одна-единственная ночь, когда я не утолю свой голод, - и все!..
     - Кто натравил на тебя вауу?
     - Как кто?! -  вургр  захихикал.  -  Разве  много  в  империи  людей,
способных заклинать этих гадин? Только  один,  Дзеолл  Гуадз...  Он  же  и
вышвырнул меня в ночь, когда все свершилось.
     - А император?
     - При чем тут император! Он - дурак, дитя. Им  вертят  все,  кому  не
лень. Такая же кукла, как и мы с тобой.
     - Кто способен обращаться с императором, как с куклой?
     - Если бы я знал! Я начал бы с него. Даже сейчас - сейчас было бы еще
лучше. Выпил бы его... как флягу вина! Может быть, Дзеолл-Гуадз? Или  тот,
кто убил ниллгана?
     Я сунул ему плошку. Он принял ее, словно снятую  со  взвода  гранату.
Нет, будет точнее сказать - как ядовитую змею.
     - Зачем это? - спросил он. - Что ты затеваешь?
     - Не твое дело, - сказал я и отвернулся.
     За моей спиной вургр, чавкая и сопя, вылизывал мою кровь  из  плошки.
Занятно: у многих  народов  поделиться  кровью  означало  побрататься.  Из
Геродота: "Когда  двое  желают  заключить  договор  о  дружбе,  то  третий
становится между ними и острым камнем делает надрез на ладони  у  большого
пальца каждого участника договора. Затем, оторвав от их плащей по  кусочку
ткани, смачивает  кровью  и  намазывает  ею  семь  камней,  лежащих  между
будущими союзниками. При этом он призывает Диониса и Уранию". Славный  был
обычай. Если  бы  Шеварднадзе,  наложив  визу  на  документ,  сей  же  час
подставлял большой палец, а рядом стоял бы уже наготове  с  острым  камнем
Перес де Куэльяр, поменьше бы, наверное, стало у нас корешков, жадных  "на
халяву" до  нашего  сырья...  Но  вот  никто,  кажется,  до  сей  поры  не
исследовал гастрономического аспекта подобных обычаев.
     Куда было приятнее смотреть на Оанууг.
     Я снял с себя бронзовую басму  с  отчеканенным  знаком  императорской
власти и протянул девушке. Та не пошевелилась. Тогда я своими руками надел
басму ей на шею. Кожа Оанууг была прохладна и шелковиста.  Мне  нестерпимо
захотелось прикоснуться к ней еще раз.
     - Тебя никто не тронет, - сказал я. - Слышишь, никто.
     - Дурак, - насмешливо сказал сзади вургр. - Одно слово  -  ниллган...
Думаешь, ей это в радость?



                                    14

     Юруйаги,  выстраиваясь  возле  императорского  престола,   поодиночке
проходили мимо меня. Избегая встречаться  глазами,  тем  не  менее  каждый
считал своим долгом плюнуть мне под ноги. Это тоже была  часть  церемонии.
Плюновение свершалось с  исключительной  аккуратностью,  дабы  ни  в  коем
случае не задеть меня, не  угодить  ненароком  на  мои  ступни  либо  даже
одежды. Одно дело, когда харчок ложится  в  предельной  близости  ко  мне:
тогда это символизирует ни  больше  и  ни  меньше  как  крайнее  презрение
императорского  рода  к  выскочке   из   преисподней,   волею   властелина
извлеченному оттуда и занявшему никак ему не приличествующее место  справа
от престола. И совсем другое,  когда  слюна  попадет  в  меня  лично.  Это
смертельное оскорбление, обращенное против меня не  как  человека,  а  как
воина. Юруйаги видели меня в деле. Они не знали, как  далеко  простирается
мое долготерпение, и не хотели рисковать.
     Я смотрел поверх голов черных латников. За эти  дни  я  уже  научился
придавать своему взору высокомерие. Что  дало  повод  для  новой  сплетни:
будто бы я никакой не выскочка, а напротив - августейших кровей,  едва  ли
не прямой предок правящей династии, чуть ли даже не сам легендарный  вождь
Гзуогуам Проклятый, на острие  своего  копья  вознесший  Лунлурдзамвил  из
безвестной деревни в столицы империи, лично  заложивший  первый  камень  в
основание дворца Эйолияме, откопавший первую  канаву,  от  которой  спустя
века произрос весь лабиринт  Эйолудзугг.  Помнились  и  мой  наглый  ответ
императору на его обращение "пес", и то обстоятельство, что  я  говорил  с
повелителем  как  с  равным,  без  непременного  перечисления  либо   даже
упоминания его титулов... Хотел бы я знать: неужто мои  предшественники  и
впрямь были "императорскими гузнолизами"?!
     Солнцеликий сидел на  каменном  троне,  для  мягкости  подоткнув  под
невылизанное гузно обтерханную шкуру какого-то некогда мохнатого зверя, не
то медведя, не то гигантского ленивца. Против обыкновения, голова его была
обнажена, седые патлы перехвачены простым кованым обручем из меди.  Взгляд
императора блуждал, произвольно и  подолгу  задерживаясь  то  на  веренице
буйволиных черепов, из пустых глазниц которых  вырывался  свет  пополам  с
клочьями дыма, то на своре гадателей и советников, облаченных  в  пестрые,
местами дыроватые халаты.
     Явился  верховный  жрец  Дзеолл-Гуадз.  Тот  самый,  что  колол  меня
раскаленными гвоздями, приводя в чувство после  Воплощения,  а  затем  для
демонстрации моих  тактико-технических  характеристик  -  товар  лицом!  -
науськавший на меня отвратительную многоножку эуйбуа. Тот  самый,  что  по
словам вургра имел необъяснимую власть над ночными тварями.  Нестарый  еще
тип, больше смахивающий не на колдуна, а скорее на мясника или  кузнеца  с
рыночной площади. Ширококостный, приземистый мужик, густо  поросший  пегим
волосом во всех доступных обозрению местах. Шерсть пробивалась даже вокруг
глаз, зеленых - как и подобает чертознаю. Жрец тоже откинул капюшон  своей
серой хламиды, и я впервые увидел, что в мочке обращенного ко  мне  левого
уха, растянутой едва ли не до плеча, болтается  тяжелая,  как  театральная
люстра, медная серьга. Жрец  коротко  улыбнулся  мне,  обнажая  прекрасные
белые зубы. Я кивнул в ответ.
     Противными голосами рявкнули трубы из буйволиного рога.  В  окружении
свиты из суровых витязей с оружием наизготовку в залу  стремительно  вошел
Одуйн-Донгре, правитель южной провинции  Олмэрдзабал.  Статный,  осанистый
красавец. Могучий воин. Из тех, по ком слезами  обливались  престолы  всех
империй, но кто во все времена обречен был огнем и мечом прокладывать путь
к самовластию уродам  и  бездарям.  Из  "Повести  о  доме  Тайра":  "Кисть
живописца была бы бессильна передать  красоту  его  облика  и  великолепие
доспехов",  или  что-то  в  этом  роде.  Даже  простой  походный  панцирь,
незамысловато отделанный  кованой  медью,  выглядел  на  нем  богатырскими
латами. Окажись такой императором - он бы не нуждался ни в ниллганах, ни в
эмбонглах. Ни тем более в юруйагах.
     Император терпеть его не мог. Но  они  были  родней.  Наверняка  даже
братьями. Батюшка Солнцеликого любил, чтобы от него рожали...
     После краткой церемонии приветствия Луолруйгюнр покатил на наместника
бочку.
     - Раб, - сказал он звучно. - Ты возомнил о себе.  Ты  решил  измерить
глубину колодцев моего терпения. Но, клянусь чревом Мбиргга,  ты  вычерпал
их до самого дна.
     - Чем рассержен Солнцеликий, брат мой?  -  осведомился  Одуйн-Донгре,
усмехаясь в пышные усы.
     -  Вот  уже  шестьдесят  дней,  как  ни  одна  повозка  с  зерном  из
Олмэрдзабал не въезжала в ворота столицы. Мы забыли, каковы на вкус  южные
пряности. Или у вас недород? Скоро год, как драгоценности с Юга не утешали
мой взор. Или ты повелел засыпать прииски? Мечи моих воинов  затупились  в
боях, оскудели колчаны, истерлись ремни арбалетов. Мы ждали оружия с  Юга.
Или твои мастера утратили свое ремесло?.. Эойзембеа!
     - Я здесь, Солнцеликий, - зычно отозвался  императорский  полководец,
выступая вперед.
     - Много ли в наших войсках витязей с Юга?
     - Немного,  Солнцеликий.  Как  пальцев  на  этой  руке,  -  громыхнул
Эойзембеа и воздел левую конечность, похожую на куцый древесный обрубок.
     - Я утомлен твоей строптивостью, Одуйн-Донгре, - сказал император.  -
К тому же,  ты  полагаешь,  будто  северным  псам  нет  иной  забавы,  как
вылавливать южных вауу в моей спальне...
     Одуйн-Донгре побледнел от бешенства.
     - Видит Йунри, как мой брат  несправедлив,  -  произнес  он  тихо.  -
Шестьдесят дней - невеликий срок для великой империи. Я спешил к  престолу
моего брата налегке и на лучших колесницах, и потому обогнал в пути  тяжко
нагруженные повозки с зерном и пряностями...
     "Ой, врет, - подумал я  с  уважением.  -  Но  язык  у  него  подвешен
удачнее, нежели у моего повелителя, это уж точно".
     -  Но  разве  в  Олмэрдзабал  живут  дикари-инородцы?   -   продолжал
наместник, повышая голос. - Разве южане перестали быть рабами Солнцеликого
лишь оттого, что лучший из них не родился в сточной канаве  Лунлурдзамвил?
Разве императору хуже, когда сыты удаленнейшие от него, а  не  только  те,
что слизывают  следы  его  ступней?  Разве  взор  его  утешают  одни  лишь
разноцветные стекляшки, а не спокойствие южных горизонтов, когда он глядит
из окон Эйолияме? Не то что орды бунтовщиков - облачко  пыли  не  оскорбит
его зрения  со  стороны  Олмэрдзабал.  Ибо  то  оружие,  о  каком  говорил
Солнцеликий, брат мой, на своем месте -  в  руках  воинов,  что  каменными
стенами стоят на южных рубежах Опайлзигг. Что же до вауу, то их полно и  в
подземельях Эйолудзугга, и нет нужды им просить подмоги с Юга...
     "Так его, белобрысого!" - мысленно поаплодировал я.
     - Но Солнцеликий, брат  мой,  не  устает  вбивать  клинья  в  разломы
Ямэддо. Или он мечтает расколоть земную твердь? Имеющим головы темен смысл
его указов. Безумец нашептал ему, будто рабы хотят  трудиться.  Кто  видел
такого раба? У всякой скотины одно желание - избавиться от ярма да  жевать
траву на чужом пастбище. Буйволы не возделывают полей - они топчут их. Так
и рабы не вонзят в землю мотыги иначе, как под плетью надсмотрщика. К чему
им свобода, к чему наделы? Им нужны хорошая палка, миска собачьей похлебки
да еще, пожалуй, дыра для излияния семени...
     Юруйаги лязгнули мечами. Охрана наместника - тоже. Запахло паленым.
     - Ты складно говоришь, - промолвил Луолруйгюнр  сквозь  зубы.  -  Нет
такого в этом мире, от чего бы ты не сумел  отречься.  Будь  императорский
род гонимым - ты доказал бы перед престолом  Эрруйема,  что  произошел  из
мужского зада, а не из лона своей матери... Ты омрачаешь мои дни,  но  это
ничего. Это я смогу тебе простить. Но зачем ты посягаешь на мои ночи?
     - И вновь мудрость Солнцеликого столь велика, что не вмещается в  мой
череп, - сказал Одуйн-Донгре. - Не хочет ли он обвинить меня  в  том,  что
женщины  Лунлурдзамвил  сомкнули  свои  бедра  перед  животворным  стволом
императора, надели дорожные платья и устремились на Юг?
     "Раздерутся, - подумал я обреченно и нашарил рукоятку своего меча.  -
Ох, уж мне этот извечный антагонизм двух столиц. Сталин и Киров,  Горбачев
и Гидаспов... А  ведь  он  носит  объективный  характер,  клянусь  молотом
Эрруйема! За стол бы мне сейчас, я  бы  живо  обобщил  и  сформулировал...
чтобы справа лежала свежеоткупоренная стопка чистой  бумаги  по  пятьдесят
четыре копейки килограмм, а слева горела лампа, и стояла  литровая  кружка
кофе без сахара, а прямо перед носом - наполовину исписанный уже лист..."
     - Видит Йунри, мой ствол не скучает, - фыркнул Луолруйгюнр. -  Вокруг
полно глоток, которые следовало бы забить... Но  мне  становится  противно
каждым  утром  натыкаться  на  следы  мерзких  вургров  возле  южных  стен
Эойлияме.
     Тут уж я не утерпел.
     - Одуйн-Донгре ни при чем, - сказал я пренебрежительно.  -  Разве  он
колдун, чтобы иметь власть над вауу? Вургры указывают на иного...
     - Вот как? - изумился император. Оторопели и остальные. Должно  быть,
многим и в головы не приходило, что я способен разговаривать.
     Черт потянул меня  за  язык.  Но  из  чистого  любопытства  мне  было
чрезвычайно любопытно, как поведет себя верховный жрец. В конце концов,  я
тоже хотел попрактиковаться в плетении нехитрых интриг. И  я  открыл  рот,
чтобы передать слова несчастного вургра.
     - Надо ли понимать так, что ты вместо того, чтобы убить это чудовище,
беседуешь с ним? - опередил меня Дзеолл-Гуадз. - Может быть, ты  и  сам  -
вургр?! Позволь мне взглянуть на твою шею, нет ли там "поцелуя вауу"!
     - Я ниллган, - сказал  я,  усмехнувшись.  -  И  могу  позволить  тебе
осмотреть лишь мой зад.
     - И где же ты его скрываешь? - наседал жрец. - Что ты имеешь в  виду?
Зад или вургра?
     Одуйн-Донгре не сдержался и захохотал.
     И тогда, не в силах сносить его  веселья,  Элмайенруд  захрапел,  как
взбесившийся  бык,  и  выпалил  в  наместника  из  арбалета.  Как  ковбой,
навскидку. Одуйн-Донгре тоже не подкачал. Он увернулся -  что  не  удалось
даже мне во время первой встречи с юруйагами, - и стрела поразила  кого-то
из императорской челяди. Под своды дворца вознесся жалобный вопль.  Этикет
полетел  к  черту,  церемония  опрокинулась  вверх   тормашками.   Юруйаги
накинулись на свиту Одуйн-Донгре, те вмиг отвалили их от  своего  хозяина,
началась резня.
     Из "Беовульфа": "В гневе сшибаются борцы распаленные. Грохот в  доме;
на редкость крепок, на диво прочен тот зал для трапез, не развалившийся во
время боя... Крики в зале, рев и топот!"
     Я сгреб императора за  руку  и  поволок  прочь  из  зала.  Нет  более
удобного прикрытия для покушений на императора, чем всеобщая  неразбериха.
Уколоть его отравленной стрелой - а потом свалить все на козни  врагов  из
Олмэрдзабал. Мы уже добрались до потайной двери, ведущей  в  императорские
покои, я нажал скрытую педаль, каменная плита отползла в сторону... Я едва
успел отпихнуть императора, и удар тяжелого меча, нацеленный  ему  в  лоб,
обрушился на меня.  К  счастью,  вскользь,  снимая  стружку  с  прикрытого
бегемотьим панцирем плеча. Скорее инстинктивно, нежели сознательно,  может
быть - на миг утратив самоконтроль от боли, я  сделал  ответный  выпад.  И
попал. Захрустело,  захлюпало.  В  темноте  по-женски  истошно  завизжали,
чье-то тело грузно обрушилось на пол.  Я  схватил  факел,  поднес  к  лицу
поверженного врага. Тот умирал, кровь фонтанировала из распоротого живота.
Зигганские мечи - страшное оружие... На нем были черные латы юруйага.
     - Падаль, - равнодушно произнес  император.  -  Ты  прекрасно  с  ним
справился. Я бы так не сумел. Ты ранен?
     - Оцарапан, - пробормотал я.
     Этот юруйаг был первым человеком, которого я убил.  Первым  в  жизни.
Последним ли? От него разило сырым мясом и дерьмом. "Началось", -  подумал
я.
     Император переступил через агонизирующее тело.
     - Поспешим, - сказал он. - Там могут быть еще убийцы.



                                    15

     ...семинар шестой. Языки, наречия и диалекты  империи  Опайлзигг.  Мы
вдвоем с мастером Сергеем Сергеевичем Погорельцевым, доктором лингвистики,
разгуливаем по пустынному, как водится, парку "Саратова-12". Между ровных,
ухоженных,  подстриженных  по  канадку  кленов,  что  отчаянно  тянутся  к
бетонному самосветящемуся небу.
     - Как вы уже обратили, наверное, внимание, -  вещает  Погорельцев,  -
столичный,  светский  диалект  чрезвычайно  беден  глухими   контоидами...
простите, согласными. Шипящие отсутствуют совершенно. Взрывные - редкость.
Странное исключение из  общего  правила  -  название  самой  империи,  где
присутствует  глухая  "п".  Есть  гипотеза,  что  это  наследие  какого-то
праязыка, канувшего в Лету.
     - Что вам мешает проверить гипотезу? - пожимаю я плечами. - По-моему,
с историей у вас не должно быть никаких проблем. В любой момент вы  можете
извлечь из прошлого достоверные сведения о чем угодно.
     -  Все  так  полагали,  когда  была  испытана   первая   темпоральная
установка. Пережили, так сказать, приступ  археологической  эйфории.  Пока
темпотехники не обнародовали стоимость одного пуска своего монстра...
     - Но если это сложно и  дорого,  тогда  за  каким  же  дьяволом  туда
отправляют меня? Не специалиста, не фанатика той эпохи? Да еще в  качестве
телохранителя!
     - Извините, коллега Змиулан, но вы хотя  бы  историк.  До  вас  же  в
Опайлзигг направляли вообще непонятно кого.
     У меня на языке прямо-таки вертится вопрос: так какого же,  все-таки,
хрена?! Но  мастер,  словно  спохватившись,  возвращается  на  излюбленную
стезю, к своим контоидам, вокоидам, всяким там аффрикатам.
     Между  прочим,  беседа  ведется  на  том  самом  светском   диалекте.
Привнесение в него  лингвистических  анахронизмов  обращает  нашу  речь  в
любопытный постороннему слуху сленг. В малолетстве мне  смешно  и  занятно
было слушать общение между собой коми-пермяков или, к  примеру,  молдаван.
Половина слов - русские, фразы  вполне  привычным  образом  сцементированы
матюками межнационального общения, и все же ни рожна не понятно...
     Семинар двадцать второй,  географический.  Посреди  комнаты  -  макет
материка в масштабе один к трем миллионам. Мастер - или мастерица?  -  Зоя
Борисовна Риттер фон Шуленбург, костюм - белый верх, черный низ, взбитые в
педагогическую прическу всех времен и народов седые с голубизной волосы. И
даже пенсне на сердитом крючковатом носу! Классная дама расхаживает вокруг
империи, тычет указкой в зигганские водоемы, горные хребты и  низменности,
требуя от  нас  немедленного  их  поименования.  И  все  мы,  кандидаты  в
императорские бодикиперы, поочередно именуем. Высочайшая  вершина  империи
Аонлдилурллуа - три тысячи метров над уровнем  моря,  не  Бог  весть  что,
конечно. Вполне заурядное по площади водного зеркала озеро  Дзэмаимгюнринг
в окрестностях столицы, но  почему-то  соленое.  Гипотеза  -  сообщение  с
океаном через тектонические  разломы.  С  разломами  там  вообще  неплохо,
именно они, наверное, и подвели в  конечном  итого  империю,  как  говорил
незабвенный Макар Нагульнов, "под точку замерзания"...  Долина  Вульйонри,
скотоводство и земледелие. Пропасть Ямэддо, по мнению зигганских географов
- бездонная. Тоже,  наверное,  разлом.  Прежние  императоры  сбрасывали  в
Ямэддо своих недругов и с любопытством слушали, как долго доносится оттуда
вопль жертвы. Небось, и время  засекали.  Легенда  гласит,  что  во  время
одного такого научного эксперимента "небосоразмерный властитель Ринзюйлгэл
утомил свой бесценный слух ожиданием и отбыл во дворец".
     - В тысяча девятьсот  семнадцатом  году...  -  монотонно  вещает  Зоя
Борисовна. Мы не сговариваясь производим неконтролируемые  телодвижения  и
звуки. Мастер  обводит  наши  повеселевшие  физиономии  строгим  взором  и
продолжает. - ...до нашей эры  страшный  катаклизм  стер  империю  с  лица
земли. В считанные часы материк перестал существовать, поначалу распавшись
на отдельные фрагменты вот здесь, здесь и здесь, - указка рассекает макет,
словно пирог, по внутренним разломам. - Но и  острова  пробыли  в  целости
исторически незначительное время - не более года. После  чего  последовала
новая серия толчков, извержений подводных вулканов, которых здесь  великое
множество, и останки материка погрузились в пучину.  Бесследно!  -  мастер
Риттер фон Шуленбург возводит очи горе. - Ибо современные нам архипелаги и
острова в этом океаническом регионе имеют более позднее происхождение,  по
преимуществу коралловое либо вулканическое.
     Мастер ждет вопросов. Таковые, по нашему невежеству, не возникают.
     - Необходимо подчеркнуть следующее обстоятельство,  -  объявляет  Зоя
Борисовна, "утомив свой бесценный  слух  ожиданием".  -  Погибший  материк
Опайлзигг ни к мифической Атлантиде, ни к еще  более  мифическим  Лемурии,
Пасифиде и континенту Му никакого отношения не имеет.
     Можно подумать, я слыхал что-то об этом самом континенте Му!..
     Спецсеминар по единоборствам. Самый  оживленный  и  многолюдный.  Его
охотно посещают не  только  резиденты,  но  и  просто  сотрудники  Центра.
Впрочем, резиденты обучаются в сторонке. Хотя бы по той причине,  что  для
них  это  не  игра,  не  времяпровождение,  а   будущая   работа.   Да   и
гипнопедическая подготовка у нас, очевидно, не  в  пример  более  жесткая.
Мастера сменяют друг друга. Мы владеем искусством традиционного  японского
фехтования на мечах - кэндо,