следующей "рюмашке".
Петр  Степанович  подобострастно молчал, зная, что Митрофан Лукич не ждет  у
него ответа. Митрофан Лукич ставит вопросы  для того,  чтобы  самому дать на
них  ответы,  риторический прием,  усвоенный  им еще  в  те годы,  когда  он
командовал  гарнизонной баней  и  вошебойкой. Тогда  он, приказав  построить
голых солдат на улице перед баней,  ставил перед ними стратегические вопросы
вроде: "  Можем  ли мы одолеть  врага,  не  одолев вошь? ",  и  давал на них
исчерпывающие  ответы  в духе  речей обожаемого им  Сталина. -- Чтобы  южный
фрукт произрос  на севере, -- продолжал Митрофан  Лукич, наливая  по третьей
"рюмашке",  --  нужны особые  теплицы.  А  чтобы  у нас в Партграде  выросли
заграничные фрукты, именуемые диссидентами, тоже нужны такие особые теплицы.
Главное -- не допустить появление таких теплиц. А раз нет теплиц, не будет и
фруктов, выращиваемых в них. Понял?
     Сусликов  кивал  в знак  согласия головой. А  Портянкин,  пропустив  по
третьей рюмашке  и закусив  как следует,  наливал  по  четвертой,  продолжая
передавать свой  партийный опыт молодому,  подрастающему  поколению  в  лице
Сусликова. -- Иностранных посольств у нас нет.  Никаких западных журналистов
нет.  На  наших  стройках  работают  кое-какие Иностранцы.  Но  что  это  за
иностранцы?!  Итальяшки. Они не  в счет.  Радио западное у нас  слушают, это
верно. Ну  и  пусть слушают  на  здоровье. Эта чепуха  нам  не  опасна.  Эти
западные  права  человека  и  демократические  свободы у нас в Партграде все
равно, как попу гармонь, рыбе зонтик или корове седло...
     Когда Сусликов стал  первым  секретарем Партградского Обкома партии, он
дал  клятву   своему  покровителю   Портянкину,  что   превратит  область  в
"бездиссидентную зону".  При  этом  он  руководствовался  такими принципами.
Подавлять диссидентов дело нехитрое. Не допустить их