трию, затем в  Нидерланды,
а потом уже и сюда...
     Он  взял  стакан  апельсинового  сока  и,  пристроившись  за  круглым
столиком, зашарил рукой по подсумку. В помещении, чем-то похожем на склад,
тот же  инструктор  выдал  ему,  помимо  амуниции,  карту  города,  адреса
нескольких дешевых ночлежек и семидневный комплект белковых  концентратов.
Он мог жить вполне автономно, нуждаясь только в воде и крыше над головой в
часы сна. Впрочем, и сон с помощью стимулирующих препаратов он мог сжимать
в час-полтора - во всяком случае, если верить словам  инструктора.  Достав
пакет с концентратами, Виктор надорвал одну из бумажных капсул. Он  ожидал
увидеть что-то вроде таблеток, но формой  это  больше  напоминало  куколку
тутового шелкопряда. Сунув ее в рот, он вынужден был признать, что  тающее
на  языке  крошево  на  вкус  достаточно  приятно.  Нечто  среднее   между
растворимым какао и свежим гречишным  медом,  правда,  не  столь  сладкое,
слегка отдающее лимоном. Работники отдела профилактики утверждали,  что  в
течение всей недели доноры прекрасно обходятся этими самыми брикетами.  По
их же признанию, подобными штуковинами снабжали спецподразделения во время
операций на Ближнем Востоке. Совсем немного воды, и вы в прекрасной  форме
в течение суток! Впрочем, пока ему не на  что  было  жаловаться.  Нынешнее
физическое состояние его более чем устраивало. Кроме  промывания  желудка,
чудо-медики Малькольма организовали Виктору ряд тонизирующих  ванн,  а  на
ночь к левой руке была присоединена  полуторалитровая  капельница.  Виктор
понятия не имел, что за гремучую смесь они мало-помалу  перекачали  в  его
кровь, но на следующее утро он проснулся  заново  родившимся.  Боли  ушли,
уступив место жаркому электричеству, проникшему в суставы и мышцы. В  теле
поселилась забытая легкость, он  ходил,  словно  на  звонких  пружинах,  с
удивлением  обнаруживая  в  себе  ребяческие  позывы  коснуться  в  прыжке
потолка,  стремительным  скоком  пуститься  по  коридору.  Именно   тогда,
беззастенчиво  воспользовавшись  его  телесной  эйфорией,  новоиспеченного
донора повторно провели в кабинет к Рупперту,  где  он  и  подписал  жирно
отпечатанные бланки договора.  Сейчас  одна  из  них  покоилась  в  заднем
кармане брюк, и Виктор машинально похлопал себя по ягодице; бумаги были на
месте. Прислушиваясь к  приятной  трансформации  проглоченного  брикета  в
искристое тепло, он обвел помещение повеселевшим взглядом.  Около  десятка
столиков, посетители  -  в  основном  грузные,  с  неряшливо  раздавшимися
талиями  мужчины.  Скучающие  взоры,  движения  неповоротливых  бегемотов,
болтовня, которая и по сию пору  казалась  ему  чужой.  Виктор  достаточно
легко  овладевал  языками,  и  все-таки  родной  язык  оставался   родным.
Сторонняя англо-  и  франкоязычная  речь  негодующе  отфильтровывалась,  и
подобные толковища немногим отличались от подлинной стопроцентной тишины.
     Паренек у стойки взирал на него мутным кроличьим глазом. Второй  глаз
парня  скрывался  за   фиолетовой   припухлостью,   возникшей,   по   всей
вероятности,  совсем  недавно.  Виктор  парню   не   нравился.   Антипатия
угадывалась столь явно, что неприятное  чувство,  родившееся  сразу  после
приключения с машиной, мгновенно усилилось. В бицепсах появился  нехороший
зуд. Но главное - Виктор снова чувствовал трепет ВЕРНУВШЕЙСЯ К НЕМУ ВОЙНЫ.
     Человек, перенесший хоть раз настоящий артобстрел, представляет себе,
как страшно это наяву, как глупо и фальшиво отражен этот  ад  на  мириадах
клокочущих огнем кинолент.  Война  -  подобие  архипелага,  на  каждом  из
островов которого проживает страх. К  чужой  смерти  можно  привыкнуть,  к
своей - никогда. Притупляются чувства, правдивей и проще становятся речь и
эмоции, и все же подниматься в атаку под пулями даже  в  двадцатый  раз  -
чертовски сложно. Может быть, даже  сложнее,  чем  в  первый,  потому  что
знаешь не по рассказам, как просто споткнуться,  встретивши  пулю;  потому
что,  своими  руками  выпустив  несколько  тысяч  маленьких  металлических
посланцев дьявола, заранее готов  испустить  стон,  вообразив  собственную
развороченную спину - результат одного-единственного  попадания.  Багровый
тоннель, взрытый в доли секунды, идет расширяющимся конусом,  начинаясь  с
крохотного лаза, проделанного  в  груди.  Виденное  приходит  во  снах,  а
чувство страха въедается в мозг, как грязь под  ногти,  но  избавиться  от
него труднее, чем от грязи. На это уходят месяцы и годы, в течение которых
спокойствие внешнего мира снова и снова отторгается взвинченными  нервами;
зуд, поселившийся под кожей, становится порой невыносимым, и люди сходят с
ума.
     Виктор отлично понимал тех ребят, что, покинув  войну,  спустя  месяц
или два с растерянностью в сердце ныряли в  нее  вновь.  Это  походило  на
кессонную болезнь, когда стремительное выныривание на поверхность угрожает
бедой. Следовало возвращаться обратно и  возобновлять  подъем,  выдерживая
длительную декомпрессию. Щадящий режим выпадал на долю очень немногих,  и,
как очень многие, очутившись вне  выстрелов,  вне  плена,  Виктор  испытал
обморочное головокружение.  Общепринятый  быт  с  трехкратным  питанием  и
восьмичасовым рабочим днем, вечерним телевидением и  обязательной  газетой
так и не сумел  увлечь  его  сызнова.  И  сейчас,  сидя  в  этом  кафе,  к
собственному  ужасу  Виктор  чувствовал  поднимающееся  из  черных  глубин
животное  удовлетворение.  Нескольких  острых  событий  оказалось   вполне
достаточно, чтобы всколыхнуть в нем солдата - существо, ненавидящее  страх
и привыкшее к нему, как к кислороду. И глядя в лютоватый,  налитый  кровью
глаз парня, Виктор  позволил  себе  снисходительно  улыбнуться.  Возможно,
благодаря его ухмылке, этот обормот не разобьет  чьих-нибудь  зубов  и  не
сграбастает в пятерню случайно подвернувшуюся шевелюру.
     Парень оттолкнулся от  стойки  и  двинулся  в  его  сторону.  "Топай,
козлик, топай!" - Виктор подзадорил его взглядом. А  секундой  позже  пара
смуглокожих посетителей стиснула его с двух сторон.
     - Сиди, где сидишь, цыпа!
     Тот, что очутился справа, довольно симпатичный, с цыганскими  буйными
кудрями,  представлял  несомненную  опасность.  Слишком  уж  был  быстр  в
движениях и слишком уж уверено улыбался. Виктор научился распознавать силу
и был готов биться об заклад,  что  за  руками  этого  красавчика  следует
следить в оба. Слева расположился плечистый увалень, настолько же крепкий,
насколько и безобидный. Безобидный, если вовремя не позволить  ему  обнять
себя своими медвежьими лапищами. В общем, парочка  что  надо!  Со  стороны
это, вероятно, выглядело встречей добрых старых знакомых. И тот, и  другой
сохраняли  на  лицах  печать  миролюбия.  Однако   почему   среди   прочих
посетителей они выбрали именно его? Или он показался  им  легкой  жертвой?
Богачом-инкогнито, обрядившимся в загаженные пометом лохмотья?.. Подобными
вопросами Виктор больше не задавался. Разумеется, он сразу  не  понравился
им, как не  понравился  и  парню  с  подбитым  глазом.  Виктору  следовало
приучить себя к мысли, что в течение  семи  дней  он  будет  не  нравиться
многим и очень многим, став  излюбленной  мишенью  слоняющейся  по  улицам
вульгарной и лихой братии.
     - Чем-нибудь могу быть полезен?  -  вежливо  и  тихо  поинтересовался
донор, и немедленно в бок ему уперлось острие ножа. Он старался следить за
руками красавчика, но этого последнего движения не заметил.
     - Часы, деньги - все, что есть ценного! Спокойненько собери и передай
моему другу! - команда  прозвучала  также  тихо.  При  этом  красавчик  не
забывал улыбаться.
     Увалень взял стакан  с  остатками  апельсинового  сока  и,  брезгливо
понюхав, медленно вылил на брюки Виктора.
     - Не заставляй  его  ждать,  приятель.  Сам  видишь,  сегодня  он  не
очень-то в духе.
     В  баре  заиграла  музыка,  и  Виктору  пришлось  чуточку  поднапрячь
голосовые связки, чтобы они услышали.
     - Рисковые вы ребята! Здесь же полно народу, а на улице  полицейские.
Что, если я закричу?
     -  Ты  захрипишь,  а  не  закричишь.  -  Кончик   ножа   красноречиво
шевельнулся между ребер. - Это наш бар и наша территория. Никто  слова  за
тебя не скажет.
     Виктор заметил, что одноглазый парень уже находится на полпути  к  их
столику. Появление смуглокожих, как ни странно, его ничуть не  смутило.  А
может, это тоже один из их приятелей? Виктор покосился на красавчика.
     - О'кей, парни. У меня с собой двадцать баксов, но это все, что есть,
могу поклясться.
     - Часы?
     Виктор оттянул немного рукав, позволяя снять с себя часы. Слишком  уж
хрупкая вещь, чтобы таскать их дальше.
     - Молодец! Ну, а теперь баксы... - красавчик недоуменно  взглянул  на
приближающегося забияку. Темные брови его сердито сошлись  на  переносице.
Виктор радостно прищелкнул языком.
     - А вот, парни, и мой приятель, Джонни! Крепкий  орешек,  между  нами
говоря. Так просто вам его не взять.
     Внимание  грабителей  переключилось  на  подходившего,   и,   схватив
опустевший  стакан,  Виктор  с  силой  ударил  им  по  темени   плечистого
здоровяка. Ошарашенный взор и испуганно вздернутые руки он запечатлел лишь
как мгновенный кадр. Пленка не стояла на  месте.  В  следующем  кадре  его
локоть заехал в челюсть красавчику. Еще раньше тот пырнул  его  ножом,  но
кевларовая куртка выдержала удар с честью. Еще один скромный синяк - вот и
все, на что был способен его нож. С красавчиком, похоже,  было  покончено,
зато увалень уже сжимал  кулаки,  готовясь  перейти  к  самым  решительным
действиям, Стакан его не пронял, а жаль. Вскочив, Виктор опрокинул столик,
создав таким образом временное  препятствие  между  собой  и  наступающими
силами. Над тем же, что произошло в следующую секунду,  он  чуть  было  не
расхохотался.  Увалень,  остановленный  неожиданной  баррикадой,   неловко
развернулся и с воплем вонзил  кулак  в  живот  приблизившегося  "Джонни".
Второй его кулачище пошел следом за первым, но вхолостую просвистел  мимо.
"Джонни" и впрямь оказался парнем не промах. Во всяком  случае,  по  части
драк он мог бы дать увальню сто очков вперед. Мысок его туфли  угодил  под
колено противнику, и одновременно одноглазый провел сокрушительную  серию,
работая кулаками, как кувалдами, в результате чего, хлюпая разбитым носом,
здоровяк осел на пол. Кто-то из посетителей попытался  ухватить  парня  за
руки, и Виктор тут же встрепенулся. Другого такого благоприятного  момента
могло и не представиться. Сиганув через опрокинутый стол, он смаху  ударил
"Джонни" по виску и  еще  раз  прямо  по  вспухшему  глазу.  Парня  крепко
мотнуло, но сознания он не потерял. Назвав  его  крепким  орешком,  Виктор
попал в яблочко. Левый кулак "Джонни" мелькал с потрясающей виртуозностью.
Дважды угодив по физиономии вцепившегося в него человека, он успел ужалить
и Виктора. Можно было спорить на что угодно, что парень серьезно  работает
на ринге. Он был куда легче Виктора,  и  этим  единственным  преимуществом
последний поспешил воспользоваться. Прыгнув на мастера ринга  и  заработав
по пути еще  одну  плюху,  Виктор  обрушился  на  профессионала,  захватив
мускулистую шею в жесткий замок и повалив на пол. Столы, стулья  и  чьи-то
дергающиеся ноги замелькали перед глазами.  Возможно,  статья  инструкции,
воспрещавшая посещение подобных  мест,  была  написана  весьма  умудренным
донором. Теперь в драке участвовало не менее десятка мужских особей.  Били
и Виктора, и лежавшего под ним парня. Хуже нет, чем находиться на  полу  в
такой толчее. Гвозданув "Джонни" еще раз кулаком  по  кровоточащим  губам,
Виктор не без труда поднялся. Кто-то немедленно повис у  него  на  шее,  и
оторваться удалось лишь у самого выхода. Обернувшись, Виктор с  изумлением
рассмотрел хлипкого человечка, выглядевшего гномом в сравнении  с  прочими
участниками потасовки. Гномик и сам, по-видимому, был удивлен  собственной
отвагой, потому что, стоило Виктору замахнуться, как он исчез.  В  сторону
дверей швырнули бутылку, и, проворно присев, Виктор  спиной  вывалился  на
улицу. Мощные пружины вернули деревянные створки в исходное  положение,  и
хотя Виктор чувствовал себя  еще  вполне  боеспособным,  он  не  поленился
пробежать пару кварталов,  остановившись  только  тогда,  когда  полностью
уверился в отсутствии преследователей.
     На перекрестке он  почтительно  задержался,  пропуская  мимо  колонну
автофургонов. Высоко над головой захлопали  крылья.  Стая  голубей  решила
сменить позицию, перелетая с одного карниза на другой, с перепачканного на
более чистый и потому более приемлемый для голубиного времяпрепровождения.
Виктор ничуть не удивился, когда на  плечо  ему  в  очередной  раз  что-то
капнуло. Отряхнувшись, он с осторожностью пересек дорогу.


     Прежде чем добраться до ночлежного  дома,  ему  еще  трижды  довелось
изведать, как неуютно может быть на ночлежных улицах одинокому  прохожему.
Следуя указанному на карте маршруту, Виктор все дальше уходил  от  центра,
погружаясь в рабочие кварталы, словно в омут глубокого пруда.
     Первый раз это была стайка ребят-подростков, с которыми он разобрался
самостоятельно. Во второй раз ему брызнули в глаза и нос едкой  жидкостью,
и пока он отпыхивался, прислонясь к кирпичной стене,  по-обезьяньи  ловкие
руки обшарили его немногочисленные карманы, изъяв договор, карту, деньги и
рацию. Пошатываясь, он попробовал было пуститься вдогонку за  грабителями,
но по голове саданули чем-то тяжелым, и если бы  не  стальная,  упрятанная
под  фетр  каска,  на  этом  его  семидневная  миссия,  скорее  всего,   и
закончилась бы.
     Возобновив  путь,  Виктор  подобрал  с  земли   увесистый   булыжник.
Сегодняшних приключений с  него  было  достаточно.  Приходилось  удваивать
осторожность. Крадучись, он перебегал от здания к зданию, напрягая слух  и
ныряя в подворотни при малейшей опасности. А опасность  таилась  всюду:  в
молодцевато-задиристых голосах, доносящихся из темноты, в  неясном  шорохе
за углом, в распахнутых окнах, из которых в любой  момент  могла  вылететь
случайная железяка, цветочный горшок или иной гостинец, время  от  времени
пускаемый человеческой рукой в голову собрата.
     Уже возле самой ночлежки к нему сунулись было три темных фигуры,  но,
размахивая зажатым в кулаке камнем, он атаковал их  первый,  сходу  разбив
одно из оскаленных злобных лиц, ногой саданув в грудь  второго.  Трое,  не
ожидавшие такой прыти от случайного путника, пустились от него наутек.
     Это оказалось и в самом деле ночлежкой. Отличие ее от  гостиницы  он,
знаток и ценитель  дешевых  "люксов",  определил  сразу.  В  номера  здесь
поселяли по четверо и по шестеро человек, белье  выдавали  лишь  желающим,
никаких ключей от дверей номера не  существовало.  Стоило  подобное  жилье
чрезвычайно недорого, но и этой малостью  в  настоящий  момент  Виктор  не
располагал. Здесь же в затхлом вестибюле ему пришлось уговаривать угрюмого
администратора дать ему возможность бесплатно  воспользоваться  телефоном.
Администратор выдавил из себя разрешение лишь тогда, когда Виктор поклялся
уплатить вдвойне, пообещав, что друзья вот-вот подвезут  деньги,  упомянув
при этом некоторые имена местных теневых воротил. Последнее,  по-видимому,
оказалось решающим аргументом, и с желчной миной администратор просунул  в
узенькое окошечко телефонный аппарат.
     Связавшись с полицией, Виктор попросил срочно сообщить дежурным ОПП о
своем плачевном положении. Слово "донор"  не  было  упомянуто,  однако  по
интонациям незримого собеседника Виктор сообразил, что и в этом участке об
отделе профилактики происшествий более чем наслышаны.  Бодренький  тенорок
блюстителя  правопорядка  ничего  конкретно  не  обещал,  но   уже   через
пятнадцать минут к ночлежке подкатил  на  мотоцикле  заспанный  фараон  и,
опознав Виктора по кольцу на мизинце, без особых помех устроил ему место в
невеселом заведении.
     - Послушай,  дружище,  -  Виктор  попытался  использовать  благодушие
фараона, - а может, найдем гостиницу получше?
     - Получше вам не положено, - полицейский не очень-то был расположен к
разговору.
     - Ладно, а как быть с деньгами? Я  ведь  у  вас  тоже  вроде  как  на
службе.
     - Не у нас, а в ОПП. У них и спрашивай свои командировочные.
     - А вы с ними связывались? Говорили им обо мне?
     - Откуда мне знать? Ты ведь с начальством толковал. Мне оно ничего не
объясняло. Сказали помочь с жильем, вот и помогаю.
     Тон фараона оказался для Виктора новостью. Такого он не ждал.
     - Вашего брата выручать - ног и рук не  напасешься!..  -  полицейский
брезгливо пошевелил носом, и  Виктор  особенно  остро  ощутил  собственную
неопрятность. К птичьему помету и пятнам  апельсинового  сока  можно  было
приплюсовать слезящиеся глаза  и  припухшую  нижнюю  губу.  Самолюбие  его
оказалось болезненно задето.
     - Послушай... А тебя что,  в  твоей  полицейской  академии  не  учили
вежливо разговаривать?
     - Тебя что-то не устраивает?
     - Ты меня не устраиваешь! Ты и твой  тон!  Меня  только  что  окатили
какой-то ядовитой гадостью, огрели кирпичом по голове  и  обчистили  самым
паскудным образом. Уверен, при желании ты мог бы мне посочувствовать.
     - Пусть сочувствуют твои дружки из ОПП,  -  полицейский  взглянул  на
него с усталым небрежением. - С  ночлегом  тебе  помогли,  больше  я  тебе
ничего не должен.
     - А то, что меня ограбили в квартале  отсюда,  -  это  тебя  тоже  не
касается?
     - Такая у тебя, приятель, паршивая работа. Мне за нее не платят.
     - Я-то считал, мы делаем одно дело.
     - В чем-то ты, видимо, ошибся, - полицейский  развернулся  и  грузным
шагом двинулся к выходу. Стискивая и разжимая пальцы, Виктор проводил  его
глазами.
     Вот так, сеньор Пицеренко!.. Полицейскому ты тоже не понравился.  Как
знать, не будь на нем этой ладной формы и  серебристой  бляхи  законников,
возможно, и он с удовольствием приложился бы к твоей физиономии чем-нибудь
потверже...
     - Ты что, батрачишь на копов? - в окошечке торчала  лысоватая  голова
администратора. - Мы здесь таких не любим, заруби себе это на носу.
     - Пошел  вон!  -  Виктор  пробормотал  это  по-русски,  но  сметливый
гостиничный волк его понял.  Юркнув  в  свое  логово,  он  что-то  сердито
забубнил себе под нос.
     Чуть помешкав, Виктор двинулся вверх по  лестнице,  в  названный  ему
номер.
     Прежде чем отправиться спать, он долго  отшоркивался  и  отмывался  в
туалете. После той едкой аэрозоли, пущенной ему в лицо, в гортани  до  сих
пор  першило,  глаза  раскраснелись,  максимально  приблизив  внешность  к
стандарту похмельного синдрома. Бродяжка, алкоголик, наркоман - он походил
на всех троих сразу, а о том, чтобы  полностью  вычистить  одежду,  нечего
было и думать. Птичий помет оказался штукой довольно прилипчивой, и Виктор
всерьез усомнился, возьмет ли его самый крепкий растворитель. В довершение
всего неожиданно перестала бежать вода, и, плюнув на прачечные дела, донор
отправился в комнатку, где посапывало еще четверо. Ночлежка есть ночлежка.
В воздухе стоял тяжелый дух чужого спертого дыхания, запах немытых  тел  и
выставленной на просушку обуви, хорошо знакомой с такой радостью, как  пот
и прелые ноги. Однако Виктор слишком устал,  чтобы  обращать  внимание  на
такие мелочи. Повалившись на койку, он почти тотчас уснул.


     Ранним утром один из жильцов покинул ночлежку, не забыв прихватить  с
собой Викторовы ботинки. Наученный горьким опытом, донор сунул  их  далеко
под кровать, в самый угол, но  принятой  меры  предосторожности  оказалось
недостаточно. Здешний пронырливый люд назубок изучил все  уловки  наивного
обывателя. Подобным детским примитивом обмануть его было невозможно. Таким
образом утро застало Виктора в расстроенных чувствах. Он лежал  на  койке,
не двигаясь, сумрачно уставясь в серый неровный потолок. После  того,  как
обнаружил