-30 - по двум-трем строчкам установить, кто автор текста,
досужий  профан,  ничтоже  сумняшеся; делает  поспешные  выводы,  приписывая
приборам, немного более сложным, нежели маникюрные ножницы или пннцет, чисто
челове-ческое качество - способность принимать решения по соб-ственной воле.
     И даже когда люди наделили машины свободой выбора между теми или  иными
способами решения заданной проблемы, от этого ничего не изменилось.
     В  следующем  столетии беспрестанная  миниатюризация приборов, снижение
себестоимости  электронной  техники  и к тому  же необходимость исследований
планет, проводи-мых в такой  среде, где человек работать  не может, подве-ли
человека к осуществлению его извечной мечты о роботе.
     В  тот высокоторжественный день, когда появилась  на свет первая партия
электронных  роботов  -   устройств-ана-логов  систем,  обладающих  свободой
выбора, - им  присвои-ли имя "Карел"  (в  честь Карела Чапека,  придумавшего
слово "робот"). Но и у них свобода выбора была лишь от носительной, они были
свободны не более, чем любой ин-струмент, повинующийся воле человека.
     Простейшее  орудие  - молоток  -  не снабжено  каким-либо  устройством,
которое  предотвращало  бы  удар  по  пальцам. Более  совершенное  орудие  -
бумагорезательная машина - останавливается, если рабочий не  успевает убрать
из-под  нее руку.  Что  же касается сверхсовершен-ной машины - Карела  (или,
точнее,  в  какой-то  мере  че-ловекоподобного  механизма,  чьим  прообразом
послужил Карел),  то в ней было  множество таких устройств, предна-значенных
лишь для одного - помешать человеку своей новой  "игрушкой" стукнуть себя по
пальцам.
     Этот рассказ посвящается Айзеку Азимову, деятелю науки,  который в 40-х
годах XX цена,  намного опередив свое  время, сформулировал и  облек в форму
законов наи-более существенные положения относительно такого рода страховки.
Но:
     1) Невозможно предусмотреть все...
     2} Кто хочет все делать слишком хорошо...
     Для  людей  жизнь  на Проционе-Ш была отнюдь  не райской,  хотя местные
жители  со  своим  фторо-кремниевым  обменом  чувствовали  себя великолепно,
купаясь в плави-ковой кислоте. Но это уже другая история.
     Проционцы, находящиеся примерно на уровне развития землян 20-х годов XX
века,  впрочем, оказались  народом гостеприимным и  приветливым. При  помощи
специально  разработанного радиокода,  позволявшего взаимное  обще-ние,  они
сообщили о  своем  согласии на то, чтоб земляне высадились и оборудовали  на
Проционе-Ш свою базу  - герметизированную  капсулу с кислородной атмосферой,
внутри,  прочно  прикрепленную  к  скале,   чтобы  противо-стоять  фтористым
ураганам.
     Через толстые двойные иллюминаторы, сделанные из прозрачного материала,
устойчивого  к  разъедающему  дей-ствию кислорода,  а  снаружи - к такому же
действию  фто-ра,  с  инертным  газом  посредине,  между  рамами,  обитатели
Проциона порой  с  доброжелательным любопытством со-зерцали чудищ, вдыхающих
кислород и пьющих закись водорода. Подумать  только, что эти чудища называют
за-кись водорода водой! Но это опять-таки совсем другая ис-тория.
     В тот  день  на  базе,  содрогавшейся, несмотря на  все крепления,  под
бешеными порывами фтористого урагана, томились от скуки трое землян. Двое из
этих  чудищ  при-надлежали к  числу  пьющих  закись  водорода  (частенько  с
добавлением некоего этилового  соединения в виде  вод-ки - это  относилось к
экспедиционному биологу и пси-хологу, русскому полковнику медицинской службы
Борису  Мужинскому  - либо  рома,  когда  дело  касалось  американца  Питера
Говарда,  геолога, минералога и химика). Третье-го -  тоже землянина - звали
Карел-178, и томился он больше всех. Ибо из-за обостренного, как  и у других
Ка-релов,   чувства   ответственности  он  считал,  что   все  непри-ятности
происходят  из-за  него.  Пожалуй,  здесь  была доля правды, хотя сам Карел,
конечно, был совершенно не ви-новат.
     Накануне Питер пожаловался:
     - Я плохо себя чувствую. Болит живот.
     Борис жестом обвинителя ткнул в Карела пальцем  и, раскатисто произнося
"р", приказал по-французски - а он говорил с Питером именно на этом языке:
     - Повтори-ка Первый закон роботов!
     Отдаленно  напоминавший человека футляр, которого  называли Карелом, не
мог менять  выражение  лица, зато  голосовой регистр робота был очень богат.
Удивленно, до-садливо-жалостливым  тоном, каким  обращаются к  надоед-ливому
ребенку, отнюдь не изменившись в "лице", Карел ответил:
     - Первый закон.  Робот не может  причинить вред  че  ловеку  или  своим
бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред.
     Карел  был  славным малым,  но чувство  юмора  в отличие от сегодняшних
роботов у него было развито слабо.
     - Вот видишь, ты нарушил Первый закон, - продол-жал врач.
     Прежде чем брякнуть "Как так?", Карел издал дико-винное гудение.
     Борис расхохотался:
     - Очень просто! Ты в полдень накормил нас  неудобо-варимым американским
кушаньем - сосисками с кетчу-пом. И вот пожалуйста - у Питера болит живот.
     Питер  улыбнулся,  несмотря на  недомогание (пока  это было лишь легкое
недомогание!).  Ни тот, ни другой че-ловек не был  специалистом по роботам и
не отдавал  себе отчета в том, какой грозный смысл имеет сказанное.  Ибо для
робота  нет  ничего более  важного, чем  Первый закон. Не  худо бы это знать
любителям шуточек.
     Человеку шутка может спасти жизнь. Но у Карела  она  может  вывести  из
строя дорогостоящий мозг. Вот мы и подошли к нашей истории.
     Побледнеть Карел не мог, он не был на это способен.
     Он ответил бесцветным голосом:
     - Вы полагаете, доктор, что Питеру повредил приго-товленный мною обед?
     Однако Борис был поглощен  своим делом и  не ответил. Уложив американца
на кушетку, он пощупал его живот и, хмурясь, произнес:
     - Как  же так -  не вырезать-аппендикса перед поле-том в космос! Весьма
непредусмотрительно!
     Двенадцать часов  спустя стало совершенно  ясно, что диагноз правилен и
требуется  операция,  к   тому   же   без-отлагательная.  И   вот   начинает
разыгрываться драма. За-вязка: Карелу одно  за другим отдаются распоряжения.
Прежде  всего  - очистить длинный  стол, за  которым и обе-дают, и работают.
Затем Борис,  вертя  в могучих  руках  ам-пулу растворителя  для  пентотала,
приказывает:
     - Сходи в кладовку, приставь себе новую пару рук и прокали их на огне.
     Карел   повинуется  беспрекословно.  Такие,   как  он,  не  оборудованы
устройством  для обсуждения приказов.  Ког-да  он возвращается  в  столовую,
вытянув новые стерилизо-ванные руки  и стараясь ни  к  чему не прикоснуться,
Питер  лежит па  чистой простыне,  а Борис  извлекает  из ящичка  стерильные
инструменты.  Американец,  уже  усыпленный,  тихонько  дышит  через   маску,
подсоединенную  к  небольшо-му черному баллону. Стоя у  стола, Борис  отдает
очередное распоряжение:
     - Встань напротив меня!
     Робота  еще со вчерашнего дня  преследует все та же мысль,  и он, легко
скользнув к указанному месту, задает свой вопрос:
     - Так вы считаете, доктор, что обед, приготовленный мною...
     Удаление аппендикса не  бог весть какая хитрая опе-рация. Борису не раз
приходилось оперировать аппенди-цит. Но он был врачом широкого профиля, а не
хирургом и поэтому немного волновался. Ему было не  до  пережива-ний робота.
По  счастью,  он  даже  не ответил на вопрос.  Натянув перчатки (как было бы
удобно, если бы можно было приставить и себе другую пару рук, предварительно
ее прокалив,  подумал он), Борис  уверенно взял скальпель и  протянул Карелу
зажим.
     - Когда я сделаю разрез и  из сосуда  пойдет кровь, - пояснил он,  - ты
сразу  подашь  мне  этот  зажим,  возьмешь  позади  себя  кэтгут  и по моему
приказанию приготовишь узелок.
     Борис наметил линию разреза.
     И тут началась драма.
     Отступив на  шаг, Карел голосом,  выдающим полней  шее смятение  (такой
голос тоже предусмотрен в его коле-бательном контуре), заявил:
     - Я не могу!
     - Что?! - воскликнул Борис.
     - Не могу. Я даже и вам не могу позволить! Первый закон! Робот не может
причинить...
     Ну,  как  его  переубедишь?  Оставалось  одно:  отведя  ду-шу  в  залпе
непереводимых русских выражений, разбудить Питера и искать решение.
     Прошло еще двенадцать  часов. В  капсуле томятся трое  землян  -  врач,
больной, которому срочно необходима опе-рация; но больше всех томится робот,
который не  может  ассистировать,  когда человеку разрезают живот,  не может
даже допустить, чтобы это было сделано.
     - И зачем только вы мне сказали?  - тужит  он.- Я вышел бы  на воздух -
или,  как  его,  на  фтор,  -  а по  воз-вращении  просто оказался бы  перед
совершившимся фак-том...
     Питер лежит на  кушетке. Временами он постанывает  от боли и мучительно
размышляет.  Борис и Карел сидят за столом друг против друга  и  в двадцатый
раз перебирают все возможные варианты, тут же отвергая их один за другим.
     Допустить, что  Карел выйдет? Невозможно. Теперь, когда он знает, в чем
дело, его первейший долг, самая главная его  обязанность -  исполнить Первый
закон,  то  есть  остаться  на  месте  и  не   допустить  посягательства  на
целостность брюшной полости Питера.
     Эвакуировать Питера? Но до ближайшей базы один-надцать суток полета. Он
не выживет.
     Вывести  Карела из строя? Немыслимо. Карел  - един-ственный,  кто может
выходить   во  фтористую   атмосферу  и  обеспечивать  бесперебойную  работу
генераторов,  разме-щенных  под  станцией.  Если  же  генераторы  перестанут
ра-ботать, погибнут два человека.
     В двадцатый раз Карел стонет:
     - Зачем, зачем вы мне сказали?!
     Борис  предпринимает заведомо безнадежную  попытку  -  отдать настолько
категорический  приказ,  чтобы он взял верх над Первым законом. Борис кричит
роботу:
     - Встать! Приказываю - не мешай мне оперировать Питера!
     Не  действует.  Если бы Карел мог, он бы  пожал  плеча-ми. Первый закон
сильнее.  Питер разражается длинной  тирадой, призывая  Карела спрятать свой
Первый закон  в  карман.  Нелогично, так как у  Карела нет соответствую-щего
отверстия и,  кроме того,  закон -  не такая вещь, кото-рую можно  спрятать.
Умирая от боли и страха, Питер об-рывает его рассуждения:
     -   Брось  свою  дурацкую  логику!  Перестань,  наконец,  понимать  все
буквально! Ух, добраться бы мне до этого Азимова!
     Робот возражает  еще  настойчивее, и голос  его  стано-вится еще  более
жалобным. Удержаться  от возражений он не может, так как  его  электрические
цепи - это цепи ло-гических умозаключений.
     -  Добраться до Азимова невозможно. Он  умер  двести двадцать  семь лет
назад.
     Борис хватает табуретку, размахивается и собирается треснуть Карела. Но
стальная рука  перехватывает ее.  Не столько  из-за Третьего закона  ("Робот
должен  заботиться  о  своей  безопасности  в  той  мере,  в  какой  это  не
противоре-чит Первому и Второму законам"), сколько из-за Перво-го: ведь если
он допустит, чтобы его поломали, погибнут два человека.
     -  Но  у тебя ведь есть,  пропади  он  пропадом, твой  Первый  закон, -
заявляет Питер. - Ну  что ты можешь  со мной сделать, чтобы "не  допустить"?
Шею мне, что ли, свернешь?
     -  Я заявлю  самый решительный протест в  устной  форме,  - благонравно
отвечает Карел.
     Топтание на месте продолжается в прямом и в перенос ном смысле. Борис и
робот топчутся вокруг стола, время от времени возвращаясь к какому-нибудь из
отвергнутых вариантов и снова отвергая его.
     Отчаяние охватывает его со все большей силой.
     И в этот-то  момент  Карел  не  находит  ничего лучшего,  как нежнейшим
голосом задать вопрос:
     -  Вы  все еще  полагаете, Борис, что он заболел  из-за приготовленного
мною недоброкачественного обеда? Да? Вы думаете, что дело в моей оплошности?
     Борис разражается градом проклятии.
     Питер с постели обращается к роботу:
     - Ну, а что ты скажешь насчет второй части Первого закона?  Как это там
"...или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред"?
     Жалобным голосом Карел отвечает:
     -  Вторая  часть  действительно  создает  потенциал  дей-ствия,  по  он
уступает потенциалу первой части. Неоспори-мо, однако, что в такой  ситуации
возникает конфликт,  и  его  надо как  можно  скорее  устранить.  Необходима
консульта-ция робопсихолога и, может быть, даже частичная пере-настройка.
     Время идет.
     -  Конфликт,  конфликт,  конфликт,  -  задумчиво  по-вторяет  Карел.  -
Конфликт между  законами.  Это  скверно,  скверно, скверно,  это скверно для
меня.
     Идет время. Робот подражает голосу маленькой де-вочки:
     -  Скверно, скверно, очень скверно. Пойду-ка я зай-мусь генераторами. Я
пробуду там не меньше двух ча-сов. - И, протягивая "руку" Борису, добавляет:
- А вы пока будьте умницами!
     Разумеется,  два  часа спустя  Питер был уже опериро-ван.  И  жизнь его
спасена. Робот никак  не прокоммептиро вал это событие, но  с  тех  пор стал
говорить девчачьим го-лосом: видимо, какие-то его логические цепи  вышли  из
строя.
     При смене  дежурства  на базе Карел получил приказа-ние вместе с людьми
вернуться в звездолет. Там его ожи-дали робопсихолог и программист.
     Через некоторое время они встретились  с  Борисом и Питером  в баре. За
стаканом вина психолог сказал:
     - Любопытная  вещь: робот  свихнулся гораздо быст-рее, чем следовало бы
ожидать. Если  б  все шло как  поло-жено, он  бы  сопротивлялся еще сутки, и
больному от этого,  конечно, не  стало бы лучше. Не знай  я  вас  обоих  так
хоро-шо, я бы поклялся, что из-за какого-то  вашего промаха он начал сходить
с ума еще  до возникновения конфликта. К примеру, не случилось ли вам еще до
начала всей этой истории упрекнуть его в том, что он нарушил Первый закон?..









Леонард Ташнет. Практичное изобретение


     Сборник "Практичное изобретение" библиотеки Зарубежной фантастики, 1974
     OCR: Благовест Иванов


     Я человек практичный, не то что мои сыновья, хотя они и умные ребята. А
ума у них хватает, ничего не  ска-жешь. Не родись они близнецами и достанься
этот ум одному, а  не  двоим, так  все  ученые  в мире, вместе взятые, этому
одному  и  в  подметки бы  не  годились.  Ну, да  и сейчас  им жаловаться не
приходится - оба  отличные инженеры и на самом лучшем  счету в своей  фирме.
Большая фирма, занимается электроникой и еще чем-то в том же роде. На-зывать
я ее не буду,  потому что  ребятам это не понравит-ся. Я их  хорошо знаю. Да
кому  и знать,  как не  мне? Я ведь сам их вырастил, а  это,  позвольте  вам
сказать, было сов-сем  не так легко:  мать их умерла, когда им еще девяти не
исполнилось,  а я второй  раз  жениться не стал. Вот и при-ходилось и делами
заниматься,  и следить, чтобы в  доме  все шло как полагается и за  ребятами
настоящий при-смотр был. Ну, да они всегда были хорошими мальчиками...
     У Ларри есть свой конек - лазеры. Ну, это такой спо-соб посылать  свет.
Как уж они устроены, я не знаю, пото-му что я-то в колледжах не обучался, не
до того было.  А Лео - фокусник-любитель,  и, надо сказать, это у него ловко
получается. Ну, и  вместе они  напридумывали много разных фокусов и номеров.
Подвал у нас битком набит  всяким  оборудованием. Вот об этом-то я  и  хотел
расска-зать.
     Ларри придумал аппарат для Лео, чтобы создавать оптические иллюзии. Ну,
знаете: словно бы видишь что-то,  чего на самом деле тут и вовсе нет. Как-то
там зеркала приспосабливают. А Ларри приспособил лазеры и начал делать вроде
бы картинки, но  только вовсе и не картинки,  а голограммы - вот  как  он их
назвал.  На  негативе  одна  мешанина  из точек и всяких  завитушек,  а если
спроециро-вать  на экран,  то  вид  такой, словно этот предмет можно  кругом
обойти. Объемное изображение. Ну, объяснить это трудно, надо  своими глазами
видеть. Обычная картинка - она плоская  и выглядит одинаково,  с какого боку
на нее ни посмотришь, а  голограмма  выглядит, как будто это не  картинка, а
настоящая  вещь, и если зайти справа или сле-ва, то видишь совсем не то, что
спереди.
     Так  вот, значит,  Ларри  сделал  нашему  Лео  аппарат для голограммных
иллюзий.  Он  проецировал  изображение не  на экран,  а прямо в воздух.  При
помощи зеркал. Они  меня позвали  и показали. Просто  поверить невозможно! В
воз-духе плавает самая настоящая шкатулка, или ваза с фрук-тами, или букет -
ну просто что хотите. Даже кучка мел-кой  монеты. И она-то и навела  меня на
мысль.
     -  Прямо  как  настоящие, -  говорю  я.  - Жалко, что  вы  не можете их
сохранить  насовсем!  Обрызгали бы  плек-сигласом  что ли,  - ну,  как цветы
сохраняют.
     Это  я вспомнил про сувениры, которые продают  в лав-ках для туристов -
всякие штучки в прозрачных кубиках, вроде бы стеклянных.
     Ребята так и покатились.
     - Папа,  - говорят  они  хором (они всегда  говорят хо-ром),  -  это же
только иллюзия. Это же не реальные день-ги. Их на самом деле тут нет.
     -  Реальные  - не реальные... А  что  такое "реальные",  позвольте  вас
спросить? Я их вижу, и вы их видите, - го-ворю я.  - Мы могли бы хоть в суде
под присягой показать, что видели горсть мелочи прямо в воздухе. Разве нет?
     А потом в шутку я и говорю... Ну, не совсем в шутку,  потому что забава
- это забава, но раз уж подвернулась возможность  заработать  доллар-другой,
так с какой стати ее упускать? Вот, значит, я и говорю:
     - Вы,  ребята,  у  меня такие  умные,  так почему  бы вам  не придумать
способа, чтобы эта иллюзия не исчезла, да же когда вы  свой лазер выключите?
Хоть и мелочь, а все равно ведь деньги.
     Ну,  тут они принялись  мне объяснять, что у световых волн  нет никакой
массы и  еще всякие там премудрости, в которых сам черт ногу сломит. Но одно
я все-таки понял:
     - Раз световые волны,  которые, по-вашему,  неосязае-мы, могут рисовать
такие  картинки, что кажется,  будто тут что-то  есть, так вам, чтобы оно  и
вправду тут было, достаточно будет это изображение чем-то обмазать. Ска-жем,
другими какими-нибудь световыми волнами, чтобы  изображение  не  пропало.  А
если его удастся обмазать,  так, значит,  оно и в самом деле будет тут, ведь
верно?
     Они опять  засмеялись, но  я увидел, что мои  рассужде-ния  не  пропали
даром...
     - Папа, тебе бы  философом  быть, - говорит Лео. - Ты-бы побил епископа
Беркли его собственным оружием...
     (Я потом нашел этого епископа в  энциклопедии.  Чело-век был с головой,
ничего не скажешь. Так умел рассуж-дать, что не сразу и подкопаешься.)
     Тут  они  принялись спорить  между собой, что  обмазы-вать  надо  будет
волнами особой длины, и все такое прочее. Ну, я и ушел.
     Недели  через   три  ребята  пригласили  меня  посмотреть,  что  у  них
получилось.  К своему  прежнему аппарату  они  добавили  приставку,  которая
окружила  голограмму (для модели они взяли десятицентовик) вроде бы туманом,
как только она  возникла.  Потом они что-то  включили, туман  рассеялся, и -
хотите верьте, хотите нет - изображение десятицентовика начало опускаться на
пол. Правда, очень медленно, но все-таки оно опускалось.
     - Видишь, папа, - говорит Лео, - у голограммы те-перь есть вес.
     -  Очень интересно, -  говорю я. А что  еще я  мог ска-зать? Тут  вдруг
изображение монеты исчезло,  и на  пол упала капля клея, какой прилагается к
детским авиакон-структорам.
     - Ну, а дальше что? - спрашиваю я. - Чего вы, соб-ственно, добились?
     - Одну проблему мы решили и сразу же столкнулись с  другой,  -  говорят
ребята  хором.  -  Нам  теперь  нужно  до-биться,  чтобы  обмазка   успевала
затвердевать  прежде,  чем  голограмма исчезнет. Если это нам удастся, то мы
получим точный слепок оригинала.
     Ну, я уже говорил, что я человек практичный. Я им по-советовал:
     - А вы  сделайте  так:  когда  туман  рассеется  и  изобра-жение начнет
падать, пусть оно упадет в жидкую пласт-массу, ко