нного  тупика  -  на
астероиде, не больше и не меньше!  -  Он  сдвинул  брови  и  посмотрел  на
обвиняемого. - Ох, и длинный путь вы, должно быть, проделали!
     "Да".
     - Значит, вы посадили корабль на астероид и, пролетев  на  нем  много
миллионов миль, сэкономили таким образом горючее? Вы никогда не слыхали  о
математической  теории  вероятностей,  по  которой  вряд  ли  можно  найти
свободно плавающий астероид в каком бы  то  ни  было  районе  космического
пространства?
     "Это действительно чрезвычайно редкое явление", - соглашается Мэт.
     - И все же вы обнаруживаете такой именно астероид, который  вместе  с
вами проделывает  весь  путь  сюда?  Самый  поразительный  из  космических
кораблей, не так ли?
     "Он не проделал весь путь сюда. Только большую часть пути".
     - Ну хорошо, - с легким презрением соглашается прокурор. -  Девяносто
девять миллионов вместо ста или сколько там должно быть.  И  все-таки  это
поразительно.
     "Более того, - продолжает уверенно писать Мэт, -  это  вовсе  не  был
какой-то специально выбранный астероид, который доставил  бы  меня  именно
сюда. Это был первый попавшийся астероид, который  мог  увезти  меня  куда
угодно. У меня не  было  определенной  цели.  Это  был  полет  в  пустоту,
наудачу, на волю случая, навстречу моей судьбе".
     - Так  если  бы  вы  сели  на  другой  астероид,  вас  могло  занести
куда-нибудь еще, да?
     "Или вовсе никуда, - дрожащей рукой пишет  Мэт.  -  Судьба  оказалась
добра ко мне".
     - Не будьте так уверены в этом. - Прокурор засунул  пальцы  в  карман
жилета и зловеще посмотрел на обвиняемого.  -  Если  истинные  ваши  цели,
истинные мотивы хоть немного похожи на те, что вам приписывают наши  вечно
бдительные   газетчики,   то   ваша   защитительная   речь   должна   быть
безукоризненной,  она  должна  убеждать.  Представленный  же  сейчас  вами
вариант   абсолютно   бездоказателен.   Кроме   голословных   утверждений,
утверждений уродливого иноземца с неизвестными нам намерениями,  мы,  суд,
ничего от вас не получили.  -  Он  передохнул  и  закончил:  -  Можете  вы
представить на рассмотрение суда что-нибудь более существенное,  чем  ваша
фантастическая история?
     "Я не знаю, как бороться с недоверием, - пишет Мэт медленно,  устало.
- Только верой".
     Прокурор отвергает это заявление резко и безжалостно:
     - Сколько еще подобных вам находится сейчас в нашем мире и проводит в
жизнь свои подлые планы, пока вы тут в полном блеске  славы  морочите  нам
головы?
     До сих пор подобная мысль никому не приходила в голову - ни тем,  кто
находится в зале, ни за  пределами  его.  Теперь  с  полдюжины  репортеров
втихомолку корили себя за то, что вовремя не набрели на эту ценную идею  и
не воспользовались ею. С самого  начала  предполагалось,  что  на  планете
пребывает всего лишь один пришелец, что он  в  надежных  руках.  Но  ведь,
действительно, где гарантия того, что десятки, а  то  и  сотни  других  не
скрываются в тени, не ждут своего часа? Люди  переглядываются,  беспокойно
ерзают на своих местах.
     "Кроме меня, никого на корабле не было", - пишет мелом на доске Мэт.
     - Правда. Пожалуй, это первое ваше свидетельство, которое не вызывает
сомнений. Ведь эксперты в отчете показали,  что  корабль,  на  котором  вы
прибыли, одноместный, так что, очевидно, вы были на нем одни.  Но  сколько
еще ваших кораблей приземлилось примерно в это же время?
     "Ни одного".
     - Хотелось бы верить вам, - говорит прокурор, своим замечанием  снова
внося  беспокойство  в  ряды  слушателей.  -  На  вашей  планете,  видимо,
существует немало кораблей и более мощных и гораздо  более  вместительных,
чем ваш, верно?
     "Много, - соглашается Мэт. - Но они не быстроходнее моего и не  могут
летать на более далекие расстояния. Они только могут нести больший груз".
     - Откуда у вас собственный корабль?
     "Украден".
     - Неужели вы его украли? - с ухмылочкой поднимает брови  прокурор.  -
Так вы вор, признающийся в собственном преступлении! - Тут он делает  вид,
что его вдруг озарила идея: - А между прочим, каждый понимает,  что  лучше
признаться в воровстве, чем в шпионаже.  -  Он  дает  этой  мысли  пустить
корни, прежде чем  нанести  следующий  удар.  -  Не  будете  ли  вы  добры
рассказать нам, сколько еще ваших  смелых  и  отчаянных  соотечественников
готовы или готовятся последовать вашему примеру в завоевании нашего мира?
     Поднимается адвокат и говорит:
     - Я рекомендую клиенту не отвечать на этот вопрос.
     Его  противник  нетерпеливым  жестом  предлагает  адвокату  сесть   и
обращается к судьям:
     - Ваша честь, я готов изложить версию обвинения.
     Судьи смотрят на часы, совещаются между собой, разрешают:
     - Приступайте!
     Речь прокурора была блистательной, разгромной, продолжительной, камня
на камне не оставившей от защиты. В ней вновь  приводились  доказательства
тяжести  преступления,  делались  намеки,   которые   наводили   невидимую
аудиторию на еще более  мрачные  мысли.  Нельзя  сказать,  чтобы  прокурор
испытывал истинную ненависть или страх перед незваным гостем -  просто  он
блестяще выполнял свой профессиональный долг.
     - Этот процесс, этот необычайный, уникальнейший  процесс,  -  говорил
прокурор, - войдет в историю права и  законности.  Он  представляет  собой
прецедент, в соответствии с которым мы  будем  строить  свои  отношения  с
будущими пришельцами  из  космоса.  И  вам,  представителям  общественного
мнения, принадлежит решающая роль в установлении  этих  отношений;  вам  и
только вам достанется либо пожинать плоды  союза  с  иными  цивилизациями,
либо... - он сделал паузу, потом жестко добавил: - взвалить на свои  плечи
все ужасы инопланетной интервенции. И, позвольте вам заметить, плоды союза
могут быть весьма  незначительными,  в  то  время  как  ужасы  интервенции
безмерны.
     Откашлявшись, отпив глоток воды, он снова приступил к делу:
     - И вот,  чтобы  наилучшим  образом  решить  этот  вопрос,  прийти  к
правильным выводам, вам не остается ничего другого, как исходить из  опыта
общения с этим фантастическим типом, которому вы к тому же должны  вынести
свой приговор.
     Он повернулся к Мэту и  дальше  на  протяжении  всей  своей  речи  не
спускал с него глаз. - Это существо не было приведено к присяге,  так  как
мы не знаем, чему оно может присягнуть. Его этика -  если  таковая  вообще
существует - это их этика, ничего общего не имеющая с нашей. Все,  что  мы
знаем о нем, мы знаем с его  слов,  почерпнули  из  его  весьма  красочной
фантастической истории, столь неправдоподобной для человеческого уха,  что
вряд ли можно винить кого-либо из нас за то, что он считает  это  существо
бессовестным лжецом.
     При этих словах огромные глаза Мэта закрылись от боли и страдания, но
прокурор решительно продолжал:
     - Если вопрос об искренности этого существа можно  считать  открытым,
то в некоторых других аспектах - например,  уважение  к  собственности,  к
закону - обвинение строится на фактах. А ведь это краеугольные камни нашей
цивилизации, они создавались веками, и мы не  дадим  сокрушать  их,  пусть
ради этого нам придется драться с самыми необыкновенными пришельцами!
     Тут он немного перехватил: уж очень явно это  маленькое  большеглазое
существо не подходило  на  роль  сокрушителя  цивилизаций.  Тем  не  менее
нарисованная  им  перспектива  должна  была  сформировать  мнение   тысяч,
миллионов людей. Если они еще сомневаются, лучше действовать наверняка.
     - Он - вор. Более  того:  человек,  сам  признающий  себя  вором.  Он
обокрал  не  только  нас,  но  и  своих  соотечественников,  -   продолжал
наступление прокурор, не замечая, что употребляет по отношению к пришельцу
уже  местоимение  не  среднего  рода,  а  мужского  и  называет   его   не
"существом", а "человеком". - Сокрушитель, и притом разумный  сокрушитель,
и, возможно, предтеча целого сонма сокрушителей. Я  думаю,  что  там,  где
прошел один, может пройти и целая армия! - И, не затрудняя себя  вопросом,
где найти столько астероидов, чтобы доставить к Земле сонмища  пришельцев,
добавил: - Сотни армий!
     То повышая,  то  понижая  голос,  то  с  вызовом,  грубо,  то  мягко,
вкрадчиво, он говорил, играя, как органист играет на гигантском органе, на
чувствах своих  слушателей,  взывая  к  земному  патриотизму,  потворствуя
ограниченности, оправдывая предрассудки, раздувая  страхи  -  страх  перед
самим собой, страх перед другими, страх перед необычным  по  форме,  страх
перед  завтрашним  днем,  страх  перед   неизведанным.   Речь   его   была
высокопарной,   насмешливый   тон   сменялся   торжественным,   а    затем
саркастическим.
     - Он, - говорил прокурор, указывая  на  Мэта  и  все  еще  употребляя
местоимение мужского рода, - он  просит  считать  его  гражданином  нашего
мира.   Принять   его   со   всеми   его    штучками-дрючками,    с    его
сверхъестественными способностями, с его  тайными  побуждениями,  которые,
может быть, станут явными, когда будет уже слишком поздно? А не лучше ли -
пусть даже он и в самом деле так  чист  и  непорочен,  как  он  хочет  нас
уверить, не лучше ли несправедливо покарать  его  одного,  чем  подвергать
бесконечно большему риску великое множество других?
     Он с вызовом осмотрел аудиторию.
     - Предположим, мы примем его как беженца. Но кто даст ему  кров?  Кто
захочет жить рядом с существом, столь чуждым человеку? - Он ухмыльнулся. -
Впрочем,  такие  есть,   жаждущие   составить   ему   компанию.   Как   бы
неправдоподобно это ни звучало, нашлись люди. Которым он нужен.
     Он поднял над головой письмо, чтобы все видели, и сказал:
     - Этот человек предлагает ему кров. Он пишет, что во  время  восьмого
воплощения на Проционе сам он  стоял  на  позициях  нетерпимости...  -  Он
швырнул письмо на стол. - Ненормальные встречаются  и  среди  нас.  Но,  к
счастью,  судьбу  человечества  будут  решать   уравновешенные,   разумные
граждане, а не хронические идиоты.
     Поток слов лился еще полчаса. Закончил он так:
     - По нашим законам, шпиона-человека ждет быстрый конец, от  человека,
подозреваемого в шпионаже, мы легко избавляемся. Не  вижу  причин,  почему
инопланетный   шпион   заслуживает   более   мягкого    обхождения,    чем
шпион-человек.  Вот  перед  нами  существо,   в   лучшем   случае   просто
нежелательное, в худшем - первый агент разведки грозного врага.  Обвинение
считает, что в  интересах  всеобщей  безопасности  вы  должны  рассмотреть
только два возможных варианта приговора: смертный приговор или немедленный
выброс подсудимого в космос, туда, откуда он  прибыл.  Доказательства  его
вины весомы, и другой альтернативы у нас нет. Вы не могли не заметить, что
все выступавшие здесь  свидетели  были  свидетелями  обвинения.  Разве  не
знаменательно то, что у защиты не оказалось  ни  одного  свидетеля?  -  Он
подождал, пока смысл сказанного дойдет до слушателей, и,  повторив:  -  Ни
одного! - окончательно пригвоздил обвиняемого к позорному столбу.
     Еще один глоток воды,  и  он  сел,  аккуратно  расправив  складку  на
брюках.
     Теперь, кажется, ни у кого не осталось сомнений: Мэт - гад вонючий.
     Адвокат произвел легкую сенсацию, встав и заявив:
     - Ваша честь, защита отказывается излагать свою версию.
     Судьи посмотрели на него так, словно  он  был  в  десять  раз  чуднее
своего клиента. Они пошелестели бумагами, пошептались между собой.
     Через некоторое время судья в центре спросил: - Это означает, что  вы
целиком полагаетесь на вердикт всеобщего голосования?
     - В конечном итоге, без сомнения, ваша честь, но еще не  теперь.  Мне
необходимо  провести  дополнительный  допрос  и  затем  построить  версию,
основываясь на нем.
     - Приступайте, - разрешил судья, в сомнении нахмурив  брови.  Адвокат
обратился к Мэту:
     - Все обитатели вашей планеты, так же как и вы, скажем... телепаты  и
не обладают устной речью?
     "Да, все".
     - У них общий нейроцентр, или, говоря проще, они прибегают  к  помощи
общественного мозга?
     "Да".
     - Расскажите суду о своих родителях.
     Мэт, закрыв глаза, на какой-то миг погрузился в воспоминания.
     "Мои родители были не как все. Они были  уродами.  Они  удалялись  от
нейроцентра до тех пор, пока почти не потеряли связь с остальными".
     - И они погибли вдали от всех?
     "Да", - после долгой паузы, медленно, неуверенно,  дрожащими  тонкими
линиями вывела на доске рука Мэта.
     - И вы, видимо, впали в полное отчаяние?
     "Да".
     Адвокат обратился к судьям:
     - Мне хотелось бы задать еще несколько вопросов четвертому свидетелю.
     Судьи  дали  согласие,  и  профессор  Аллен  снова  прошел  к   месту
свидетелей.
     - Профессор, будьте добры, как эксперт и человек, долгое время  лично
изучавший моего клиента, скажите, пожалуйста, молод он или стар?
     - Он молод, - без заминки ответил Аллен.
     - Очень молод?
     - Довольно молод, - сказал Аллен. -  По  нашим  понятиям,  не  достиг
зрелости.
     - Спасибо. - Адвокат обвел мягким бесхитростным взглядом зал. На  его
полном, добродушном лице ничто не предвещало надвигающегося шторма.  Тихим
голосом задал он следующий вопрос: - Мужчина это или женщина?
     - Женщина, - ответил профессор Аллен.
     Репортер уронил блокнот. И в течение нескольких  минут  звук  падения
блокнота был единственным звуком в наступившей тишине.  А  потом  раздался
общий вздох, застрекотали  кинокамеры,  спеша  запечатлеть  Мэт,  возгласы
удивления прокатились из конца в конец зала.
     А наверху, на балконе, остроумнейший  из  современных  карикатуристов
рвал на кусочки свое последнее произведение, где он изобразил  обвиняемого
привязанным к хвосту ракеты, которая отправлялась на Луну.  Подпись  внизу
гласила: "Кактус отправился в путешествие". А теперь - куда это  годилось?
Назвать, его... нет, ее, "кактусиха"? В поисках новой темы  он  почесал  в
затылке, сознавая в то же  время,  что  какая  тут  может  быть  тема,  не
четвертовать же маленькую одинокую женщину.
     Прокурор сидел с поджатым ртом, всем своим видом напоминая фаталиста,
из-под ног которого вырвали по крайней мере восемьдесят  процентов  почвы.
Он-то знал эту публику. Он мог оценить общественную реакцию с точностью до
десяти тысяч голосов.
     Все теперь смотрели только в золотистые глаза Мэт. Они были огромные,
как и прежде, но теперь казались мягче и светились вроде бы ярче.  Теперь,
когда стало известно, что они принадлежат женщине, все увидели, что в  них
действительно есть что-то женственное.  И  каким-то  странным,  непонятным
образом морщинки вокруг глаз вдруг помягчели, в них  промелькнуло  что-то,
отдаленно похожее на человеческое.

     Полночь. Большой каменный  подвал  с  металлической  решеткой,  стол,
кровать, два стула и радио в углу. В камере двое: Мэт и  толстяк  адвокат.
Беседуют, изучают корреспонденцию, посматривают на часы.
     - Вообще-то говоря, обвинение село в лужу с этим письмом,  -  говорит
защитник: он все  никак  не  отвыкнет  выражать  свои  мысли  вслух,  хотя
прекрасно знает, что собеседница слышит его мысли,  а  не  слова.  Толстым
указательным пальцем он похлопывает по пачке писем, которые они только что
прочитали. - Мне ничего не стоило положить его на обе  лопатки,  предъявив
эти письма, написанные неделю назад прямо в наш адрес. Но что бы это дало?
Лишний раз доказало бы, что люди мыслят по-разному.
     Он вздохнул, потянулся, зевнул, сотый, наверное, раз взглянул на часы
и вынул очередное письмо.
     - Вот послушайте.
     И стал читать письмо вслух.
     "Мой тринадцатилетний сын докучает  нам  просьбой  предложить  вашему
клиенту хотя бы недолго побыть  в  нашем  доме.  Может  быть,  вы  сочтете
глупостью с нашей стороны, что мы ему во всем потакаем, но нам так  легче.
У нас здесь есть свободная комната, и если  ваш  клиент  чистоплотен  и  в
банные дни не боится пара..."
     Последние слова он прочел невнятно, сквозь сдерживаемый зевок.
     - Предполагают, что всеобщее голосование должно закончиться  к  шести
часам утра. Но, уверяю вас, раньше восьми или даже десяти им  не  кончить.
Такие вещи никогда не проходят в положенный срок. - Он поерзал на  жестком
стуле, тщетно стараясь устроиться поудобнее. - Как бы там ни было, что  бы
ни произошло, я останусь с вами до самого конца. И не думайте, что я у вас
единственный друг. - Он потрогал  пачку  писем.  -  Вон  их  сколько,  вам
остается выбирать.
     Мэт  все  это  время  была   занята   чтением   записки,   написанной
неуверенным, неровным почерком. Потом она дотянулась до карандаша и бумаги
и написала:
     "Аллен объяснил мне не все слова. Что такое "ветеран"?"
     Получив от доктора объяснение, она написала:
     "Мне больше всех нравится этот. У него травма. Если меня освободят, я
приму его приглашение".
     - Ну-ка, покажите. - Толстяк взял письмо, прочитал его, похмыкивая, и
вернул ей. - Как хотите. Впрочем, у вас с ним есть что-то общее, поскольку
вы оба не в ладах с этим дурацким миром. - Он снова  взглянул  на  часы  и
проворчал: - Да идут ли вообще эти часы? Что нам, целую неделю ждать утра,
что ли?
     Кто-то,  звеня  связкой  ключей,  открыл  дверь,  и  в  камеру  вошел
прокурор. Улыбнувшись сопернику, он сказал:
     - Эл, вы  настолько  основательно  почувствовали  себя  узником,  что
отказываетесь даже от тех немногих удобств, которые предоставлены тюрьмой?
     - От чего именно?
     - Да от радио!
     Адвокат презрительно фыркнул.
     - К черту радио! От него только шум. Мы тут занимались чтением писем,
в тишине и покое... - Вдруг на его полном лице отразилось  замешательство.
- А что, мы здесь что-нибудь прослушали, что-нибудь передавали?
     - Последние известия в двенадцать. -  Прокурор  облокотился  на  край
стола, продолжая улыбаться. - Голосование прекращено.
     - Не может быть! - Лицо адвоката вспыхнуло от гнева, он встал. - Ведь
по всемирному соглашению приговор...
     -  Может  быть...  при  известных  обстоятельствах,  -  прервал   его
прокурор. - А обстоятельства сложились так, что несметный поток голосов  в
защиту  вашего  клиента  сделал  дальнейший  подсчет  ненужным.  -  И   он
повернулся к Мэт: - Только это строго  между  нами,  моя  дорогая:  я  еще
никогда так не радовался своему поражению.

     Человек средних лет, рано поседевший, с  длинными  тонкими  пальцами,
слушал радио в дальней комнате, когда раздался звонок в дверь.  В  комнате
не было телевизора, только по радио звучала нежная полинезийская  мелодия.
Звонок прорвался сквозь музыку, хозяин выключил радио  и  поднялся.  Очень
осторожно он пересек комнату, открыл дверь и вышел в коридор.
     Странно. В этот предвечерний час  некому  было  звонить.  Сюда  почти
никто не заходит. Почтальон обычно  заезжает  утром,  среди  дня  забредут
иногда один-два торговца. А  позднее  редко  кто  появляется,  чрезвычайно
редко. И сегодня он никого не ждал.
     Тихо - толстый ковер заглушал звук шагов, -  на  ощупь,  вдоль  стены
пробирался он по коридору к парадной двери.
     Что-то очень необычное было в этом позднем визите. По мере  того  как
он приближался к двери, в душу ему закрадывалось  удивительное  чувство  -
будто он  заранее  знал,  кто  ждет  его  там,  снаружи.  В  его  сознании
складывалась  картина,  пока  смутная,   как   бы   переданная   какими-то
непонятными ему средствами, словно ее процитировал один из тех, кто стоял,
исполненный  надежд,  там,  за  дверью.   Он   видел   крупного,   полного
добродушного мужчину в сопровождении крошечного зелено-золотого существа.
     Хотя он прошел через суровые испытания и беды  -  это  из-за  них  он
теперь такой, - нервы у него были в порядке, и он  ни  в  коем  случае  не
принадлежал к тому типу людей, которым мерещатся разные небылицы, и вообще
он не был склонен к галлюцинациям. И его обеспокоили, рас