апина поднялась с пола. Нос и рот  болели  и  были  залиты  чем-то
неприятным, она слышала только одно, как Нурс скандирует:
   - Хорошо! - Калапина осмотрелась, и увидела ужасную картину. Зал  был
охвачен каким-то непонятным возбуждением, неизвестным им доселе.
   Вдруг над толпой поднялось голое тело, повернулось и снова опустилось
вниз с тупым тяжелым ударом. И снова крик одобрения сотряс зал.
   "Что они делают? - изумилась Калапина, - Они бьют друг друга  -  сами
себя".
   Она провела рукой по носу и рту, посмотрела на руки. Кровь. Она могла
чувствовать сейчас ее запах, завораживающий запах. Ее собственная кровь.
Это завораживало  ее.  Она  сделала  шаг  по  направлению  к  пленникам,
показала руку Гарви Дюрану.
   - Кровь, - сказала она. Она коснулась носа. Боль!
   - Болит, - сказала она, - Почему болит, Гарви Дюран?
   - она напряженно смотрела в его глаза. Такое сочувствие в его глазах.
Он был человеком. Он испытывал заботу.
   Гарви посмотрел на нее, глаза их были почти  на  одном  уровне  из-за
положения тележки над  полом.  Вдруг  он  почувствовал  к  ней  глубокое
сострадание. Она была Лизбет; она была Калапина; она  олицетворяла  всех
женщин.  Он  увидел  сосредоточенную   напряженность   ее   внимания   и
сиюминутное  осознание,  которое  исключало  все,  кроме   необходимости
услышать его слова.
   - Мне тоже больно, Калапина, - сказал он, - Но ваша смерть  причинила
бы мне еще большую боль.
   На мгновение Калапина подумала, что в зале  вокруг  стало  тихо.  Она
поняла тогда,  что  крики  в  толпе  продолжаются,  не  уменьшаясь.  Она
слышала, как Нурс скандирует:
   - Хорошо! Хорошо! - а Шруилл говорит:
   - Отлично! Отлично!
   - Она вдруг поняла, что она единственная,  кто  слышит  эти  странные
слова Дюрана. Это богохульство. Она прожила столько лет, подавляя  любое
понятие о личной смерти. Его нельзя было ни говорить, ни иметь в мыслях.
Но она услышала эти слова. Она хотела отвернуться, поверить  в  то,  что
этих слов никогда не  было.  Но  что-то  в  том  внимании,  которое  она
сосредоточила на Гарви Дюране, привязывало ее невидимой цепью к значению
его слов. Только несколько минут назад она была  там,  где  зерно  жизни
посылало вечность.
   - Пожалуйста, - прошептала Лизбет, - Освободите нас. Вы  женщина.  Вы
должны иметь сострадание. Что мы сделали такого,  чтобы  навредить  вам?
Разве это преступление хотеть любить и жить? Мы не хотели причинять  вам
зло.
   Калапина даже не подала знака того, что слышит. В ее мозгу нависали и
давили только слова Гарви: "Ваша смерть… ваша смерть… ваша смерть..".
   Странное мерцание жары  и  озноба  прошло  через  все  ее  тело.  Она
услышала еще один клич одобрения из  толпы  на  дальних  скамейках.  Она
чувствовала собственную болезнь и растущее понимание того, что очутилась
в ловушке. Ее охватил  гнев.  Она  склонилась  над  контрольной  панелью
тележек, нажала кнопку тележки Глиссона. Щитки раковины, которые держали
Киборга, начали закрываться. Глаза Глиссона широко раскрылись. Скрипучий
стон вырвался из него. Калапина  захихикала,  нажала  другую  кнопку  на
панели. Раковина вернулась в прежнее положение. Глиссон глотал воздух.
   Она повернулась к контролю над  тележкой  Гарви,  нажала  пальцем  на
кнопки, - Объясните ваше отвратительное нарушение норм поведения!
   Гарви сохранял суровое молчание. Она собиралась раздавить его!
   Свенгаард начал  смеяться.  Он  знал  свое  положение,  первый  класс
второго сорта. Почему его выбрали для такого момента - увидеть  Глиссона
и Бумура без слов, Нурса и Шруилла, бормочущих что-то на  своей  скамье,
оптименов в маленьких узлах и приливах сумасшедшего  насилия,  Калапину,
готовую убить своих пленников и потом через десять  секунд,  несомненно,
забыть об этом. Его смех выходил за пределы допустимого.
   - Прекратите этот смех! - взвизгнула  Калапина.  Свенгаард  дрожал  в
истерике. Он хватал воздух, чтобы сделать вдох. Удар ее голоса помог ему
вернуть  контроль  над  собой,  но  все  это  продолжало  оставаться   в
чрезвычайной степени смехотворным.
   - Дурак! - сказала Калапина, - Объяснись!
   Свенгаард уставился на нее. Сейчас он мог ощущать только жалость.  Он
вспомнил море медицинского курорта  в  Ла-пуше  и  подумал,  что  только
сейчас понял, почему оптимены выбрали это место, так далеко  от  океана.
Инстинкт. Море производило волны, прибой - постоянное напоминание  того,
что они устроились над волнами вечности. Они не могли видеть этого.
   - Отвечай мне, -  сказала  Калапина.  Рука  ее  рыскала  над  панелью
контроля за его раковиной.
   Свенгаард мог только пристально смотреть на  нее  и  оптименов  в  их
сумасшествии позади нее. Они стояли перед ним обнаженные, как будто тела
их были открыты осколкам извивающихся спиралей на полу.
   "У них души только с одним шрамом", - подумал Свенгаард.
   Он наносился на них изо дня в день, из века  в  век,  из  вечности  в
вечность - отложение паники того, что их благословенная  вечность  могла
бы быть иллюзией, что у нее, в  конце  концов,  мог  бы  быть  и  конец.
Никогда раньше он и не подозревал, какую цену заплатили оптимены за  эту
вечность. Чем больше они владели ей, тем более огромной становилась  эта
цена. Чем больше цена,  тем  больше  страх  потерять  ее.  Это  давление
продолжало расти и расти…. вечно.
   Но должен был наступить переломный момент. Киборги предвидели это,  а
их лишенный эмоций разум не предусмотрел действительных последствий.
   Оптимены убаюкивали себя эвфемизмами. У них  фармакологи,  не  врачи,
потому  что  само  понятие  врача  включало  болезнь,  травму,   а   это
приравнивалось  к  недопустимому,  немыслимому.  У   них   была   только
ферментология и ее бесчисленные центры, расположенные в нескольких шагах
от  оптимена.  Они  никогда  не  покидали  Централа  и  его   изощренную
самозащиту. Они существовали как вечные подростки, заключенные в  тюрьме
детского сада.
   - Так ты не будешь говорить, - сказала Калапина.
   -  Подождите,  -  сказал  Свенгаард,  когда  рука  ее   двинулась   в
направлении кнопок его контроля, - Когда вы убьете всех жизнеспособных и
останетесь только вы, когда  вы  увидите,  что  сами  умираете  один  за
другим, что тогда?
   - Как ты смеешь! - сказала Калапина, - Ты задаешь  вопросы  оптимену,
чей жизненный опыт делает  твой  не  больше  чем  это!  -  она  щелкнула
пальцами.
   Он смотрел на ее расшибленный нос, кровь.
   - Оптимен, - сказал Свенгаард, - это стерри,  чье  строение  приемлет
ферментную настройку для бесконечной жизни… пока  не  придет  разрушение
структуры. Я думаю, вы хотите умереть.
   Калапина поднялась, в изумлении уставилась на него. Когда она встала,
то осознала, что в зале наступила неожиданная тишина. Она бросила взгляд
вокруг себя, увидела напряженное внимание в каждом  взоре,  устремленном
на нее. Медленно приходило понимание. Они видят кровь на моем лице.
   - У вас была бесконечная жизнь,  -  сказал  Свенгаард,  -  Разве  это
обязательно делает вас более блестящими, более умными?  Нет.  Вы  просто
жили дольше, у вас было больше времени для опыта и  образования.  Вполне
вероятно,  что  большинство  из  вас  имеет  знаний  больше,  чем  может
использовать, иначе вы задолго до этого могли бы  предвидеть,  что  этот
момент неизбежен - тонкий баланс уничтожен, все вы умираете.
   Калапина сделала шаг назад. Слова его ранили, как  ножи,  сжигали  ее
нервы.
   - Посмотрите на себя! - сказал Свенгаард, - Вы все больны. Что делает
ваша драгоценная фармакология? Я знаю и без того, что вы мне скажите:
   -  Она  предписывает  все  более  и  более  широкий  круг   вариантов
предписаний, все более частые дозы. Она старается остановить  колебания,
потому что ее так запрограммировали. Она  и  будет  продолжать  пытаться
делать это, пока вы позволяете это ей, но это не спасет вас.
   Кто-то взвизгнул позади нее:
   - Заставьте его замолчать!
   Этот крик был поддержан всем залом, оглушающее  скандирование,  топот
ног, хлопки рук:
   - Заставь его молчать! Заставь его молчать! Заставь его молчать!
   Калапина зажала уши  руками.  Она  все  еще  продолжала  ощущать  это
скандирование кожей. И сейчас она увидела,  как  оптимены  двинулись  со
своих скамеек вниз  по  направлению  к  пленникам.  Она  знала,  что  от
кровавого насилия их отделяет только одно мгновение.
   Они остановились.
   Она не могла понять: почему, и отпустила руки, которыми затыкала уши.
Но на нее обрушились крики. В них упоминались имена давно забытых богов.
Глаза были устремлены на что-то на полу во главе зала.
   Калапина резко повернулась, увидела, как там извивается Нурс,  вокруг
рта его выливается пена.  Кожа  его  покрылась  красновато-пурпурными  и
желтыми пятнами. Скрюченные руки вытягиваются и царапают пол.
   - Сделайте что-нибудь! - закричал Свенгаард, -  Он  умирает!  -  Даже
когда он прокричал это, он почувствовал странность своих слов.  Сделайте
что-нибудь! В нем заговорила медицинская подготовка, и она  выходила  на
поверхность и заставляла говорить,  несмотря  на  все,  что  происходило
вокруг.
   Калапина попятилась, вытянула  руки  предупреждающим  жестом,  как  в
старом колдовстве. Шруилл вскочил на ноги, встал на скамейку, на которой
сидел. Рот его двигался беззвучно.
   - Калапина, - сказал Свенгаард, -  если  вы  не  можете  помочь  ему,
освободите меня, так чтобы я смог это сделать.
   Она подскочила, чтобы выполнить это, заполненная благодарностью,  что
может передать эту странную ответственность другому.
   Ограничивающие свободу стенки ракушки  упали  при  ее  прикосновении.
Свенгаард спрыгнул вниз, почти упал. Ноги  и  руки  его  заплетались  от
долгого заключения. Он пробился к Нурсу, глаза и ум его  работали,  пока
он двигался. Желтые пятна на коже - это  была,  скорее  всего,  иммунная
реакция на пантоженичную  кислоту  и  неудачные  попытки  ее  подавления
адреналином.
   Красный треугольник фармакологического центра сиял на стене слева над
скамьями. Свенгаард наклонился,  поднял  корчащееся  тело  Нурса,  начал
пробираться вверх к знаку  входа.  Человек  на  его  руках  вдруг  повис
неожиданно тяжелым весом смерти, никакого движения, кроме поверхностного
дыхания груди.
   Оптимены отступали от него, как будто он нес  чуму.  Внезапно  кто-то
над ним закричал:
   - Дайте мне выйти.
   Толпа обернулась. По  пласмелду  прогремели  тяжелые  шаги.  Они  все
устремились вверх к выходам,  цеплялись,  лезли  вверх  друг  на  друга.
Послышались визги, проклятия, хриплые крики. Это было  похоже  на  стадо
скота, в середину которого выпустили хищника.
   Часть сознания Свенгаарда остановилась на женщине справа.  Он  прошел
мимо нее.  Она  лежала,  вытянувшись  поперек  двух  сидений,  спина  ее
выгнулась странным углом, рот хватал воздух,  глаза  устремлены  в  одну
точку, на руках и шее кровь. Признаков дыхания не  было.  Он  пробирался
вверх мимо мужчины, который тащился вверх по скамейкам,  одна  нога  его
бездействовала, глаза  устремлены  на  знак  центра  и  выход,  который,
оказалось, был уже заполнен извивающимися телами.
   Руки Свенгаарда ныли от груза. Он споткнулся, почти упал на последних
двух ступенях, когда опустил тело Нурса рядом с входом в центр.
   Внизу под ним он услышал голоса - Дюран и  Бумур  кричали,  чтобы  их
освободили.
   "Позднее", - подумал Свенгаард. Он положил  руку  на  контроль  двери
фармакологического центра. Дверь не открылась. "Конечно, - подумал он, -
я не оптимен". Он поднял Нурса, положил одну его руку на контроль. Двери
скользнули в сторону.  За  ними  оказались  обычные  полки,  загруженные
всякими предметами первой необходимости - пирамидины, анурины.
   "Анурин  и  иноситол,  -  подумал  он,  -  Должны  противодействовать
иммунной реакции".
   Знакомое табло анализа занимало место справа для введения руки, а  из
желобов виднелись обычные  иглы-вампиры.  Свенгаард  подергал  ключи  на
главном желобе, открыл панель. Он проследил выходы  введения  анурина  и
иноситола, нейтрализовал другие, втиснул руку Нурса под иглы. Они  нашли
вены, вошли в плоть. Приборы сверху закрылись.
   Свенгаард отключил встречную линию, чтобы остановить обратную  связь.
Снова приборы захлопнулись.
   Осторожно Свенгаард освободил руку Нурса от игл, положил его во  весь
рост на пол. Лицо его  сейчас  принимало  один  цвет,  бледно-белый,  но
дыхание углубилось. Веки заморгали. Тело его было холодным, липким.
   "Шок", - подумал Свенгаард. Он снял  свой  пиджак,  укрыл  им  Нурса,
начал массировать руки, чтобы восстановить кровообращение.
   Справа от него появилась Калапина, села у изголовья  Нурса.  Руки  ее
были сцеплены  вместе,  суставы  побелели.  На  лице  ее  была  странная
ясность, глаза устремлены в пространство. Она почувствовала, что  прошла
намного большее расстояние, чем просто поднялась  вверх  от  пола  зала,
притягиваемая воспоминаниями, которые нельзя было обойти. Она знала, что
прошла сквозь безумие, чтобы прийти в ясную странность здравого ума.
   Красный мяч Шара Обозрения попал в поле ее зрения,  яйцо  огромнейшей
силы, которое налагало свои обязанности даже сейчас. Она думала о Нурсе,
многократном партнере плотских забав. Партнер и игрушка.
   - Он умрет? - спросила  она.  Она  повернулась,  чтобы  наблюдать  за
Свенгаардом.
   - Не сейчас, - сказал Свенгаард, - Но этот последний  взрыв  истерии…
он причинил невосполнимый ущерб организму.
   Он вдруг заметил, что из зала доносятся  лишь  бессловесные  стоны  и
неясные команды.
   - Я  освободила  Бумура  и  Дюранов  и  послала  просьбу  о  большей…
медицинской помощи, - сказала Калапина, -  Есть  много…  мертвых…  много
травмированных.
   "Мертвые, - думала она, - Какое странное слово в отношении  оптимена.
Мертвые… мертвые… мертвые..".
   Затем  она  почувствовала,  как  необходимость  привела  ее  в  новое
ощущение жизни, новый ритм.  Это  произошло  там  внизу,  в  нахлынувших
воспоминаниях, которые тянулись все эти сорок тысяч лет. Никакие из  них
не покинули ее - ни один случай доброты, ни одно проявление  жестокости.
Она помнила все: Макса Огуда, Ситак… каждого любовника, каждую  игрушку…
Нурса.
   Свенгаард оглянулся на шуршащий звук, увидел Бумура,  приближающегося
с бессознательным телом женщины на руках. На щеке и челюсти ее был синий
синяк. Руки свисали, как плети.
   - Можно воспользоваться этим инструментом? - спросил Бумур. В  голосе
его чувствовался призвук холодности Киборга, но  в  глазах  его  застыли
боль и ужас.
   - Вы должны  управлять  доской  вручную,  -  сказал  Свенгаард,  -  Я
отключил систему требований обратной связи.
   Бумур тяжело остановился и обошел вокруг него с  женщиной  на  руках.
Какой хрупкой она казалась. На шее ее упрямо пульсировала вена.
   - Я  должен  применить  расслабитель  мышц  до  того,  как  мы  можем
поместить ее в больницу, - сказал  Бумур,  -  Она  сломала  обе  руки  -
контрамышечное напряжение.
   Калапина узнала это лицо, вспомнила, как они слегка поспорили однажды
по поводу мужчины - любовника.
   Свенгаард  перешел  к  правой  руке  Нурса,  продолжая  массаж.   Это
передвижение позволило ему увидеть центр зала и коляску.  Глиссон  сидел
там бесстрастный, безрукий в ограничивающей его движение раковине. Сбоку
от тележки лежала Лизбет, а около нее, встав на колено, склонился Гарви.
   - Миссис Дюран! - сказал Свенгаард, вспомнив о своих обязанностях.
   - С ней все в порядке, - сказал Бумур, -  Неподвижность  в  последние
несколько часов было самое лучшее для нее, что можно было сделать.
   "Лучшее!  -  подумал  Свенгаард,  -  Дюран  был  прав.  Эти   Киборги
бесчувственны, как машины".
   - Заставьте его молчать, - прошептал Нурс.
   Свенгаард взглянул вниз на бледное лицо, увидел разрывы вен на щеках,
провисшую, нечувствительную плоть. Веки Нурса заморгали, открылись.
   - Оставьте его мне, - сказала Калапина.
   Нурс повернул голову,  попытался  посмотреть  на  нее.  Он  заморгал,
очевидно, в глазах у него еще все плыло. Глаза его стали слезиться.
   Калапина подняла его голову, просунула туда ноги, пока он не оказался
у нее на коленях. Она погладила его лоб.
   - Ему это нравилось, -  сказала  она,  -  Идите  и  помогите  другим,
доктор.
   - Кал, - сказал Нурс, - О, Кал… Я… у меня болит.

Глава 20

   Почему вы помогаете им? - спросил Глиссон, - Я не понимаю вас, Бумур.
Ваши действия нелогичны. Какая польза от помощи им?
   Он смотрел вверх через открытый  сегмент  Шара  Обзора  на  Калапину,
сидящую в  одиночестве  на  помосте  Туеров.  Внутренние  огни  отбивали
медленный ритм на  ее  лице.  Сверкающая  пирамида  выступающих  бинаров
танцевала в воздухе перед ней.
   Глиссона освободили из ракушки заточения, но  он  все  еще  сидел  на
тележке, а соединения  рук  его  болтались  пустыми.  Для  Лизбет  Дюран
принесли медицинскую кушетку. Она лежала на ней, а  рядом  сидел  Гарви.
Бумур стоял спиной к Глиссону, глядя в шар. Пальцы его нервно двигались,
сжимались, разжимались. На  правом  рукаве  его  была  полоска  засохшей
крови. Лицо его, похожее на эльфа, выражало крайнее недоумение.
   Из-за шара вышел Свенгаард, медленно двигающаяся фигура среди красных
теней.  Внезапно  зал   осветился   светом.   Главные   шары   сработали
автоматически, когда на улице наступила темнота. Свенгаард  остановился,
чтобы осмотреть Лизбет, потрепал Гарви по плечу, - С  ней  будет  все  в
порядке. Она сильная.
   Глаза  Лизбет  следили  за  ним,  когда  он  двинулся  вокруг,  чтобы
заглянуть в Шар Обзора. Плечи Свенгаарда опустились от усталости, но  на
лице его было удовлетворение. Он был человеком, который нашел себя.
   - Калапина,  -  сказал  Свенгаард,  -  Это  был  последний,  кого  мы
направили в больницу.
   - Я вижу, - сказала она. Она взглянула  вверх  на  сканеры,  все  они
светились. Почти половина оптименов была под наблюдением -  сумасшедшие.
Тысячи умерли. Многие лежали с серьезными травмами.  Те,  кто  остались,
следили за Шаром. Она вздохнула, желая знать, что было в их мыслях,  как
они восприняли тот факт, который свалился  на  них  с  натянутой  струны
бессмертия. Ее смущали собственные эмоции. В груди у нее  было  странное
чувство облегчения.
   - Что со Шруиллом? - спросила она.
   - Раздавлен в дверях, - сказал Свенгаард, - Он… мертв.
   Она вздохнула, - А Нурс?
   - Поддается лечению.
   - Разве вы не понимаете, что с вами произошло, - Глаза его  сверкали,
когда он бросил взгляд вверх на Калапину.
   Калапина посмотрела вниз на него, ясно произнесла:
   - Мы пережили эмоциональный стресс,  который  изменил  тонкий  баланс
обмена веществ, - сказала она, - Вы втянули нас в это. Вывод  совершенно
ясен - назад пути нет.
   - Значит, вы понимаете, -  сказал  Глиссон,  -  Любая  попытка  силой
ввести ваш организм в старые  рамки  приведет  к  скуке  и  постепенному
переходу в апатию.
   Калапина улыбнулась:
   - Да, Глиссон.  Нам  бы  не  хотелось  этого.  Мы  уже  почувствовали
причастность к нового рода… оживлению, о существовании  которого  мы  не
знали.
   - Тогда вы действительно понимаете, - сказал Глиссон, и в голосе  его
появился призвук зависти.
   - Мы сломали ритм жизни, - сказала Калапина, - Вся жизнь умещается  в
ритме, но мы сбились с шага. Я понимаю, что причиной тому  было  внешнее
вмешательство в те эмбрионы - ритм, утверждающий себя.
   - Ну, и тогда, - сказал Глиссон, - чем скорее вы вернете все это нам,
тем скорее все утвердится в… - Вам? - спросила  укоряюще  Калапина.  Она
взглянула. в быстрые контрасты мерцающего света в зале. Каким  все  было
черно-белым, - Я бы скорее прокляла вас всех, - сказала она.
   - Но вы же умираете!
   - Вы тоже, - сказала Калапина.
   Свенгаард проглотил комок в горле. Он видел, что старую  враждебность
не так-то просто можно преодолеть. И  он  удивился  себе,  второсортному
хирургу, который неожиданно нашел себя как врач, полезный людям, которым
он нужен.
   - Я  могу  предл