, кажется, задремал?
       -- Хорошо задремали, я еле-еле растолкал Вас.
       -- Спасибо, я иду.
       Автобус  стоял  на  площадке  в нескольких метрах от башни телескопа.
Солнце  уже  встало,  легкий  морозец  пощипывал нос и щеки. Внизу от самого
подножья  хребта,  на  сколько  хватает  глаз,  простиралась  залитая желтым
зимним  светом  долина, в которой отчетливо просматривалась река со всеми ее
протоками  и  островками,  станица  Галаевская,  дороги  и  фермы  у отрогов
скалистых гор на северной стороне.
       Спуск  в  поселок  на  автобусе  скорее  напоминал посадку небольшого
самолета   на   провинциальный  полевой  аэродром.  Автобус  резко  и  часто
поворачивал  на  крутых  изгибах дороги, и пассажиров бросало на сиденьях из
стороны  в  сторону.  Из-за  быстрого спуска давило на уши, и к концу пути к
ночной   усталости  добавилось  утомление  от  горного  серпантина,  который
укачивал  иногда  даже  самых  бывалых  путешественников. Кирилов передал из
канцелярии  электронные снимки с короткими своими комментариями и направился
на  трассу,  которая  проходила немного в стороне от поселка. После утренних
воспоминаний  ему  захотелось  снова  поехать  в станицу, поехать самому, на
попутном  грузовике,  как  чаще  всего  он  ездил  тогда, когда Астростанцию
только-только  начинали  создавать.  И  когда  из-за  поворота действительно
показался  маленький  грузовичок,  Кирилов  поднял  руку  и сделал полшага к
середине дороги. Водитель остановил машину.
       -- В Галаевскую?
       -- Садись,  подвезу, --  ответил пожилой шофер и передвинул с правого
сидения большую сумку, -- Туточки живешь?
       -- Да  нет,  приехал  на  работу.  Но вообще я больше времени провожу
здесь, чем дома в городе.
       -- Красивое  место, --  немного помолчав, сказал шофер. -- Я в городе
три  года  проработал.  Там  у  меня  дочка замужем. Говорит мне: "Приезжай,
папа,  что  ты  будешь бобылем жить?" Жена моя померла, царство ей небесное,
вот  и  подумал:  хоть  рядом  будет  родной человек. А все одно -- вернулся
опять к себе...
       -- Не ужились? Проблемы с зятем?
       -- Да  нет..., --  задумчиво  проговорил водитель, не отрывая глаз от
бегущего  под  колеса  асфальта. --  И  дочь  ласковая, и зять -- нормальный
мужик,  и  по  внучкам  скучаю...  Не  смог  без  своего  дома, без горы над
станицей...  Каждую  ночь  сниться  стали. А по утрам просыпался, потому как
петухи  не  кричат  за  окнами.  Потом  еще  Варвара,  покойница  моя, стала
приходить  по  ночам  и  говорить  мне:  "Вернись домой, Павло, осиротел наш
дом." Я и вернулся. Он бегло взглянул на Кирилова и добавил:
       -- Вот  и  думаю  я, что дом каждому свыше определен и должен он быть
один  на всю жизнь, а не то -- не жить человеку в согласии со своей душой...
Как думаешь, а?
       -- Это --  как жизнь получится, -- ответил Кирилов, -- у меня вот она
какая-то цыганская. Спасибо тебе, отец, я здесь выйду.
       Грузовичок  притормозил  на  перекрестке  в  центре станицы, и Максим
Петрович  медленно пошел вдоль улицы на самый край станицы, раскинувшейся за
мостом, переброшенным через реку Ларгу.
       Станица  Галаевская  расположилась  в  излучине  реки Ларги, у крутой
скалы  Предгорного  хребта,  там,  где  буковые  и березовые леса постепенно
переходили  в  южную  степь  и бурная растительность оставалась только вдоль
быстрых,  вырывающихся  на  равнины  горных  рек. Больше ста лет назад отряд
казаков  получил  приказ основать сторожевую заставу в пяти верстах от этого
места,  но  атаман  Галай,  который  вел отряд, заблудился в тумане в густых
зарослях  вокруг  реки  и остановился совсем не там, где ему было назначено.
Казаки,  однако,  службу знали и исправляли ее вполне добросовестно. В ту же
ночь  охранение  задержало  двух  горцев --  лазутчиков, а еще через два дня
было  отбито  нападение  большого  отряда,  который пытался прорваться в тыл
оборонительной  линии. Войсковое начальство решило не перемещать Галая с его
казаками,  и  здесь  была  основана  крепостица,  которую  так и называли --
Галаевская.  История  Галаевской  была  достаточно  бурная.  Были  в  ней  и
светлые,  и  грустные  дни, но, так или иначе, маленькая деревянная крепость
стала  большой  станицей  в  несколько  тысяч дворов и за долгие годы она не
потеряла  свой  колорит,  свою  прелесть  и  свои  традиции.  Улицы в центре
селения   получили   новые,   традиционные   для   своей   эпохи   названия:
Комсомольская,   Мира,  Ленина,  но  стоило  пройти  немного  в  сторону  от
центра --   и  перед  глазами  появлялись  напоминанием  о  военном  прошлом
Батарейная, Зарядная, Пороховая, Обозная, Казачья...
       Улица,  на  которую  шел  Кирилов,  называлась  Полевая,  может быть,
оттого,  что составлявший ее ряд домов был самым крайним и за ним начиналось
просторное  поле,  которое  весной  обычно  засаживалось  картофелем. Максим
Петрович  хорошо  помнил,  как  в конце мая -- начале июня картофельные поля
покрывались  сиреневыми и розовыми цветами и пьянящий медовый запах наполнял
всю  округу.  Здесь,  на  этой  улице и стоял дом Серафимы -- обычный дом из
самана,  с длинным навесом, окошками с синими ставнями, выходившими прямо на
дорогу.  От  других домов этот отличался, пожалуй, только тем, что его южная
стена  летом  покрывалась  вьющейся  розой,  которую когда-то давно посадила
Сима.  Кирилов  вошел  во  двор  и  осторожно  постучал в окно. Через минуту
скрипнул  засов, дверь приоткрылась и, прежде чем кто-либо вышел во двор, из
двери  прямо  на  Кирилова  бросилась  с  восторженным  лаем мохнатая черная
собака, сразу облизав ему все лицо.
       -- Ну,   здравствуй,  здравствуй,  Джек,  узнал, --  Максим  Петрович
присел  на  корточки  и,  обняв  собаку, гладил ее по голове, -- Здравствуй,
дружище!
       -- Чи  ты только с собакой будешь здоровкаться? -- услышал он низкий,
немного  с  хрипотцой  голос.  На  ступеньках,  в  ватнике, накинутом поверх
рубашки, стоял дед Ваня -- отец Серафимы.
       -- Каким  ветром  к  нам,  давненько  тебя не видали, а? Да ты входи,
входи в дом-то! Настенька, смотри, кто к нам приехал!
       На  крыльцо  вышла  невысокая  пожилая  женщина, Настасья Карповна --
баба  Настя.  Сколько  помнил  Кирилов,  дед  Ваня  всегда  звал  свою  жену
Настенькой  и  это  всегда было смешно и трогательно, особенно теперь, когда
Настасья Карповна стала совсем седой и старенькой.
       -- Батюшки,  Максим  Петрович!  Ну,  что  ты старый морозишь гостя на
дворе! Веди в дом да к столу, а я сейчас соберусь...
       -- Да   вы   не  волнуйтесь,  я  ненадолго,  хотел  вот  с  Серафимой
повидаться, а завтра надо возвращаться в институт.
       -- Вот  незадача  какая!.. --  дед Ваня почесал за ухом и добавил: --
Серафима  уехала  на  неделю  к тетке в Ростов. Вернется только послезавтра.
Может задержишься, а?
       -- Никак  не  могу. Тут, ненароком новую комету открыли -- надо будет
обсудить, что делать дальше и организовать наблюдения.
       -- Новую? --  оживился  дед  Ваня --  да что ж обсуждать-то -- прежде
обмыть надо, а?
       -- Вот-вот,   тебе   только  повод  найти --  незло  проворчала  баба
Настя, -- Не был бы у нас дорогой гость -- ни за что бы не позволила!
       Уже  через  полчаса на столе дымилась жареная картошка, а рядом с ней
стояли  соленые  огурцы,  грибы,  солонина,  пирог с грушами. В центре стола
покрылась  росой  доставленная  из  погреба  бутылка  абрикосовой самогонки,
которую  дед  Ваня  обычно  приносил  только  для самых дорогих гостей. Баба
Настя, собрав на стол, села рядом с Максимом Петровичем.
       -- И  мне  налей-  сказала  она, --  я тоже с вами покалякаю, а там и
обед поспеет.
       Дед Ваня наполнил тяжелые хрустальные рюмки и поднял свою:
       -- Всегда рады дорогому гостю в своем доме, спасибо, что не забыл!
       Максим  Петрович  выпил вместе с ним залпом. Настасья Карповна только
немного  пригубила  и  поставила  свою рюмку на стол. Когда-то дед Ваня тоже
работал  на  Астростанции. Летом водителем грузовика, зимой пересаживался на
бульдозер  и  расчищал  дорогу  к  телескопу от снега, наледей и падавших на
асфальт  камней.  Он  знал эти места с рождения, Астростанция тоже рождалась
на  его  глазах  и  при  его участии, поэтому и Кирилову, и Ивану Антоновичу
было  что  вспомнить.  Кирилов  не  заметил,  как пролетели четыре часа. Еще
через  два  часа  надо  было возвращаться в поселок -- автобусов после этого
больше  не  было,  а  попутные  машины  в направлении Астростанции ходили по
вечерам  очень  редко,  да  и  не  всегда  брали  попутчиков.  Когда Кирилов
взглянул на часы, дед Ваня грустно спросил его:
       -- Что, вышло время?
       -- Еще нет, но его осталось немного.
       Он  посмотрел  на  Ивана  Антоновича,  его жену и, решившись наконец,
заговорил сбивчиво и каким-то чужим для себя голосом:
       -- Я  ведь  не  просто  так  пришел...  Не  только  вас  повидать или
Серафиму.  Через два дня я буду с докладом у своего директора и дам согласие
стать  начальником  Астростанции --  я  уже  решил  это  окончательно. Потом
переберусь  сюда. Насовсем. Я хочу чтобы Сима была всегда рядом со мной, без
этого  мне  будет,  наверно,  очень  плохо... Вы простите меня, я должен был
сказать  все  это намного раньше, но так вот получилось... Я хочу чтобы и вы
и Сима об этом знали.
       Дед  Ваня,  слегка  хмурясь,  нарочито  сосредоточенно вертел в руках
рюмку,  баба  Настя  куталась  в  старенький  платок  и не мигая смотрела на
Кирилова. На минуту в комнате повисла напряженная тишина.
       -- Да  что  ж  нам-то  об  этом  говорить, а?, -- негромко сказал дед
Ваня, -это ты ей сказать должен. Мы-то всегда были не против.
       -- Вот  вернешься,  сам  ей об этом и скажешь, -- поддержала его баба
Настя,  -Ты  не бойся, она рада будет, я -- мать, я это знаю. Что делать, не
очень  ей  повезло  по  молодости,  а  гордыня  у  ней  та еще, дедова. Если
сладится у вас -- ты уж ее береги, не обижай.
       Дед Ваня поднял глаза, весело улыбнулся и воскликнул:
       -- Настенька, да он ведь Симку сватает! Наливай, что ли, а?
       Кирилов  возвращался  в поселок согретый теплотой деревенского дома и
немного  грустный.  Он  вдруг  поймал  себя  на том, что вовсе не для работы
летел  он  за  сотни  километров сюда, в горную глушь, не за наблюдательными
данными и возможными открытиями -
       только ради того,
       чтобы заглянуть в Ее вишневые теплые глаза,
       коснуться Ее щек,
       ощутить теплоту ладоней...
       И всего этого опять придется ждать.
       Ждать. Ждать...

6

       О  самой  главной  новости дня -- обнаруженной комете, Володе Гармашу
хотелось  рассказать кому-нибудь побыстрее. Утренний поселок был пуст, самый
близкий  приятель -- Саша Малахов был в командировке, а жена ушла на работу.
Выходить  из  квартиры  не  хотелось.  Володя  поставил  на плиту чайник, не
торопясь  зажег  газ.  Он  присел  на  табуретку  возле  кухонного столика и
задумался.  Все-таки  его  долгий и извилистый путь сюда, поближе к звездам,
был   проделан  не  зря  и,  как  теперь  ему  представлялось,  имел  вполне
определенный  смысл  и значение. Ему живо вспомнился выпускной вечер в школе
в  маленьком  прибалтийском  городке, веселый и суматошный. Потом долгое, до
самого  рассвета, гуляние по берегу Немана всем классом. Когда были перепеты
все  песни,  когда  усталость уже не позволяла танцевать на пустынном ночном
асфальте,  они  сели  на  большой  скамейке  под старыми липами на городской
площади и стали делиться своими планами на ближайшее время.
       Шел  1966  год,  космическая  эпоха  еще  только набирала скорость, и
тогда  очень  многие  выпускники  школ хотели продолжить учебу в технических
ВУЗах,  так  или  иначе связанных с космосом. Решались на это далеко не все,
но  Володя  решился.  Понимая,  что в летное училище ему наверняка пройти не
удастся,  он  решил попытать счастья в оптико-механическом институте. Тогда,
на  скамейке  под  липами,  Володя  с жаром спорил с одноклассником Сережкой
Стрижевским:
       -- Ну  почему  обязательно летать? Есть еще астрономия, ее сложнейшая
техника...!  Представь  себе -- над нами миллионы звезд, а большинство людей
ходит  под ними и даже не знает их названий! Ну, куда ты долетишь на ракете?
Ну  на  миллион километров, ну на два, а астрономия проникает в пространство
на тысячи, миллионы световых лет...
       -- Ты  просто  начитался  фантастики, --  спокойно возражал ему более
практичный  Сережка,  -профессия  должна быть надежной и необходимой везде и
каждый  день.  Лично  я пойду в автодорожный. А романтики в твоей астрономии
наверняка куда меньше, чем ты себе вообразил -- там тоже есть свои будни.
       Сейчас  Володя уже знал, что Сережка отчасти оказался прав. Но только
отчасти.  Такая  ночь,  как  прошедшая  заставляет  начисто забывать о любых
прошлых шероховатостях, сложностях бытия и познания.
       ...Первые  сложности  познания  мира  молодой  Гармаш  испытал  еще в
институте.  Поскольку  общая  астрономия  у оптиков шла факультативно и не с
первого  курса, Володя решил начать изучать предмет самостоятельно. Он купил
в  книжном  магазине  школьный  атлас,  где  были обозначены все созвездия и
самые  яркие  звезды,  а  также их названия, и решил для начала отыскать все
это  на  реальном  небе.  Сразу  же  оказалось,  что яркое уличное освещение
сильно  мешает  наблюдениям,  поэтому пришлось искать относительно близкое к
общежитию   место,   затененное  от  городских  фонарей.  Парк  недалеко  от
кинотеатра  "Великан"  не  подходил --  там было достаточно темно, но мешали
высокие  тополя.  Вскоре  Володя  обнаружил,  что  площадка на Сытном рынке,
огороженная  со  всех  сторон  ларьками  и палатками, вполне годится для его
"наблюдений".  Вооружившись  фонариком и атласом он отправился туда в первый
же  свободный  вечер,  когда  небо было безоблачным, что в зимнем Ленинграде
бывало не столь уж часто.
       Пристроившись  в тени одного из рыночных ларьков, он светил фонариком
на   страницу   атласа,   потом,  погасив  свет  отыскивал  на  небе  нужную
конфигурацию  звезд.  Занятие это оказалось не столь уж простым, потребовало
времени  и,  когда  вконец  замерзнув,  он собирался уходить, чья-то крепкая
рука схватила его за плечо, а потом в спину уперлось что-то твердое.
       -- Поймался,  воришка!  Я за тобой уже полчаса слежу, видел, как ты с
фонариком в замке ковырялся! Пойдешь со мной в участок!
       Пытаться  бежать  было  бессмысленно.  Первый  испуг  прошел быстро и
Володя,  уныло склонив голову, поплелся впереди сторожа, который сопровождал
его  с  двустволкой  наперевес.  Редкие  прохожие отходили на край тротуара,
почтительно  уступая дорогу столь выразительной процессии. Хороший вечер был
явно испорчен...
       ...  -- Ну  кого  ты  привел,  Арефьевич, сам посмотри!? -- энергично
показывая  на  Володю  громко  отчитывал сторожа пожилой лейтенант, -- Ты бы
хоть  спросил,  что  он  там  делает! Говоришь, в замке ковырялся! Фонариком
светил! А это что? -- лейтенант подвинул на столе атлас неба.
       -- Ды кто йих знает? Ходють, лазють... посля мне отвечать...
       А може в него там план какой?.. -- мямлил сторож опустив глаза.
       -- План...  Тоже  мне,  нашел  громилу, -- кивнул лейтенант в сторону
Гармаша, --  в чем только душа держится... Вот пока ты здесь топчешься, там,
на  рынке  у  тебя  точно  уже  что-то  стянули!  Ну, в общем, давай, иди на
службу, Арефьевич. И протокол я составлять не буду, не о чем.
       Рыночный  сторож  Арефьевич,  переступив с ноги на ногу, нехотя вышел
за дверь. Милиционер перевел взгляд на Володю.
       -- Тоже  хорош...  Нашел,  где  астрономией  заниматься --  ночью  на
рынке..., --  он коротко усмехнулся в седые усы. -Ну и перепугал ты старика,
ей-богу...Да...А  я  вот,  сколько  живу,  ни  одной звезды на небе не знаю,
только  ковш  Медведицы  и  могу найти. У нас в деревне под Псковым, правда,
его  Телегой  называют.  Ну,  ступай,  да  выбирай в следующий раз место для
занятий поудобнее...
       ...Чайник  весело  засвистел, Володя налил в большую чашку заварку и,
неторопливо  прихлебывая  чай,  стал  размышлять  о  том,  что  для  каждого
человека    линия   судьбы,   возможно,   как-то   предопределена   заранее,
запрограммирована,  что ли?.. Ведь и в его жизни были десятки случайностей и
событий,  которые  могли повернуть эту самую судьбу совсем в другую сторону,
и дорога на Астростанцию пролегла тоже отнюдь не по прямой...
       Сразу  после  защиты дипломного проекта Гармаш попал по распределению
совсем  не  туда, куда ему это представлялось наиболее вероятным -- в Армию.
В  начале  семидесятых  годов  окончившие военные кафедры молодые выпускники
нередко  служили  офицерами  в  течение  двух лет, эта же участь не минула и
Володю.  Вернулся  он возмужавшим и заметно окрепшим, к великой радости отца
и  матери, которые вполне обоснованно беспокоились о нем все эти два года --
Володя  был  отнюдь не атлетического вида, никогда не увлекался спортом, что
наверняка  могло  осложнить  пребывание  на  службе.  В  армии,  однако, все
сложилось  благополучно --  возможно,  детство  и  юность  в армейской среде
позволили быстро привыкнуть к военному распорядку и быту.
       Однако,  после  Армии  жизнь Володи как-то не складывалась. В большом
промышленном  городе, куда после выхода в отставку отца переехала его семья,
казалось,  было достаточно возможностей и для дальнейшего образования, и для
профессионального  роста, но Володю не влекло по-настоящему ни одно дело. За
неполные  три  года  он  успел  сменить несколько мест работы, и каждый раз,
когда  устраивался  снова,  у  него  не было ощущения, что это -- именно то,
чему можно посвятить себя до конца.
       К  тому  времени  у  него  уже появилась семья. Миловидная синеглазая
красавица,   которую  он  случайно  встретил  в  поликлинике,  где  работала
Володина  мать,  совершенно для него неожиданно согласилась стать его женой,
а  через  год  подарила  ему  замечательную  забавную  девочку.  И  все-таки
сознание  того,  что  он  делает  что-то  не  свое, не давало Володе ощутить
полноту и вкус жизни, быть по-настоящему счастливым.
       Однажды  его  вызвали в профком НИИ, в котором он работал в последние
месяцы  конструктором,  и  предложили  "горящую"  путевку  на один из горных
курортов.  Путевка  была  бесплатная, и Володины домашние дружно решили, что
ехать  надо,  что  не  смотря  на  то,  что  на  дворе был уже конец ноября,
минеральная  вода  в  тамошних  источниках по-прежнему горячая, а без летних
развлечений  можно  и  обойтись.  Володя  поехал  без  особого удовольствия,
скорее лишь в силу своего уступчивого характера.
       Группу,  в  которую  он попал, довольно часто возили на экскурсии, и,
когда  было объявлено, что должна состояться поездка на Астростанцию, Володю
вдруг  охватило  странное  и сильное волнение. Он почти не спал в ночь перед
этой  поездкой, к автобусу вышел раньше всех, экскурсовода в дороге почти не
слушал,  а  все  смотрел  и  смотрел  в окно, может быть, в ожидании увидеть
наконец воплощение своей давней детской, а потом и юношеской мечты.
       Экскурсию  к  телескопу  проводил  совсем  молодой инженер, высокий и
широкоплечий,   с   копной   густых  пшеничного  цвета  волос.  Володя,  как
зачарованный,  слушал  его плавный и уверенный рассказ, хотя многое из того,
о  чем  шла  речь, он уже знал. Он молитвенно глядел на телескоп, не в силах
отвести   глаз  от  этого  великолепного  воплощения  мысли  и  технического
совершенства,  замечательного  сочетания  оптики,  механики и электроники, и
вдруг  отчетливо  понял,  что  именно сюда его тянуло всю жизнь, именно это-
его  место, и еще понял, что с этого дня он не сможет жить и работать больше
нигде...
       Когда  экскурсия  закончилась  и  вся  группа  двину