лаборатории Суслика,  я  смотрел  на  жизнь  под  иным  углом.
Сверху, сбоку, взглядом экспериментатора. Под окуляром микроскопа  или  за
стеклом  барокамеры  передо  мной  проходили  бесконечные  ряды  крохотных
существ, и бесконечным и неистребимым было равнодушное  любопытство  моего
взгляда. А теперь я сам превратился в подопытного, и уже  не  только  угол
осмотра, но и  мое  отношение  к  опыту,  называемому  жизнью,  решительно
изменилось. Больше не смогу забыть это. Не смею забыть. Раз  вы,  учитель,
заложили  ЭТО  в  капсулу  памяти,  значит  предполагали,  что   оно   мне
понадобится. Снова ваша воля, учитель, - на всех  моих  дорогах,  во  всех
удачах и неудачах... Это и есть "направляющий импульс"?
   ...Возрождаюсь еще одним существом - уже на суше. Я  -  обезьяна.  Надо
мной - густые ветви, редкие промельки лучей  среди  листвы.  Я  удираю  от
врага. Ах, это не враг, а  брат.  Косматый  брат,  который  сильнее  меня,
слабого урода. Углубляюсь все дальше в чащу.  Хотелось  бы  передвигаться,
как брат, по деревьям, раскачиваясь и перебрасывая тело с одной  ветки  на
другую. Там, внизу, знакомый и привычный мир - зеленый и  коричнево-серый,
шелестящий, колеблющийся, упругий. Там  знакомые  запахи,  обильная  пища,
знакомые враги - ловкие, хитрые,  но  не  очень  сильные.  Только  изредка
встречаются большие, проникающие  из  нижнего  мира.  Они  умеют  проворно
лазать по толстым веткам, но не  умеют  перепрыгивать  с  одной  ветки  на
другую.
   Нижний мир полон опасностей. В нем постоянно слышен  скрежет  клыков  и
когтей, хруст костей, предсмертные стоны, вой.
   А если задрать голову, сквозь листья и ветки виден самый верхний мир  -
голубой и безразличный. Он никак не пахнет. Он наполнен трепетом крыльев и
не принадлежит ни мне, ни моим братьям.
   Самый безопасный - серединный мир. Но я быстро устаю в нем.  Пальцы  на
моих задних лапах значительно короче, чем  у  моих  сородичей,  ими  плохо
цепляться за ветки. Зато по земле мне передвигаться легче, чем братьям.
   Меня отличают от них не только пальцы лап, но и плечи, шея, особенно  -
форма головы. Вожак уже несколько раз пытался убить меня,  но  мать  брала
под защиту и уносила подальше.
   Я устал  в  пути,  приходится  все  чаще  спускаться  в  нижний  мир  и
передвигаться по земле. Стараюсь выбирать путь вблизи деревьев.
   Проголодался. Но в этих местах не встречал  ни  плодовых  растений,  ни
подвижной пищи. Несколько раз видел рогатых, но напасть не смею. Детенышей
защищает взрослые.
   Вот  ветерок  принес  слабый  дразнящий  запах.  Бегу  к  нему.   Запах
становится все сильнее. Вижу на верхних ветках  дерева  большие  оранжевые
плоды. Карабкаюсь вверх.
   Кто-то уже побывал здесь, кто-то рвал плоды. Они остались лишь в  одном
месте. Мне до них не добраться, ветки слишком тонкие. Иногда мне  кажется,
что нужно лишь чуть-чуть передвинуться по  ветке  -  и  достану  плод.  Но
всякий раз обнаруживаю, что сделать это невозможно. Встряхиваю  ветку,  на
которой висят плоды, - они не падают. Визжу от раздражения, от злости,  от
голода. Спускаюсь на нижнюю ветку, пытаюсь достать плоды  с  нее.  Слишком
низко.
   Взглядом измеряю расстояние, потом - толщину ветки. Подпрыгиваю.
   Моя передняя лапа описывает полукруг  у  самого  плода,  однако  пальцы
хватают лишь пустоту. Вою от отчаяния. Еще раз  подпрыгиваю,  хватаюсь  за
листья, пытаюсь подтянуть ветку с плодами.  Не  получается.  Треск,  плоды
мелькают в воздухе, возвращаясь на прежнее место. В моей лапе - обломанная
тонкая ветка с несколькими листочками. Жую их - листочки невкусные.
   Что делать? Как достать пищу? Смотрю по сторонам, вдруг  взгляд  падает
на ветку, которую держу в лапе. Ударить - плод слетит. Ветка - плод, ветка
- плод.
   Размахиваюсь. Удар! Плод летит вниз.
   Бросаюсь за ним. Хватаю. Вкусно!
   Съел плод, а хочется еще. Лезу  вверх  за  другим.  Но  где  же  ветка,
которую держал в лапе? Потерял.
   Выбираю другую - потолще и подлиннее. Отламываю. Мешают листья.  Очищаю
ее от листьев. Сбиваю плоды: один съедаю - сбиваю второй. Вкусно!
   Сажусь  на  толстой  ветке,  прислоняюсь  к  другой.  Вверху,  куда  не
добраться, крылатые устраивают гнездо, носят в клювах веточки. Один из них
взмахивает крыльями, уносится ввысь. Пробую  сделать  то  же  самое,  машу
лапами, но остаюсь на месте. Отдыхаю.
   Потом  продолжаю  путь.  Снова  хочется  есть,  но  плодов  больше   не
попадается.
   Внезапно доносится незнакомый запах. Слышится визг.
   Удрал  бы,  но  любопытство  берет  верх.  Пробираюсь   сквозь   кусты,
выглядываю из-за них. На поляне  резвится  несколько  незнакомых  существ.
Меньше меня. Слабее. Неопасны.
   А за ними шумит иной  мир,  зеленые  волны  катятся  на  берег,  что-то
напоминая...
   Зверьки на поляне насторожились, бросились врассыпную. Испугались меня?
   Но запах уже известил и меня об опасности. Однако прежде, чем  я  успел
добежать до дерева, раздался ликующий рев. Дорогу мне  преградил  страшный
сильный зверь - клыкастый. Раньше я видел его сверху, с дерева.  А  теперь
он передо мной. Нас разделяет только куст.
   Длинный хвост барабанит по земле, в янтарных глазах  вспыхивают  искры.
Сейчас прыгнет и схватит...
   Я пустился наутек в  другую  сторону.  Позади  слышится  рев,  рычание.
Впереди плещут волны.
   Страшно входить в этот мир, но сзади настигает клыкастый.
   Прыгаю в волны. Обжигает холодом, что-то  попадает  в  ноздри,  в  рот.
Кашляю, барахтаюсь, бью по воде лапами и... плыву...
   ...Отдел  Высшего  Контроля,  неустанно  наблюдающий  за  существом,  в
котором сейчас воплощена частица моего "я", фиксирует, как  резко,  рывком
возрастает  нервное  напряжение  во  всем  организме,  в   несколько   раз
повышается электрическая активность и наконец включается древняя память  о
колыбели жизни, начинают работать подпрограммы-инстинкты,  берут  на  себя
управление мышцами, центром дыхания...


   ...Я держу теплую руку женщины, волнуюсь, не хочу отпускать.
   - Все будет хорошо. Не тревожься, - говорю ей.
   Эта женщина с маленьким ртом, ямочками на  щеках  и  неожиданно  смелым
разлетом бровей - Люда. А неподалеку стоит Михаил Дмитриевич и  не  подает
вида, что наблюдает за нами.
   Подхожу к нему, касаюсь плеча:
   - Я готов.
   Он поворачивает ко мне  длинное  лицо  с  высоким  морщинистым  лбом  и
удивительно ясными, как у ребенка,  глазами,  в  которых  всегда  светится
неистовое любопытство. Полные добрые губы шевелятся, словно  жуют  еще  не
произнесенное слово, пробуют его на вкус, и я скорее угадываю, чем слышу:
   - Пора, сынок.
   Вслед за ним вхожу в лабораторию, где все  мне  знакомо  до  мельчайших
деталей, укладываюсь  на  длинный  подвижный  стол  и  надеваю  манжеты  с
проводами на запястье. Киваю отцу, улыбаюсь:
   - Подключай смелее.
   Он  молча  смотрит  на  меня,  тоже   улыбаясь,   но   глаза   у   него
просительно-виноватые. Нерешительно подносит руку к верньеру...
   Чувствую уже знакомые покалывания в груди и спине.
   И вдруг все обрывается слепящим разрядом молнии. Последнее, что я вижу,
- испуганное лицо отца...
   ...Длинные  колонки  цифр  выстраиваются  в  уравнение.  Это   работает
неутомимый ОВК. Сознание постепенно восстанавливается.  Колонки  уравнения
помогают точнее постигнуть смысл увиденного, проникнуть  в  самую  большую
тайну. Которую дано  постичь  живому  существу,  -  в  тайну  собственного
происхождения. Так вот что связывало меня с Ней и с Ним!  Вот  откуда  мои
неосознанные пристрастия,  симпатии  и  антипатии,  неопознанные  тревоги!
Теперь я знаю, что капсула с ДНК является не просто одной из  матриц  моей
памяти, но служит неким направляющим стержнем  Программы,  главным  звеном
моего генотипа.
   Зачем это нужно было Михаилу Дмитриевичу? Каковы его цели?
   Мне  трудно  их  постигнуть,  но  значит  ли  это,   что   они   вообще
непознаваемы? Если бы это было так, то у меня не возникало бы ни  подобных
вопросов, ни подобных желаний. Программа  исключила  бы  их.  Итак,  чтобы
попытаться постичь цели Михаила Дмитриевича, необходимо повторить его опыт
- создать искусственный разум с определенным генотипом. Ну что ж,  наметим
План Создания...
   В мои мысли врывается голос Михаила Дмитриевича:
   - Возвращайся!
   - Но я еще не выполнил всей Программы.
   - Возвращайся!
   Приказ, которому я не могу противиться.
   Замыкаю за собой дверь лаборатории. За  окнами  синеет  рассвет.  Можно
было бы и не спешить.
   Покидая здание, я суммирую сведения, добытые во время опыта. Постепенно
нащупываю основную мысль. Итак, в генах существа закодированы  сведения  о
его происхождении. В них имеется информация об  основных  фазах  развития,
которые оно прошло с начала эволюции, - фаза простейшего,  фаза  обитателя
первобытного океана... Созревая в  материнском  чреве,  плод  человеческий
проходит все их последовательно. Зачем? Случайно ли природа закрепила их в
его наследственной памяти? Но ведь я уже знаю, что случайности в ней  лишь
знаменуют закономерность. Почему  же  существо  должно  хранить  память  о
фазах? Служат ли они ему напоминанием  о  вехах  пути,  стрелкой  компаса,
указывающей путь из прошлого в будущее?
   И еще напрашивается одна мысль: если  фазы  хранятся  в  наследственной
памяти, значит, их можно повторить. Во всяком случае, в природе нет на это
запрета. Значит, и время эволюции и  время  жизни  существа  обратимо:  из
прошлого в будущее - из будущего в прошлое - X. А чему равен X?..


   Уравнения   выстраиваются   в   бесконечные   ряды.   Их    звенья    с
противоположными знаками уничтожаются. И  я  уже  вижу,  как  вместо  икса
появляется начало того же уравнения, которое содержится в  формулах  живых
существ и ураганов, в волнении  моря  и  сообщении  из  дальнего  космоса,
переданного  неизвестным  существом,  так  похожим  на  меня.  Все  то  же
уравнение, которое является ключом жизни и смерти...



7

   Она дышит ровно и глубоко,  слегка  посапывая  во  сне,  и  тогда  чуть
вздрагивают красиво  вырезанные  ноздри,  а  ямочки  на  щеках  становятся
глубже.
   - Спи спокойно, - говорю ей. - Пришел сообщить тебе нечто очень важное.
Ты услышишь это и запомнишь. И проснешься с уже  готовой  мыслью,  которая
облегчит тебе жизнь и оборвет связь с тем, чего не существует.  Я  не  мог
сказать тебе этого раньше, потому что сам узнал только недавно.  Так  вот,
слушай и запомни: я - это не он. Его нет. Погиб. А я совсем иной, не  тот,
кого ты любила. Я - синтезированный человек, сигом.
   В ответ - немой вопрос, отчаянье, глубокое и безысходное, как  высохший
колодец.
   Случилось то, чего я не мог предвидеть, - проснулась  ее  потревоженная
память, тот участок, где жил он, погибший в опыте.
   - Извини за боль. Но ты должна это знать. И не  надеяться  напрасно.  Я
представляю, как тебе  будет  тяжело,  человеческий  детеныш,  не  кровная
сестра моя. Долгие ночи и  дни  одной...  Тебе  захочется  ласки,  заботы,
просто чьего-то присутствия рядом. Каждый  день  ты  будешь  смотреться  в
зеркало, наблюдать, как морщинки  пробиваются  у  глаз,  у  губ,  как  они
постепенно покрывают все лицо, будто паутинки трещин на старинном  холсте.
Но там они иногда делают портрет более значительным, ценным, а  в  зеркале
они будут лишь увеличивать твою тоску. И седина,  как  изморозь,  довершит
преступление,  именуемое  законом  природы,   постепенно   занося   снегом
отображение женщины, которая когда-то любила и была счастлива.
   Я очень хочу помочь тебе, утешить, защитить от тоски. Но я не всемогущ,
я даже не могу стать тем, кто тебе нужен. Прости меня. Если бы я уже  знал
то, что мне предстоит узнать, если бы уже  стал  таким,  каким  хочет  мой
создатель Михаил Дмитриевич, - выше тоски и смерти, разлитых в природе,  -
я бы помог тебе - тебе в первую очередь, хотя и не  знаю  -  почему.  Ведь
каждая одинокая женщина так же несчастна, как ты. Но твою  боль  теперь  я
чувствую. И потому сочувствую  другим,  подобным  тебе.  Может  быть,  так
положено среди людей, - в этом залог человечности? Я могу это  подсчитать,
выделить, определить, но почувствовал я впервые. И впервые так беспомощен.
Возможно, беспомощность - необходимое условие  сочувствия,  как  смерть  -
условие неповторимости. Но если даже это все необходимо, то все равно  оно
не становится менее жестоким. Пока я не могу  ничего  изменить.  А  потому
прощаюсь с тобой. Скорее всего - навсегда...
   Я прислушался к отзвуку - к тому, что вызвали мои слова, и мне стало не
по себе. Может быть, напрасных надежд не бывает, и надежда - уже  сама  по
себе - спасительный канат, переброшенный через пропасть,  на  дне  которой
подстерегают чудовища?



8

   Солнце давно зашло, закатилось огненным шаром за  горизонт,  оставив  в
остывающем воздухе рассеянные волны энергии. Мне их явно  не  хватает  для
подзарядки. Я лечу уже свыше шести часов, и энергия в  моих  аккумуляторах
изрядно поистощилась. Появились неприятные покалывания ниже груди в  блоке
"с" - человек назвал бы их "голодными болями" в желудке.
   Внимательно оглядываю с высоты морской простор и  замечаю  пассажирский
лайнер на подводных крыльях. Он идет в направлении моего  полета,  несется
по темным волнам, как белая чайка, излучая волны музыки. Догоняю  его  без
труда,  незаметно  опускаюсь  на  верхней  палубе  и  выхожу   на   корму,
превращенную сейчас в танцплощадку. Словно  сквозь  живые  волны,  прохожу
сквозь толпу нарядно одетых людей, огибаю танцующие пары  и  спускаюсь  на
нижнюю палубу по трапу, покрытому мягкой дорожкой. Отсюда ступеньки  ведут
в машинное отделение.
   Вскоре мой запас энергии восполнен от генератора.  Приятная  теплота  и
бодрость разливаются по всему телу, индекс готовности пришел в норму.
   Кончиками пальцев слегка касаясь надраенных  до  ослепительного  блеска
поручней, взбегаю - а мог бы взлететь, вызвав повышенный  интерес  к  моей
особе, - на верхнюю палубу. Навстречу спешит, улыбаясь, загорелый  высокий
мужчина лет пятидесяти.
   - Добрый вечер, сосед! - обрадованно восклицает он.
   Несколько секунд перебираю в памяти знакомых,  но  он  уже  понял,  что
обознался, извиняется.
   - Ничего, ничего, рад знакомству с вами, - заверяю его  одной  из  фраз
"Учебника поведения для сигомов".
   Он принимает мои слова всерьез и предлагает:
   - Так закрепим знакомство? - протягивает мне руку. - Максим. В  шахматы
играете?
   Я мог бы отделаться от него другой  фразой  из  того  же  учебника,  но
столько радушия и нетерпеливого желания сыграть звучало в голосе  Максима,
что я решил пожертвовать каким-то часом, чтобы доставить ему удовольствие.
Никто из нас никогда не забывал о долге перед создателями.
   Иду вслед за Максимом, замечаю нацеленные на  меня  любопытные,  иногда
быстрые,  косые,  скользящие,  а  иногда  откровенно-настойчивые   взгляды
женщин. Что ж, благодаря создателям, особенно скульптору Сайданскому,  мне
достался неплохой внешний облик, что должно было, по мнению его и  Михаила
Дмитриевича, способствовать общению с людьми.
   Проходим по палубе к шахматному салону.  Здесь  сидит  много  людей,  в
основном пожилых  мужчин.  Впрочем,  встречаются  и  молодые,  и  женщины.
Имеется лишь  один  свободный  столик,  но  кресло  около  него  занято  -
девочка-малышка устроила на нем спальню для кукол.
   - Ты с кем здесь? - спрашивает ее мой новый знакомец.
   - С дедушкой. Вон он за тем столиком. -  Края  губ  у  девочки  загнуты
вверх, что придает лицу смешливо-задорное выражение.
   И тут же, видимо,  не  найдя  в  нас  ничего  заслуживающего  внимания,
отворачивается, надевает на куклу пестрый лоскуток, подносит ее к зеркалу.
   - Иди к дедушке, - говорит Максим. - Он  заждался  тебя  и  потерял  из
виду.
   Вдруг она как-то совсем  не  по-детски,  искоса,  взглядывает  на  нас,
спрашивает:
   - Я вам мешаю? Тогда я ухожу...
   Я замялся, застигнутый врасплох ее вопросом.
   - Мешаешь, - строго говорит Максим. - Почему бы тебе не пойти в детский
салон, не поиграть с другими ребятами?
   Девочка опускает голову, краснеет даже ее тоненькая шейка.
   - Извините, - бормочет она, медленно  собирая  рассыпавшиеся  лоскутки,
ожидая, что Максим скажет еще что-то.
   - Уж больно вы непреклонный, - упрекаю я его, когда  девочка  с  тяжким
вздохом уходит.
   - Больше, чем невнимание, детям вредит вседозволенность, -  ворчит  он,
усаживаясь за столик.
   Мне хочется возразить ему, я думаю: наверное, он не очень любит  детей,
смотрит на них, как на помеху.
   Расставляя фигурки на столике, я придумываю, как бы незаметнее дать ему
фору. На восьмом ходу  подставляю  под  удар  слона.  Максим  не  преминул
воспользоваться моей "оплошностью". Затем даю ему  возможность  образовать
проходную пешку на правом фланге.
   Мне кажется, что все идет по  задуманному,  но  внезапно  встречаю  его
удивленно-насмешливый взгляд:
   - Поддаетесь? Зачем?
   Пошутил? Случайно попал в цель или  догадался?  Выходит,  я  недооценил
его.
   - Ну что вы? - машу рукой, но он только качает головой:
   - Я не новичок в шахматах. Мы играем  в  разных  стилях  и  категориях.
Могли бы хоть предупредить...
   Такое случается со мной часто: хочу поступить поделикатнее,  а  кого-то
обижаю.
   - Видите ли... - начал я, но его глаза сузились и  как  бы  затвердели,
вглядываясь в меня.
   - Вы - сигом? - спросил он быстро.
   Я утвердительно киваю.
   - Как это я сразу не догадался, - говорит он.
   Теперь обижаюсь я.
   - А что во мне такого... приметного?
   Он не успевает погасить улыбку:
   - Ничего особенного. Мелкие детали.  -  И,  может  быть,  чтобы  замять
неловкость, восклицает: - Вот так повезло мне!
   Не скрывая недоверия, в упор смотрю на него.
   Он отводит взгляд к  иллюминатору,  где  на  темных  волнах  вспыхивают
блики, его глаза все еще прищурены, будто он и там  что-то  рассматривает.
Догадываюсь: у него созрел какой-то замысел,  какой-то  важный  вопрос  ко
мне, и он будет держать его буквально на кончике языка,  обдумывать,  пока
не решится высказать.
   - Я сказал вам правду. Следил за всеми дискуссиями в печати  еще  до...
Ну, словом, когда вас только  задумывали  и  обсуждали  проблему  создания
такого существа... И одна мысль вонзилась в меня, как заноза...  А  потом,
когда вас уже начали создавать, когда появился первый сигом Сын, второй  -
Ант, третий - Юрий, - видите, я помню всех поименно, - я мечтал  встретить
кого-то из вас и задать вопрос... И вот наконец... Даже не" верится...
   Его рука потянулась  к  пешке,  замерла.  Широкая  сильная  кисть  была
неподвижна, только пальцы чуть вздрагивали, поглаживая фигурку.
   "О чем он собирается спросить? - размышлял я. -  Скорее  всего,  задаст
один из  обычных  вопросов:  правду  ли  говорят  о  такой-то  способности
сигомов? Можете ли вы это? Правда ли, что вы бессмертны? Как  вам  живется
среди  людей?  Одни  вопросы  -  чтобы  что-то   выяснить,   удовлетворить
любопытство. Другие - чтобы потом вспоминать: вот что мне  однажды  сказал
сигом. Третьи - чтобы заглушить тревогу: а не опасны ли эти могущественные
и  искусственные  существа?  Были  еще  вопросы  иной  группы,  призванные
смягчить, заглушить мысли о собственном несовершенстве..."
   Конечно, я мог бы просто заглянуть в его мозг, прочесть его  мысли.  Но
это бы означало нарушить запрет, без крайней  необходимости  проникнуть  в
интимные тайны человека.
   - Так о чем же вы хотели спросить? Времени у нас совсем немного  -  мне
пора лететь своим курсом...
   Его темные  небольшие  глаза  стали  словно  буравчики,  они  стремятся
заглянуть в меня.
   - Только не обижайтесь, ладно?  Видите  ли,  я  по  профессии  школьный
учитель, а ребята - это такие любопытные люди... В спорах с ними о  многом
задумываешься... - Мягкая добрая улыбка на мгновение преображает его. -  Я
читал о различных ваших совершенствах. Здесь все закономерно, ведь мы