, наверное, человек дрянной. Быть может, ты меня  таким
и считаешь. И не исключено, что ты прав. Но при всем при том я не убийца.
     - Да взгляни ты на это иначе, - взмолился Сэмми. Он  опять  сморщился
от боли. На его лбу поблескивали капельки пота. - Ты же знаешь, что я  все
равно скоро умру, чуть раньше или чуть позже. Это лишь вопрос времени. И я
прошу тебя сделать так, чтобы мне было легче. Я б очень хотел...
     - На самом же деле ты хочешь, чтобы мы облегчили себе  существование,
- прервал его Молит. - Еще пискни, и я оторву твою безмозглую башку!
     Приподнявшись на локте, Сэмми слабо улыбнулся.
     - Тебе, Билл, нет равных в умении успокоить человека с помощью угроз.
     - Схожу за морфием.
     Тяжело ступая, Молит обогнул костер  и  стал  рыться  в  их  запасах.
"Билл", - думал он. Пожалуй, впервые Сэмми назвал его по имени.  Возможно,
что так обращались бы к нему сейчас и другие, доживи они до этого дня.
     К примеру, Пейтон. Может, сегодня они уже не обменивались  бы  такими
фразами, как "Эй, Пейтон, подними-ка вот это" и "Слушаюсь, мистер  Молит",
а разговаривали бы между собой совсем по-другому:
     "Прихвати эту штуку, Гэнни" - "Хорошо, Билл".
     И, вполне вероятно, миссис Михалич сейчас звала бы его "Билл", а  он,
обращаясь к  ней,  говорил  бы  "Герда"  или  "Матушка"  или  придумал  бы
какое-нибудь глупое ласковое прозвище, вроде "Тутси".
     Когда-то, давным-давно, он оторопел бы  от  одной  мысли,  что  такое
возможно. Более того, от злости бы лопнул. Так было раньше, но не  теперь,
теперь - нет. Времена меняются. А вместе с ними и люди.
     Сэмми, не раздумывая, бросился в реку на помощь  Кесслеру,  а  теперь
просит их, чтобы выстрелом из пистолета они сняли с себя бремя, которое он
на них возложил. Пейтон без оглядки ринулся навстречу неведомой  опасности
с единственной целью отвести ее от других, Герда и Григор хотели умереть в
одиночестве, чтобы не быть обузой для остальных. Даже Фини, и тот напал бы
на одну из тех пятидесятитонных галопирующих махин, пытаясь спасти  людей,
не  дать  их  растоптать.  Словом,  каждый  по-своему,  в  зависимости  от
характера, проявил мужество: кто действовал сгоряча, кто - холодно, одни -
под влиянием импульса, другие - рассудочно.
     А что в багаже у него, у Молита? Танцовщица, вытатуированная на руке,
и фейерверк метеоритов, разлетевшихся по  всей  его  широкой  спине.  Клок
волос на груди. Могучее, как у быка, тело и выносливость, при  которой  он
может брести до последнего, пока не упадет замертво.
     Все остальное - невежество. Его  профессиональные  знания  в  области
реактивной  техники  сейчас,  в  этих  обстоятельствах,   не   более   чем
бесполезный хлам. Он ничего не  смыслит  в  хирургии,  мало  что  знает  о
применении лекарств. Не обладает острым, как  у  Фини,  слухом  и  его  на
редкость тонким обонянием. У него  нет  таких  проворных  пальцев,  как  у
Малыша Ку, нет его флегматичного склада ума и невозмутимого спокойствия, с
которым тот приемлет будущее. Даже плавать, как Сэмми, он и то  не  может.
Выходит, он вообще толком ни черта не умеет.
     Если не считать умения успокаивать людей с помощью  угроз.  Да,  хоть
эта  мелочь  в  его  пользу,  крошечный  плюс  против  его  имени.  Как  у
большинства людей, глубоко переживающих  свои  заблуждения,  самооценка  у
него была до нелепости заниженная. Его психика сейчас напоминала  маятник,
который, пока не выровняется его качание,  переносится  из  одной  крайней
точки  амплитуды  в  другую.  И  на  это  была  причина.  Из  глубины  его
существа... а может, извне, из немыслимой дали?.. ему слышался голос.
     Со шприцем в руке он вернулся к Сэмми.
     - Я рассудил так: один  полный  шприц  морфия  -  это  самая  большая
допустимая доза. Надеюсь, что угадал. Ну как, рискнешь?
     - Да. - Лицо Сэмми перекосилось  от  боли.  Он  выронил  недокуренную
сигарету. - Делай, что угодно, что угодно, только б мне стало полегче.
     - По-моему, лучше всего колоть в  бедра.  Поближе  к  ранам.  Хочешь,
вкачу по полшприца в каждое?
     Сэмми согласился. Опустившись рядом с ним на колени,  Молит  впрыснул
ему морфий. В жизни он не чувствовал  себя  так  неуверенно,  но  огромным
усилием воли он заставил свои большие волосатые пальцы проделать это четко
и осторожно.
     Он поднялся с колен.
     - Тебе лучше?
     - Пока еще нет. Должно быть, надо одну-две минуты подождать. - Сэмми,
обливаясь потом, откинулся на спину. Спустя какое-то  время,  показавшееся
вечностью, он проговорил. - Боль стихает. Уже немного легче. -  Он  закрыл
глаза. - Спасибо, Билл.
     В бледном свете второй луны, который  просачивался  между  деревьями,
его лицо испускало странное призрачное  сияние.  Молит  подождал  немного,
потом наклонился к Сэмми и прислушался к его дыханию. Довольный,  что  тот
уснул, он вернулся на свой сторожевой пост.
     Поздним утром, когда  они  поднимались  на  небольшую  возвышенность,
Молит почувствовал, что носилки тянут его назад,  и  оглянулся.  Малыш  Ку
остановился и уже опускал свои концы палок на землю. Молит опустил и  свои
тоже.
     - Что случилось?
     - Она не смотреть. Не двигаться. Чуть-чуть не падать с  носилки.  Моя
думает она умирать, - неуверенно сказал Малыш Ку,
     Фини на негнущихся лапах подошел к неподвижному телу, обнюхал  его  и
тонким голосом пронзительно завыл. Молит взглянул на  Сэмми,  пощупал  его
запястье, приложил ухо к груди. И достал лопату...
     Они прихватили поклажу и оружие и пошли дальше.
     Их было трое - двое людей и собака.
     День тридцать второй, а может, тридцать шестой или пятьдесят  шестой?
Никто не знал, и никому до этого не было дела. Они потеряли счет дням, ибо
считать их не было смысла. Единственным ничтожно малым утешением было  то,
что они перебрались на другой берег реки, - в месте, где она сужалась и из
воды торчали большие камни, по которым и удалось ее  перейти.  Теперь  они
снова шли на север.
     Количество пройденных миль было неразрешимой загадкой. Может, триста,
а  может,  четыреста.  В  лучшем  случае  они  прошли  четверть  пути   до
спасательной  станции,  если  допустить,  что  Саймс  не  ошибся  в  своих
расчетах. Им нужно было преодолеть расстояние, в несколько раз превышающее
то, которое они уже прошли.
     Как-то в полдень, когда они позавтракали, Молит случайно взял в  руку
вещевой мешок Малыша Ку. Их  мешки  выглядели  одинаково,  но  стоило  ему
поднять этот, и он сразу понял, что мешок не его. Он молча опустил его  на
землю, взял другой мешок, забросил его  за  спину  и,  подтянув  на  плечи
ремни, сжал в кулаке рукоятку своего мачете.
     С этой минуты Молит  стал  исподтишка  наблюдать  за  Малышом  Ку.  И
довольно быстро  уяснил  себе,  что  тот  замыслил.  Действовал  Малыш  Ку
спокойно и очень  ловко;  если  б  случай  с  мешком  не  заставил  Молита
заподозрить неладное, он так ничего б и не заметил.
     За каждой едой один из них - тот, чья очередь, -  вскрывал  для  Фини
пакет с пищевым концентратом из своего запаса.  Это  Малыш  Ку  проделывал
честно, однако картина менялась, когда ему нужно было открыть другой пакет
для себя. У него наготове был один уже вскрытый,  который  он  каждый  раз
доставал, делая вид, что вскрывает и ест его содержимое. Однако он никогда
не выбрасывал упаковку, которой полагалось  после  еды  опустеть.  Плоский
пакет возвращался в его мешок с тем же содержимым, готовый к использованию
в следующей пантомиме. Его мешок казался  процентов  на  двадцать  тяжелее
мешка  Молита,  следовательно,  по  приблизительному  подсчету,  Малыш  Ку
проделывал этот фокус уже дней шесть-семь.
     Однако Малыш Ку не умирал от голода. Он ел по ночам, во  время  своих
очередных дежурств. Лежа у костра, Молит незаметно, одним глазом проследил
за ним и увидел, как тот с жадностью поглощает фрукты,  ягоды  и  коренья,
собранные им  в  джунглях,  наедается  до  отвала,  готовясь  к  голодовке
следующего дня. Было ясно,  почему  он  так  ведет  себя,  и  душа  Молота
заклокотала от возмущения.
     - У нас недостаточно продовольствия, да? - спросил он  Малыша  Ку.  -
Оно кончится раньше, чем мы одолеем половину пути до станции, так?
     - Моя не знает.
     - Отлично знаешь, черт  тебя  дери!  Ты  мне  не  виляй.  Ты  же  все
рассчитал своим подлым умишком. Прикинул, что нам никогда не добраться  до
станции, если мы не начнем есть то, что растет в  джунглях,  А  кто-то  же
должен стать подопытной морской свиньей, вот тебе и втемяшилось в  голову,
что такой свинкой станешь ты,
     - Моя не понимать, -  запротестовал  Малыш  Ку,  глядя  на  Молита  с
непроницаемым выражением в черных глазах.
     - Не примеривайся! - Молит вперил в Малыша Ку  такой  взгляд,  словно
уличил его в каком-то тяжком преступлении. - Незнакомые  пищевые  продукты
очень опасны. Никогда не  предскажешь,  как  они  могут  подействовать  на
человеческий организм. Вот ты и рассудил: если с тобой ничего не случится,
это решит для нас вопрос питания на остаток пути... Но если это не пройдет
тебе даром, если ты убьешь себя (он в ярости  стукнул  кулаком  по  своему
мешку), тогда останется немного больше еды для меня и Фини.
     - Моя все равно, если моя умирать, -  возразил  Малыш  Ку  с  истинно
восточной логикой.
     - А мне не все равно! - взревел Молит. - С твоим проклятым мешком  не
побеседуешь, если ты сдохнешь. Он мне не компания. Да и  по  ночам  он  не
сможет дежурить со мной по очереди. Кто будет охранять меня, когда я сплю?
     - Хороший собака, - сказал Малыш Ку, взглянув на Фини.
     - Собаки мне недостаточно. - Молит говорил жестко и властно.
     Он толкнул Малыша Ку  в  грудь  и,  совершенно  не  соображая,  какую
городит чушь, заявил: - Если ты из-за этого умрешь, я убью тебя! Теперь  я
хозяин всего,  что  осталось  от  нашей  экспедиции,  и  я  запрещаю  тебе
затруднять меня своей смертью, понял?
     - Моя пока не умирать, - пообещал  Малыш  Ку  и  десять  дней  честно
держал слово.
     Первым знаком того, что он собирается нарушить  свое  обещание,  было
его падение: он рухнул, как подкошенный, головой вперед, судорожно поскреб
ногтями землю, потом заставил себя подняться на ноги и, спотыкаясь, побрел
дальше. Пройдя так ярдов десять, он нагнал поджидавшего его  Молита  и  на
этот раз запретил себе упасть. Со стороны это выглядело очень странно.
     Он стоял перед Молитом, раскачиваясь, как травинка на ветру, и лицо у
него было цвета старой слоновой кости. Его колени медленно сгибались,  так
медленно,  словно  что-то  тянуло  их  вниз,  преодолевая  его   отчаянное
сопротивление. Таким  вот  образом,  мало  помалу,  уступая,  он  все-таки
опустился на колени, извиняющимся  тоном  пробормотал:  -  Моя  больше  не
может. - И упал на руки подхватившего его Молита.
     Быстро сняв с него пояс с пистолетом  и  зарядами  и  вещевой  мешок,
Молит положил его на заросший мхом пригорок,  а  Фини  бегал  вокруг  них,
взволнованно скуля. Когда  Молит  нагнулся  над  Малышом  Ку  и  попытался
привести его в чувство, голубое солнце  плеснуло  жаром  в  просвет  между
листьями и опалило ему шею.
     - Не вздумай смыться, слышишь? - Молит настойчиво встряхнул его. - Не
смей уйти, как все остальные, не стану рыть для тебя могилу. Не надейся! -
Он схватил лопату и зашвырнул  ее  в  джунгли.  На  лбу  его  пульсировала
вздувшаяся вена. - Видишь, я выбросил эту штуку, будь она трижды проклята.
Ею никто больше не выроет ни одной могилы. Никогда, никогда,  никогда!  Ни
для тебя, ни для меня. - Он похлопал по щекам цвета слоновой кости. - А ты
проснись, ладно? Ну, давай, просыпайся!
     И Малыш Ку послушно проснулся, повернулся на бок и его вырвало. Когда
рвота прекратилась, Молит подхватил его под мышки и насильно  поставил  на
ноги, поддерживая, чтобы тот не упал.
     - Теперь порядок?
     - Много-много больная.
     Малыш Ку повис у него на руках.
     - Тогда чуток посидим.
     Опустив его обратно на пригорок, Молит присел рядом и положил  голову
Малыша Ку себе на колени. Фини тревожно залаял ярдах в  сорока  от  них  в
зарослях мелькнули огромные кольца змееподобного существа,  Молит  схватил
пистолет и послал в ту сторону очередь из пяти выстрелов. Свитое в  кольцо
чудовище  быстро  заскользило  назад.  Молит  снова  занялся  Малышом  Ку,
проклиная собственное бессилие и  взывая  к  лежащей  у  него  на  коленях
голове:
     - Ну, перебори себя, малыш. Нам еще идти да идти, но мы  это  осилим,
если будем держаться друг друга. Мы уже прошли с тобой  много-много  миль.
Ты же не сдашься сейчас, правда? Говорю тебе, возьми себя в руки!
     Солнце скрылось за  горизонтом,  жалобно  заскулил  Фини;  сгустилась
тьма, пока ее немного не рассеял слабый тусклый свет появившихся  на  небе
трех лун. А Молит все сидел, держа на руках Малыша Ку, и время от  времени
обращался к нему с какими-то словами, но уши того оставались глухи. Молиту
показалось, что громадное голубое солнце разметало и спутало его мысли,  и
он потерял над ними власть.
     У него  возникло  ощущение,  будто  он  ограждает  своими  руками  от
неведомой опасности не только Малыша Ку, но и всех остальных, кто  некогда
брел с ним по этим чужим тропам. Саймса и Пейтона, Сэмми и Кесслера, обоих
Михаличей. Да и тех, с кем он жил и общался в те давние времена, когда еще
существовал большой серебристый цилиндр, называвшийся "Стар Куин".
     И еще ему казалось, будто он  слышит  голос,  который  звучал  сейчас
намного громче и  настойчивей,  чем  прежде.  Но  хоть  убей,  он  не  мог
разобрать, какие слова пытался сказать ему этот голос.
     Он просидел так до самого рассвета, одежда его стала влажной от росы,
веки вспухли и покраснели. Малыш Ку был еще жив, но без сознания и  ни  на
что не реагировал. Он был в состоянии полного оцепенения, как после приема
большой дозы наркотика.
     Это напомнило Молиту, что, если верить слухам, такие, как  Малыш  Ку,
подвержены наркомании. А вдруг у Малыша Ку  имелся  тщательно  запрятанный
запас опиума - либо в его мешке, либо при нем, в одежде? Молит обыскал все
и, надо сказать, очень тщательно. И не нашел никакого  опиума.  Сколько-то
дней назад он точно так же обыскал Сэмми. И не нашел никаких  бриллиантов.
Ни у одного  не  оказалось  тех  вещей,  которые,  по  сложившимся  о  них
представлениям, эти люди должны были всегда иметь при себе.
     Он пришел к выводу, что жизнь в некотором смысле - это огромная ложь,
черт ее дери. А правда - тоже в каком-то смысле  открывается  со  смертью.
Среди вещей Малыша Ку не оказалось ничего заслуживающего  внимания,  кроме
выцветшей потрескавшейся фотографии, на которой была запечатлена деревушка
с домиками под покосившимися крышами, а на заднем плане виднелись какие-то
горы. Только и всего. И ничего больше. Его рай, его  царство  небесное  на
земле.
     - Я привезу тебя туда, - поклялся Молит. - Даже  если  на  это  уйдет
десять лет.
     Надев пояс с зарядами и пристегнув  к  нему  пистолет,  он  набил  до
отказа один из мешков, закрепил ремни так, что теперь, когда он  продел  в
них руки, мешок висел у него на груди, а не за спиной.  Часть  содержимого
походной аптечки он рассовал по карманам, а что не поместилось, оставил на
пригорке. Воткнул мачете заостренным концом  в  землю,  чтобы  можно  было
взяться за рукоятку не нагибаясь, взвалил на спину Малыша Ку, сжав в своей
волосатой лапе оба его тощих запястья,  другой  рукой  выдернул  из  земли
мачете и пустился в путь.
     Когда они двинулись дальше, Фини очень оживился: он прыжками  понесся
вперед, то и дело  к  чему-то  принюхиваясь  и  часто  оглядываясь,  чтобы
убедиться, следует ли за ним Молит. Полчаса  ходьбы,  пять  минут  отдыха;
полчаса ходьбы, пять минут отдыха. Еще хорошо, что  судьба  наградила  его
таким сильным телом,  одновременно  распорядившись,  чтобы  Малыш  Ку  был
маленьким, ссохшимся - кожа да кости - подобием человека.
     И вот, тащась по тропе, Молит начал  разговаривать  вслух.  Иногда  с
Малышом Ку, безмолвное тело которого было  перекинуто  через  его  широкое
плечо. Иногда - с  Фини,  удивительно  терпимо  воспринимавшим  любое  его
чудачество, как самое что ни на есть обычное явление. А бывало, что он, ни
к кому не обращаясь, выкрикивал гневные фразы, порожденные жаром  голубого
солнца и чужой атмосферой. Его тело  пока  функционировало,  а  разум  уже
помутился, но сам он об этом не подозревал.
     Во время восьмой остановки Малыш Ку издал  горлом  тихий  прерывистый
хрип, впервые со вчерашнего дня открыл свои черные глаза и прошептал:
     - Моя много извиняйся.
     И с присущим ему  спокойствием  тихо  ускользнул  туда,  куда  уходят
Малыши Ку. А Молит не заметил, что его уже нет. Он поднял его тело и понес
дальше сквозь зеленый ад, потом опустил его на землю, снова поднял,  снова
понес: одна изнуряющая миля за другой, один час  пекла  за  другим.  Молит
иногда разговаривал с ним, и почти всегда Малыш Ку отвечал ему, любезно  и
без запинки.
     - Мы все ближе к цели, малыш.  Хорошо  продвигаемся  вперед.  Сегодня
прошли пятьдесят миль. Что ты на это скажешь?
     - Чудесно, - ободряюще отвечало мертвое лицо.
     - А может, завтра мы пройдем сто. Под этим голубым солнцем.  Оно  все
хочет меня сжечь, но я ему не дамся. Вонзается мне прямо в мозг и требует;
"Падай, ну, падай же, будь ты проклят!", но я не упаду, слышишь? Ты имеешь
дело с Биллом Молитом. А я плюю на голубое солнце. - И он плевал для вящей
убедительности, а Малыш Ку лежал, замерев от восхищения.  -  На  следующей
неделе в среду мы дойдем до купола. Они там  организуют  для  Сэмми  новые
ноги. А через месяц во вторник будем уже лететь к Земле. - Он торжествующе
фыркал. - И к рождеству мы дома, а?
     - Разумеется! - с положенным восторгом отвечал Малыш Ку.
     - А Фини угостим говяжьими костями, -  добавлял  Молит,  обращаясь  к
собаке. - Как ты на это смотришь?
     - Сгораю от нетерпения, - отвечал Фини и со всех ног бежал вперед.
     Как же хорошо иметь  настоящих  друзей  там,  где  без  них  было  бы
ужасающе одиноко. Слышать, как они с  тобой  разговаривают  -  они  и  тот
голос, который все звал, звал...
     В среду он свернул на восток. Компас лежал там, где  он  обронил  его
два дня  назад  -  под  необычайной  красоты  орхидеей,  которая  издавала
зловоние. Он не отличал востока от запада, севера от юга, но  его  могучее
тело продолжало идти,  точно  взбесившийся  механизм,  который  упрямо  не
желает остановиться. И все это время Фини бежал впереди него на расстоянии
прыжка; днем помогал обходить замаскированные ямы-ловушки, по ночам стерег
его.
     Его  обожженное  лицо  стало  кирпично-красным  и  было   изборождено
глубокими морщинами, черными от пыли и пота. Нечесаная свалявшаяся  борода
клочьями свисала на грудь. Глаза его были налиты кровью, зрачки расширены,
но тело продолжало шагать вперед с бездумным упорством робота.
     Время от времени он втыкал мачете  в  землю,  выхватывал  пистолет  и
стрелял, кое-как прицелившись, примерно в том направлении, где  появлялись
какие-то животные, которые напали бы на него, стреляй  пистолет  бесшумно.
Но они убегали от громкого треска пальбы, не перенося  этих  звуков.  Раза
два он стрелял в драконов,  которые  существовали  только  в  его  больном
воображении. Останавливаясь передохнуть, он всякий раз беседовал с Малышом
Ку  и  Фини,  и  они  на  его   блестящие   остроты   неизменно   отвечали
наизабавнейшими шутками.
     Как это ни странно, он никогда не забывал покормить собаку. Иногда он
так увлекался разговором со своими двумя  собеседниками,  что  пренебрегал
необходимостью поесть самому, но не было случая, чтобы он не вскрыл пакета
с пищевым концентратом для Фини.
     Когда Молит вышел к крайнему  отрогу  горной  цепи,  он  оказался  на
возвышенности. Джунгли поредели и постепенно уступили место голым  скалам,
и пришло время, когда он уже  тащился  там