ству США. Это решение было принято под
сильным нажимом министра иностранных дел. Он не пожалел красноречия,
добиваясь решения, которое передавало этот вопрос в его ведомство.
   - Решающим, - сказал он, - является то, что хотя передача дела
Королевскому обществу и желательна со многих точек зрения, но в этом
случае неминуемо очень одного людей узнает о фактах, которые на
теперешней стадии лучше было бы держать в тайне. Я думаю, все мы
согласимся с этим.
   Все согласились. Конечно, министр обороны хотел бы знать, "какие шаги
следует предпринять, чтобы знать с уверенностью, что ни Королевский
астроном, ни доктор Кингсли не смогут сеять повсюду панику, излагая свою
точку зрения на предполагаемые факты".
   - Это тонкий и серьезный вопрос, - ответил премьер-министр. - Об этом
я уже подумал. Потому, собственно, я и попросил министра внутренних дел
присутствовать на совещании. Я намеревался обсудить с ним этот вопрос
после совещания.
   Все согласились, что последний вопрос должен быть рассмотрен премьером
и министром внутренних дел, и совещание было закрыто.
   В глубокой задумчивости министр финансов вернулся к себе в кабинет. Из
всех присутствовавших на совещании он единственный был серьезно
встревожен, так как он один знал, сколь неустойчива национальная
экономика и как мало нужно, чтобы вконец ее развалить. Напротив, министр
иностранных дел был очень доволен собой. Он думал о том, как прекрасно он
держался на совещании. Министру обороны все это казалось бурей в стакане
воды, и, во всяком случае, его ведомства это не касалось. Непонятно,
зачем его пригласили на это совещание. Министр внутренних дел был очень
доволен и с радостью остался для дальнейшего обсуждения с премьер-
министром.
   - Я уверен, - сказал он, - что мы отыщем закон, который даст нам право
взять под стражу этих двоих: Королевского астронома и ученого из
Кембриджа.
   - Я тоже в этом уверен, - ответил премьер. - Ведь не зря свод законов
существует столько веков. Но гораздо лучше действовать как можно
тактичнее. Я уже имел случай поговорить с Королевским астрономом. Я
намекнул ему насчет соблюдения государственной тайны и из ответа понял,
что мы можем быть совершенно уверены в его осторожности. Но по некоторым
его замечаниям можно сделать вывод, что с доктором Кингсли дело обстоит
совсем иначе. Ясно, что мы должны без промедления связаться с доктором
Кингсли.
   - Я пошлю кого-нибудь в Кембридж немедленно. - Не ктонибудь, а вы сами
должны поехать. Доктор Кингсли будет э...э.., можно сказать, польщен,
если вы посетите его лично. Позвоните ему и скажите, что вы будете в
Кембридже завтра утром и вы хотели бы получить консультацию по одному
важному вопросу. Я думаю, это самый действенный путь и в то же время
самый простой.
   Кингсли чрезвычайно много работал с тех пор, как вернулся в Кембридж.
Он хорошо использовал те несколько дней, которые потребовались, чтобы
колеса политической машины пришли в движение. Им было отправлено за
границу множество заказных писем. Сторонний наблюдатель отметил бы,
вероятно, два письма, адресованных Грете Йохансен в Осло и мадемуазель
Иветте Хедельфорд в Клер-монферранский университет. Только эти два письма
были адресованы женщинам.
   Больше всего дела он имел с радиоастрономами. Он уговорил Джона
Мальборо и его сотрудников заняться интенсивными наблюдениями
приближающегося Облака к югу от Ориона. Было нелегко убедить их в
необходимости взяться за эту работу. Радиотелескоп для наблюдений на
волне 21 сантиметр в Кембридже только что вступил в строй, и Мальборо
хотел вести на нем другие исследования. Но в конце концов Кингсли
удалось, не раскрывая своей действительной цели, переубедить Мальборо. И
как только радиоастрономы направили свой телескоп на Облако, были
получены столь удивительные результаты, что уже не было необходимости
уговаривать Мальборо продолжать работу. Вскоре его группа уже работала
круглосуточно. Кингсли едва успевал обрабатывать результаты и извлекать
из них самое существенное. На четвертый день Кингсли завтракал с
Мальборо, который был в приподнятом настроении.
   Сочтя момент наиболее подходящим, Кингсли заметил: - Ясно, что мы
могли бы в ближайшее время опубликовать эти новые результаты. Но, по-
моему, хорошо бы получить независимое подтверждение. Почему бы кому-
нибудь из нас не написать Лестеру? Мальборо попался на удочку.
   - Хорошая мысль, - сказал он. - Я напишу. Я и так собирался написать
ему письмо в связи с другими делами.
   Как Кингсли хорошо знал, дело было в том, что Лестер ранее претендовал
на первенство в открытии одного или двух явлений, и Мальборо хотел
воспользоваться случаем, чтобы показать Лестеру, мол, и другие тоже не
лыком шиты. Мальборо действительно написал Лестеру в Сиднейский
университет в Австралию. И то же самое сделал для верности (не сказав об
этом Мальборо) сам Кингсли. Оба письма содержали один и тот же
фактический материал, но Кингсли добавил несколько косвенных намеков,
которые многое могли сказать человеку, знающему, чем грозит Черное
облако, но не Лестеру, который об этом ничего не знал.
   Когда на следующее утро Кингсли вернулся в колледж после лекции, его
окликнул взволнованный привратник. - Доктор Кингсли, сэр, вам тут очень
важное письмо! Это была записка от министра внутренних дел о том, что он
был бы рад, если бы профессор Кингсли согласился принять его в три часа
дня.
   Для ленча слишком поздно, для чая слишком рано, ну да он, видно, сам
приготовил мне хорошенькое угощение, подумал Кингсли.
   Министр внутренних дел был точен, чрезвычайно точен. Часы били три,
когда тот же самый, все еще взволнованный привратник проводил его в
комнату Кингсли.
   - Министр внутренних дел, сэр, - провозгласил он торжественно.
   Министр был одновременно и резок и тактичен. Он прямо перешел к делу.
   Правительство, естественно, удивлено и, возможно, несколько
встревожено докладом, полученным от Королевского астронома. Правительство
высоко оценило замечательные дедуктивные способности доктора Кингсли,
которые проявились в этом докладе. Он, министр внутренних дел, специально
приехал в Кембридже с целью, во-первых, поздравить профессора Кингсли с
блестящим научным успехом и, во-вторых, сообщить, что правительство очень
хотело бы поддерживать постоянную связь с профессором Кингсли и иметь
возможность советоваться с ним.
   Кингсли понял, что ему остается лишь принять с должной скромностью
хвалебную речь и обещать сделать все, что в его силах.
   Министр выразил свое восхищенье деятельностью ученых и добавил так,
как будто он сейчас только вспомнил, что премьер лично заинтересовался
вопросом, который профессору Кингсли может показаться незначительным, но
который он, министр внутренних дел, считает весьма деликатным: число лиц,
посвященных в суть дела, должно быть строго ограничено. По сути дела об
этом должны знать только профессор Кингсли, Королевский астроном,
премьерминистр и узкий кабинет, в который на этот случай включен и он,
министр внутренних дел.
   Хитрый дьявол, подумал Кингсли, хочет заставить меня делать как раз
то, чего я не хочу. Я могу избежать этого только, если буду чертовски
груб, хоть он и мой гость. Попытаюсь постепенно накалить атмосферу, Вслух
он сказал:
   - Можете быть уверены, я понимаю и полностью разделяю ваше
естественное стремление держать это дело в тайне. Но здесь имеются
трудности, о которых, по-моему, не следует забывать. Вопервых, мало
времени: шестнадцать месяцев - это срок небольшой. Во-вторых, нам нужно
получить об Облаке слишком много сведений. В-третьих, эти сведения не
могут быть получены при сохранении секретности. Королевский астроном и я
не можем что-либо делать в одиночку. В-четвертых, тайна может сохраняться
лишь некоторое время. Другие могут проделать то же, что изложено в
докладе Королевского астронома. Вы можете рассчитывать самое большее на
одно- или двухмесячную отсрочку. А к концу осени уже и каждому, кто
посмотрит на небо, все будет ясно.
   - Вы меня не так поняли, профессор Кингсли. Я имею в виду лишь
настоящее время, лишь данный момент. Как только наша политика в этом
вопросе будет выработана, мы намереваемся развить самую активную
деятельность. Все, кому надо знать об Облаке, будут о нем знать. Мы
просим лишь об одном - строгое соблюдение секретности в промежуточный
период, пока вырабатываются наши планы. Мы, естественно, не хотим, чтобы
этот вопрос стал предметом сплетен до тех пор, пока мы, так сказать, не
приведем в боевую готовность наши силы.
   - Я крайне сожалею, сэр, но все это не кажется мне достаточно
убедительным. Вы говорите, что сначала выработаете нужный курс, а потом
займетесь этим делом вплотную. Это очень сильно напоминает телегу впереди
лошади.
   Невозможно, уверяю вас, выработать хоть мало-мальски стоящую политику,
пока не будут получены новые данные. Мы не знаем, например, столкнется ли
вообще Облако с Землей. Мы не знаем, ядовито ли вещество, из которого
состоит Облако, или нет. Прежде всего приходит в голову мысль, что из-за
Облака на Земле станет чрезвычайно холодно, но может случиться и
обратное, может стать очень жарко. Пока мы не получим необходимые научные
данные, выработать какую-нибудь политику совершенно невозможно.
Единственная разумная политика - это сбор всех относящихся к делу
сведений, причем без промедления, что, повторяю, невозможно при
соблюдении строгой секретности.
   Когда же, наконец, думал Кингсли, кончится эта беседа, которой скорей
надлежало бы происходить в восемнадцатом веке. Может быть, поставить
чайник?
   Развязка, однако, быстро приближалась. Эти два человека слишком сильно
отличались друг от друга образом мыслей, чтобы разговор между ними мог
продолжаться более получаса. Когда говорил министр внутренних дел, его
целью было добиться от собеседника той реакции, которая была
предусмотрена заранее разработанным планом. При этом ему было совершенно
все равно, как он достигал успеха, лишь бы его достигнуть. Любые средства
хороши для достижения цели: лесть, обращение к здравому смыслу,
политическое давление, игра на честолюбии собеседника и даже откровенное
запугивание. В большинстве случаев, как и другие администраторы, он
удачнее всего использовал эмоции собеседника, облекая, однако, свои
доводы в кажущуюся логической форму. Он никогда не обращался к истинной
логике. Для Кингсли, напротив, логика была всем или почти всем. И тут
министр допустил ошибку:
   - Дорогой профессор Кингсли, боюсь, что вы нас недооцениваете. Можете
быть уверены, при составлении планов мы будем предусматривать самые
худшие возможности. Кингсли так и подпрыгнул.
   - Тогда, я боюсь, вам придется предусмотреть такую возможность, когда
все мужчины, женщины и дети погибнут и на Земле не останется ни животных,
ни растений. - Позвольте спросить, какую политику вы выработаете на этот
случай?
   Министр внутренних дел не принадлежал к разряду людей, которые
защищаются в проигранном споре. Когда он заходил в тупик, он просто менял
тему разговора и больше уже к старой не возвращался. Он счел, что пора
взять новый тон в беседе, и таким образом совершил вторую, еще более
грубую ошибку.
   - Профессор Кингсли, я пытался представить дело в разумном виде, но,
видимо, вы просто хотите сбить меня с толку, поэтому буду говорить прямо.
Я должен заявить, что если это дело получит огласку по вашей вине, у вас
будут очень большие неприятности. Кингсли застонал.
   - Мой дорогой друг, как ужасно! Очень большие неприятности! Как же, я
тоже уверен, что больших неприятностей не избежать, особенно в тот день,
когда Облако закроет Солнце. Каким образом ваше правительство собирается
это предотвратить?
   Министр с трудом сдерживал себя.
   - Вы исходите из предпосылки, что Солнце непременно будет закрыто
Облаком, как вы выражаетесь. Позвольте мне быть с вами откровенным и
сказать, что правительство навело некоторые справки и правительство не
уверено полностью в достоверности вашего доклада. Удар попал в цель.
   - Что?!
   Министр внутренних дел продолжал атаку.
   - Возможно, это и не относится к вам, профессор Кингсли. Предположим,
я говорю, предположим, что все это окажется бурей в стакане воды,
химерой. Представляете ли вы себе, профессор Кингсли, ваше положение - вы
возмутили всеобщее спокойствие, а потом вдруг оказалось, что вы попали
пальцем в небо? Я со всей ответственностью заявляю вам, что это могло бы
иметь только один исход, очень неприятный исход.
   Кингсли слегка оправился. Он чувствовал, что сейчас взорвется.
   - Я не нахожу слов, чтобы выразить свою благодарность за ту заботу,
которую вы обо мне проявляете. Я также весьма удивлен тем, как глубоко
правительство изучило наш доклад. Говоря откровенно, я просто поражен.
Жаль только, что вы не столь глубоко изучаете вопросы, в которых вы с
гораздо большим основанием можете считать себя компетентным.
   Министра больше ничто не сдерживало. Он поднялся, взял шляпу и трость
и сказал:
   - Любое ваше действие в том направлении, о котором здесь говорилось,
будет рассматриваться правительством как серьезное нарушение закона о
сохранении государственной тайны. В последние годы было много случаев,
когда ученые ставили себя выше закона и выше общественных интересов. Вам
следовало бы знать о том, что с ними случалось.
   Впервые Кингсли заговорил резко и повелительно:
   - Разрешите мне указать вам, господин министр внутренних дел, что
любая попытка со стороны правительства лишить меня свободы передвижения
уничтожит для вас последний шанс на сохранение секретности. Таким
образом, пока этот вопрос не стал известен широкой публике - вы в моих
руках.
   Когда министр ушел, Кингсли посмотрел на себя в зеркало.
   - Я, по-моему, прекрасно сыграл свою роль, но лучше бы он не был моим
гостем.
   Далее события развивались стремительно. Группа сотрудников МИ5 сделала
обыск на квартире у Кингсли, пока он обедал в зале колледжа. Был найден
длинный список лиц, с которыми он переписывался. С него сняли копию. Из
почтового ведомства получили сведения о письмах, посланных Кингсли после
его возвращения из США. Сделать это было очень просто, поскольку письма
были заказные. Выяснилось, что, вероятно, только одно письмо,
адресованное доктору Лестеру в Сиднейский университет, еще находилось в
пути. Из Лондона полетели телеграммы. Через несколько часов письмо было
перехвачено в Дарвине, в Австралии. Его содержание телеграфировали в
Лондон в зашифрованном виде.
   На следующее утро ровно в десять часов на Даунинг-стрит, 10 состоялось
совещание. На нем присутствовали министр внутренних дел сэр Гарольд
Стэндард, начальник МИ5, Фрэнсис Паркинсон и сам премьер-министр.
   - Итак, джентльмены, - начал премьер-министр, -- все вы имели
возможность ознакомиться с относящимися к делу фактами, и я думаю, все мы
согласны с тем, что надо принять какие-то меры в отношении этого Кингсли.
Содержание перехваченного в Австралии письма заставляет нас действовать
без промедления. Остальные молча кивнули.
   - Вопрос, который мы должны сейчас решить, - продолжал премьер-
министр, - это, как нам конкретно действовать.
   Министр внутренних дел не колебался в своем решении. Он настаивал на
немедленном аресте.
   - Я думаю, мы можем не принимать всерьез угрозу разглашения со стороны
Кингсли. Мы можем перекрыть все явные каналы, по которым возможна утечка
информации. И если это и причинит нам некоторый ущерб, он будет гораздо
меньше, чем если мы пойдем на какой бы то ни было компромисс.
   - Я согласен, все явные каналы можно перекрыть, сказал Паркинсон.- Что
мне не ясно, это как мы перекроем скрытые. Могу я говорить откровенно,
сэр?
   - Почему бы нет? - ответил премьер-министр. - Хорошо. Неловко
получилось с моим докладом относительно Кингсли на предыдущем нашем
совещании. Я сказал тогда, что многие ученые говорили о нем как о
человеке талантливом, но в то же время не совсем нормальном. Это я
изложил вам правильно. Я не сказал, однако, что нет ни одной области, в
которой люди так завидовали бы успехам и таланту другого, как в области
науки. А зависть не позволит никому признать другого одновременно и
блестящим и нормальным. Откровенно говоря, сэр, я очень сомневаюсь, что в
докладе Королевского астронома может содержаться сколько-нибудь
существенная ошибка. - И что отсюда следует?
   - Сэр, я изучил доклад очень тщательно, и мне кажется, что я
представляю себе характеры и способности людей, подписавших его. И я
попросту не верю, что человек такого интеллекта, как Кингсли, затруднился
бы найти способ предать все гласности, если бы он действительно этого
хотел. Если бы мы могли медленно затягивать сеть вокруг него в течение
нескольких недель, так медленно, чтобы он ничего не заподозрил, то, быть
может, мы достигли бы успеха. Но он, конечно, предвидел, что мы можем
допытаться внезапно его схватить. Мне хотелось бы спросить сэра Гарольда
вот о чем. Сможет ли Кингсли разгласить эти сведения, если мы его
арестуем внезапно?
   - Боюсь, мистер Паркинсон совершенно прав, - начал сэр Гарольд. - Мы
можем перекрыть все явные каналы: прессу, радио - наше радио. Но можем ли
мы предотвратить распространение информации через радио Люксембурга или
предусмотреть десятки других возможностей? Несомненно, да, если бы у нас
было время, но боюсь, что за одну ночь мы с этим не справимся. Но кроме
того, - продолжал он, - слух об этом будет распространяться, как лесной
пожар, стоит только ему просочиться даже без помощи газет или радио.
Слухи поползут, как цепные реакции, о которых мы столько теперь слышим.
Очень трудно бороться с такими возможностями, они могут возникнуть где
угодно. Кингсли, предположим, оставит в одном из тысячи возможных мест
запечатанный конверт с тем, чтобы его вскрыли в определенный день, если
не поступит других указаний. Вы же знаете, это обычная вещь.
   - Это то же, о чем говорил Паркинсон, - прервал премьер. - Ну,
Фрэнсис, мне кажется, у вас есть что-то еще про запас. Мы хотели бы
услышать, что именно.
   Паркинсон изложил план, который, по его мнению, мог себя оправдать.
После некоторого обсуждения было решено его испробовать, тем более, что
если этот план использовать вообще, то нужно действовать немедленно. Если
же с ним ничего не выйдет, всегда останется возможность применить план
министра внутренних дел. Совещание закончилось. Последовал звонок по
телефону в Кембридж. Не сможет ли профессор Кингсли принять мистера
Фрэнсиса Паркинсона, секретаря премьер-министра, в три часа дня? Да,
профессор Кингсли сможет. Паркинсон отправился в Кембридж. Он был всегда
точен и появился на квартире у Кингсли, когда часы били три.
   - Гм, - проворчал Кингсли, - для ленча слишком поздно, для чая слишком
рано.
   - Надеюсь, вы не вышвырнете меня так же быстро, как других, -
парировал Паркинсон с улыбкой.
   Кингсли оказался гораздо моложе, чем ожидал Паркинсон; вероятно, ему
было лет тридцать семь - тридцать восемь. Паркинсон представлял себе его
рослым стройным мужчиной. В этом он не ошибся, но он никак не ожидал
замечательного сочетания густых темных волос с удивительно синими
глазами, которые были бы необычными даже у женщины. Кингсли несомненно
был не таким человеком, которого легко забыть.
   Паркинсон пододвинул кресло к огню, устроился поудобнее и сказал:
   - Я слышал все о вашем вчерашнем разговоре с министром внутренних дел
и разрешите мне сказать, что я категорически не одобряю вас обоих.
   - По-другому он закончиться не мог, - ответил Кингсли.
   - Может быть, но я все-таки жалею о случившемся. Я не одобряю таких
дискуссий, в которых обе стороны занимают позиции, исключающие
компромисс.
   - По этому нетрудно угадать вашу профессию, мистер Паркинсон.
   - Вполне возможно, что этой так. Но, откровенно говоря, я был поражен,
узнав, что такой человек, как вы, занял столь непримиримую позицию.
   - Я был бы рад узнать, какой компромисс мне предлагается.
   - Это как раз то, зачем я сюда пришел. Давайте, я пойду на к