Но
ничего, оправишься. Тим, давай шприц.
     Тощий всадил  мне  шприц  в  левое  бедро.  Укола  я   почти   не
почувствовал. Толстяк рывком заставил меня сесть и сунул в руку чашку.
Я думал,  что в ней вода, но там оказалось совсем другое; я задохнулся
и все расплескал. Толстяк подумал, потом налил еще.
     - Пей.
     Я выпил.
     - А теперь вставай. Каникулы окончились.
     Пол подо  мной  заходил  ходуном,  и  мне  пришлось  вцепиться  в
Толстяка, чтобы удержаться на ногах.
     - Где мы? - спросил я хрипло.
     Толстяк усмехнулся,   как   будто   готовился    угостить    меня
первосортной шуткой.
     - На Плутоне,  естественно.  Чудесные места!  Летний курорт, да и
только.
     - Заткнись. Заставь его идти.
     - Шевелись, парень. Не заставляй его ждать.
     Плутон! Нет,  невозможно! Никто ведь не забирался еще так далеко!
Да что там Плутон,  никто еще и на спутники Юпитера летать не пытался.
А Плутон настолько дальше их...
     Нет, голова  у  меня  совсем  не  работала.  Только что пережитые
события задали мне такую встряску,  что  я  уже  не  мог  верить  даже
очевидному.
     Но Плутон!!!
     Времени на  изумление  мне не дали,  пришлось быстро облачаться в
скафандр.  Я так был рад  снова  увидеть  Оскара,  что  забыл  о  всем
остальном.
     - Одевайся, живо,- рявкнул Толстяк.
     - Хорошо, хорошо,- ответил я почти радостно и осекся.- Слушай, но
ведь у меня весь воздух вышел.
     - Разуй глаза,- последовал ответ.
     Я присмотрелся и увидел в  заплечном  мешке  заряженные  баллоны.
Смесь гелия с кислородом.
     - Хотя,  надо сказать,- продолжал Толстяк,- не прикажи он,  я  бы
тебе  дал  понюхать  кое-что  другое.  Ты ведь у нас увел два баллона,
молоток,  да еще моток веревки,  который на Земле  обошелся  в  четыре
девяносто  пять.  Когда-нибудь,-  заявил  он без всякого оживления,- я
тебе за это шкуру спущу.
     - Заткнись,- сказал Тощий.- Пошли.
     Я влез в Оскара,  подключил индикатор  цвета  крови  и  застегнул
перчатки.  Потом  натянул шлем и сразу почувствовал себя намного лучше
лишь оттого, что был в скафандре.
     - Порядок?
     "Порядок",- согласился Оскар.
     - Далеко мы забрались от дома.
     "Но зато у нас есть воздух! Выше голову, дружище!"
     Все функционировало нормально.  Нож с пояса,  разумеется,  исчез,
исчезли и молоток с веревкой.  Но это мелочи, главное, что не нарушена
герметичность.
     Тощий шел впереди меня.  Толстяк - сзади.  В коридоре мы миновали
Черволицего - того ли, другого ли,- но хоть меня и передернуло, вокруг
меня был Оскар и мне казалось,  что Черволицему меня не  достать.  Еще
кто-то присоединился к нам во входном шлюзе,  и я не сразу понял,  что
это Черволицый, одетый в скафандр. Он походил в нем на засохшее дерево
с голыми ветвями и тяжелыми корнями; однако скафандр имел превосходный
"шлем" - стекловидного материала гладкий купол. Похож на одностороннее
стекло,  потому  что  внутри  под  ним ничего не видно.  В этом наряде
Черволицый выглядел  скорее  смешно,  чем  страшно.  Но  я  все  равно
старался держаться от него по возможности подальше.
     Давление спадало,  и я старательно расходовал  воздух,  чтобы  не
раздулся  скафандр.  Это  напомнило  мне о том,  что интересовало меня
больше всего: где Крошка и Материня? Я включил радио и сказал:
     - Проверка связи. Альфа, браво, кока...
     - Заткнись. Когда будешь нужен, тебя позовут.
     Открылась наружная дверь, и перед моими глазами предстал Плутон.
     Я даже не знал,  чего ожидать.  Плутон так далеко от нас, что и с
Лунной  обсерватории  еще  не  удавалось  сделать хороших его снимков.
Вспомнив статьи в "Сайентифик Америкен" и  рисунки,  выполненные  "под
фотографии",  я  предположил,  что  попал  на Плутон в начале здешнего
лета,  если "летом" можно считать время года, достаточно теплое, чтобы
начал  оттаивать  замерзший  воздух.  Я  это припомнил потому,  что те
статьи утверждали,  что по мере приближения Плутона к  Солнцу  у  него
появляются признаки атмосферы.
     Но Плутоном я никогда по-настоящему не  интересовался  -  слишком
мало  о  нем  известно,  и слишком много ходит домыслов,  находится он
очень далеко,  и планета, прямо скажем, не дачная. Луна по сравнению с
ней просто отменный курорт.
     Солнце стояло прямо передо мной - я и не узнал его  сначала,  оно
казалось  не  больше  размером,  чем Венера или Юпитер с Земли (хотя и
намного ярче).
     Толстяк толкнул меня под ребра:
     - Очнись и топай.
     Люк соединялся  мостиком  с  дорогой,  проложенной  над почвой на
металлических опорах, напоминающих паучьи лапы, размером от двух футов
до  двенадцати  в  зависимости  от  рельефа  местности.  Дорога вела к
подножию гор - футах в двухстах от нас.  Земля  была  покрыта  снегом,
ослепительно белым даже под этим дальним Солнцем.
     В месте,  где дорога поддерживалась самыми высокими опорами,  был
виден переброшенный через ручей виадук.
     Что здесь за "вода"?  Метан? И что за "снег"? Твердый аммиак? Под
рукой  не  было  таблиц,  по которым можно определить,  какие вещества
принимают какую форму - твердую,  жидкую  или  газообразную  -  в  том
чудовищном холоде,  которым их потчует "лето" Плутона.  Я знал только,
что зимой здесь так холодно,  что не остается ни газов, ни жидкостей -
один лишь вакуум, как на Луне.
     Пожалуй, хорошо,  что приходилось спешить.  С левой  стороны  дул
такой ветер,  что не только замерзал левый бок, несмотря на все усилия
отопительной системы Оскара, но и идти становилось опасно для жизни. Я
решил, что наш вынужденный марш-бросок по Луне был намного безопаснее,
чем падение в этот "снег".  Интересно,  разобьется ли человек  о  него
сразу,  или сможет еще бороться,  после того как скафандр разлетится в
клочья?
     Помимо ветра  и  отсутствия  ограждения,  опасность  представляли
собой еще и снующие взад-вперед черволицые в скафандрах.  Бегали они в
два  раза  быстрее  нас,  а дорогу уступали так же охотно,  как собака
уступает кость.  Даже Тощий выделывал кренделя ногами,  а я  три  раза
чуть не свалился.
     Дорога перешла в  туннель,  футов  через  десять  ее  перекрывала
панель,  которая  при  нашем  приближении  отъехала в сторону.  Футами
двадцатью ниже мы увидели еще одну,  она тоже отползла  в  сторону,  а
потом  закрылась  за нами.  Таких дверей нам встретилось на пути около
двух десятков, устроенных по принципу быстро закрывающихся клапанов; и
давление после каждой из них несколько возрастало.  Что их приводило в
действие,  я не видел,  хотя туннель освещался  мерцающими  потолками.
Наконец,  мы прошли через стационарный воздушный шлюз,  двери которого
оставались  открытыми  благодаря  действию  давления,  и  очутились  в
огромном  помещении,  где  нас  ждал Черволицый.  Тот самый,  решил я,
потому что он заговорил по-английски:
     - За мной!  - услышал я сквозь шлем. Но определить точно, тот это
был Черволицый,  или не тот,  я не мог,  потому что их  вокруг  стояло
много.  А  мне легче было бы отличить одного бородавочника от другого,
чем их друг от друга.
     Черволицый спешил.   Скафандра  на  нем  не  было,  и  я  испытал
облегчение,  когда он отвернулся - так я не видел его жуткого рта.  Но
облегчение было весьма относительным,  поскольку теперь я созерцал его
третий глаз.
     Поспевать за  ним  оказалось нелегко.  Он провел нас по коридору,
затем направо сквозь еще одни  массивные  двойные  открытые  двери  и,
наконец,  внезапно остановился перед отверстием в полу, смахивающим на
канализационный люк.
     - Разденьте это! - приказал он.
     Толстяк и Тощий скинули шлемы,  так что я  понял,  что,  с  одной
стороны,  это  безопасно.  Но  со  всех  других  сторон никак не хотел
вылезать из Оскара, коль скоро рядом находился Черволицый.
     Толстяк отстегнул мой шлем.
     - Скидывай эту шкуру, малый, да поживей!
     Тощий расстегнул мой пояс,  и они быстро содрали с меня скафандр,
невзирая на сопротивление.
     Черволицый ждал.  Как только меня вытащили из Оскара,  он показал
на отверстие:
     - Вниз!
     Меня передернуло.  Дыра казалась глубокой,  как  колодец,  и  еще
менее соблазнительной.
     - Вниз! - повторил он.- Живо!
     - Выполняй, голуба,- посоветовал Толстяк.- Прыгай, а то столкнем.
Лучше лезь сам, пока он не рассердился.
     Я рванулся в сторону.  Но в ту же секунду Черволицый схватил меня
и  потянул  обратно.  Я  уперся  и  подался   назад,   очень   вовремя
оглянувшись, чтобы успеть превратить падение в неуклюжий прыжок.
     До дна оказалось далеко. Падать было не так больно, как на Земле,
но лодыжку я подвернул. Значения это не имело - я никуда не собирался,
поскольку дырка в потолке была единственным отсюда выходом.
     Я очутился   в   камере  примерно  двадцать  на  двадцать  футов,
вырубленной,  как я решил, в твердой скале, хотя определить точно было
трудно  -  стены  и  потолок затягивал тот же материал,  что и в каюте
корабля.  Полпотолка  закрывала  осветительная  панель.  Вполне  можно
читать,   если   бы  было  что.  Единственная  деталь,  разнообразящая
обстановку  -  струйка  воды,  вытекающая  из  отверстия  в  стене   в
углубление размером с ванну и сливающаяся неизвестно куда.
     В камере было тепло,  что мне понравилось,  поскольку я не  нашел
ничего,  напоминающего  кровать  или  постель.  И  раз  я уже пришел к
выводу,  что  придется  провести  здесь  довольно  много  времени,  я,
естественно, интересовался проблемами пищи и сна.
     Потом я решил, что сыт всем этим по горло. Занимался я себе своим
собственным  делом у себя во дворе,  и тут принесло этого Черволицего.
Усевшись на пол,  я стал обдумывать самые мучительные способы предания
его медленной смерти.
     Наконец, я бросил заниматься чепухой и снова подумал о  Крошке  и
Материне. Где они? Не лежат ли их трупы между горами и станцией Томба?
Мне пришла невеселая мысль о том,  что бедной  Крошке  было  бы  лучше
вовсе  не  очнуться от второго обморока.  О судьбе Материни я мог лишь
догадываться, поскольку мало что вообще о ней знал, но в смерти Крошки
уже не сомневался.  Что ж, есть определенная закономерность в том, что
я сюда попал - рано или поздно странствующему рыцарю суждено угодить в
темницу.  Но  по всем правилам прелестная дева должна быть заключена в
башне того же замка.  Прости меня.  Крошка,  не рыцарь я, а всего лишь
подручный   аптекаря.   Клистирная  трубка.  "Но  чистота  его  сердца
удесятеряет его силы!"
     Не смешно.
     Потом мне  надоело   заниматься   самобичеванием,   и   я   решил
посмотреть,  сколько  времени,  хотя  значения  это  и  не имело.  Но,
согласно традиции,  узник обязан делать отметки на  стенах  и  считать
проведенные в темнице дни, так что я решил, что можно и начать. Но мои
наручные часы не шли,  и завести я их  не  мог.  Пожалуй,  восемь  "g"
оказались  для  них слишком сильной нагрузкой,  хотя они преподносятся
как противоударные,  водонепроницаемые,  антимагнитные  и  иммунные  к
антиамериканским настроениям'.

______________________________________________________________________
' Роман вышел в  свет  всего  через  год  после  смерти  сенатора  Дж.
  Маккарти,  возглавлявшего  сенатскую   комиссию   по   расследованию
  антиамериканской деятельности,  и  это  слово  было  тогда у всех на
  слуху.
______________________________________________________________________
     Немного спустя я лег и уснул.
     Разбудил меня грохот.
     Это свалилась  на  пол  консервная  банка.  При  падении  она  не
разбилась,  но ключ был на ней,  и я быстренько ее вскрыл.  Солонина и
очень недурная.  Пустую банку я отмыл как следует,  чтобы не пахло,  и
приспособил  под чашку - вода могла быть отравлена,  но другой не было
все равно.
     Вода оказалась   теплой,   и  я  вымылся.  Сомневаюсь,  чтобы  за
последние двадцать лет кто-нибудь из моих соотечественников нуждался в
ванне  больше,  чем  я сейчас.  Затем я постирал одежду.  Мои рубашка,
трусы и носки были сделаны из быстро сохнущей синтетики;  джинсы сохли
дольше, но меня это не беспокоило. А вот знай я, что попаду на Плутон,
я безусловно захватил бы с собой хоть  один  из  двухсот  кусков  мыла
"скайвей", сложенных на полу у нас в чулане.
     Стирка надоумила   меня   произвести   инвентаризацию   наличного
имущества.  У  меня  имелись:  носовой платок;  шестьдесят семь центов
мелочи;  долларовая купюра, настолько затасканная и пропитанная потом,
что  даже  портрет  Вашингтона  стал почти неразличим;  автоматический
карандаш  с  рекламной  надписью  -  "лучшие  молочные  коктейли  -  в
ресторане Джея для автомобилиетов" (брехня,  конечно,- лучшие коктейли
в городе делал я);  наконец,  список продуктов,  которые мама  просила
купить  у  бакалейщика,  и  которые  я  не купил из-за того идиотского
кондиционера в аптеке.  Список  оказался  не  таким  затасканным,  как
доллар, потому что лежал в нагрудном карманчике рубашки.
     Я разложил все вещи в ряд и осмотрел их.  Сомнительно,  чтобы  из
них  удалось  сделать  чудесное  оружие,  с  помощью  которого я сумею
вырваться  отсюда,  захватить  корабль,  научиться  им  управлять   и,
победоносно  вернувшись домой,  предупредить Президента об опасности и
спасти страну.  Я разложил вещи по-другому.  Но даже от этого  они  не
стали похожи на материал для чудо-оружия.  Просто потому,  что не были
им.

     Разбуженный кошмарами,   я   вдруг   отчетливо  вспомнил,  где  я
нахожусь,  и мне захотелось обратно в кошмарный сон.  Я  лежал,  жалея
самого  себя  изо  всех  сил,  и  вскоре  слезы  ручьем хлынули на мой
дрожащий подбородок.  Я никогда не ставил самоцелью "не быть плаксой",
отец не раз говорил,  что в слезах ничего дурного нет, просто на людях
плакать не принято,  хотя у некоторых  народов  плач  считается  делом
общественно  полезным.  Однако  у нас в школе прослыть плаксой было не
очень полезно,  так что я отучился плакать уже давно. К тому же, слезы
изматывают,  но  ничего не меняют.  Так что я закрыл краны и взялся за
оценку обстановки.
     Планы у меня возникли следующие:
     1. Выбраться из этой ямы.
     2. Найти Оскара и влезть в него.
     3. Выбраться наружу,  украсть корабль и отправиться домой -  если
соображу, как.
     4. Придумать оружие или способ,  как отбиться от  черволицых  или
отвлечь их внимание,  пока я сбегу и буду искать корабль.  Это как раз
дело легкое.  Любой супермен,  обладающий даром телепортации и  другим
стандартным  набором парапсихологических чудес справится запросто.  Не
забыть бы только составить абсолютно надежный план операции и уплатить
страховой взнос.
     5. Самое главное:  прежде,  чем  сказать  "прости"  романтическим
берегам  экзотического Плутона и его гостеприимным красочным туземцам,
необходимо удостовериться,  что ни Крошки,  ни Материни здесь  нет,  а
если они здесь,  то забрать их с собой, ибо - вопреки мнению некоторых
- лучше быть мертвым героем,  чем живой гнидой.  Смерть, конечно, дело
пакостное и неопрятное, но ведь и гниде придется когда-то умирать, как
ни пытайся она остаться  в  живых,  а  до  этого  дня  придется  жить,
постоянно объясняя,  почему поступил тогда так, а не иначе. Строить из
себя героя,  разумеется,  занятие малопривлекательное, но альтернатива
этому выглядит куда как хуже.
     И совсем не в том дело,  что Крошка умеет управлять  кораблем,  а
Материня может меня этому научить. Доказать я это не могу, но сам знаю
твердо, что это так.
     Примечание: итак, я научусь пилотировать корабль, но выдержу ли я
полет при восьми "g"?  Я же помню,  каково мне пришлось.  Автопилот? А
есть  ли  на  нем указатели по-английски?  (Брось дурить,  Клиффорд!).
Дополнительное примечание. Сколько времени займет путь домой при одном
"g"?  Весь  остаток  жизни?  Или  всего  лить достаточный срок,  чтобы
умереть с голоду?
     6. Трудотерапия.  Я должен что-то придумать,  чтобы занять себя в
промежутки отдыха между раздумиями над предыдущими пунктами плана. Это
необходимо,  чтобы  сохранять форму и держать себя в руках.  О'Генри в
тюрьме  писал  рассказы.  Апостол  Павел  создал  самые  сильные  свои
произведения  в  заключении в Риме.  Что ж,  в следующий раз захвачу с
собой пачку  бумаги  и  машинку.  А  сейчас  придется  удовлетвориться
математическими  головоломками и шахматными задачами.  Годится все что
угодно, лишь бы не начать себя жалеть.

     Итак, за работу. Пункт первый - как выбраться из этой ямы? Ответ:
никак.  Ширина камеры футов двадцать,  до  потолка  футов  двенадцать.
Стенки  гладкие,  как  щечки  младенца  и  непроницаемые,  как сборщик
налогов.  Что еще?  Отверстие в потолке,  струйка  воды  и  выемка,  в
которую она стекает.  Я подпрыгнул и достал до потолка.  Отсюда вывод,
что сила тяжести здесь составляет 1,4 "g".  Определить раньше я  никак
не  мог,  потому  что  до  Плутона  испытал  притяжение  в одну шестую
нормального,  а потом бесконечно долго летел при восьми "g",  так  что
мои рефлексы уже все перепутали.
     Но, хотя потолок я и мог достать,  я не мог ни ходить по нему, ни
летать под ним.
     Можно, конечно,  разодрать одежду и свить веревку.  Но за что  ее
зацепить?  Насколько  я помню,  пол наверху вокруг отверстия абсолютно
гладкий.  Но допустим даже, что я за что-нибудь зацеплюсь? Что дальше?
Бегать вокруг в чем мать родила,  пока не нарвусь на Черволицего и тот
не загонит меня обратно в клетку, на этот раз голого? Я решил отложить
трюк  с  веревкой  до  тех  пор,  пока  не  разработаю способа загнать
Черволицего и все его племя в тупик.
     Вздохнув, я снова огляделся вокруг.  Что остается? Струйка воды и
маленький бассейн под ней.
     Есть такая история о двух лягушках,  угодивших в чан со сметаной.
Одна,  поняв  всю  безнадежность  положения,  задрала  лапки  вверх  и
утонула.  А вторая по глупости по своей никак не могла понять,  что ей
конец, и все знай брыкалась, пытаясь выбраться. Несколько часов спустя
она  сбила  такой  огромный  кусок масла,  что держалась на нем как на
острове, пока не пришла молочница и не выбросила ее вон.
     Вода с   одной  стороны  лилась  в  тазик,  а  с  другой  куда-то
выливалась.  А что, если она не будет выливаться? Так, а удержусь ли я
на  поверхности,  пока  вода  заполнит комнату и дойдет до отверстия в
потолке?  Что ж,  это можно высчитать.  У меня  ведь  есть  консервная
банка.
     По виду она была объемом с пинту,  а пинта она и в  Африке  весит
фунт,  а  кубический фут воды весит (на Земле) чуть больше шестидесяти
фунтов.  Но мне надо знать точно.  Размер моей  ступни  -  одиннадцать
дюймов.   Двумя  монетками  я  отметил  одиннадцать  дюймов  на  полу.
Оказывается,  ширина долларовой купюры составляет 2,5 дюйма.  В скором
времени я довольно точно определил размеры комнаты и емкость банки.
     Наполнив банку под струей,  я  быстрым  движением  опорожнил  ее,
считая   при   этом  секунды.  В  конце  концов  я  вычислил,  сколько
понадобится времени,  чтобы заполнить всю комнату водой. Ответ мне так
не понравился, что я просчитал все еще раз.
     Четырнадцать часов! Сумею ли я продержаться так долго на плаву?
     Сумею, черт побери,  если нужно!  А мне было нужно! Человек может
держаться на плаву сколько угодно, если не запаникует.
     Скомкав джинсы,  я сунул их в сливное отверстие и чуть не упустил
вместе с водой.  Поэтому я обмотал их вокруг банки и заткнул слив  уже
этим  узлом.  На  этот раз он прочно,  застрял в отверстии,  а я забил
оставшиеся щели другими предметами своего туалета.  А  потом  принялся
ждать,  самодовольно  усмехаясь.  Может,  потоп  заодно  и отвлечет их
внимание и поможет мне бежать.
     Вода поднялась на дюйм выше пояса и... перестала литься.
     Переключатель, действующий на давление,  судя по всему. Следовало
бы  мне  знать,  что  существа,  способные  создавать  такие  корабли,
безусловно способны создать безопасную систему водоснабжения,  которая
не зальет им квартиру. Нам бы так уме