ых талисманов.
   "У  них  нет  прошлого,  -  думала  Лизбет,  вдруг  вспомнив   давние
наблюдения народных философов, - Они все люди  без  прошлого,  и  только
надежда на будущее еще держится в них. Наше прошлое потерялось где-то  в
океане темноты. Оптимены и генные хирурги уничтожили наше прошлое".
   Перед лицом этого даже их собственный отпуск на посещение  улучшателя
породы терял свое особое  сияние.  Дюраны  могли  не  напрягаться  и  не
вскакивать по звонку, чтобы спешить в разные стороны на работу,  но  все
же они до сих пор были людьми  без  прошлого…  да  и  будущее  их  могло
потеряться в одно мгновение. Ребенок, который формируется  в  больничном
чане… каким-то малым образом он мог быть их частью, но хирурги  изменили
его. Они резко отрезали его от прошлого.
   Лизбет  вспомнила  своих  родителей,  чувство  отчуждения   от   них,
различия, которые были глубже, чем кровь.
   "Они только частично были моими родителями, - думала она, -  Они  это
знали… и я это знала".
   Она  почувствовала  начало  отчуждения  от  своего  собственного,  не
сформированного еще сына - эмоция, которая  высветила  необходимость  их
поступка. "В чем здесь польза?" - размышляла она. Но она  знала,  в  чем
эта польза - навсегда покончить с этой ампутацией прошлого.
   Последний с завистью на лице прошел. Толпа превратилась в  движущиеся
спины, кусочки цвета. Они повернули  за  угол  и  ушли,  из  ниоткуда  в
никуда.
   "Это мы повернули за угол, и нет пути назад?" - размышляла Лизбет.
   - Давай пойдем к подземке, проходящей  через  весь  город,  -  сказал
Гарви.
   - Через парк? - спросила она.
   - Да, - сказал Гарви, - Подумай только - десять месяцев.
   - И мы сможем взять сына домой. Нам очень повезло.
   - Кажется, это так долго - десять месяцев, - сказал Гарви.
   Лизбет ответила, когда они перешли улицу и вошли в парк, - Да, но  мы
можем приходить навещать его каждую неделю, когда они  перенесут  его  в
большой чан - а это уже через три месяца.
   - Ты права, - сказал  Гарви,  -  Не  успеем  опомниться,  и  они  уже
пройдут. И слава всемогущим, что он не специалист или что-нибудь еще. Мы
можем воспитывать его дома. Время работы нам сократят.
   -  Этот  доктор  Поттер  чудесный,   -   сказала   она.   Когда   они
разговаривали,  их  соединенные  руки  двигались  легкими  пожатиями   и
движениями пальцев в тайном разговоре - ручной код, - несказанное слово,
- который говорил о их отношении к группе подпольного Центра родителей.
   - Они до сих пор следят за нами, - просигналил Гарви.
   - Я знаю.
   - Свенгаард не в счет - раб структуры власти.
   - Очевидно. Знаешь, я понятия не имела,  что  компьютерная  сестра  -
одна из нас.
   - Ты тоже это заметила?
   - Поттер глядел на нее, когда она зацепила выключатель.
   - Ты думаешь агенты Безопасности видели ее?
   - Несомненно нет. Они все были заняты нами.
   - Может быть, она и не одна из нас,  -  просигналил  Гарви.  А  вслух
сказал:
   - Не правда ли, сегодня прекрасный день. Давай  пойдем  по  тропинке,
где трава.
   Пальцы Лизбет дали ответ:
   - Ты думаешь, что у сестры это вышло случайно?
   - Могло быть. Вероятно, она поняла, что сотворил Поттер и поняла, что
это единственный способ спасти эмбрион.
   - Тогда кто-то должен связаться с ней немедленно.
   -  Осторожно.  Может  быть,  она   не   стабильна,   эмоциональна   -
селекционер-неврастеник.
   - А как насчет Поттера?
   - Мы должны сразу же  послать  к  нему  людей.  Нам  понадобится  его
помощь, чтобы вызволить оттуда эмбрион.
   - Тогда об этом узнают девять хирургов Централа, - сказала она.
   - Если он только согласится, - просигналил Гарви. Она  посмотрела  на
него с улыбкой, которая полностью скрыла внезапную озабоченность:
   - У тебя сомнения?
   - Только потому, что он видел меня насквозь в то время, когда я читал
по лицу его мысли.
   - Да, ты прав, - сказала она, -  Но  он  делал  это  так  медленно  и
неуверенно, по сравнению с нами.
   - Вот так я и прочитал его мысли. Похоже, что он читал мысли впервые,
как любитель самоучка, спотыкаясь, набираясь уверенности по  мере  того,
как у него получалось.
   -  Он  не  подготовленный,  -  сказала  она,  -   Это   очевидно.   Я
беспокоилась, что ты прочитал то, что не увидела я.
   - Думаю, ты права.
   По всему парку пыль заслоняла солнечный  свет,  поднимаясь  столбами,
которые стояли в лесном питомнике. Лизбет пристально всматривалась в эту
картину и сказала:
   - В этом нет сомнения, дорогой. У него природный дар, он наткнулся на
свой талант случайно. Ты же знаешь, что такие  люди  встречаются  -  они
должны быть. Ничто не может нам помешать общаться с ними.
   - Но ОНИ, конечно, попытаются.
   - Да, - просигналила она, - Сегодня ОНИ внимательно за этим  следили,
сканировали и проверяли нас в этой  комнате  отдыха.  Но  люди,  которые
мыслят механически, никогда не догадаются - я  имею  в  виду,  что  наше
оружие - люди, а не вещи.
   - Это их самое уязвимое, смертельное место, - согласился  он,  -  Они
сейчас так глубоко увязли, что не могут смотреть через край и в сторону,
ОНИ озабочены лишь сохранением своей власти.
   - А эта широкая, широкая вселенная зовет нас, - просигналила она.

Глава 5

   Шеф Тахи-Безопасности Централа Макс Олгуд шел вверх по  пластмассовым
ступеням отдела Администрации немного впереди  сопровождающих  его  двух
хирургов, как приличествует директору  быстрой  и  ужасной  руки  власти
оптименов.
   Утреннее солнце позади троицы посылало их мелькающие  тени  на  белые
углы и панели здания.
   Их допустили до серебряных  теней  входного  портика,  где  опускался
барьер  для  неизбежной  задержки.  Карантинные  сканеры  прощупывали  и
проверяли их вплоть до мельчайших микробов.
   Олгуд повернулся в терпеливой позе давно привыкшего к этой процедуре,
он изучал своих спутников Бумура и Игана. Его забавляло, что  здесь  они
перестают быть хирургами. В эту часть не допускали никаких врачей. Здесь
они должны быть фармацевтами. Титул "доктор"  нес  в  себе  что-то,  что
вызывало беспокойство среди оптименов. ОНИ знали  о  врачах,  но  только
так, как знают министры  о  простых  людях.  Слово  доктор  здесь  стало
эвфемизмом, точно так же здесь не говорили  смерть  или  убить,  и  даже
применительно  к  машинам   или   каким-то   структурам   ОНИ   говорили
изнашивается. Только новые оптимены в самом начале  их  ученичества  или
простые смертные молодой наружности работали в Централе, хотя  некоторых
из этих простых смертных хозяева держали довольно продолжительное время.
   Бумур и Иган оба прошли проверку на молодой возраст, хотя лицо Бумура
было измученное, похожее на эльфа, которое позволяло говорить о возрасте
прежде времени. Это был  большой,  широкоплечий,  мощный  человек.  Иган
выглядел тонким и хрупким рядом с ним. И лицо у него было  остроконечное
с длинной челюстью и маленьким плотно сжатым ртом.  Глаза  обоих  мужчин
были такого же цвета, как у оптименов - синие, пронизывающие.  Оба  они,
вероятно,    были    почти    оптами.    Такими     были     большинство
хирургов-фармацевтов Централа.
   Эти двое беспокойно двигались под взглядом Олгуда,  избегая  смотреть
ему в глаза. Бумур начал говорить что-то  Игану,  положив  ему  руку  на
плечо, нервно двигаясь и как бы массируя плечо. Движение руки Бумура  на
плече Игана носило оттенок странной фамильярности  и  напомнило  Олгуду,
что он уже видел что-то подобное раньше. Но он не  мог  припомнить,  где
это было.
   Испытательное   карантинное   сканирование    продолжалось.    Олгуду
показалось, что оно длилось дольше, чем обычно. Он обратил  внимание  на
то, что происходило перед зданием на той стороне дороги. Обстановка была
мирная, никак не вяжущаяся с настроением Централа, какое знал Олгуд.
   Олгуд понимал, что доступ к секретным записям и даже к старым  книгам
давал ему ранее не доступные сведения  о  Централе.  Владения  оптименов
простирались через лиги, которые когда-то  были  политическими  реалиями
Канады и се-верных Соединенных Штатов. Оно занимало круг, приблизительно
в семьсот километров диаметром, а под землей было  двести  уровней.  Это
был район с многочисленными видами контроля -  контроля  погоды,  генный
контроль, бактериологический контроль, ферментный контроль… человеческий
контроль… В этом маленьком  уголке,  сердце  Администрации,  землям  был
придан вид итальянского ландшафта - черное и серое с  оттенком  пастели.
Оптимены были людьми, которые  в  мгновение  ока  могли  подстричь  гору
согласно своей прихоти: "Немного снять с макушки и оставить  бачки".  По
всему Централу природа была сглажена, лишена своей опасной остроты. Даже
когда оптимены устраивали какую-нибудь естественную выставку,  она  была
лишена элемента драмы, которая вообще не присутствовала как таковая в их
жизни.
   Олгуд часто удивлялся этому. Он смотрел фильмы периода до оптименов и
видел различия. Все эти отманикюренные прелести оптименов  казались  ему
связанными  с   вездесущими   красными   треугольниками,   обозначающими
фармацевтические  пункты,  где  оптимены   могли   бы   проверить   свои
предписания ферментов.
   - Они всегда это так долго проделывают или дело здесь просто во  мне?
- спросил Бумур. В голосе его слышался ропот.
   - Спокойствие, - сказал Иган. В его голосе слышалась мягкость тенора.
   - Да, - сказал Олгуд, - терпение - лучший союзник человека.
   Бумур взглянул на шефа Безопасности, изучая его и  раздумывая.  Олгуд
говорил редко, за исключением тех случаев, когда играл на эффект. Он,  а
не оптимены, был величайшей угрозой Конспирации. Он душой и телом служил
хозяевам, супермарионетка. "Почему  он  приказал  нам  сопровождать  его
сегодня? - размышлял Бумур, - Он знает? Он хочет разоблачить нас?"
   В Олгуде была какая-то  особая  безобразность,  которая  завораживала
Бумура. Шеф Безопасности был приземистым маленьким простым  смертным  из
народа с круглым лицом  и  бегающими  миндалевидными  глазами  и  темной
щеткой волос, низко опущенных на лоб - по облику  его  генных  инженеров
соответствовал типу шанга.
   Олгуд повернулся к карантинному барьеру,  и  с  неожиданной  остротой
Бумур понял, что  безобразность  исходит  изнутри  этого  человека.  Эта
безобразность была от страха, созданного  страха,  личного  страха.  Это
открытие  принесло  Бумуру  резкое  ощущение  облегчения,   которое   он
просигналил Игану нажатием пальцев на его плечо.
   Иган перевел взгляд и пристально  посмотрел  на  улицу  через  дорогу
перед зданием, где они стояли. "Конечно, Макс Олгуд боится, - думал  он,
- Он живет в окружении страхов, имеющих название и не  имеющих  таковых…
точно так же, как и оптимены… несчастные".
   Вид напротив Централа начал проникать в ощущения Игана. Здесь в  этот
момент был день абсолютной Весны, спланированный в самом могучем  центре
Контроля Погоды. Лестница Администрации выходила  на  озеро,  круглое  и
совершенное, как эмалированные  синие  музыкальные  тарелки.  На  низком
холме у узора пласмелдовые плинтусы выступали, как  белые  камни:  шапки
лифтов, уходящих замкнутой цепью с большой быстротой  вниз  во  владения
оптименов (внизу - двести уровней).
   Далеко  за  холмами  небо  становилось  темно-синим  и   маслянистым.
Неожиданно его прорезали красные,  зеленые  и  пурпурные  огни  довольно
плоского рисунка. Вскоре послышался отдаленный раскат грома. Какой-то из
Высших  оптименов  за  пределами  Централа  устраивал  для   развлечения
прирученную грозу.
   Она поразила Игана своей никчемностью, лишенная опасности или  драмы,
эти два слова, по его мнению, обозначали одно и то же.
   Гроза была первым, что увидел в этот день Олгуд, что  совпало  с  его
пониманием  внутренних  ритмов  Централа.  Явления  всемогущей   природы
представили образец его видения  Централа.  Люди  исчезали  внутри  его,
чтобы  никогда  не  появиться   вновь,   и   только   он,   Олгуд,   шеф
Тахи-Безопасности, или несколько агентов, кому он доверял, знали  об  их
судьбе.  Олгуд  чувствовал,  что  раскат   грома   гармонирует   с   его
настроением, звук  этот  предполагал  абсолютную  власть.  Под  грозовым
небом, превращающимся сейчас в ядовито-желтое, уничтожающим  вид  весны,
плинтусы на холме над озером стали языческими погребальными памятниками,
выступающими на фоне земли как пурпурно-зеленые ромашки.
   - Пора, - сказал Бумур.
   Олгуд повернулся и увидел, что барьер поднят.  Он  направился  в  Зал
Совета со сверкающими алмазными стенами, над рядами пустых  пласмелдовых
скамеек. Все трое двигались  сквозь  языки  пахучих  испарений,  которые
отходили в сторону, когда они касались их грудью.
   Помощники оптименов, в  зеленых  накидках,  прикрепленных  на  плечах
бриллиантовыми пряжками, вышли из боковых теней, чтобы сопровождать  их.
Под цвет их зеленых накидок были платановые трубки,  и  они  размахивали
золотыми кадилами, которые испускали облачка  антисептического  розового
дыма вокруг.
   Олгуд не спускал глаз с конца зала. Там висел огромный шар,  красный,
как стебель мандрагора, в перекрещивающихся лучах. Он был  около  сорока
метров  диаметром,  а  одна  секция  его  отходила  назад,  как   долька
апельсина, и открывала внутренности. Это был  контрольный  центр  Туера,
инструмент незнакомых возможностей и ощущений, с  помощью  которого  они
наблюдали и  управляли  своими  подчиненными.  В  нем  вспыхивали  огни,
фосфорно-зеленые с синими  арками  разводов.  Огромные  круглые  приборы
выписывали послания буквами, а красные огни мигали  и  выдавали  ответы.
Цифры летели по воздуху на лучах, а в лентах  света  плясали  запутанные
символы.
   Сверху через середину, как сердцевина фрукта, тянулась белая колонна,
поддерживающая  треугольную  платформу   в   центре   шара.   На   краях
треугольника, на золотистых пласмелдовых  тронах  сидели  три  оптимена,
известные как Туеры  -  друзья,  компаньоны,  избранные  правители  этой
страны, которым оставалось править еще семьдесят восемь лет. В их  жизни
это было лишь мгновение, раздражающая вещь,  часто  беспокойная,  потому
что они должны встречаться с реальностью, которая для  других  оптименов
была лишь эвфемизмом.
   Прислужники остановились  в  двадцати  шагах  от  красного  шара,  но
продолжали размахивать кадилами. Олгуд вышел  на  шаг  вперед,  приказав
знаком  Бумуру  и  Игану  оставаться  позади  него.   Шеф   Безопасности
чувствовал и знал, как далеко он может пройти здесь, он знал здесь  свои
пределы. "ОНИ нуждаются во мне", - говорил он себе. Но  он  знал  также,
что эта беседа могла нести ему и опасности.
   Олгуд посмотрел вверх  в  шар.  Танцующие  кружева  власти  поместили
обманчивую прозрачность внутри. Через этот занавес  были  видны  фигуры,
очертания - то ясные, то затуманенные.
   - Я пришел, - сказал Олгуд.
   Бумур и Игал повторили приветствие вслед за ним,  напомнив  себе  обо
всех  пунктах  протокола  и  формах  обращения,  которые  должны   здесь
соблюдаться: "Всегда называйте имя оптимена, к которому вы  обращаетесь.
Если вы не знаете имени, покорно спросите о нем".
   Олгуд ждал, когда ответят Туеры. Иногда, чувствовал он, у них не было
ощущения времени, по крайней мере секунд, минут и, вероятно, даже  дней.
Это могло быть правдой. У людей с бесконечной жизнью  может  и  не  быть
такого ощущения замечать, как проходят времена года, как тикают часы.
   Подставка трона повернулась, представляя одного за другим Туеров. Они
сидели в облегающих  прозрачных  костюмах  почти  голые,  афишируя  свое
сходство с простыми смертными. Лицом к  открытому  сегменту  сейчас  был
Нурс, фигура греческого бога с  тяжеловесным  лицом,  тяжелыми  бровями,
выпуклыми мышцами груди, которые колыхались,  когда  он  дышал,  с  явно
контролируемой медлительностью.
   Основание   повернулось,   представило   Шруилла,    тонкой    кости,
непредсказуемого, с  огромными  круглыми  глазами,  высокими  скулами  и
плоским носом над ртом, который, казалось, всегда вытянут в тонкую  нить
неодобрения. Он был  опасен.  Некоторые  говорили,  что  он  высказывает
такое, что не могут  сказать  другие  оптимены.  Однажды  в  присутствии
Олгуда он сказал "смерть". И хотя речь шла о бабочке, все же…  Основание
снова  повернулось  -  теперь  здесь  была  Калапина,  платье  ее   было
подпоясано  пластроном.  Это  была  тонкая  женщина  с  высокой  грудью,
золотисто-каштановыми волосами  и  холодными  наглыми  глазами,  полными
губами, длинным носом над заостренным подбородком.  Олгуд  заметил,  что
она наблюдает за ним очень странно для данного случая. В  таких  случаях
он  пытался  не  думать  об  оптименах,   которые   афишировали   ложное
товарищество.
   Нурс заговорил  с  Калапиной,  смотря  на  нее  через  призматический
отражатель, который возвышался у плеча над каждым троном, она  ответила,
но слова не доходили до пола зала.
   Олгуд наблюдал за этим обменом репликами для того, чтобы судить о  их
настроении. Среди народа было известно, что Нурс и Калапина долгое время
делили  спальное  ложе.  У  Нурса  была  репутация,  включающая  силу  и
предсказуемость, но Калапину знали как  женщину  с  диким  нравом.  Если
кто-то упоминал ее имя, то его тут же спрашивали:  "Ну,  и  что  же  она
сделала на этот раз?" И говорилось это с оттенком восхищения  и  страха.
Олгуд знал этот страх. Он работал и с другими правящими тройками, но  ни
разу с такой, как эта троица… особенно Калапина.
   Основание трона остановилось, и лицом к открытому сегменту был  Нурс,
- Вы пришли, - прогремел он, - Конечно,  вы  пришли.  Вол  знает  своего
хозяина, а осел кормушку хозяина.
   "Так, кажется, это будет тот еще разговор, - думал Олгуд,  -  Ирония!
Это может обозначать только то, что они знают, что я споткнулся…".
   Калапина повернула  свой  трон,  чтобы  посмотреть  вниз  на  простых
смертных. Зал Совета был оформлен по образцу римского сената, с  ложными
колоннами по краям, ряды скамеек под блестящими  сканирующими  глазами..
Все сконцентрировано было на фигуры, стоящие в стороне от помощников.
   Взглянув вверх, Иган напомнил себе, что он боялся  и  ненавидел  этих
существ всю  жизнь  -  даже  в  то  время,  когда  жалел  их.  Каким  же
счастливчиком он является, что при формировании он не стал оптименом. Он
был близок  к  этому,  но  его  спасли.  Он  помнил  ненависть,  которую
испытывал к ним с детства до того,  как  она  стала  усиливаться  еще  и
жалостью. Тогда это была чистая вещь, резкая и  реальная,  светящаяся  и
направленная против тех, кто дает Время.
   - Мы пришли, как нас просили, по поводу сообщения о Дюранах, - сказал
Олгуд. Он сделал два глубоких вдоха, чтобы успокоить нервы. Встречи  эти
всегда были опасными, но вдвойне опасными с тех пор,  как  он  обнаружил
своих двойников, которых они растят. Могла быть только одна причина,  по
которой они дублируют его. Ну да, они узнали.
   Калапина изучала Олгуда, рассуждая о том, наступило ли время поискать
отклонения у этого безобразного мужчины из  народа.  Может  быть,  здесь
есть хотя бы ответ на скуку. Как  Шруилл,  так  и  Нурс  снисходительны.
Казалось, она вспомнила, как проделала это с другим Максом, но не  могла
вспомнить, помогло ли это ей тогда избавиться от скуки.
   - Скажите, что мы вам даем, маленький Макс, - сказала она.
   Ее женский голос,  мягкий  и  вкрадчивый  слог,  ужаснул  его.  Олгуд
проглотил сухой комок, - Вы даете жизнь, Калапина.
   - Скажите, сколько у вас прекрасных лет, - приказала она.
   Олгуд почувствовал, что в горле у него ни капли влаги:
   - Почти четыреста, Калапина, - прохрипел он.
   Нурс хихикнул, - Впереди у вас еще  намного  больше  прекрасных  лет,
если вы будете нам хорошо служить, - сказал он.
   Это было уже очень близко к прямой угрозе, которую  Олгуд  когда-либо
слышал от оптимена. ОНИ проводили всегда свою  волю  непрямым  путем,  с
помощью  тонких  эвфемизмов.  ОНИ  осуществляли  ее  с  помощью  простых
смертных, которые могл