стало быть и в суеверия, Алексей любил играть в логику, а стало  быть  был
противником суеверий. Что касается Ивана, то  он  занимался  обеими  этими
играми сразу, потому-то он и был пилотом  экстракласса  с  карт-бланшем  в
руках на инициативные действия и с персональным позывным два нуля  первый.
С этим следовало примириться, и Алексей примирился.
   Кронин подождал, пока в бокале не осела шапка белоснежной пены, а потом
залпом  выпил  его  содержимое.  Напиток  был   забористым,   как   хорошо
выдержанный квас, но шибал в нос не кислой остротой, а  луговыми  цветами,
только что скошенной травой и чем-то солнечно-светлым. Собственно, по этой
причине тоник и назывался  "Глоток  солнца",  несколько  претенциозно,  по
мнению Алексея, но по существу правильно.
   - Что-то  наших  соммелье  потянуло  на  абстракции,  -  вслух  подумал
инженер, адресуясь, вообще-то говоря, к командиру.
   И опять Лобов не сразу понял его.
   - Какие абстракции? - спросил он после паузы.
   - Абстракции названий.
   Алексей нацедил себе вторую порцию и выпил теперь  сразу,  пачкая  губы
пеной. Все еще гудящая от перегрузок, мутноватая голова  начала  светлеть,
поярчели краски корабельного интерьера, скульптурное,  рельефнее  во  всех
линиях стало лицо командира. Конечно, в этой реакции было и немало  чистой
психологии: организм "знал",  что  тоник  под  названием  "Глоток  солнца"
принесет ему облегчение, и торопился  отреагировать,  опережая  физиологию
событий. И слава Богу, что торопился!
   - Хороший тоник, - похвалил Алексей, облизывая выпачканные пеной  губы.
- Научились делать то, что надо. Вот только от названия остается  какой-то
черно-белый привкус. Ты не находишь?
   Поскольку  командир  отмолчался,  Кронин  с   прежней   неторопливостью
продолжал:
   - Скажем, голубая мечта. Это прекрасно как с точки зрения поэзии, так и
с  точки  зрения  математики.  А  голубая   абстракция?   Или,   допустим,
черно-белая мечта? По-моему,  это  издержки  больного  воображения.  Но  в
данном  конкретном  случае  я  говорю  не  об  абстракциях  вообще,  а  об
абстракциях топонимики, относящейся к  напиткам,  которые  нам  поставляют
базы. Да не опустеют их склады и хранилища! Еще пять лет  тому  назад  нас
угощали тониками с очень понятными, простыми, как  и  сами  содержащие  их
сифоны, названиями: "Весна", "Земляничная поляна", "Княженика" и прочая, и
прочая,  и  прочая.  Помнишь?  А  потом   произошла   культурно-напиточная
революция и восторжествовали абстракции: "Глоток солнца", "Лунные тени"  и
даже "Аку-аку". Черт-те что! С чего бы это! И не наводит ли все  это  тебя
на глубокомысленные размышления?
   Лобов  невольно  улыбнулся.  Он   был   благодарен   Алексею   за   эту
пустопорожнюю болтовню, с помощью которой рассудительный инженер ухитрялся
снимать психологические напряжения в самых разнообразных ситуациях.
   - Ну, а если тебя беспокоят маршевые двигатели, - продолжал Кронин  уже
другим,  деловым  тоном,  -  то  напрасно.  Конечно,  в  завершающей  фазе
гиперсвета был легкий сбой. Был! Но это даже не сбой, а сбойчик -  детский
крик на лужайке в погожий летний день. Никаких  признаков  гравитационного
помпажа, ручаюсь своей уже начавшей седеть головой.
   Говоря о гравитационном помпаже, инженер имел в виду ту самую  свирепую
аритмию в работе гиперсветовых двигателей, пространственная отдача которой
перетряхивает метеорные рои, клубит космическую пыль и разрушает  наружные
антенны кораблей, маяков и реперов.
   - Ты полагаешь, что я разучился отличать сбой от помпажа?
   - А если не разучился, чего же ты весь издергался? Да мало ли по  какой
причине могут дать трассу из первого ноль-десятка?
   - Вот именно, - снова мрачнея, пробормотал Иван.
   Алексей мысленно ругнул себя за неверный поворот разговора и продолжал,
снова выходя на рельсы рассудительного оптимизма:
   - И за навигацию ты беспокоишься совершенно напрасно! -  И  хотя  Лобов
пожатием плеч ясно показал, что за навигацию не беспокоится,  инженер  как
ни в чем не бывало продолжал: - Чтобы Клим увалился на другую  трассу?  Не
было такого в практике экипажа "Торнадо" и никогда не будет! Клим копается
только для очистки совести. А  вот  и  он,  собственной  персоной!  И  его
лучезарная физиономия - лучший гарант нашей добропорядочности.
   Клим Ждан был весел,  оживлен  и,  так  сказать,  бурлил  разного  рода
мысленными,   еще   не   нашедшими   словесного   выхода    догадками    и
предположениями. Не присаживаясь, он нацедил себе  полный  бокал  росника,
так что белая шапка пены чуть  было  не  съехала  набок,  и  жадно  выпил,
испачкав не только губы, но и кончик носа.  Вытирая  лицо  мягким  цветным
платком, он проговорил, пародируя текст диспетчерских сообщений:
   -  Официально  уведомляю,  что  никаких  запредельных   отклонений   от
предначертанного "Торнадо" маршрута не обнаружено. Наш выход из гиперсвета
можно  использовать  как  учебное  пособие  на  курсах  усовершенствования
штурманов дальнего космоса. Даже сбой  гиперсветовых  маршевиков,  который
прошляпил наш дипломированный бортинженер, не испортил общей картины.
   Кронин печально вздохнул.
   - Точность - вежливость королей, но никак не штурманов! Дипломированный
бортинженер не прошляпил, а своевременно компенсировал начавшийся сбой.  И
если бы не этот скромный, но бдительный инженер, то получилась бы  у  тебя
не картина, а мазня.
   Клим засмеялся:
   - Сочтемся славою! Ведь мы свои же люди.  Главное,  что  на  выходе  из
гиперсвета у нас все в порядке. Тип-топ!
   - Почему же нам дали почетную трассу?
   Штурман многозначительно поджал губы,  пододвинул  ногой  кресло  и  не
столько сел, сколько плюхнулся в него.
   - Им видней.
   - Кому - им? - не отставал Кронин.
   - Тем, кто финишные дорожки распределяет. - В  глазах  Клима  замерцали
озорные огоньки. - Как это говорится в известной присказке? Жираф большой,
ему видней! Может быть, мы, грешные,  сами  того  не  подозревая,  сделали
какое-нибудь  великое  открытие?  Бывает  ведь!  Сделали,  да  по   своему
невежеству не сообразили, что к чему.  А  те,  кто  повыше,  кому  видней,
сообразили. Приземляемся в Байконуре,  а  там  уже  стоит  новый  памятник
экипажу "Торнадо". В мраморе!
   - Старомодно, - поморщился Алексей.
   - Ну из векита! Из этого вечного  материала,  для  которого  не  только
тысячи, но и десятки тысяч лет нипочем. Этот памятник у меня перед глазами
как живой! В той мере, конечно,  в  какой  это  позволительно  памятникам.
Иван, естественно, стоит во весь свой рост, развернув плечи, и,  приставив
козырьком ко  лбу  свою  всесокрушительную  длань,  прозорливо  смотрит  в
бесконечные дали Вселенной. Я сижу у его ног в скромной позе  роденовского
мыслителя. Ведь должен быть в героическом  экипаже  хоть  один  мыслитель,
верно? Ну, а Алексей вальяжно возлегает у наших ног.  Спит.  Воодушевленно
спит! Как это делает подавляющее большинство представителей его  профессии
в благополучном рейде в преддверии великих космографических открытий.
   - По-моему, ты повторяешься, - подозрительно констатировал  инженер,  -
а? По-моему, я когда-то уже слышал от тебя о таком памятнике! Ну да ладно.
Скажи мне, роденовский мыслитель, а ты не догадался  просто  и  безыскусно
запросить  у  диспетчера,  почему  это  нас  вдруг  удостоили  ноль-второй
трассой?
   - Догадался, Алешенька, только запрашивать не стал. Видишь ли,  старший
диспетчер, живой человек из плоти и  крови,  выходит  на  связь  только  в
первые пять минут каждого получаса, а  все  остальное  время  на  связи  -
робот, который повторит тебе команду, только и всего. Так что,  -  штурман
демонстративно посмотрел на часы, - придется потерпеть.
   - По аварийному каналу на  старшего  диспетчера  можно  выйти  в  любое
время, - возразил Кронин.
   - А разве у нас случилась авария?
   - Правила для того и создаются, чтобы их время от времени нарушали.
   Клим засмеялся:
   - Если нельзя, но очень хочется, то все-таки  можно?  Думаешь,  мне  не
хочется узнать, почему это нас вдруг принимают с таким  почетом?  Хочется,
да реноме "Торнадо" не позволяет! Будь у нас стажер на борту, другое дело:
можно было бы сослаться на его неопытность. Впрочем,  если  командир  того
пожелает, я  готов  слегка  запятнать  свою  репутацию,  но  удовлетворить
любопытство.
   И Клим, да и  Алексей  не  были  уверены,  слышит  ли  их  полушутливую
пикировку командир. Оказывается,  слышал,  во  всяком  случае,  следил  за
смысловой нитью их разговора, потому что ответил почти без паузы:
   - Думаю, что дело не в нас.
   - Как это, не в нас? - не понял штурман.
   - Не в том, что мы в чем-то проштрафились или прославились,  -  пояснил
Лобов. - Просто случилось что-то, понимаете?
   - Случилось?
   - Случилось, - упрямо повторил Лобов. - Не с нами, а вообще, понимаете?
Случилось что-то, требующее нашего срочного прибытия на Землю. Вот  нас  и
пустили прямо на Байконур, минуя центральную лунную базу.
   Переглянувшись со штурманом, Кронин возразил:
   - Случись нечто чрезвычайное, нас бы предупредили.
   - И правда, Иван, - поддержал  его  Клим.  -  Игры  втемную  у  нас  не
приняты. Если даже допустить...
   Штурман на полуслове прикусил язык, потому  что  мысленно  допустил.  И
допущение это получилось вполне однозначным, потому что оно на  протяжении
всего этого рейда было своего рода притчей во  языцех  экипажа  "Торнадо".
Ведь если что-то случилось с "Денеболой", а не дай Бог, и с Леной Зим,  то
Ивана конечно же постараются уберечь от всякого рода  еще  неопределенных,
но тревожных вестей. А "Торнадо" пустят прямой дорогой на Байконур! Только
так и не иначе. Клим перехватил взгляд Кронина и  понял,  что  и  Алексея,
несмотря на весь его скептицизм  относительно  суеверий,  беспокоят  точно
такие же догадки. А про Ивана и говорить нечего! Достаточно  взглянуть  на
его подчеркнуто спокойное, каменное лицо, чтобы догадаться,  -  сразу  же,
как только кораблю дали  "почетную"  трассу,  Иван  начал  тревожиться  за
судьбу "Денеболы". Мысль Клима Ждана заметалась, точно  бабочка  при  виде
птицы: ему хотелось сразу же и  ободрить  Ивана,  и  собственные  сомнения
развеять, да и вообще как-то разобраться с этой свалившейся на  их  головы
ноль-второй трассой.
   - Послушайте, - рассудительно проговорил инженер, - ведь мы  думаем  об
одном и том же, не так ли?
   Лобов промолчал, а Клим ограничился нетерпеливым междометием:
   - Ну?
   - Плохая правда - лучше хорошей неизвестности.  -  Алексей  помолчал  и
пояснил свою  мысль:  -  Если  что-то  случилось,  я  хочу  сказать,  если
действительно случилось нечто серьезное,  то  об  этом  должно  было  быть
передано циркулярное сообщение. Верно?
   - Допустим.
   - Мы этого сообщения не получили. Следовательно, либо  этого  сообщения
не  было  вообще,  либо  оно  передавалось,  когда   мы   проходили   этап
гиперсветового торможения, а поэтому не имели внешней связи. Погоди, Клим,
не перебивай, дай мне закончить мысль.  Будь  это  сообщение  чрезвычайной
важности, его бы повторяли непрерывно -  до  всеобщего  подтверждения.  Но
если это циркуляр средней, так сказать, важности, то повторять его  могут,
скажем, в начале каждого часа, а то и еще реже. Но...
   - Но запросить этот циркуляр можно в любое время! - перебил штурман  и,
поднявшись на ноги, перевел взгляд на  Ивана.  Именно  штурман  следил  за
циркулярными  сообщениями,  а  поэтому  Клим  чувствовал   себя   хозяином
положения и ждал лишь формального согласия командира.
   - Что ж, - решил Лобов после легкой паузы, - запросим циркуляр.
   - Если только он был, - уточнил Кронин.
   - Да, если он был, - покорно согласился Лобов.
   Циркуляр был! И  через  несколько  секунд  экипаж  "Торнадо",  волнуясь
каждый по-своему, прослушал его. Циркуляр уведомлял, что сегодня, ровно  в
тринадцать  часов  по  мировому  времени,  боевые  действия   в   Даль-Гее
прекратились. Прекратилась гражданская война, продолжавшаяся около  десяти
лет! Объявлено перемирие. Согласительный  далийский  комитет  обратился  к
Земле с просьбой об  установлении  нормальных  дипломатических  отношений.
Далийские космические базы  объявлялись  открытыми  и  готовыми  к  приему
земных гиперсветовых кораблей.



3

   Снегин пришел на встречу  изрядно  проголодавшимся.  Он  отдал  должное
сандвичам, а потом принялся за виноград, заедая его фисташками  и  уверяя,
что они удивительно гармонируют друг с другом. Лобов молча потягивал через
соломинку полюбившийся ему темный, почти  черный,  словно  кровь  дракона,
тоник, оттягивая начало разговора по существу. Медлил, как перед прыжком в
ледяную воду, когда наперед  знаешь,  что  прыгать  придется,  и  все-таки
медлишь! Да и Снегин медлил, догадываясь конечно же что командир "Торнадо"
вовсе не случайно пригласил его на конфиденциальную встречу сразу же после
возвращения на  Землю.  Догадывался  он  и  о  том,  что  последует  некое
рискованное  предложение,  отказать  Ивану  в  котором  будет   трудно   и
согласиться на которое, скорее всего, будет еще труднее. И  тем  не  менее
Снегин чувствовал себя, разумеется, гораздо свободнее: одно дело  просить,
другое дело выслушивать просьбы, одно  дело  предлагать  и  совсем  другое
решать, достойно ли внимания и претворения в жизнь это предложение. Именно
поэтому Снегин в конце концов пожалел маявшегося в  непривычной  для  него
дипломатической миссии Ивана и подставился.
   - Ты не забыл, что в Даль-Гее по-прежнему не в моде лучевое оружие? - И
видя, что Лобов не понимает его, провел кончиками пальцев по своей щеке  и
шее.
   - Вот ты о чем. - Иван машинально повторил движение товарища,  задержав
пальцы на свежем и, видимо, еще болезненном рубце.
   -  Об  этом.  В  Даль-Гее  и  теперь  царствует   пулевое   оружие.   И
некоронованный король его - крупнокалиберный  автоматический  пистолет.  -
Снегин помолчал и счел нужным пояснить: -  Лучевое  оружие  альтернативно,
снижая мощность излучения, можно не только убить, но и отхлестать, а то  и
просто напугать.
   - Можно, - усмехнулся Иван и еще раз прикоснулся  кончиками  пальцев  к
рубцу на шее.
   - А далийцы не признавали ни альтернатив, ни компромиссов. Убивать, так
убивать! Пуля тут незаменима.
   - Пуля - дура, а луч - молодец, - перефразируя Суворова, заметил  Иван,
и трудно было понять - шутит он  или  говорит  серьезно.  -  Но  теперь  в
Даль-Гее уже не война, а перемирие, может быть, далийцы поумнели  и  сдают
пулевое оружие в архив?
   Снегин покачал головой:
   - Не так-то  просто  меняются  традиции.  Хороший  пулевой  пистолет  в
Даль-Гее - такой же устойчивый  показатель  общественного  престижа,  как,
скажем, хороший автомобиль или загородная вилла. Пистолеты лелеют и холят,
пистолеты украшают редкой костью бинго, платиной и  драгоценными  камнями,
пистолеты дарят  детям  в  день  совершеннолетия,  друзьям  и  любовницам,
пистолетами хвастают и пускают их в ход по надобности  и  даже  без  оной.
Пройдут годы  и  годы,  прежде  чем  столетиями  создавшаяся  престижность
личного оружия вообще и пулевого пистолета в особенности будет в  Даль-Гее
поколеблена. Да и будет ли? Наступившее перемирие - вооруженное перемирие,
то и дело нарушаемое локальными  схватками  и  стычками.  Правда,  всерьез
воевать не хочет ни Яр-Хис, ни тем  более  Народный  Фронт  -  слишком  уж
непопулярна в народе эта братоубийственная бойня,  затянувшаяся  на  целое
десятилетие. Но и до настоящего, так сказать,  бес  пистолетного  мира,  в
Даль-Гее так же далеко, как до Магеллановых облаков.
   Иван слушал  товарища  молча.  Онегина  стоило  послушать,  сведения  о
Даль-Гее у него  были  самые  свежие,  что  называется  с  пылу,  с  жару.
Гражданская война в Даль-Гее началась с  народной  революции,  вспыхнувшей
вскоре после того, как экипаж "Торнадо",  выполнив  свою  миссию,  покинул
этот город-государство. Острием своим народная революция  была  направлена
против тайной  власти  Яр-Хиса  и  института  умроков,  но  попутно  народ
протестовал против имущественного  и  правового  неравенства  и  всяческих
злоупотреблений со стороны власть имущих. Поэтому революция обрушилась  не
только на официальный государственный аппарат. Парламент  и  правительство
были распущены, президент Таиг благоразумно ушел в отставку, а вся  власть
в Даль-Гее перешла к Революционному Совету. Революционный Совет был  очень
демократичной, всепредставительной, но весьма громоздкой и  неповоротливой
организацией. Хуже всего было то, что он  не  справился  с  экономическими
трудностями  и  прежде  всего  с  производством  жизненно  важных  средств
массового потребления. Заменить армию умроков, работавших главным  образом
в области земледелия, животноводства и на самых черных и грязных операциях
общественного и промышленного обслуживания,  робототехникой  земного  типа
оказалось очень и очень непросто. Между тем, воспроизводство умроков  было
прекращено, а поскольку процесс этот был предельно централизован и  всегда
жестко контролировался центральным государственным аппаратом, запрет  этот
соблюдался с абсолютной неукоснительностью. Средняя  же  продолжительность
жизни умроков была очень небольшой - около пятнадцати лет,  а  на  тяжелых
работах  и  того  меньше.  Армия   умроков   редела,   земледельческие   и
животноводческие фермы приходили  в  упадок,  добровольцев  для  работы  в
области сельского хозяйства не хватало. Обозначился, а потом и  обострился
недостаток  продуктов  питания.  Трудовой  Даль-Гей  заволновался,  в  его
промышленных районах и на транспорте,  которые  более  всего  страдали  от
нехватки продуктов питания, началась забастовочная борьба.
   Пользуясь народным недовольством, начал оживать и буквально на  глазах,
что называется не по дням, а по часам, набирать силу Яр-Хис, тайные  корни
которого,  пронизывавшие  всю  далийскую  жизнь,  ликвидировать   в   ходе
быстротечных революционных  преобразований  было  конечно  же  невозможно.
Чтобы  как-то  стабилизировать  ситуацию.  Революционный  Совет   Даль-Гея
обратился  за  помощью  к  Земле,  попросив   параллельно   с   поставками
робототехники  организовать  на  самой  Далии  станции  по   их   местному
производству,  техобслуживанию  и  эксплуатации.  Земная   цивилизация   с
готовностью пошла навстречу цивилизации далийской, но дальше переговоров и
планирования соответствующих поставок дело не пошло. Использовав обращение
Революционного Совета к Земле как предлог для обвинений в  антипатриотизме
и  прямой  измене,  опираясь   на   общенародное   недовольство   и   свои
разветвленные тайные силы, Яр-Хис спровоцировал вооруженное восстание. Это
восстание окончательно раскололо Даль-Гей на два противоборствующих лагеря
и   вызвало   разрыв   всех   отношений   с   Землей,    за    исключением
космонавигационных, отказаться от которых было невозможно по  соображениям
безопасности космических перелетов.
   Братоубийственная война тянулась в Даль-Гее десять долгих лет. И  конца
ей не было видно! К войне в Даль-Гее привыкли, рассматривая ее чуть ли  не
как естественное состояние. Сложились  отряды  солдат-наемников,  которые,
наверное, с равными основаниями можно было назвать  и  бандами.  На  чисто
коммерческих началах эти банды-отряды готовы были  служить  как  Народному
Фронту, так и Яр-Хису и в поисках выгоды,  подбирая  подходящие  ситуации,
периодически меняли свои цвета и  политическую  принадлежность.  Появилась
согласительная  центристская  партия,  партия   независимых,   выполнявшая
посреднические функции  при  обмене  ранеными,  пленными  и  полулегальной
взаимовыгодной торговле, в  рамках  которой  Яр-Хис  реализовывал  избытки
сельскохозяйственной продукции, а Народный Фронт  -  промышленные  товары,
включая, как это ни нелепо на  первый  взгляд,  даже  оружие.  Постепенно,
полустихийно-полуофициально,  партии  независимых  был   отведен   участок
центрального городского  район