се, что происходило на аукционах и
собирая информацию о космопорте в винных лавчонках и среди
женщин, не носивших вуали.

Как-то Баслима не было две девятидневки; когда Торби проснулся,
старик просто исчез. Отсутствовал он гораздо дольше, чем
когда-либо раньше. Торби продолжал твердить себе, что папа может
позаботиться о себе, хотя он не мог отделаться от зрелища его
тела, распростертого в грязи. Но он продолжал бывать на Площади,
присутствовал на трех аукционах, отмечая все, что видел и слышал.

Наконец Баслим вернулся. Единственное, что он сказал было:

- Почему ты все записывал вместо того, чтобы запоминать?

- Ладно, так и буду делать. Но я боялся что-то забыть, ведь было
так много событий.

- Фу!

После этого Баслим стал более молчалив и сдержан, чем обычно.
Торби думал, что может быть, он его чем-то расстроил, но та
такие вопросы Баслим не отвечал. Наконец как-то ночью старик
сказал:

- Сынок, мы так и не выяснили, что ты будешь делать после того,
как меня не станет.

- Но я думал, что мы уже все решили, папа. Это мои проблемы.

- Нет, просто мне пришлось их отложить... из-за твоего
тупоголового упрямства. Но ждать больше я немогу. Я принял
решение, и тебе придется выполнить его.

- Подожди минутку, папа! Если ты думаешь, что тебе удастся
заставить меня покинуть тебя...

Помолчи! Я сказал: "После того, как меня не станет". Когда я
умру - вот что я имел в виду; я говорил не о небольшой прогулке
по делам... тебе придется найти человека и передать ему
послание. Могу я на тебя положиться? Ведь ты не будешь валять
дурака и ничего не забудешь?

- Конечно, папа. Но мне не нравится, когда ты говоришь такие
вещи. Ты будешь жить еще долго - может быть, ты еще переживешь
меня.

- Возможно. Но не угодно ли тебе замолчать и послушать меня, а
затем сделать то, что я тебе скажу?

- Да, сэр.

- Ты найдешь этого человека - что, возможно, потребует
некоторого времени - и передашь ему послание. Затем он должен
будет кое-что для тебя сделать... я надеюсь. Если он решится, я
хотел бы, чтобы ты делал все, что он тебе скажет. Ты обещаешь
мне?

- Конечно, папа, если ты этого хочешь.

- Считай это последней услугой старику, который хотел тебе
только добра, насколько это было в его силах. Это последнее, что
я хочу от тебя, сынок. Не утруждай себя заботами: не надо
кремировать меня и помещать прах в башню, а просто сделай две
вещи: передай послание и сделай все, что тебе скажет этот
человек.

- Я обещаю, папа, - торжественно сказал Торби.

- Отлично. А теперь за дело.

Человек должен был быть одним из пяти лиц. Каждый из них был
шкипером космического корабляв, рейсовым торговцем; никто из них
не был обитателем Девяти Миров, но по странному совпадению все
они загружались в портах Девяти Миров. Торби тщательно изучил
список.

- Папа, насколько я помню, из всех этих кораблей здесь садился
только один.

- Рано или поздно все они будут здесь.

- Может пройти много времени, прежде чем покажется хоть один из
них.

- Могут пройти годы. Но когда это случится, ты должен доставить
послание незамедлительно.

- Кому-то из них? Или всем?

- Первому, кто попадется тебе на глаза.

Послание было коротким, но трудным, потому что оно было на трех
языках, в зависимости от того, кому будет адресовано, и ни
одного из этих языков Торби не знал. И Баслим не объяснял ни
слова из него; он просто требовал, чтобы оно было выучено
наизусть на кождом из языков.

Когда Торби в седьмой раз пробормотал тексты, Баслим заткнул уши:

- Нет, нет, сынок! Никуда не годится! Этот акцент!

- Я стараюсь изо всех сил, - мрачно сказал Торби.

- Я знаю. Но я хочу, чтобы текст можно было понять. Слушай, ты
помнишь, как я заставлял тебя спать и говорил с тобой во сне?

- Что? Я и так сплю каждую ночь.

- Тем лучше. - Баслим ввел его в легкий транс, что далось
непросто, ибо повзрослевший Трби был не так податлив, как в
детстве. Но Баслим, добиваясь своего, записал послание на
диктофон, включил его и заставил Торби сбушать его, добавив
постгипнотическое внушение, чтобы, проснувшись, он без запинки
мог произнести тексты.

Он смог это сделать. На следующую ночь Баслим еще раз и еще раз
внушал ему задание. Затем Баслим заставлял его непрестанно
повторять выученное, называя имена шкиперов и названия кораблей
и сопоставляя их с излагаемым текстом.

Баслим никогда не посылал Торби за пределы города: рабам
требовалось разрешение на поездку, и даже свободные граждане
были обязаны отмечать приезд и отъезд. Но он гонял его по
метрополису вдоль и поперек. Через три девятидневки после того,
как Торби выучил послание, Баслим дал ему записку, которую тот
должен был доставить в район космопорта, составлявшего скорее
часть Саргона, чем города.

- Возьми свое свидетельство свободного человека и оставь миску.
Если тебя остановит полицейский, скажи, что ищешь работу в порту.

- Он подумает, что я сошел с ума.

- Но пропустит тебя. Они используют свободных людей в качестве
мусорщиков и тому подобное. Держи записку во рту. Кого ты должен
найти?

- Невысокого рыжего человека без бороды, - повторил Торби, - с
большой бородавкой с левой стороны носа. Его лавочка как раз
напротив главных ворот. Я должен купить у него мясной пирог и
вместе с деньгами передать ему записку.

- Верно.

Торби обрадовался возможности вырваться за пределы своего круга.
Он не удивлялся, почему папа не пользуется видеофоном для связи,
а посылает его на полдня в путешествие; люди их класса не
располагают такой роскошью. Что касается королевской почты,
Торби никогда не посылал и не отправлял писем.

Его путь к космопорту пролегал через производственную зону. Ему
нравилась эта часть города; здесь всегда было много народа,
много звуков и жизни. Он едва не попал под машину, и водитель
обругал его, на что Тоби довольно дружелюбно ответил ему; он
заглядывал в каждый открытый дверной проем, пытаясь понять, для
чего предназначены все этим машины и почему люди стоят все время
на одном месте, делая одну и ту же работу - неужели они рабы?
Нет, не может быть, рабам не позволялось приближаться к силовым
установкам, исключая работу на плантациях, где в прошлом году
вспыхнуло восстание и, защищая своих граждан, Саргон должен был
подавить его железной рукой.

Было ли правдой, что Саргон никогда не спал и его глаза видели
все, что происходило в Девяти Мирах? Папа говорил, что все это
чепуха и что Саргон обыкновенный человек, как и все остальные.
Но если это так, как он стал Саргоном?

Покинув промышленную зону, Торби оказался возле космопорта.
Никогда раньше он не заходил так далеко. Несколько кораблей
стояли на стапелях, два корабля поменьше строились, но их
очертания уже были видны. Их вид заставил его сердце вздрогнуть,
и ему захотелось куда-нибудь улететь. Он знал, что путешествовал
на межзвездном корабле дважды - или трижды? - но это было давно,
и он не хотел покрывать расстояния в рабском загоне - это не
было путешествием!

Он так задумался, что едва не прошел мимо закусочной. О ее
существовании ему напомнили главные ворота; они были вдвое
больше других, рядом с ними стояла стража, а наверху изгибался
большой герб Саргона с его печатью наверху. Закусочная стояла
напротив. Торби проскочил сквозь поток транспорта, льющийся из
ворот, и вошел в нее.

Человек за стойкой оказался не тем, что был ему нужен.

Тоби побродил вокруг, убив полчаса, и вернулся. По-прежнему не
было и следа того человека. Так как бармен обратил внимание, что
он кого-тог выглядывает, Торби подошел к нему и спросил:

- У вас есть клюквенный напиток?

- Человек оглядел его:

- А деньги?

Торби пришлось доказывать свою платежеспособность, вытащив
монетку. Человек осмотрел ее и открыл бутылку.

- Не болтайся у стойки, мне нужны места.

Места было достаточно, но Торби не спорил, так как знал свой
социальный статус. Он отошел от стойки, но не так далеко, чтобы
его можно было заподозрить в попытке скрыться не заплатив, а
затем сделал долгий глоток. Посетители и приходили и уходили; он
осматривал каждого в надежде, что рыжий мужчина придет закусить.
Ушки он держал на макушке.

Наконец бармен обернулся:

- Ты что, хочешь высосать эту бутылку?

- Уже все, спасибо, - Торби поднялся, поставил бутылку и сказал:

- В прошлый раз мы тут встречались с таким рыжим парнем...

Бармен взглянул на него:

- Ты приятель Красного?

_ Ну, не совсем. Когда в тот раз я зашел выпить
прохладительного, мы с ним встретились и...

- Дай ка мне взглянуть на твое разрешение.

- Чего? Я не собираюсь...

Мужчина попытался схватить его за руку. Но профессия научила
Торби увертываться от тычков, ударов и пинков, мужчина ухватил
лишь воздух.

Он быстро вышел из-за стойки, Торби кинулся в гущу уличного
движения. Он уже был на полпути и прикидывал, что два резких
поворота спасут его от преследования, как вдруг обнаружил, что
он бежит к воротам, а бармен что-то кричит стражникам.

Торби повернул и побежал вдоль движения. К счастью, оно было
достаточно плотным; по дороге вывозили грузы из порта. Трижды он
с риском для жизни набил себе основательные синяки, и увидев
поперечную улицу, нырнул между двумя грузовиками, кинулся со
всех ног по ней, повернул в первую же аллею и, скрывшись за
зданиями, прислушался.

Преследователей не было слышно.

Убегать ему приходилось много раз, и он не волновался. Погоня,
как правило, состояла из двух частей: первым делом, прервать
нежелательный контакт, а во-вторых, оторваться от неприятностей.
С первой частью он справился; теперь ему предстояло где-то по
соседству найти выход и уйти незамеченным - если идти не
торопясь, никто его не заподозрит. Убегая, он отдалялся от
города, и теперь повернул в боковую улицу, затем снова свернул
налево в аллею, и теперь был где-то за закусочной - эту тактику
он выбрал подсознательно. Погоня всегда направлялась от центра,
и около закусочной оно меньше всего предполагали его обнаружить.
Торби прикинул, что через пять, самое большее, десять минут
бармен вернется к своим делам за стойкой, а стражники к воротам;
никто из них не может надолго оставлять свой пост. Короче, Торби
останется пересечь аллею и направиться домой.

Он огляделся. Вокруг был торговый квартал, заполненный сумятицей
маленьких лавчонок, маклерских контор, лачугами, безнадежно
прогорающими увесилительными заведениями. Торби находился на
задах маленькой ручной прачечной; здесь стояли бочки, валялись
дрова и из скособоченных труб пробивались облака пара. Торби
прикинул, что закусочная за два дома отсюда. Он припомнил
корявую вывеску:"Великолепная домашняя прачечная - самые низкие
цены".

Можно обойти это здание - но сначала лучше осмотреться. Оглядев
аллею позади себя, он лег и осторожно высунул голову из-за угла.

О господи! По аллее шли двое патрульных... как он вляпался, как
вляпался! Те не отказались от поисков и объявили всеобщую
тревогу. Он отполз назад и огляделся. В прачечную? Нет. В
уборную во дворе? Патрульможет проверить ее. Не остается ничего,
как бежать сломя голову - чтобы как раз попасть в руки другого
патруля. Торби знал, как бысто полиция может окружить какой-то
район. Около Площади он мог прорвалься сквозь их сети, но сейчас
он был на чужой территории.

Его взгляд упал на перевернутый бак для полоскания белья... и
через мгновение он уже был под ним. Здесь было очень тесно;
ободрав спину, он был вынужден поджать колени к подбородку. Он
испугался, что кусок лохмотьев виден снаружи, но было уже поздно
что-либо делать; он слышал приближающиеся шаги.

Шаги раздавались совсем рядом с баком, и он затаил дыхание.
Кто-то влез на бак и затоптался на нем.

- Эй мать! - услышал он мужской голос. - Ты давно здесь?

- Давно. Не сшиби подпорку, а то ты мне все белье опрокинешь.

- Ты не видела мальчишку?

- Какого мальчишку?

- Молодого, довольно длинного. С пушком на подбородке. В
набедренной повязке, без сандалий.

- Кто-то, - услышал он над собой равнодушный женский
голос, - промчался здесь так, словно за ним гнались привидения.
Я его не разглядела как следует - у меня хватает и своих дел.

- Так это и есть наш мальчишка! Куда он делся?

- Перемахнул вон тот забор и исчез между домами.

- Спасибо мать! Идем, Джабби!

Торби ждал. Женщина продолжала заниматься своим делом; она
переступала с ноги на ногу, и кадка поскрипывала. Наконец она
спустилась, села на кадку и легонько постучала по ней.

- Сиди там, - тихо сказала она. Через мгновение Торби услышал,
как она уходит.

Торби ждал, пока у него не заныли кости. Вполне возможно, что и
ночной патруль после комендантского часа останавливает всех
кроме благородных, но исчезнуть отсюда при дневном свете было
невозможно. Торби не мог предположить, почемуохоте за ним была
оказана такая честь. Время от времени он слышал, как кто-то - та
женщина? - ходила по двору.

Наконец часом позже он услышал скрип несмазанных колес. Кто-то
постучал по крышке кадки.

- Как только я подниму ее, прыгай в повозку и побыстрее. Она как
раз пред тобой.

Торби не ответил. Свет резанул его по глазам, он увидел
маленькую повозку и, оказавшись в ней, сжался в комочек. На него
навалили белье. Но до этого он мельком увидел, что кадки больше
не было на виду: развешенное на веревках белье скрывало ее.

Чьи-то руки примяли узлы вокруг него и голос сказал:

- Лежи тихо, пока я не скажу тебе.

- Ладно... и миллион благодарностей! Как-нибудь я расплачусь с
вами.

- Забудь, - она тяжело вздохнула. - Когда-то у меня был муж.
Теперь он в шахтах. Я не знаю, что ты сделал, - но патрулю я
никого не отдам.

- О, простите.

- Заткнись.

Маленькая повозка затряслась и двинулась. Торби почувствовал,
что под колесами сменилось дорожное покрытие. Внезапно они
остановились; женщина стала ворочать узлы, ушла на несколько
минут и, вернувшись, кинула в повозку узлы с грязным бельем.
Торби воспринимал все происходящее с долготерпением, присущим
нищим и бродягам.

Прошло много времени, прежде чем снова сменилась мостовая. Они
остановились и женщина тихо сказала:

-Когда я скажу, выпрыгивай с правой стороны и уходи. Только
побыстрее.

- Идет. И еще раз спасибо!

- Замолчи. - Повозка проехала еще не много, замедлила ход,
останавливаясь, и она сказала: - Ну!

Торби отбросил прикрытие, выпругнул и встал на ноги - все одним
движением. Он находился перед проходом между двумя зданиями,
служебным проходом, соединявшим аллею с улицей. Кинувшись
бежать, он оглянулся из-за плеча.

Повозка уже исчезла. Он так никогда и не увидел лица ее хозяйки.

Двумя часами позже он очутился в своем районе и скользнул в яму
к Баслиму:

- Не получилось.

- Почему?

- Шпионы. Их там была целая команда.

- Милостыню, благородный сэр! Ты унес ноги? Милостыню во имя
ваших отца и матери!

- Конечно.

- Возьми чашку. - Баслим двинулся на руках и на одном колене.

- Папа! Дай я помогу тебе.

- Останься здесь.

Торби остался, сожалея, что папа не выслушал его рассказа. С
темнотой, поспешив домой, он обнаружил Баслима на
кухоньке-ванной в окружении диктофона и проектора для книг; все
принадлежности валялись вокруг. Торби посмотрел на изображение
страниц, увидел, что не понимет их, и прикинул, какой это может
быть язык - странный, во всех словах было по семь букв, не
больше и не меньше.

- Эй, папа! Приготовить ужин?

- Нет места... и нет времени. Поешь хлеба. Что сегодня
произошло? Жуя хлеб, Торби рассказал ему все. Баслим только
кивал.

- Ложись, - наконец сказал он. - Сегодня нам снова надо заняться
гипнозом. У нас впереди долгая ночь.

Материал, который Баслим хотел впечатать в него, состоял из
рисунков, цифр и сесконечыных сессмысленных трехсложных слов.
Легкое забытье погрузило его в приятный сон, и голос Баслима,
доносящийся из диктофона, был тоже приятен.

Во время одного из перерывов, когда Баслим заставил его
проснуться, он спросил:

- Папа, для кого все эти послания?

- Если сможешь доставить их, узнаешь; ты ни в чем не должен
сомневаться. Если тебе будет трудно припомнить их, попрости,
чтобы тебя погрузили в легкий сон, и все вернется.

- Кого попросить?

- Его. Неважно. Теперь - снова спать. Ты спишь. - Баслим щелкнул
пальцами.

Под слабое бормотание диктофона Торби ощутил смутное
беспокойство: ему показалось, что Баслим куда-то собрался. Он
пристегнул свою искусственную ногу, что заставило Торби
удивиться во сне; папа носил ее только в доме. Затем он ощутил
запах дыма и подумал, что на кухне что-то горит и надо пойти
посмотреть. Но он был не в состоянии двинуться, пока в его мозг
вливались слова.

Он беспокоился, сможет ли повторить тот урок, что вытвердил.

- Все правильно?

- Да. А теперь иди спать. Остальную часть ночи ты можешь
спокойно отдыхать.

Баслим ушел под утро. Торби не удивился: теперь все действия
папы предсказать было еще труднее, чем раньше. От съел завтрак,
взял чашку и занял свое место на Площади. Дела шли плохо - папа
был прав; для своей профессии Трби теперь выглядел слишком
здоровым и сытым. Может, ему стоит подучиться вывертывать
суставы, как Гранни Змея. Или прикупить контактные линзы с
нанесенной на них катарактой.

К полудню в порту вне расписания приземлился грузовой корабль.
Приступив к обычным расспросам, Торби выяснил, что это был
Свободный Торговец "Сису", порт приписки Нью-Финляндия на Шиве-Ш.

Как обычно, это были те минимальные сведения, которые он должен
был сообщить папе, увидевшись с ним. Но Капитан Крауса с "Сису"
был одним из тех пятерых, которым Торби должен был когда-нибудь,
если это понадобиться, передать послание.

Это беспокоило Торби. Он знал, что не может встретиться с
Капитаном Крауса - пака папа жив и здоров, эта возможность
представала лишь в отдаленном будущем. Но может быть, папа
торопится узнать, что "Сису" совершила посадку. Рейсовые
грузовики приходят и уходят, и никто не знает, когда это
случится, потому что порой они проводят в порту всего несколько
часов.

Торби сказал про себя, что должен быть дома через пять минут - и
папа, возможно, поблагодарит его. В худшем случае, он его
обругает за то, что ушел с Площади, но, черт возьми, из сплетен
он почерпнет все, что упустил.

Торби ушел.

Руины старого амфитеатра простирались до одной трети периферии
нового. Дюжина дыр вела в лабиринт, который образовался из
старых загонов для рабов; и от этих воходов внутрь вело
бессчетное количество путей в ту часть, которую Баслим избрал
себе под жилье. Каждый раз и он, и Торби прокладывали себе путь
по-новому и старались, чтобы никто не видел, как они входят или
выходят.

Торопясьв, Торби направился к ближайшему входу и едва не
попался: рядом с ним стоял полисмен. Торби не замедлил шага,
делая вид, что его цель - маленькая лавчонка зеленщика на
улочке, примыкавшей к развалинам. Остановившись, он заговорил с
ее владелицей.

- Привет, Инга. Никак ты собралась выбрасывать на помойку эти
прекрасные спелые дыни?

- Нет тебе дыни.

Он позвякал монетами.

- Как насчет вон той побольше? Полцены, и я не буду обращать
внимание, что у нее подгнил бок. - Он нагнулся к ней. - Что за
пожар?

Она мигнула, указывая на полисмена.

- Исчезни.

- Рейд?

- Исчезни, я говорю.

Торби бросил монеты на прилавок, взял грушу и пошел прочь,
высавывая мякоть. Он не спешил.

Осторожное изучение окрестностей дало ему понять, что полиция
окружила руины кольцом. У одного из воходов под присмотром
патрульных грустно толпилась группа оборванных пещерных жителей.
Баслим считал, что в подземельях жевет самое малое до пятисто
человек. Торби не очень верил в это число, потому что редко
видел или свышал кого-то поблизости. Среди поенников он узнал
только двоих.

Через полчаса, уже чувствуя серьезное беспокойство, Торби
обнаружил проход, рядом с которым не было полиции: похоже, она о
нем не знала. Понаблюдав за ним в течение нескольких минут, он
рванулся вперед и под прикрытием кустов нырнул вниз. Внутри