и  просит  срочно их обсудить. Кирилов уже выслал машину.
Может быть спустимся вместе?
       -- Что  ты,  Сашенька,  ответила  Ольга, -- мне еще очень многое надо
просмотреть. Я лучше вечером, автобусом. Пока.
       Кириловы  принимали  у  себя  гостей  в  первый раз, поэтому Серафима
решила  блеснуть  кулинарным  искусством  "по  полной программе". Количество
блюд  на  столе  явно  превышало  число  приглашенных.  Вошедшие  в гостиную
Гривцов  и  Сосновский  замерли  в изумлении, глядя на этот парад поварского
мастерства, а Сергей Кузьмич, потянув носом, тихо произнес:
       -- Умру, а не уйду до тех пор, пока не попробую все.
       -- Умрешь, -- ответил ему в тон Василий Иванович, -- все не влезет.
       В гостиную вошел опоясанный полотенцем Кирилов.
       -- Ну как, впечатляет? Это не все...
       -- Впечатляет  наповал! --  воскликнул  Сосновский, --  а  что, скажи
пожалуйста, у тебя этак каждый день?
       -- Ну,  скажем  так:  я  каждый  день  получаю  от  Серафимы Ивановны
какую-нибудь частичку того, что вы здесь видите.
       -- Все равно завидую, -- Вздохнул Василий Иванович.
       -- Еще   бы!   Ты   со   своей   холостяцкой   городской  жизнью,  да
бутербродиками  с  кофе  скоро  совсем  высохнешь, --  пробурчал Гривцов, --
Женись, пригодится!
       Через  несколько  минут  подошли  Малаховы, Ковалевский с Ольгой, Лев
Юлианыч  и все остальные гости. По давней традиции института тамадой избрали
Ковалевского,  как самого изысканного и галантного мужчину, неиссякаемого на
тосты и притчи. Валентин Петрович встал и произнес первый тост:
       -- Друзья  мои, --  начал  он, подняв бокал с шампанским, -- Когда-то
очень  давно  Мужчина выглядел совсем не так, как сегодня выглядит уважаемый
Максим  Петрович.  Тогда  Мужчина  был  диким,  небритым,  грязным,  жил где
придется  и  ел не так, -- он показал на стол, -а тоже, что придется. Ну что
это  была  за жизнь? И не жизнь вовсе, а сплошное безобразие. И вот однажды,
в  холодный  и  ненастный день решил Мужчина спрятаться в пещере. Вошел он в
пещеру  и увидел, что там горит огонь, что там сухо и тепло, а рядом с огнем
сидит  Женщина -- красивая, чистенькая, и захотелось ему тоже сесть к огню и
согреться.
       Подошел  он  поближе  к  очагу,  а  Женщина  ему  и говорит: -"Входи,
пожалуйста,  если замерз, но, чтобы огонь не погас, принеси еще сухих веток!
"Вышел  мужчина  из  пещеры,  собрал охапку сухих веток и принес их Женщине.
Бросила  она  ветки  в  очаг  и огонь запылал с новой силой и стало в пещере
жарко  и  светло, и заснул мужчина у очага до самого утра. А утром Женщина и
говорит  ему:  "  Вечером ты можешь снова прийти сюда, но будет хорошо, если
ты  принесешь  с  собой  хотя  бы  часть  своей охотничьей добычи. "К вечеру
Мужчина  опять  появился  в  пещере  с подстреленным горным туром, и женщина
угостила  его  турьей  грудинкой,  поджаренной на углях. Изумился Мужчина --
как  вкусно,  намного лучше, чем сырое мясо, и, насытившись, он снова заснул
до  утра.  Вечером  следующего  дня  Мужчина  опять  появился у пещеры уже с
охапкой  дров  и  подстреленной  дичью,  но  Женщина  не впустила его. "Если
хочешь  остаться  в  пещере  еще  раз, пойди, искупайся в реке, уж больно ты
грязен  да  пахнешь дурно. И пошел Мужчина к реке, и сам удивился, почему он
послушался  женщину.  А  когда  смыл он с себя дорожную пыль и возвратился к
Женщине,  причесала  она его костяным гребнем, подрезала коротко его бороду,
и  почувствовал  он  легкость  в  теле и радость в душе. А после ужина легла
Женщина  рядом  с  ним  под  большой  и медвежьей шкурой и согрела его своим
теплом.  Утром  Мужчина  решил,  что  если он опять возвратится в пещеру, не
видать  ему  больше  свободы  и  Женщина  будет помыкать им до конца дней. И
сказал  он  об  этом  хозяйке  пещеры,  но  она положила руки ему на плечи и
ответила:  "Не  покидай меня, так страшно ночевать в пещере одной, а с тобой
я  никого  и  ничего  не  боюсь".  И Мужчина снова вернулся вечером к очагу,
который  скоро стал считать своим. Так и повелось с той давней поры: Мужчина
возвращается  к  очагу  с  добычей,  охраняет  его  от  непрошеных гостей, а
женщина  поддерживает в очаге огонь и угощает Мужчину вкусной едой. И именно
с  этих  пор  стал  он  выглядеть  как Человек и считать себя Человеком. Так
выпьем  за  то, чтобы и в этом очаге никогда не гас огонь, не иссякала пища,
а  свод  этой, --  Ковалевский  обвел  рукой стены комнаты, -- пещеры был бы
крепок и не знал обвалов и трещин! Короче, за семейный очаг Кириловых!
       Он  выпил  до дна под аплодисменты, за ним последовали все остальные.
За  столом  сразу  стало  шумно,  посыпались  со всех сторон остроты, шутки,
комментарии к тосту Ковалевского.
       Гривцов   и  Сосновский  сидели  рядом,  и  Сергей  Кузьмич  тихонько
подшучивая  над  своим соседом, пытался отвлечь его от жареного гуся, но тот
только  мычал  нечто  невнятное  и  продолжал  усердно трудиться над гусиной
ножкой.
       -- Уймись, Вася, люди смотрят. Хоть разговор поддержи...
       -- М...мг... Подожди, не мешай, вкусно ведь!
       -- Не   отвлекайте   человека   от   серьезного  дела, --  засмеялась
Серафима, -- лично мне очень приятно, что он ест с удовольствием.
       Через   полчаса   гости  почувствовали,  что  надо  сделать  хотя  бы
небольшой  перерыв, иначе потом встать будет весьма сложно. Лонц с Кириловым
сели  на  диван,  стоявший  в  углу и Лев Юлианыч что-то энергично доказывал
ему,  вычерчивая замысловатые фигурки на салфетке. Ковалевский с Ольгой рас-
сматривали  книги  в  шкафу,  а  Серафима с Катей скрылись на кухне. Малахов
вышел  на  балкон  и  закурил.  Он впервые чувствовал себя у Кирилова как-то
неуютно.  Когда  он,  как и обещал, подвел Катю к Ольге и представил ее, как
свою жену, Ольга с улыбкой сказала:
       -- Вообще-то мы немного знакомы.
       -- Да,  мы  встречались...однажды, --  сухо  ответила  Катя бросив на
Малахова колкий взгляд, -- извините, мне надо помочь Серафиме Ивановне.
       Резко  развернувшись, она выскочила на кухню и больше не показывалась
до  тех  пор, пока гости снова не вернулись за стол. Потом она несколько раз
перехватывала   какой-то   странный,   как  ей  казалось,  взгляд  Малахова,
обращенный  к  ее  давней  сопернице  и,  наконец, не выдержав, встала из-за
стола и вышла в прихожую. Вслед за ней вышла и Серафима:
       -- Что случилось, Катюша?
       Катерина, с трудом сдерживая подступившие слезы, ответила:
       -- Мне стало нехорошо, я пойду домой, прилягу...
       -- Я сейчас позову Сашу!
       -- Не надо, Серафима Ивановна... Ему сейчас не до меня.
       Катерина  всхлипнула,  и только теперь до Симы стал доходить истинный
смысл  происходящего. Она повернулась к двери в гостиную, но Малахов уже сам
появился рядом.
       -- Что случилось?
       -- Кате стало плохо, проводи ее домой, пусть приляжет.
       Катерина  уже  спускалась вниз по лестнице, Саша прыжками догнал ее и
взял под руку.
       -- Тебе плохо?
       -- Не  трогай  меня, --  она  зло отбросила его руку, важно, что тебе
хорошо, иди, продолжай глядеть на свою...
       -- Ты что, Катя?..
       -- Что?  Ты  думаешь,  что  если  я  не  училась в институте, как эта
блондиночка,  то  я дура? Ты же глаз оторвать от нее не можешь! Ну иди, иди,
продолжай глазеть, муж у нее сейчас далеко, может чего и обломится!
       Катерина  заплакала  почти  в  голос,  не в силах справиться со своей
обидой.  Саша  стоял  рядом в полной растерянности и, простояв так несколько
мгновений, наклонился, поднял жену за локоть и прижал к себе.
       -- Ну  что  ты  себе  вообразила?  Ну перестань, пожалуйста... Пойдем
домой, пойдем...
       Они  вышли  из  подъезда и двинулись вверх по тропинке к своему дому.
"Вот  я  ее  и  обидел, --  подумал  про себя Малахов, -- нехорошо". А перед
глазами  так  и  оставались  теплая улыбка, белые, падающие на плечи, локоны
Оленьки Семенцовой, и ничего с этим поделать Малахов не мог...

22

       Лев  Юлианыч согласился задержаться на Астростанции всего лишь на три
дня,  но  для  Кирилова  и  Сосновского  этого было вполне достаточно, чтобы
проверить  работу  всей  системы  в комплексе. Когда зеленоватый свет заката
совершенно  погас,  в  аппаратной  было так же людно как в те дни, когда шла
приемка  телескопа  в  работу. На длинном столе разместились три компьютера,
перед  которыми  сидели  наблюдатели --  Павленко, Лонц и Селюкова, у пульта
управления  заняли  места  Малахов, Дунаев и Гармаш, а Максим Петрович сел в
кресло рядом с наблюдателями.
       -- Ну, с чего начнем, -- громко спросил Сосновский.
       В   аппаратной   сразу   стало  тихо.  Все  знали,  что  этот  момент
когда-нибудь наступит, но он все равно пришел как будто совсем неожиданно.
       Павленко откашлялся и негромко ответил:
       -- Давайте  с  Арктура-  по  яркости  он  примерно такой, какой будет
кометное ядро, да и в спектре много линий.
       -- Это   не   стандарт   для   измерения   поляризации, --  возразила
Селюкова, -- для поляриметра он не подходит.
       -- Ничего,   следующий   объект  подберем  для  вас, --  успокоил  ее
Кирилов, --  Сейчас  самое  главное -- проверить как работают все механизмы,
как проходит свет, как идет программа... Давайте, ребята.
       Он  кивнул головой Малахову, и через минуту телескоп двинулся, плавно
набирая  скорость и нацеливая решетчатую трубу на яркую красноватую звезду в
северо-западной  части  неба. Когда компьютер управления выдал сигнал о том,
что наведение закончилось, Сосновский встал за спиной у Кирилова и сказал:
       -- Максим   Петрович,  твое  место,  как  ты  помнишь,  -дирижерское.
Смотри,  как  только пройдет сигнал готовности, выдашь команду на затвор. Ну
что, все готовы? Как говорится, с Богом.
       Перед  началом наблюдений в кабине фокуса телескопа включили микрофон
громкой   связи  для  того,  чтобы  можно  было  слышать  работу  механизмов
установленного  там  блока.  Кирилов нажал клавишу, и в динамике, висящем на
стене,  послышался  щелчок. На экране компьютера замелькали отсчеты таймера,
которые  через  несколько секунд остановились. Тут же зажужжали включившиеся
в  работу  микродвигатели,  экраны компьютеров вспыхнули голубым светом и на
них начали вырастать белые столбики шестизначных чисел.
       -- Есть поток! -- громко воскликнул Лев Юлианыч.
       -- Видим,   видим,   не   шуми, --   ответил  Павленко, --  посмотрим
результат.
       Через минуту перед наблюдателями появились первые изображения.
       -- Ну  как? --  спросил  Кирилов,  быстро поднявшись с кресла, -- что
скажете, коллеги?
       -- Кажется,   надо   уменьшить   экспозицию,   слегка  перекопили, --
недовольно пробурчал Лонц.
       -- А  у  меня  вполне  приличный спектр, -- довольно улыбнулся Виктор
Осипович, --   большего   сказать   пока  не  могу,  надо  сделать  "разрез"
изображения.
       -- А   у   Вас,   Наталья   Николаевна? --  Сосновский  вопросительно
посмотрел на Селюкову.
       -- Ну...  отсчеты,  в  общем  нормальные,  но  вы же знаете, что этот
объект мне совсем не подходит.
       -- Ладно,  дайте  координаты  оператору,  попробуем  наехать  на вашу
звездочку.
       Снова  загудели  электромоторы наведения телескопа, снова повторилась
вся  несложная последовательность манипуляций с кнопками компьютеров, так же
как   в   первый  раз  в  аппаратной  зависла  напряженная  тишина  ожидания
результатов.  Наконец, экспозиция закончилась, Наталья Николаевна пристально
вглядывалась  в  высветившиеся перед ней цифры, потом сняла очки и, спокойно
посмотрев на всех собравшихся вокруг нее, так же спокойно сказала:
       -- Ну... все как в таблице, примерно шесть процентов.
       В  аппаратной  сразу  стало  шумно.  Заговорили  все  одновременно, к
Сосновскому  двинулись  с  поздравлениями,  но  он  поднял руку и решительно
попросил  участников  первых  испытательных  наблюдений вернуться на места и
продолжить работу.
       -- Друзья  дорогие,  мы,  знаете  ли,  только начинаем! Ну, я понимаю
первый  опыт удался, но о свойствах этой системы мы еще решительно ничего не
знаем!  Как  пойдет  работа  с  другими  фильтрами, какие точности мы сможем
получить?  В  общем,  праздновать  рано,  давайте  работать.  Чайку, правда,
хлебнуть совсем бы не помешало!
       Василий  Иванович  оказался  прав.  Очень  скоро  выяснилось,  что  в
инфракрасном  фильтре  недостаточна  чувствительность  поляриметра,  что при
работе  двигателей  "мины"  иногда  возникают помехи, программа "зависает" и
требуется  перезапуск  всей системы, что где-то возникает небольшая засветка
фотометра...   Блокнот   Сосновского   заполнялся  замечаниями,  а  Гривцов,
сидевший  рядом  с  ним, тихо бурчал и каждый раз говорил о том, что об этом
можно  было  догадаться  раньше,  то  можно  было  предусмотреть  заранее, и
вообще,  если  бы  он,  Василий  Иванович  слушался его, Сергея Кузьмича, то
большинства из возникших проблем вообще бы не было.
       Василий Иванович тихонько посмеивался и лишь однажды ему возразил:
       -- Ну,  ты даешь, Кузьмич! Знаешь, есть такая старая поговорка: "Если
бы я сразу был такой умный, как моя жена потом!"
       ...К   рассвету  Кирилов  вызвал  дежурную  машину,  чтобы  участники
испытаний  не  ждали  автобуса,  а  спустились  пораньше  и  успели  получше
отдохнуть  до следующей ночи. Все, кажется, были довольны, но больше других-
Селюкова   и  Павленко,  которые  успели  отнаблюдать  в  синхронном  режиме
несколько "своих" звезд.
       -- Совершенно  уникальный  результат, --  возбужденно  говорил Виктор
Осипович, --  абсолютно  четкая  временная  зависимость  яркости  двух линий
спектра  от величины поляризации... Но его почти никто не слушал, все устали
и,  потягивая  в  ожидании  машины  крепкий  чай,  погружались  в  тягучую и
властную утреннюю дремоту...

23

       В  середине  июня зарядили теплые и тихие летние дожди, но для работы
Астростанции  это  уже  не  имело  никакого значения. Телескоп остановили на
профилактику,  мойку оптики, чистку всех помещений и разнообразные ремонтные
работы.   Кирилов   практически   не  покидал  башню,  стараясь  вникать  по
возможности   во   все  проблемы  от  самых  сложных  технических  задач  до
незначительных  хозяйственных  вопросов.  Серафима каждый вечер звонила ему,
просила  спуститься  пораньше  и  подольше отдохнуть, но каждый рабочий день
Максима  Петровича  затягивался  допоздна и он укладывался спать на диване в
своем кабинете.
       Утром   ему  передавали  пакет  с  едой  от  жены  и  он,  извиняясь,
благодарил ее за заботу, опять же по телефону...
       По  истечении  двух напряженных недель работы он, наконец, появился в
своей   квартире   к  невероятной  радости  Симы,  которая,  открыв  Максиму
Петровичу  дверь,  крепко  обняла  его  и  долго  не отпускала, прижавшись к
мокрой от дождя куртке.
       -- Ты меня совсем забыл...
       -- Ну, ну... Не придумывай лишнего.
       -- Я вот скучала здесь одна.
       -- Хочешь,  чтобы  я  сказал  то же самое? Не скажу. Скучать мне было
совсем  некогда,  я страшно устал. А вот твои звонки мне здорово помогали, я
даже лучше себя чувствовал после них.
       -- Приятно   слышать.   Только...,   а  вообще  ты  что,  плохо  себя
чувствовал?  Почему  ничего  не  говорил  мне? -- встревожено спросила Сима,
отстранившись от Кирилова.
       -- По всякому.
       -- Ох,  Максим, Максим, заканчивал бы ты со своим трудовым героизмом,
опять доведешь себя до сердечного приступа!
       Они  перешли  на кухню и Максим Петрович сел на свое любимое место за
столом в углу у окна.
       -- Знаешь,   у  меня  была  любимая  старая  тетушка,  которая  часто
говорила,  что  когда щемит сердце -- это не самое страшное. Это оттого, что
человек  пропускает через свое сердце все события, радости и невзгоды жизни:
и  свои,  и  чужие.  Это  значит --  он хороший человек. А когда он этого не
делает,  вся  жизнь  проходит  мимо  него, а он как бы стоит на обочине... И
ничего  ему  не интересно, и никто ему не нужен. Вот ты скажи мне, можешь ты
меня представить на обочине жизни? Я -- хороший человек?
       -- Местами...  А  вот  философия  твоей  тетушки  может обойтись тебе
дорого!  На  обочине,  конечно, стоять бессмысленно, но и кидаться навстречу
каждому автомобилю и прохожему тоже вряд ли стоит.
       -- Это --  чисто  женская  практическая  логика.  Нам,  мужчинам  она
несвойственна. Мужчины в душе романтики!
       -- Ну  да,  здесь,  на  Астростанции,  особенно.  Вы все тут какие-то
чокнутые  фанатики  работы.  И  твой Малахов, и Гармаш, и, кажется почти все
остальные.
       Серафима нахмурила брови, потом вдруг улыбнулась и добавила:
       -- Хотя со стороны вы смотритесь здорово, красиво смотритесь!
       Она  налила  в тяжелые фаянсовые кружки чай, села рядом с Кириловым и
погладила его по небритой щеке.
       -- Ты все-таки береги себя, романтик.
       -- Я стараюсь...
       Прошло  всего  несколько  месяцев со дня их свадьбы, но иногда, когда
Кирилов  уходил  с  головой  в  работу,  забывая обо всем на свете, Серафиме
начинало  казаться,  что  она занимает в его жизни совершенно незначительное
место  и  ее  роль сводится к тому, чтобы заполнять квартиру, готовить еду и
иногда  напоминать  о  том,  что где-то рядом протекает другая жизнь, идущая
параллельно   жизни   Астростанции.  Копаясь  в  книгах  мужа,  она  однажды
натолкнулась  на  странную  фантастическую  повесть  о  параллельных  мирах,
которые  как  будто  существуют независимо друг от друга совсем рядом, но их
обитатели  и  не подозревают об этом, совсем не ощущая, не видя и не понимая
своих  соседей по мирозданию. Серафима тогда подумала, что в этой повести на
самом  деле нет вообще ничего фантастического. Здесь, в одном поселке, живут
так  же,  независимо  друг  от  друга,  мир простых деревенских проблем с их
отточенным  веками  практицизмом  и  его  этикой и мир высокой науки, полная
противоположность  этого  практицизма.  Эти  миры никак не пересекались и не
могли  пересечься и ей, неожиданно оказавшейся как будто в другой Вселенной,
еще предстояло научиться понимать и ощущать ее красоту и весь смысл жизни.
       Как-то  в  один из вечеров она поделилась с Максимом Петровичем этими
мыслями и тот, удивленно приподняв очки и оторвавшись от журнала, ответил:
       -- Никогда   не   подозревал   в  тебе  столь  глубокого  философа...
интересно...
       Отложив  журнал  в  сторону,  подняв глаза куда-то вверх и, как будто
читая что-то там, на белом потолке, Кирилов продолжил ее рассуждения.
       -- Понимаешь,  попадая в другой, чуждый мир люди ведут себя абсолютно
по-разному.  Я  наблюдал это многократно. Одни пытаются слиться с эти миром,
попробовать  его  понять,  жить  его  жизнью и проблемами. При этом они сами
основательно  меняются очень во многом. Хорошо это, или нет -- совсем другой
вопрос.  Многое зависит от того, хороша ли среда, в которую они попадают. Но
чаще  всего  наблюдается  совсем другой феномен. Люди пытаются защитить себя
оболочкой  из  кусочков  и остатков того, привычного мира, который их всегда
окружал.
       -- Например?
       -- Например,  весьма  характерно  поведение  наших  групп туристов за
границей.  Как  правило,  уже через день, другой они начинают петь хором все
знакомые  с детства песни нашей страны, даже если до этого никогда не пели и
не любили это занятие вообще! Как думаешь, почему?
       -- Защитная  звуковая  оболочка,  которая  заменяет  привычную  среду
обитания?  Что-то  подобное  делают некоторые насекомые, когда их помещают в
незнакомое место...
       -- Вот-вот!  Точно!  А  ты  зайди  в  комнату,  где работает Катенька
Малахова.  Точь в точь -- двор дома ее родителей в Галаевской. Только вместо
забора  она  огородила  себя  от  мира  шкафами. Чисто хуторская психология:
подальше  от