передает смысл словами. Но здесь нет слов.
Чертовски странно.
   - Интересно, ведь вы предупреждали Дэйва. У вас были какието
предчувствия, Мак-Нейл?
   - Да нет, ничего определенного. Правда, физиологи недавно обнаружили,
что вспышки света при частоте, близкой к частоте сигналов в мозгу,
производят необычное действие. С другой стороны, было ясно, что Облако
может выполнить свое обещание только каким-то совершенно необычайным
способом. Кингсли подошел к креслу.
   - Не думаете ли вы, что мы должны что-то сделать? Может быть, утащить
его? Мы могли бы легко это сделать.
   - Я бы не советовал, Крис. Он, вероятно, стал бы яростно
сопротивляться, а это может быть опасно. Самое лучшее - оставить его в
покое. Он пошел на это с открытыми глазами в буквальном и переносном
смысле слова. Я, конечно, останусь с ним. Остальные должны уйти отсюда.
Оставьте кого-нибудь на случай, если нужно будет связаться с вами -
Стоддард подойдет - и тогда я позову вас, если понадобится.
   - Хорошо. Мы будем наготове, - согласился Кингсли. Уходить из
лаборатории никому не хотелось, но было ясно, что Мак-Нейл говорит дело.
   - А то еще, чего доброго, всех нас загипнотизируют, - заметил Барнет,
- только бы со стариной Дэйвом все обошлось, - добавил он с
беспокойством.
   - Можно, наверное, просто выключить установку. И Мак-Нейл боится, как
бы не наделать этим беды.
   - Еще вызовешь у Вейхарта какой-нибудь шок, - сказал Лестер.
   - Чертовски интересно, чему он сейчас учится, - Указал Марлоу.
   - Скоро узнаем. Едва ли передача будет продолжаться много часов.
Такого до сих пор не бывало, - заметил Паркинсон.
   Но передача оказалась долгой, и постепенно все разбрелись по своим
комнатам.
   Марлоу выразил общее мнение:
   - Ну, Дэйву мы помочь все равно не можем, а спать хочется. Я, пожалуй,
пойду вздремну.
   Стоддард разбудил Кингсли.
   - Доктор просит вас, мистер Кингсли.
   Оказалось, что Мак-Нейл и Стоддард уже перенесли Вейхарта в одну из
спален - сеанс был закончен.
   - Как дела, Джон? - спросил Кингсли.
   - Не нравится мне его состояние, Крис. Температура быстро повышается.
Думаю, вам незачем к нему идти. Он без сознания и едва ли придет в себя с
температурой 40 .
   - Как выдумаете, в чем дело?
   - Не знаю, никогда в жизни ничего подобного не видел. Но если бы я не
знал, что здесь происходило, я сказал бы, что у Вейхарта воспаление
мозга.
   - Это ведь очень серьезно?
   - В высшей степени. Помочь ему мы все равно не можем, но, по-моему,
вам надо быть в курсе дела.
   - Да, конечно. Как выдумаете, отчего это?
   - Я бы сказал, слишком напряженная работа нервной системы и всех
связанных с ней тканей. Но это тоже только предположение.
   Весь день температура у Вейхарта повышалась, и к вечеру он умер.
   По профессиональным мотивам Мак-Нейл хотел произвести вскрытие, но,
щадя чувства окружающих, решил этого не делать. Он избегал людей и был
полон мрачных мыслей - ведь он должен был предвидеть трагедию и принять
меры, чтобы предотвратить ее. Но он не предусмотрел ни того, что
случилось, ни того, что еще предстояло.
   Первое предупреждение исходило от Энн Холей. Она прибежала к Мак-
Нейлу, близкая к истерике.
   - Джон, вы должны мне помочь. Это Крис. Он собирается убить себя.
   - Что?!
   - Он хочет сделать то же, что Дэйв Вейхарт. Я уже несколько часов его
отговариваю, но он и слушать не желает. Говорит, что попросит эту штуку
вести передачу с меньшей скоростью, чем когда она убила Дэйва. Вы
думаете, это поможет?
   - Как знать? Я ни за что поручаюсь. Слишком мало об этом знаю.
   - Скажите мне откровенно, Джон, есть хоть какая-нибудь надежда?
   - Может быть. Но мне трудно сказать что-то определенное.
   - Тогда вы должны его остановить.
   - Попробую. Пойду и поговорю с ним напрямик. Где он?
   - В лаборатории. Говорить бесполезно. Его нужно остановить силой. Это
- единственный способ.
   Мак-Нейл пошел прямо в лабораторию радиосвязи и забарабанил изо всех
сил в запертую дверь. Голос Кингсли едва можно было расслышать: - Кто
это?
   - Это Мак-Нейл. Впустите меня. Дверь открылась. И Мак-Нейл сразу
увидел - аппаратура была включена.
   - Энн только что пришла и рассказала мне, Крис. Это чистое безумие.
Ведь не прошло и нескольких часов после смерти Вейхарта.
   - А вы думаете, Джон, я это делаю с удовольствием? Могу вас заверить,
я люблю жизнь не меньше вашего. Но на это нужно пойти, и непременно
сейчас. Через неделю будет уже поздно, а такую возможность мы, люди,
просто не можем позволить себе упустить. После бедняги Вейхарта едва ли
кто-нибудь другой отважится, так что это мой долг. Я не из тех храбрецов,
которые хладнокровно рассуждают о предстоящей опасности. Если я должен
делать опасную работу, то предпочитаю браться за нее сразу - меньше будет
времени на неприятные раздумья.
   - Все это понятно, Крис, но никому от вашей смерти лучше не станет.
   - Глупости. Ставки в этой игре очень высоки, так высоки, что стоит
попытаться даже при небольших шансах на выигрыш. Это во-первых. А во-
вторых, мои шансы, может быть, не так уж малы. Я уже связался с Облаком и
попросил его уменьшить, насколько возможно, скорость передачи. Оно
согласилось. Вы сами сказали, что это может устранить главную опасность.
   - Может, да. А может, и нет. Кроме того, если даже вы избежите того,
что погубило Вейхарта, могут быть другие опасности, о которых мы и не
подозреваем.
   - Тогда вы узнаете о них благодаря мне, а это облегчит дело для кого-
нибудь еще - ведь после Вейхарта мне легче браться за дело. Ни к чему
это, Джон. Решение мое бесповоротно, и я начну через несколько минут.
Мак-Нейл понял, что Кингсли не переубедишь.
   - Ну, что ж, делать нечего, - сказал он. - Я думаю, вы не будете
возражать, если я останусь здесь. У Вейхарта это продолжалось около
десяти часов. У вас будет дольше. Вам понадобится пища, чтобы
поддерживать приток крови к мозгу.
   - Но я не могу делать перерыва для еды, Джон! Вы понимаете, что я
должен сделать? Освоить целую новую область знаний, освоить ее всего за
один урок!
   - Я и не настаиваю на перерыве для еды. Я хочу время от времени делать
вам инъекции. Судя по состоянию Вейхарта, вы этого даже не заметите.
   - О, меня это нимало не тревожит. Уколы так уколы, если вам приятно.
Но простите, Джон, пора приступать к делу.
   Нет необходимости подробно описывать последующие события. С Кингсли
все происходило примерно так же, как и с Вейхартом. Гипнотическое
состояние продолжалось, однако, дольше - около двух дней. Наконец Кингсли
уложили в постель по указанию МакНейла. В течение последующих нескольких
часов обнаружились симптомы, устрашающе сходные с теми, что наблюдались у
Вейхарта. Температура у Кингсли подымалась до 38... 39... 40 . Но затем
жар стал спадать - температура установилась и час за часом стала медленно
понижаться. И по мере того, как температура падала - росла надежда тех,
кто был у постели больного: у Мак-Нейла и Энн Холей (она не отходила от
Кингсли), у Марлоу и Паркинсона.
   Больной пришел в сознание через тридцать шесть часов после окончания
передачи. Несколько минут выражение лица Кингсли менялось самым
неожиданным образом; иногда оно становилось совершенно неузнаваемым, и
внезапно стало ясно, что с Кингсли творится что-то страшное. Это началось
с непроизвольных подергиваний лица и нечленораздельного бормотания,
которое быстро перешло в крики, а затем в дикие вопли.
   - О боже, у него какой-то припадок! - вскричал Марлоу.
   Наконец, приступ утих после того, как Мак-Нейл сделал уколи
потребовал, чтобы его оставили одного с больным. Весь день остальные
слышали время от времени заглушенные крики, которые затихали после новых
инъекций.
   Марлоу удалось уговорить Энн Холей выйти с ним погулять после обеда.
Это была самая тяжелая прогулка в его жизни.
   Вечером он мрачно сидел у себя в комнате, когда вошел МакНейл, без
сил, с потухшими глазами.
   - Он скончался, - проговорил ирландец. - О боже, какая ужасная
трагедия, ненужная трагедия!.
   - Это еще более страшная трагедия, чем вы думаете.
   - А что еще?
   - Я хочу сказать, что он чуть не выпутался. После обеда он был в
полном сознании около часа. Он объяснял мне, что произошло. Он боролся, и
минутами я думал, что он победит. Но получилось не так. Наступил новый
приступ и убил его. - Но что же это было?
   - Нечто совершенно закономерное, мы должны были это предвидеть. Мы не
учли, какое невероятное количество нового материала Облако способно
сообщить мозгу. Это, конечно, должно повлечь широкие изменения в
структуре многочисленных электрических контуров мозга, изменения местных
сопротивлений в больших масштабах и так далее.
   - Вы хотите сказать, весь мозг должен был полностью перестроиться?
   - Нет, не совсем так. Перестройки не требовалось. Старые нервные связи
мозга остались нетронутыми. Новые связи устанавливались параллельно со
старыми, так что и те и другие могли работать одновременно.
   - То есть, получилось так, как если бы мои познания были добавлены в
мозг древнего грека?
   - Да, но, пожалуй, в еще более крайней форме. Можете вы представить
себе, какие жестокие противоречия будут раздирать мозг вашего бедного
грека, привыкшего к представлениям о Земле как о центре вселенной и еще к
сотне подобных анахронизмов, если внезапно на него обрушится запас ваших
современных знаний?
   - Да, нелегко ему придется. В конце концов, ведь все мы очень тяжело
переживаем, если хотя бы одна из взлелеянных нами научных идей
оказывается неверной.
   - Именно, и представьте себе религиозного человека, который внезапно
теряет веру, а это означает, конечно, что он узнает о противоречии между
его, религиозными, и нерелигиозными убеждениями. Такой человек часто
переживает тяжелый нервный кризис. А случай Кингсли был в тысячу раз
хуже. Его убило невероятное возбуждение нервной активности, или,
пользуясь ходячим выражением - ряд невообразимо жестоких душевных
потрясений.
   - Но вы сказали, он почти преодолел это.
   - Так оно и было. Он понял, в чем дело и выработал своего рода план,
как с этим справиться. Вероятно, он решил принять за правило, что новое
всегда должно пересиливать старое, каковы бы ни были противоречия между
ними. Я наблюдал, как он целый час систематически прослеживал ход своих
мыслей с этой точки зрения. Стрелка отсчитывала минуты, и мне казалось,
что битва выиграна. Потом что-то случилось. Вероятно, какое-то
переплетение логических ходов, неожиданное для него. Сначала расстройство
мысли было незначительным, но затем оно начало нарастать. Он отчаянно
боролся, но, видимо, у него иссякли силы, и наступил конец. Он умер
спокойно - я ввел ему успокаивающее. Наверное, это была своего рода
цепная реакция в его мыслях, которая вышла из-под контроля.
   - Хотите виски? Нужно бы предложить вам раньше.
   - Теперь, пожалуй, выпью, благодарю вас.
   - Не кажется вам, - сказал Марлоу, передавая стакан, - что Кингсли не
годился для этого эксперимента? Кто-нибудь другой, с гораздо более низким
умственным уровнем подошел бы больше? Если его погубило противоречие
между старыми знаниями и новыми, то, несомненно, кто-нибудь с очень малым
запасом старых знаний подошел бы куда лучше.
   Мак-Нейл посмотрел на Марлоу поверх своего стакана.
   - Интересно, как интересно, что вам это пришло в голову! Когда Кингсли
уже перед концом пришел в себя, он сказал - я постараюсь вспомнить точно
его слова: "Какая злая ирония, - сказал он, - меня эта история убила, а
ведь Джо Стоддард или кто-нибудь вроде него остался бы цел и невредим".

             ЗАКЛЮЧЕНИЕ

   А теперь, мой дорогой Блайс, я могу снова говорить, обращаясь
непосредственно к Вам. Так как Ваша мать родилась в 1966 году, а ваша
бабушка с материнской стороны носила фамилию Холей, вы поймете теперь,
почему я завещал эти документы вам.
   Остается сказать немногое. Солнце появилось ранней весной 1966 года;
однако холода продолжались. Но, удаляясь от Солнца, Облако принимало
такую форму, которая могла отражать в направлении Земли часть падающей на
него солнечной энергии. И уже в начале мая установилась теплая летняя
погода, а это было особенно приятно после холодной зимы и весны. Итак,
Облако ушло из солнечной системы. История Черного облака, как ее обычно
понимают, пришла к концу.
   После смерти Кингсли и ухода Облака те из нас, кто остался в
Нортонстоу, не видели смысла продолжать свою прежнюю тактику. Паркинсон
отправился в Лондон и объявил, что уход Облака был результатом наших
благородных усилий. Эту версию было не так уж трудно поддерживать:
истинная причина ухода Облака не могла прийти в голову никому за
пределами Нортонстоу. Меня всегда огорчало, что Паркинсон позволил себе
бросить тень на бедного Кингсли: изобразил его как своенравного упрямца и
дал понять, что мы его убрали силой. Этому тоже поверили, ведь по вполне
понятным причинам и в Лондоне, да и во всем мире, Кингсли считали крайне
неприятной личностью. Смерть Кингсли делала эту версию совсем
правдоподобной. Короче говоря, Паркинсону удалось убедить британское
правительство не предпринимать мер против своих подданных и не
соглашаться на высылку иностранцев. Другие правительства неоднократно
требовали выдачи своих подданных, но по мере того как политическое
положение становилось устойчивым и Паркинсон приобретал все больший вес в
правительственных кругах, становилось все легче отражать эти нападки.
   Марлоу и все остальные, кроме Лестера, остались Англии. Их имена можно
найти в научных журналах. Лестер, как я уже сказал, не захотел остаться.
Вопреки советам Паркинсона, он стремился домой, в родную Австралию. Но
ему не суждено было туда вернуться: пришло сообщение, что в пути он исчез
с корабля. Марлоу оставался в близкой дружбе и с Паркинсоном и со мной до
своей смерти в 1981 году.
   Все события, описанные мной, уже отделены от нас пятьюдесятью годами.
На сцену вышло новое поколение. Люди, которых я описал здесь, давно
забыты. Но я по-прежнему вижу их всех так ясно: Вейхарт, молодой,
талантливый, с едва сформировавшимся характером; кроткий Марлоу, вечно
дымящий своим отвратительным табаком; Лестер, остроумный и веселый;
Кингсли, блестящий, необычный, многословный. Этому поколению было
свойственно ошибаться, оно не совсем понимало, куда идет. Но в некотором
смысле это было героическое поколение, неразрывно связанное в моем
сознании с первыми звуками великой сонаты, которую Ваша бабушка играла в
ту памятную ночь, когда Кингсли впервые разгадал истинную природу Черного
облака.
   Итак, я подхожу к концу, казалось бы, довольно безрадостному. Однако
это не так. Я оставил под конец один сюрприз. Код! Вначале только Кингсли
и Лестер имели доступ к коду, с помощью которого устанавливалась связь с
Облаком. Марлоу и Паркинсон думали, что код погиб вместе с Кингсли и
Лестером, но они ошибались. Кингсли передал его мне, когда в последний
раз пришел в себя. Код находился у меня все эти годы, и я не мог решить,
должен я раскрыть тайну его существования или нет. Предоставляю теперь
вам решать эту проблему.
   В последний раз примите мои наилучшие пожелания.

   Джон Мак-Нейл.

            ЭПИЛОГ

   Я впервые прочел удивительный рассказ Мак-Нейла о Черном облаке в
холодный, дождливый день - такой же январский день, какой пережил Кингсли
много лет назад. И весь вечер я сидел перед камином у себя в комнате в
Колледже королевы. Кончив читать рукопись (я закончил чтение с грустью,
ибо Мак-Нейл покинул нас несколькими днями раньше с неумолимой
неизбежностью, присущей только смерти), я распечатал последний оставшийся
пакет. Внутри находилась маленькая металлическая коробка с катушкой
бумажной ленты, пожелтевшей от времени. На ленте было пробито больше
десяти тысяч крохотных дырочек, какие употреблялись в считывающих
аппаратах старой конструкции. Это был код! Я мог швырнуть бумагу в огонь
и в один миг всякая возможность дальнейшей связи с Облаком погибла бы
навеки.
   Но я сделал другое. Я заказал тысячу копий кода. Должен ли я разослать
их по всему миру, чтобы кто-нибудь, где-нибудь, раньше или позже опять
установил с Облаком связь? Хотим ли мы остаться большими людьми в
маленьком мире или стать маленькими людьми в более обширном мире? Вот
основная мысль, к которой ведет все это повествование.

   Дж. Б. 17 января 2021 года.

    Перевод с английского Д.А. Франк-Каменецкого, доктора физико-
математических наук.

   Редактор перевода Н. Явно