на  мушкетерский  манер  и
сказал, что он и его друг  рады  приветствовать  дорогих  гостей  на  этой
священной земле.
   Девушка испуганно поклонилась сначала Климу, а потом и поравнявшемуся с
ним Алексею.
   - Лена Зим, - представил девушку Лобов.
   Теперь поклонились Клим и Алексей. И  хотя  ничего  подобного  им  и  в
голову не приходило, со стороны можно было подумать, что  этим  сдержанным
поклоном  они  просто  передразнивают  девушку.  Глаза  у   Лобова   стали
сердитыми.
   - Да вы хоть узнали ее? - спросил он укоризненно.
   - Узнали! - хором ответили торнадовцы, переглянулись  и  расхохотались.
Глядя на них, рассмеялся Иван, а вслед за ним заулыбалась и Лена. Несмотря
на этот смех, все они чувствовали  себя  не  совсем  ловко.  Разряжая  эту
неловкость, Клим начал  расспрашивать  Лену  о  том,  как  ей  понравилась
посадка оверхедом и как ей вообще жилось на Земле в эти месяцы. Как это  и
принято при обращении с крестницами, Клим сразу перешел с Леной на ты. Она
естественно приняла эту манеру, скоро совсем оттаяла,  заулыбалась  и  при
тактичной поддержке со стороны Кронина включилась в шутливый разговор  обо
всем и  ни  о  чем.  Лобов  облегченно  вздохнул,  кивком  головы  отозвал
инженера, открыл в глайдере багажник и достал оттуда портплед.
   - Тут палатка для Лены и ее личные вещи. - Он виновато заглянул в глаза
Алексея. - Она погостит у нас, не возражаешь?
   - Нет проблем.
   Лобов покосился на оживленно беседующего с Леной Клима:
   - Полагаю, и Клим возражать не будет?
   - Правильно полагаешь. - Алексей присматривался к Лобову и так и  эдак,
точно не узнавал его. - Не понимаю только, почему ты не сообщил о  прилете
Лены заранее. Мы бы все приготовили. Никаких хлопот!
   Иван мельком глянул на Кронина и отвел взгляд.
   - Да я и сам толком ничего не знал. - Он  снова  глянул  на  Кронина  и
усмехнулся. - И рисковать не хотелось.
   - В каком смысле?
   - В самом прямом. Кто вас знает! Вдруг бы вы вздумали возражать.  Бивак
- место священное.
   Все еще приглядываясь к командиру, Алексей забрал у него портплед.
   - Надо полагать, что миссия по установке палатки возлагается на  нас  с
Климом, не так ли?
   Лобов кивнул:
   - Лена вам поможет.
   - Лена? - удивился инженер. - А ты?
   Иван шлепнул широкой ладонью по борту глайдера:
   - Я отлучусь. Кое-какие дела. В общем, к ужину я вернусь.
   - Что-то ты темнишь!
   - Да нет, все очень просто. Пусть Лена тут пообвыкнет. Ты уж  проследи,
чтобы ей было хорошо.  И  чтобы  Клим  не  переусердствовал  с  шутками  и
розыгрышами.
   - Будет сделано.
   Инженер собрался  было  подробнее  расспросить  Ивана,  но,  умудренный
недавним крахом своей неудачной любви, вдруг понял, почему так скован Иван
и что все это, собственно, значит. Мысленно он вздохнул.  Еще  неизвестно,
что из этой истории получится! И  теперь,  на  Елшанке,  и  в  особенности
потом. Подводя итог своим размышлениям, Кронин  машинально  проговорил  со
свойственной ему флегмой:
   - Поступай, как знаешь. Все равно потом пожалеешь!
   - Что? - удивился Иван.
   Алексей очнулся от своих мыслей и рассмеялся:
   - Не  обращай  внимания.  Это  я  так,  мысли  вслух  для  собственного
пользования.
   На том, что Лобов должен на некоторое время  испариться,  оставив  Лену
Зим в обществе Клима и Алексея, настаивал Кирсипуу и настаивал решительно.
   - Мне не хочется входить в детали. - Глаза психолога смотрели на  Ивана
доброжелательно, но Ивану чудилась в них легкая усмешка. - Вы уж  поверьте
мне на слово! Сами убедитесь, что Лена легко найдет общий  язык  с  вашими
друзьями.
   Лобов молчал, поэтому Кирсипуу счел нужным усилить аргументацию:
   - Во всяком случае, с  ними  ей  будет  заметно  проще,  чем  с  Иваном
Лобовым.
   - Это почему? - импульсивно обиделся Иван.
   - Да хотя бы потому, что ни Алексею, ни тем более Климу и в  голову  не
придет обращаться с Леной,  как  с  малознакомой  дамой  на  торжественном
приеме! Пусть они знакомятся и дружатся без прямого  вашего  участия.  Так
будет лучше и для ваших друзей, и для  Лены,  и  для  вас.  Право,  вы  уж
поверьте мне, дипломированному психологу, на слово.
   Иван ему и верил и не верил. Не хотелось ему расставаться с  Леной!  Не
хотелось еще и потому, что уговорить ее отправиться с ним на Елшанку Ивану
стоило больших трудов. Когда Иван рискнул предложить Лене вместе  покинуть
профилакторий, сказав в ответ на ее беспомощное "А как же я?" - "А вы - со
мной", радость, мелькнувшую в ее глазах, тут же затопила волна испуга.
   - Это невозможно!
   - Почему? Не вечно же вам сидеть в профилактории.
   Упоминание  о  профилактории  позволило  Лене  тут  же   уцепиться   за
подходящий предлог.
   - А что скажет доктор Кирсипуу?
   - Ничего не скажет. Вернее, одобрит - вот и все.
   - Вы уверены?
   - Уверен. Честно говоря, я уже советовался с ним, -  покаялся  Иван.  -
Взял этот грех на свою душу!
   Теперь, уже грустно, Лена повторила:
   - Это невозможно!
   - Да почему?
   - Неловко. - Лена заглянула Ивану в глаза. - Неловко, понимаете?
   - Вы же моя крестница, в конце концов!
   - Правда, - с некоторым удивлением припомнила  девушка  и  нерешительно
спросила: - Куда же мы отправимся?
   - Куда угодно. - И, помедлив, Лобов пояснил: - Мне ведь скоро в космос,
в очередной патрульный рейд. Надо повидать Землю, потолкаться среди людей,
знакомых и незнакомых, побывать в музеях-полисах и в декорумах.  Составьте
компанию!
   Видя, что Лена колеблется, Иван уточнил:
   - Можно слетать в Сан-Франциско, это рядом. Или в  Ленинград,  там  моя
родина. Можно побывать в Турции на  каскадах  Памукале  или  в  Африке  на
водопаде Виктории. Можно заглянуть  на  мыс  Канаверал,  посидеть  в  кафе
космонавтов. Там вы наверняка встретите кого-нибудь из старых друзей.
   - Нет! - вырвалось у девушки. - Только не это!
   Она задумалась, словно позабыв о существовании Лобова, потом встряхнула
головой, прогоняя нечаянное раздумье, и подняла теперь уже спокойные карие
глаза.
   - Мне надо слетать в Месопотамию, на Двуречье. Проводите меня?  -  Лена
слабо улыбнулась. - Одна я побаиваюсь.
   - Одну вас и доктор не пустит. Со мной - другое дело. Лететь до Багдада
на орбитальном корабле в общей сложности минут  сорок,  сущие  пустяки  по
космическим меркам.
   Он вопросительно смотрел на девушку, ожидая пояснений.
   - До Багдада, - согласилась она. - Там вы и подождете меня. Я  отлучусь
ненадолго, на несколько часов. Хочу проститься с Виктором.
   - Это дело святое, - одобрил Иван после паузы.
   Он решил, что Виктор Антонов родом откуда-то из Двуречья, поэтому  Лена
и летит туда. Но оказалось, что дело обстоит  гораздо  менее  прозаично  -
трогательно, наивно, а поэтому, может быть, и чуточку смешно.  Когда  Лена
наводила справки в Йеллоустонском орбитальном порту, Иван понял,  что  она
собирается посетить развалины древнего Вавилона, и, никак не связывая  это
посещение с Виктором,  принялся  расспрашивать  ее  об  этом  историческом
месте, где побывать ему не довелось. А  оказалось,  что  все  связано.  На
берегу ручья, что протекает через территорию  древневавилонских  развалин,
растет огромное, очень старое  тутовое  дерево.  Перед  первым  полетом  в
дальний космос, который завершился стажировкой на Орнитерре, Виктор и Лена
посетили эти места и посидели на берегу ручья в  тени  этой  красноягодной
шелковицы. Поскольку объяснений этому поступку  от  Лены  не  последовало,
Лобов позволил себе полюбопытствовать:
   - Наверное, в этом посещении был не только туристический, но и какой-то
другой, ну, ритуальный, что ли, смысл?
   Лена на секунду подняла на него глаза.
   - Был. - Поколебавшись, она пояснила: - По одному  из  преданий  именно
под этой шелковицей погибли Пирам и Тисба. Понимаете,  ягоды  у  нее  были
белые, а когда они погибли, покраснели. И такими остались уже навсегда.
   - К стыду своему, - признался Иван, - я и представления  не  имею,  кто
такие Пирам и Тисба.
   - Герои новеллы Овидия.
   - По-моему, древнегреческий поэт?
   - Древнеримский. Публий Овидий Назон. Его любил Пушкин. Любил и Виктор.
   - Тутовые деревья не живут по две с половиной тысячи лет,  -  практично
заметил Лобов.
   - Конечно, не живут. Но разве в этом дело? Дело в легенде.
   - А в чем ее суть? - осторожно спросил Иван.
   - Суть в том, что даже дерево, даже дерево, ощутило  трагедию  погибшей
любви.
   - Это мне понятно. Я спросил о Пираме и Тисбе.
   Лена грустно улыбнулась, разглядывая Лобова.
   - А о Ромео и Джульетте вы знаете?
   - Конечно.
   - Ну вот. Пирам и Тисба - это  овидиевы  предшественники  шекспировских
героев.
   И поскольку, явно не удовлетворившись  этим,  Иван  ждал  подробностей,
Лена рассказала ему содержание овидиевой новеллы. Пирам  и  Тисба  жили  в
Вавилоне в соседних домах, которые разделяла глинобитная  стена  и  давняя
вражда родителей. Но юноша и девушка полюбили друг друга. Каждый вечер они
встречались  у  глинобитной  стены,  в   которой   был   пролом,   шепотом
разговаривали, а когда наступала ночь, прощались. Их  тяга  друг  к  другу
была так сильна, что они решились  однажды  нарушить  запрет  родителей  и
встретиться ночью далеко за городом у могилы Нина, основателя  Ассирийской
империи и покорителя Вавилона, под старой белоягодной  шелковицей,  росшей
на берегу ручья. Тисба пришла первой,  но,  испугавшись  свирепой  львицы,
спряталась  в  пещере.  Убегая,  она  уронила  свое  покрывало,  и  львица
разорвала его, испачкав кровью только что убитого ею быка. Пришедший позже
Пирам рассмотрел при лунном свете следы львицы, пошел по ним  и  с  ужасом
обнаружил разодранное  в  клочья,  забрызганное  кровью  покрывало  Тисбы.
Поцеловав  остатки  покрывала,  Пирам  сказал:  "Обагрись  теперь  и  моей
кровью!" - поразил себя в грудь мечом и остался лежать под  шелковицей.  В
тумане смерти он еще успел увидеть лицо Тисбы, живой и невредимой, в ужасе
склонившейся над ним. Но того, как Тисба  поднялась  на  ноги,  приставила
острие меча к своему сердцу и бросилась  на  него.  Пирам  уже  не  видел.
Влюбленных соединила не жизнь, а смерть. В одной могиле похоронили их.
   Со сложным, противоречивым и  переменчивым  чувством  разглядывал  Иван
погрустневшее лицо Лены. Словно некая пелена  спала  с  его  глаз.  Как-то
разом прозрев, он увидел в ней не женщину и даже не  девушку,  а  девочку.
Конечно, Ян Кирсипуу говорил ему об  этом.  Но  одно  дело  слушать  слова
другого и верить и не верить ему, и совсем другое вдруг самому увидеть эту
девочку, еще живущую частью своей души в придуманном мире туманных грез  и
до конца не осознанных желаний, еще не успевшую  по-настоящему  шагнуть  в
жестковатый, но ясный в определенности своих отношений взрослый мир. Кто в
детстве не мечтал  о  чистой  и  самоотверженной,  вечной  любви?  История
Виктора и Лены трогала сердце Ивана. Но так же как история Пирама и Тисбы,
придуманная Овидием в укор растлению и распутству римской знати, она  была
придуманной, слишком театральной для  действительной  жизни,  ненастоящей.
Сердце Ивана было полно жалости, но была в этом чувстве и доля неловкости.
Ему было неловко представлять себе Лену рядом с  Виктором  в  тени  старой
шелковицы,  растущей  на  берегу  ручья  среди  развалин,  покрытых  пылью
минувших тысячелетий. Неловко за их искренние, но наивные клятвы в  вечной
любви. Той самой, никем и никогда до конца не понятой любви между мужчиной
и женщиной, о которой они лишь мечтали, не зная ее сути. Дети! Сущие дети,
приблизившиеся к любви как к красивой, но пугающей игрушке, которую  очень
хочется и очень страшно взять в руки.  И  надо  же  было  случиться  такой
нелепости, что эта больше выдуманная, чем настоящая любовь попала в  чужом
и чуждом земным законам синем мире в  самую  настоящую,  а  не  выдуманную
трагедию! Где же справедливость? Да и есть ли она вообще?
   - Я думал, - негромко сказал вслух Иван, - Шекспир сам придумал историю
Ромео и  Джульетты.  А  он  только  повторил  ее!  И  повторил  по-своему,
по-другому.
   - Все повторяется по-другому! А значит, и не повторяется по-настоящему.
   Помедлив, Лобов осторожно спросил, стараясь не обидеть девушку:
   - Нужно ли тогда возвращаться в прошлое? Еще и еще раз терзать сердце?
   Лена подняла  на  него  карие  глаза,  и  Иван  подивился  неожиданному
спокойствию ее взгляда.
   - Прошлое... Мне кажется, что с тех пор, как мы стояли с  Виктором  под
старой шелковицей, прошло не полтора года, а целая жизнь. Я уже не та Лена
Зим, что раньше! Иногда мне хочется сменить имя. Прошлое... оно прошло,  я
выросла из него, Иван. Поэтому и хочу проститься с Виктором.  Но  это  мое
прошлое! Не слишком ли я легко расстаюсь с ним?
   - Не надо бояться солнца, Лена.
   Девушка непонимающе смотрела на Ивана.
   - Солнца?
   - Солнца, - подтвердил Лобов.  -  Я  не  большой  любитель  поэзии.  Но
Пушкина я люблю. Я люблю и финал его  Ариона.  По-моему,  это  по  Овидию,
впрочем, не уверен в этом.
   С новым интересом глядя на Лобова, Лена переспросила:
   - Арион? - И покачала головой. - Не помню!
   Немного смущаясь, он всегда смущался, когда ему случалось декламировать
стихи - непривычным для него было это занятие, Иван прочитал вполголоса:
   - Погиб и кормщик, и пловец!  Лишь  я,  таинственный  певец,  на  берег
выброшен грозою. Я гимны прежние пою и ризу влажную мою сушу на солнце под
скалою. - Иван помолчал и улыбнулся девушке. - Так  что  не  надо  бояться
солнца, Лена. Всем нам приходится тонуть в бурях!  А  потом  сушиться  под
какой-нибудь скалою, распевая прежние гимны.
   Поездка в Месопотамию по-новому сблизила Лену и Лобова, но  сблизила  в
русле все тех же дружеских отношений, может быть, сердечных,  но  все-таки
только дружеских. Как ни странно, дальнейшему  развитию  отношений  мешала
именно их дружественность. У настоящих людей, у  порядочных,  искренних  в
своих чувствах мужчин и  женщин  барьер  дружбы  на  пути  к  любви  часто
оказывается гораздо более жестким, чем  это  может  показаться  на  первый
взгляд. А то и непреодолимым!  Чтобы  перешагнуть  этот  незримый  барьер,
нужна некая бесшабашность, толика смущающегося  самим  собою  бесстыдства.
Характеры Лобова и Лены были чужды тому и другому, поэтому  их  отношения,
скорее всего, так и остались  бы  дружескими,  если  бы  они  не  хитрили,
хитрили довольно искусно, хотя делали  это  бессознательно,  инстинктивно.
Нимало не считая свое поведение преднамеренной  хитростью.  Любовь  вообще
хитра по своей природе и склонна к самым удивительным превращениям,  из-за
чего порою не сразу распознается даже теми, кто ею уже безнадежно болен. В
своей  неосознанной  хитрости  любовь  может  оборачиваться   подчеркнутой
холодностью, досадой, демонстративной вежливостью  и  непонятной  злостью,
ученическим восхищением и пылкой ненавистью. Не  отдавая  в  этом  отчета,
хитрили между собой и Лена  с  Иваном,  инстинктивно  охраняя  неторопливо
расцветающую любовь: несмотря  на  сердечность  и  теплоту  установившихся
отношений, они так и не перешли на ты!
   Когда Иван предложил  Лене  погостить  на  елшанском  биваке,  девушка,
расспросив, что представляет собой этот бивак, просто испугалась.
   - Это невозможно!
   - Почему?
   - Неловко, - пояснила она уже мягче. - Там все свои. И вдруг я! Неловко
будет - и всем вам, и мне самой.
   - Вы наша крестница, Лена, - напомнил Лобов.
   - Понимаю. Но к этому надо привыкнуть.
   - Вот и привыкнете.
   - Пока привыкну, испорчу вам каникулы. - Она прямо взглянула на  Ивана.
- Я же их совсем не знаю - ни Алексея, ни Клима!
   - Они мои друзья, - напомнил Лобов. - А стало быть, и ваши друзья.
   Лена затрясла головой и, поправляя рассыпавшиеся волосы, призналась:
   - Не знаю. Неловко все это!
   - В конце концов глайдер всегда стоит на биваке. Не  понравится,  -  по
первому же слову отвезу вас куда угодно: хоть в профилакторий,  хоть  даже
на Луну!
   Лена невольно улыбнулась. Соображение,  высказанное  Иваном,  и  решило
вопрос о посещении бивака на Елшанке.



8

   К  середине  двадцать  третьего  века  человек  взял  под  контроль   и
приспособил   для   своих   нужд   большую   часть    планетарной    суши.
Неконтролируемые   территории,   сохранявшие   первозданно    естественное
состояние, располагались лишь в северном  и  южном  полярных  регионах,  в
труднодоступных высокогорьях и в некоторых  пустынях,  вторичное  освоение
которых до поры до времени откладывалось. Контролируемая  человеком  суша,
где на удалениях в сотни и тысячи километров друг от друга были разбросаны
громады мегаполисов и массивы энергетических, сырьевых и транспортных баз,
в общем и  целом  представляла  собой  гигантский  лесопарк.  Лесопарковый
массив конечно же вторгался и внутрь мегаполисов, перекраивая на свой  лад
пространство между высотными зданиями-гигантами. Но это  вторжение  носило
скорее декоративный, нежели утилитарный  характер,  внутригородские  парки
были слишком малы по сравнению с  населением  мегаполисов.  Для  отдыха  и
садово-огородных  любительских  занятий  предназначались   садово-парковые
зоны,  окаймлявшие  мегаполисы  и  по   площади   своей   во   много   раз
превосходившие  собственно  городскую  территорию.  Садово-парковые   зоны
мегаполисов  постепенно  переходили  в  лесопарковый  массив  с   гнездами
садово-огородных и полевых участков, с очагами заповедников, резерватов  и
планетарных парков. Резерваты по составу своей фауны и флоры были  конечно
же богаче лесопарка,  но  уступали  заповедникам,  занимая  в  этом  плане
срединное положение. Особенно живописные участки резерватов, в том числе и
бывшие национальные парки, были превращены в парки планетарные  -  любимые
места для праздничного отдыха и развлечений. Часть планетарных резерватов,
отличавшихся разнообразием ландшафтных  условий,  была  передана  дальнему
космофлоту. Отчасти для полноценных контактов с Землею-матушкой  во  время
каникулярного отдыха, отчасти для подготовки экспедиций по исследованию  и
освоению  других  планет  земного  типа.  В   одном   из   таких   больших
космологических резерватов, Оренбуржском, тянувшемся с востока  на  запад,
по среднему течению Урала, у  торнадовцев  была  своя  постоянная  база  -
елшанский бивак.
   Оренбуржский биологический резерват называли  еще  Евразийским,  потому
что правобережная его часть лежала в Европе, а  левобережная  относительно
Урала - в  Азии.  Персональный  бивак  экипажа  "Торнадо"  располагался  в
азиатской зоне резервата, в излучине Елшанки - небольшой,  но  изобилующей
глубокими заводями с холодной ключевой водой реки. Елшанка текла по степи,
местами переходившей в песчаную полупустыню. Весной эта степь  зеленела  и
буйно цвела маками и тюльпанами - белыми и всех  других  теплых  расцветок
вплоть до красного, а летнее солнце выжигало ее до серо-коричневого цвета,
до островков серебристой полыни и желтых  песочных  проплешин.  В  Елшанке
водились пескари, караси, лещи, судачки и  щуки  и  на  удивление  крупные
раки, водились не так уж обильно, но вполне достаточно,  чтобы  обеспечить
натуральный рыбный стол. А степь, несмотря на свое  летнее  однообразие  и
неприглядность, была богата летающей и бегающей живностью,  среди  которой
наибольшей кулинарной популярностью у торнадовцев пользовались перепела  и
стрепеты. Еще дальше на юг, в получасе полета на глайдере, лежали  пресные
и соленые озера с массой водоплавающих птиц.  Клим,  страстный  охотник  и
главный поставщик степной  продукции  на  бивачный  стол,  приносил  порою
вместе с птицами зайцев и сурков, но ни сайгаков, ни джейранов не трогал -
жалел. Рыбалкой заведовал Алексей, который не то чтобы уж очень  увлекался
этим занятием - страсти вообще не  были  в  его  натуре,  но  рыбаком  был
искусным и добычливым. Иногда он летал на Урал и привозил оттуда стерлядей
- специально для ухи, налимов, а то и страшноватых св