. Или на Луне. Или на любой планете любой звездной системы. Нет, вру. Я не боялся сделать шаг, я размышлял о том, куда лучше переместиться, ведь на Луне я сразу умру - там нет воздуха, да и на Марсе дышать тоже нечем. Пробовать надо на Земле. И под утро я решился. Встал, раздавил бесчисленный по счету окурок, постоял немного, собираясь с духом, и попробовал... И у меня получилось! Я вышел на линию времени, и увидел Землю со стороны, словно огромный глобус, метров двух в диаметре, и я обошел глобус, выбирая, куда отправиться. Глобус был живой, медленно двигались спирали циклонов, и мне показалось, что я вижу, как дышит океан. Кстати, где эти пресловутые Канарские острова, на которые так рвутся новые русские? Обычным путем мне туда вовек не добраться, это ж сколько денег надо, а так... Нет, я не помнил, где эти острова. Пришлось вернуться домой, отыскать атлас, развернуть его дрожащими руками, найти... Ага, вот! Я отшвырнул атлас и вышел на линию времени. Подошел к глобусу, нашел острова и... передумал. Кой черт! Дались мне эти дурацкие Канары. Я теперь могу куда угодно, и в Африку, и в Америку, и в Индию, и визы мне никакой не надо, и денег не надо. Тут из-за глобуса выплыла Луна, и я рассмеялся. На Луну, на Луну! - пела душа. Но я не пошел на Луну. Я выбрал Австралию, северо-восточный берег, вышел туда, и меня окатило тропическим жаром. Я оказался на скалистом берегу, подо мной бушевал прибой. Брызги долетали даже сюда, на десятиметровую высоту. Я сел на горячий камень и стал смотреть в море. Вдали, у самого горизонта, шел белый пароход. Navigare necesse est, vivere non est necesse (плавать по морю необходимо, жить - не так уж необходимо) - вспомнилось почему-то. Пароход шел себе и шел, из трубы вился дымок, за спиной у меня громоздились скалы...
     На душе было легко, хотелось петь. И я запел, не стесняясь отсутствия голоса и слуха, запел какую-то песенку, сейчас, хоть убей, не вспомню какую. Я могу! Еще как могу! И это не сон, никакой не сон!
     Я долго сидел на скале и смотрел на пенистые волны. Наконец решил вернуться домой. В комнате накурено - хоть топор вешай. А, плевать. Я повалился на кровать и тут же уснул, благо была суббота, и на работу не надо.

***

     Свою планету я искал долго, брал пробы воздуха, относил их Милке Ковановой в лабораторию, а она все спрашивала, откуда да зачем. Халтура, говорю, подвернулась, уж ты сделай, уж будь добра. Милка, добрая душа, делала анализы, выдавала на листочке, а однажды взяла меня за грудки, приперла к стенке и сказала:
     - Генка, выкладывай все начистоту.
     - Какую чистоту?
     - Не юли. Ты занимаешься бактериологическими опытами? Что это за халтура такая?
     - Да так... Долго рассказывать.
     - А ты расскажи, расскажи. Знаешь, что в твоих пробах? Бактерии, на Земле неизвестные. Ты бы хоть предупредил, что ли.
     - Какие бактерии? Я же просил только газовый анализ...
     - Не смеши. Ты же знаешь, чем мы тут занимаемся. Газовый анализ ему.
     Когда меня припирают к стенке, я долго выкручиваться не могу. Я выложил ей правду, что эти пробы - с других планет...
     - Врешь, - убежденно сказала Милка. - Не хочешь говорить. А почему?
     - Да я правду говорю.
     - И ты думаешь, я поверю?
     - А почему бы и нет? Ну сама посуди, где я буду заниматься микробиологией? И главное - зачем?
     - Иди ты, - Милка оттолкнула меня, села за свой столик и уставилась зелеными глазами.
     - Ну что ты смотришь? - спросил я. - Не высмотришь ведь ничего. Правду я говорю, правду. - Подумал и добавил:
     - И ничего кроме правды.
     - Издеваешься, - вздохнула Милка.
     - Слушай, ты меня с пяти лет знаешь. Когда я над тобой издевался?
     - Не издевался, - согласилась она. - А теперь - издеваешься. Что это - сверхсекретно?
     - Ну да, почти. Я тебе потом все объясню, ладно?
     - Ладно. Возьми вот последний анализ. Этот то хоть с Земли? - она посмотрела насмешливо. - Или откуда? Состав атмосферы вроде бы земной...
     - Земной? Милочка, радость моя, ты даже не знаешь, как меня обрадовала! Да я же тебе по гроб жизни благодарен!
     - Иди, иди, секретный мой.
     Это была удача. Планета с земным составом атмосферы! Об этом можно было только мечтать.
     Я назвал планету Отдохновение. Райский угол. Ласковое море, ласковый ветерок, ласковое солнышко. Я облюбовал себе местечко где-то на сорока пяти градусах широты, на берегу моря. Тут был песчаный пляж, росли диковинные пальмы высотой в два человеческих роста с плодами величиной с футбольный мяч, протекал ручеек с удивительно чистой студеной водой. Я соорудил себе хижину из пальмовых листьев, тугих, кожистых, прочных. Дома я ночевать перестал, приходил сюда, купался, жег костер, ел пальмовые плоды. Плоды я назвал хрумками - это были необычайно вкусные орехи, с холодным молочком внутри, удивительно хорошо утоляющим жажду, орехи без скорлупы - очищаешь листья, плотно облегающие орех, и начинаешь есть, а он хрустит во рту: хрум, хрум - вкуснотища! А из листьев я стал заваривать чай - притащил сюда старый чайник, повесил на тагане над костром. Чай оказался настолько бодрящим, что, напившись его впервые - две кружки, - я сутки не мог заснуть. - Словом, здесь было прекрасно и удивительно, только скучно. Хорошо бы поселиться здесь с любимой женщиной. Но любимой женщины у меня нет. Людмилу я не назвал бы любимой женщиной, никак не назвал бы. Приводить сюда друзей я не хотел, мне их и на Земле хватает, хоть и немного их у меня, в основном одноклассники.
     А потом я встретил Маринку. Ну вот представьте, идет мужчина по улице, а темно уже, и фонари горят через раз, а пьяные хулиганы пристают к девушке. Мужчина, естественно, вступается за девушку, чистит хулиганам морды, уводит девушку, и у них начинаются отношения. Так вот, у нас с Маринкой было все так с точностью до наоборот. Это она шла по улице, в кожаных штанах, в белой блузке, уверенная, раскованная, рыжие волосы по плечам, и видит - три пьяных хулигана пристают к мужчине. Мужчина - это я. Я возвращался от Толика, нес под мышкой вожделенные "Опыты" Монтеня, и тут из-за угла вываливаются трое - один здоровый, толстый, а два других поменьше и хлипкие, и давай делать из меня посмешище. Ну, из меня посмешище сделать нетрудно, ноги у меня тут же становятся ватные, голос начинает дрожать, и я ищу способ улизнуть. В своем-то районе я всех знаю, и меня знают, никто бы не пристал, но Толик живет далеко. Словом, лезут эти трое ко мне, дышат перегаром и наглеют от безнаказанности, а я уж думаю, чтобы ничего не сломали, когда начнут бить, и тут слышу женский голос:
     - А ну стоять! - и подходит девушка лет этак двадцати пяти.
     Громила отпустил мой ворот и повернулся с наглой ухмылкой. Поворачиваться ему не следовало, потому что он тут же получил коленом в пах и загнулся, один из хлипких сунулся было и схлопотал каблуком изящной туфельки по зубам, а третий попятился, и тут уж я сгеройствовал, поставил ему подножку, он грохнулся, встал на четвереньки, пробежал так метров пять, а потом перешел на бег с низкого старта. Тех двоих мы так и оставили - хлипкий лежал ничком и постанывал, а громила обхватил руками свое мужское достоинство и никак не мог разогнуться.
     - Так-то вот! - сказала девушка громиле, у которого сделалось синюшное лицо. - Еще раз тебя увижу, отобью совсем.
     Мы пошли с ней по улице, я сбивчиво благодарил, оправдывался и был противен самому себе, а она остановила меня мановением руки и сказала:
     - Меня зовут Маринка. А тебя?
     - Геннадий... Гена, стало быть.
     - Ну что, Геночка, пойдем, посидим где-нибудь?
     Я замялся. Денег у меня с собой всего пятьдесят рублей, а чтобы посидеть где-нибудь, нужно значительно больше. Она увидела заминку, поняла, рассмеялась:
     - Я угощаю. Идем.
     И мы зашли в какой-то бар, уселись за стойку... и Маринка заказала какого-то вина... и мы выпили... и она спросила, что это у меня за книга... и посмотрела уважительно... и мы еще выпили... и язык у меня немного развязался. И я смотрел на нее с восхищением, и думал, что это судьба... и спасибо хулиганам - ведь мы продолжим знакомство, правда? - и мы еще выпили, и было хорошо, так хорошо, что я сказал:
     - Маринка! Я тебе так благодарен...
     - Пустяки! Я каратэ занимаюсь, для меня это - раз плюнуть.
     - Ты меня не перебивай, ладно? Я тебе так признателен, я хочу отблагодарить тебя и предлагаю совершить небольшое путешествие.
     - Путешествие? Это интересно. Куда?
     - В одно чудесное место. Соглашайся, не пожалеешь.
     - Уже согласилась. Когда?
     - А прямо сейчас.
     - Поехали. На такси?
     - Почти что.
     Я расплатился с барменом - на удивление, мы уложились в пятьдесят рублей - и мы вышли на улицу.
     - Дай руку и закрой глаза. Да не подглядывай!
     Она закрыла глаза, и на лице ее блуждала выжидательная улыбка. Я потянул ее за руку, и когда под ногами зашуршал песок, она остановилась, подняла свои пушистые ресницы и тут же прикрылась рукой - после темной улицы даже закатное солнце ударило по глазам.
     - Боже мой, - прошептала она, когда смогла наконец разглядеть море, пляж, пальмы. - Где это мы?
     - Это моя планета. Она называется Отдохновение. Добро пожаловать. Будь гостьей.
     - Твоя планета? Не морочь мне голову. Какая планета?
     - Да ты приглядись, к деревьям приглядись. Видела такие когда-нибудь? Ну хоть на картинке?
     - Мало ли чего я в жизни не видела. Где это? Что за море? - Она скинула модельные туфли и пошла по песку босиком. - Что за земля? Это Африка, да?
     - Это не Африка. И не Америка. И вообще не Земля. Отсюда до Земли больше тысячи световых лет, если хочешь знать.
     - Ну? Вот заливать-то! А ты фантазер.
     - Я не фантазер. Если хочешь знать - это ты фантазерка. Ну подумай сама - можно оказаться где-то в Африке за считанные секунды?
     Она большими глазами посмотрела на меня и покачала головой.
     - Правильно.
     - А на другой планете, значит, можно?
     - И на другой планете, и в Африке, и где угодно. Это мой подарок тебе. Отдыхай. Купайся. И не забивай голову.
     - Я буду загорать, - сказала она и принялась раздеваться.
     А я пожалел о том, что не взял купальные трусы. Я же здесь всегда один, и купальные трусы мне ни к чему.
     - Извини, - сказала Маринка и подмигнула, - купальника нет, придется нагишом.
     И она разделась догола, даже не предложила мне отвернуться, а я смотрел на ее гибкое тело и потихоньку сходил с ума. Потом нашел силы отвернуться и пробормотал:
     - Загореть тебе не удастся.
     - Что?
     - Я говорю, загореть тебе не удастся.
     - Почему?
     - А тут слой озона очень мощный, по-видимому. Ультрафиолет не пропускает.
     - Да? - разочарованно протянула она. Потом села со мной рядом на песок, приблизила лицо:
     - Слушай, так это правда не Земля? Я кивнул.
     - Ну ты даешь. Я, наверное, сплю и вижу сон.
     Она закинула руки за голову, а я настолько свихнулся от ее обнаженного тела, что готов был уже прикоснуться к ней. Потом опомнился, прокашлялся, сказал:
     - Есть будешь?
     - Буду. Слушай, а это чей шалаш, там, среди деревьев?
     - Мой. Сам сделал.
     - Ну?
     - Ну. Ты посиди, а я сейчас. Я пошел к пальмам, сорвал спелую хрумку, взял в хижине нож.
     - Ешь.
     - Что это - кокос?
     - Это хрумка.
     - Ха-ха! Хрумка! У... ммм... И правда - хрумка. Никакой не кокос, я кокосы ела, правда - хрумка. Здорово! Еще хочу!
     Мы съели хрумку без остатка, я принес еще, а она сказала, что можно наладить поставку хрумки на рынок Черноземска и заработать на этом хорошие деньги, бери, мол, идею, дарю.
     Потом она купалась в море, спрашивала, есть ли здесь акулы, звала меня, но мне легче было застрелиться, чем раздеться донага при ней.
     - Глупый, - говорила она, - иди же сюда, ну трусы же на тебе есть какие-нибудь, давай, не стесняйся.
     Ну вот еще, сейчас, покажу я мои трусы. Я сам на них без содрогания смотреть не могу, а уж показывать их Маринке... Они протертые в трех местах, через ткань все светится... Потом она пошла на берег, а я смотрел на нее - дева, выходящая из волн. Правда, волны были небольшие, но я не на волны смотрел, а на нее...
     - Что смотришь? Нравлюсь?
     Я сглотнул комок и униженно кивнул.
     - Хочешь заняться со мной любовью?
     И я настолько обалдел, что снова кивнул... Я не люблю это выражение - заниматься любовью, от него несет дешевым американизмом. Make business. Make money. Make love. (Делать дело. Делать деньги. Делать любовь.) Еще хуже - трахаться. Но даже если бы она сказала - трахаться, я простил бы ей, потому что не хотеть ее было нельзя.
     Когда все закончилось, она слегка оттолкнула меня и сказала:
     - Какой ты неумелый. - И отвернулась.
     Лучше ударила бы по лицу. Я погас. Я был уничтожен, растоптан. Хотелось умереть. Я - неумелый любовник. И вообще - ничтожество. Я встал и пошел в море. Долго плыл от берега. Вот так уплыву и утону - думал я. И плевать. Потом спохватился - ладно, я утону, а Маринка-то как - здесь останется навсегда, что ли? И я повернул назад.
     - Я тебя обидела? Извини, я не хотела.
     - Да ладно, - я тоскливо махнул рукой. - Не стоит извиняться.
     - Брось, Геночка, чепуха все это. Хочешь, я тебе Кама Сутру дам почитать?
     - Угу. Вместо Монтеня.
     - Ну почему вместо Монтеня. Вперемешку с Монтенем.
     Ладно, думаю я, читал я Кама Сутру, да без толку, судя по всему. Видно, не судьба мне поселиться здесь с любимой женщиной.
     - Тебя дома не хватятся? - тускло спросил я. - Полночь у нас уже.
     - Ух ты! - Она принялась одеваться. - Мать будет орать... не приведи господь.
     - Ты на какой улице живешь?
     - На Радиальной.
     - Это в новостройке, что ли? Ну, знаю. Доставлю.
     И я доставил ее почти к самому дому, и довел до подъезда, а на прощание она записала мне свой телефон и взяла обещание звонить, и посетовала на то, что у меня телефона нет, и чмокнула в щеку. И я побрел по ночным улицам, сгорая от стыда и кляня себя самыми черными словами. Я не вернулся на Отдохновение, не мог заставить себя, ведь там, на песке, остались отпечатки наших тел, пусть ветер и волны сотрут их, тогда я снова смогу бывать там. Долго лежал с открытыми глазами, курил, зажигая сигареты одну от другой, и думал. Что-то сломалось во мне, я вернулся каким-то другим, что-то поднималось из глубин сознания, и долго я не мог понять - что, а потом понял: злость. Злость на себя, такого непутевого, такую размазню, рохлю, неудачника. И я понял - неудачливость - это образ жизни. Я могу хоть тысячу лет ловить удачу за хвост и никогда не поймаю, я могу ждать чего-то, надеяться на что-то, на чудо какое-то, а чуда не произойдет, если его самому не сделать. Все, сказал я себе, хватит. Маринка говорила что-то о поставке хрумки в Черноземск. Дело, конечно, но не этим делом я займусь, это слишком мелко, я сделаю крупное дело, я дам человечеству новый вид транспорта, я поведу людей на другие планеты, я дам им космос и заработаю на этом такие деньги, какие никому и представить не удастся, как ни напрягайся. Я уже воображал огромные рекламные щиты с надписью: "Корпорация Двери. Мы доставим вас в любую точку Вселенной". Теперь я знаю, что делать с моим знанием. Это будет мое know how. И никому я его не отдам. Вот так. И никаких. И мою планету я буду беречь. Для себя и для Маринки. Завтра же разыщу эту самую Кама Сутру и вызубрю. От корки до корки. И перестану быть неудачником! И никогда больше не стану им! Спасибо тебе, Маринка, сломала ты меня, переделала, буду я теперь другим.
     Вот и все. Что? Ах, третий постулат. Ну, третий постулат вам придется придумывать самим. Tantum possumus, quantum scimus (Мы можем столько, сколько мы знаем). Дерзайте. И до встречи на других планетах.

Тот, Кто Отражается В Зеркале

     Fortis imaginatio general casum.
     Сильное воображение порождает событие.
     Мишель Монтенъ. "Опыты", кн.1

     Ну еще бы я не поехал! Хоть и чувствовал, что меня могут надуть. Двадцать пять тысяч долларов за неделю неизвестно какой "необременительной" работы! Да и кто бы не поехал? Любой поехал бы. Потому что шанс все-таки есть. Есть шанс, что тебя не облапошат как последнего простака, а честно заплатят. И пусть шанс этот мизерный... Разве не всегда так бывает - чем меньше шансов, тем больше надежд?
     Самый настоящий замок. Серый камень, башни с бойницами, ров с водой, подъемный мост. Не хватало зловещей грозы, мрака и грохота грома, чтобы настроить меня на соответствующий лад - сияло солнце, пели птички, и замок выглядел вполне прилично. Такси въехало в ворота, шины прошелестели по гравийной дорожке вокруг бассейна с золотыми рыбками. Широкая лестница с балясинами, белая, чистая. Перед дверьми важный дворецкий в ливрее, сразу поспешивший навстречу. Церемонные приветствия. Чемодан, подхваченный ловкими руками невесть откуда взявшегося слуги. Огромный гулкий вестибюль, снова лестница, переходы, коридоры...
     - Ваши комнаты, сэр.
     Именно комнаты, да! Гостиная, кабинет, спальня, ванная, туалет. Что-то вроде номера люкс в отеле, из тех, что стоят две-три сотни долларов в сутки. Мебель в стиле ампир или как там его, я в этом не разбираюсь. Огромное зеркало в золоченой раме. Кровать размером со стадион. И я не преминул на нее завалиться прямо как был, в дорожном своем костюме. Банально, да? Ну и что? Кому из нас, выросших в полунищете, никогда не хотелось вот так упасть на такую огромную кровать? И еще. Подумалось - если и будут надувать, то красиво.
     Дворецкий посмотрел равнодушно, сказал:
     - Ужин в восемь часов.
     И ушел.
     А я, оказывается, устал. Тяжесть в веках, сонливость. А почему бы не поспать? И поспим! До ужина еще два часа. И я уснул. Проснулся от взгляда. Открыл глаза... На меня смотрело самое очаровательное существо, какое я когда-либо видел. Светловолосая девушка, завернутая в кисею.
     - Вы кто? - поинтересовался я. - Привидение?
     - Привидение, - с готовностью согласилась девушка. - Но тише, умоляю вас! И оденьтесь, пожалуйста, я отвернусь Сильное воображение порождает событие..
     Я посмотрел на себя. Лежу под одеялом. Я пошевелился и обнаружил, что на мне надето что-то вроде пижамы. Странно. Кажется, я вроде бы не раздевался? И пижаму сроду не надевал... Встал, с удивлением посмотрел на свою одежду, аккуратно разложенную на низком столике.
     - Да поторопитесь же! - нетерпеливо сказала девушка. - Разве вас не ввели в курс дела?
     - Нет, представьте себе. - Я почувствовал раздражение. Посмотрел на часы. Шесть часов. Сколько же я спал? Полминуты, что ли? А девушка достала откуда-то из недр своей кисейной накидки сотовый телефон, набрала номер и сказала:
     - Жертва еще не готова. Да. Минут пять-семь. Хорошо.
     Я замер с одной надетой штаниной.
     - Кто это жертва?
     - Кто, кто... Вы, кто же еще. Да, зря вас не ввели в курс дела, я же говорила, что нужно было сообщить сразу...
     Так. На надувательство это уже не похоже. Что еще за шутки?
     - Какие шутки? - раздраженно сказала девушка в ответ на мои мысли. - Никаких шуток. Сегодня черная месса, и вы будете принесены в жертву, вот и все. Да одевайтесь же вы скорей!
     - Послушай, детка, - сказал я, повязывая галстук и с сожалением думая о том, что в кармане брюк нет пистолета, который надо было обязательно взять с собой на всякий случай. - Послушай, детка, хватит шутить. И вообще, шла бы ты отсюда подобру-поздорову, а? Не до знакомства с тобой мне.. Девчонка передернула плечами, недовольно поморщилась.
     - А я говорила, что надо предупредить. Все себя так ведут. Только ведь меня никто не слушает.
     А уйти - я уйду. Только ведь без меня вы дороги не найдете, и граф гневаться будет, если месса хоть на минуту задержится. Впрочем... - она задумалась на минуту. - Такого случая еще не было. Месса, это вам не собрание какое-нибудь, на нее не опаздывают. Ну, вы готовы?
     Собственно говоря, испугаться по-настоящему я еще не успел, хотя в голове и крутились мысли про сатанистов, заманивающих с помощь