ать  о
прошлом, жить настоящим, грезить о будущем, можно порознь, а можно вместе,
одновременно. Этим мозг человека  отличен  от  мозга  животного.  Мозговая
работа животных однозначна по  времени  -  куцый  мир,  картина  в  рамках
конкретной реальности данных мгновений. Человеку просторней: он живет тем,
что было, что есть и что будет. Жить с этим порознь легко, но сразу в трех
временах - дьявольски трудно. Я живу по  крайней  мере  сразу  в  двух:  в
настоящем и прошлом. Увязать настоящее  с  прошлым,  осмыслить  результаты
этой увязки - значит проведать о будущем.
   Я побывал на "голубом этаже", слышал "реквием  бездны",  был  на  грани
потери рассудка. Это прошлое. Однако я жив -  настоящее.  Своим  спасением
обязан кальмару - резюме,  так  сказать.  Итак,  в  будущее  проектируется
кракен... Ну что ж, возьмем это за основу вполне вероятных прозрений.
   Кракен мог меня растерзать. Не растерзал. Не причинил мне ни  малейшего
вреда, хотя свободно мог свернуть мне  голову  одним  движением  щупальца.
Случайность? Допустим. Теперь  другое:  кракен  знает,  что  такое  ружье.
Расскажи я об этом кому-нибудь из подводников, меня засмеют.  Болл  просто
лопнет от хохота. Но факты  неумолимы:  кто-то  очень  прилежно  занимался
дрессировкой глубоководного примата.  Видимо,  Пашич...  Да,  но  с  какой
стати? Хобби морского геолога? Научный эксперимент?  Или  озорное  желание
мистифицировать своего напарника? Если это мистификация, то она ему,  надо
признаться, удалась... "Скажите, Свен, Пашич способен на это? Ведь вы  его
хорошо знаете". -  "Нет,  не  способен.  Пашич  был  достаточно  серьезным
человеком, мистер Соболев". Н-да...
   Помнится, я где-то читал,  что  какой-то  чудак  радист  учил  шимпанзе
стучать на ключе. Обезьяна умела выстукивать целые  фразы.  Где  гарантия,
что Пашич  не  мог  обучить  тому  же  кальмара?  Только  фразы  наоборот,
шиворот-навыворот. Так оригинальнее. Для людей, разумеется. А для кальмара
порядок  знаков  не  имел   никакого   значения   -   лишь   бы   запомнил
последовательность продолжительных и  коротких  нажатий...  Изобретателен,
черт!
   Теперь проще простого объяснить круглую  тень  в  акварине.  С  вырезом
посередине. Вероятно, я видел одно из щупалец кракена, свернутое в кольцо.
Да, размеры вполне соответствуют. О, бездна! Неужели я обо всем догадался?
Слишком легко и просто, чтобы это могло быть правдой...
   "В конце концов любая загадка объясняется просто". Очевидно, вы  правы,
мистер Болл. Я никогда не верил  в  простоту  объяснений,  грешен...  Даже
сейчас сомневаюсь.
   Но тем не менее гипотеза, которая все хорошо  объясняет,  автоматически
возводится в ранг стопроцентной  теории.  Теория  всемогуща,  как  бог,  -
универсальный ключ к  множеству  секретных  замков.  Старина  Саваоф  тоже
чем-то вроде теории, - универсальным ключом,  -  в  оные  времена  завидно
просто объяснялась даже вселенная.  Мне  предстоит  объяснить  куда  более
прозаические вещи. Например: почему не стреляла Манта?
   Само собой разумеется, Пашич  должен  был  как-то  защитить  от  машины
кальмара,  с  которым  ему  удалось  подружиться.  Дрессировкой  здесь  не
поможешь, вопрос мог  быть  решен  только  техническим  способом.  "Органы
чувств" машины хорошо мне знакомы. Во-первых,  магнитный  экстраполятор...
Не в счет: кальмару пришлось бы таскать на себе электромагнит. Так же мало
пригодны химический анализатор воды и устройство координации. Другое  дело
ультразвуковой приемник. Если "снабдить" кальмара миниатюрным передатчиком
ультравысоких звуковых частот...  В  принципе  это  возможно,  хотя  и  не
просто. Погоди-ка, забыл радиометр... Ах, вот оно что!
   Никуда не денешься, мистер Болл и  мистер  Соболев  работают  и  думают
все-таки сообща. Первым нащупал истину Болл - благодаря ему я  узнал,  что
из атомного бункера  кто-то  извлек  небольшое  количество  радиоактивного
изотопа тория. И теперь  я,  кажется,  догадался  зачем...  Мне  следовало
раньше посоветовать Боллу  проанализировать  с  помощью  Мурены  программу
активной обороны всех без  исключения  Мант,  поискать  изменения  в  этой
программе. Я  уверен,  изменения  были.  Тогда,  на  карнизе  центрального
бункера, я стал  свидетелем  незавершенной  атаки:  локатор  машины  сразу
"почувствовал"  спрута,  Манта  пошла  на  сближение...  и  вдруг  осечка,
стрелять почему-то нельзя. Тогда я подумал, что Манта не трогает тех,  кто
уклоняется от поединка. И не подумал, что  Манта  -  машина,  в  программе
действий которой нет ничего от наших человеческих эмоций.
   Стрелять было нельзя,  потому  что  стрелять  в  помеченного  радиацией
спрута запрещала программа.
   Когда я был схвачен  кальмаром,  стрелять  тоже  было  нельзя.  Значит,
кальмар тот же самый - других Манта безжалостно  уничтожала.  Завтра  надо
взять радиометр и проверить эту догадку. Сегодня я просто не  в  состоянии
заставить себя выйти в воду - я страшно устал. И не только физически.
   ...Мы с Мантой плыли в  сторону  маяка.  Кальмар  не  желал  отставать.
Провожал нас до самой площадки. Он с  чрезвычайной  легкостью  двигался  в
воде хвостом вперед. Словно ракета в безвоздушном пространстве. Или  метла
знаменитой бабы-яги. Я специально несколько раз  менял  направление,  чтоб
увидеть, как спрут поворачивает.  Он  выполнял  повороты  очень  эффектно,
отклоняя пучок щупалец  в  нужную  сторону.  Иногда  он  подплывал  к  нам
подозрительно близко. Я готов был в любую секунду стрелять. Но кальмар  не
давал к этому повода. Во мне все более крепла уверенность: спрут знаком  с
человеком...
   Если Пашич действительно мертв,  мне  неизбежно  придется  признать  за
кальмаром способность к  художеству.  Человекообразную  обезьяну  нетрудно
заставить  работать  на   каком-нибудь   агрегате   с   несложным   ручным
управлением, но я никогда не читал и не слышал, чтобы  низший  примат  был
способен освоить хотя бы примитивную технику  рисунка  (не  говоря  уже  о
письме!).  Правда,  самые  деятельные  из  них  с  удовольствием   берутся
малевать, но дальше абстрактных полос  и  пятен  "творческие"  возможности
дерзающих  не  простираются.  Быть  может   морские   приматы,   наоборот,
феноменально талантливы? Как бы там ни было, загадочная надпись,  внезапно
возникшая  на  ржавом  понтоне,  заставляет  думать,   что   натуралистам,
вероятно, придется пересмотреть многие свои концепции относительно скрытых
возможностей головного мозга гигантских цефалоподов.
   Примерно такая же ситуация сложилась в недавнем  прошлом,  когда  после
тысячелетнего знакомства человека с дельфином  вдруг  выяснилось,  что  мы
имеем дело с существом, способным сознательно  имитировать  голоса  людей.
Ученые были шокированы. "Кто ты, дельфос?" - вопрошали они и с непривычным
для  ученого  мира  смятением  чувств  величали  дельфина   "коллегой   по
совместным исследованиям". Загадка  "морского  сфинкса"  взволновала  умы.
Армия исследователей тайн семейства дельфиновых  стремительно  пополнялась
талантливыми и - что греха таить - бездарными экспериментаторами.  Дельфин
прошел по конвейеру человеческих рук. Они были разными, эти руки.  Добрые,
ласковые руки друзей; любопытные, умные руки ученых; грязные, жадные  руки
дельцов и преступные руки военных... Ну, и что ты теперь  о  нас  думаешь,
дельфос? Вероятно, что-нибудь не очень скверное. Мы ведь в конечном  итоге
сумели хорошенько дать по рукам представителям зла.
   Что будешь думать о нас ты, гигант-архитевтис?..  Еще  неизвестно.  Мне
стыдно оттого, что  еще  неизвестно.  Люди  пришли  в  океан  под  защитой
стреляющих Мант и квантаберов. И надолго. Может быть, насовсем. Что  сулят
океанским глубинам пришельцы - мир или?.. Вот это "или" пугает.  Проклятое
"или" - отзвук  трагедий  всех  континентов.  Кроме  Антарктиды,  пожалуй.
Пингвинов не тронули, им повезло - большое спасибо нам, человекам.  Меньше
везло бизонам, сайгакам,  бескрылым  птицам  моа.  Повезет  ли  гигантским
кальмарам - неясно. Люди, будьте к ним милосердны!..
   Побежденный усталостью, я, наконец, задремал.
   Мне казалось, я совершенно не спал. Просто  минутное  забытье.  Однако,
очнувшись, я почувствовал какое-то странное облегчение. Взглянул на часы и
не поверил глазам. Мое "забытье" длилось четыре часа! С хвостиком. Значит,
все-таки, спал...
   Мышцы все еще усталого тела протестуют  против  любого  движения.  Мозг
обладает меньшей инерцией.  Ему  бывает  достаточно  доли  секунды,  чтобы
слуховой и зрительный центры вновь обрели состояние высшей готовности.
   Широко  открытые  глаза  не  уловили  никаких  изменений  в  окружающей
обстановке. Кроме нового положения стрелок часов.  Но  уши  отметили  едва
уловимое дополнение к той тишине, которая стала привычной в  каюте,  почти
осязаемой.  Что-то  далекое,  приятно   знакомое   и   совершенно   чуждое
сиюминутному отрезку реальности... Память услужливо подсказала: это Глиэр.
   Тишина - загадочная субстанция.  Иногда  она  проделывает  с  человеком
странные  вещи.  То   кажется   непомерно   растянутой,   необъятной,   то
спрессованной, сжатой до размеров бункерного пространства. Тишина способна
обманывать. Вот и сейчас она притворилась концертом Глиэра  для  голоса  с
оркестром... Я жадно вслушиваюсь в переливы мелодии, хотя понимаю, что это
обман, слуховая иллюзия.
   Сама по себе иллюзия для меня значения не имела: в сурдокамерах, я знал
это, вполне здоровым  людям  не  раз  доводилось  "видеть"  несуществующие
предметы, "слышать" воображаемую музыку - специфические  реакции  человека
на  условия  с  ограниченным  количеством  внешних   раздражителей.   Один
космонавт, например, во  время  испытания  тишиной,  совершенно  отчетливо
"видел" гремучую змею, но, к счастью,  понимал,  что  это  нереально.  Моя
иллюзия, вероятно, вызван-а едва уловимым на  слух  пением  вентиляционной
установки в соседней каюте: я  с  необыкновенной  отчетливостью  улавливал
каждую музыкальную фразу. Сон наяву. Хорошо, что мне "приснился" Глиэр...
   Люблю Глиэра. Он - один из немногих,  кто  умел  создавать  драгоценные
сплавы  чувства  и  музыки.  И  Чайковского  тоже  люблю,  но  по-другому.
Чайковский слишком велик и необъятен, как необъятна Россия.  Лиричен,  да,
но в широком смысле этого слова. Глиэр  более  "узок".  В  том  понимании,
которое  определяет  желание  побыть  одному.  Или,  сказать   откровенно,
вдвоем...
   Это было давно... Впрочем, нет, совсем недавно - всего  лишь  два  года
назад. Тем, что мне довелось участвовать в работе Международного конгресса
океанологов  в  Ленинграде,  я  был  обязан  успехам   нашей   комплексной
Тихоокеанской экспедиции.  Новые  методы  гидрофизических  исследований...
Доклад поручили сделать мне.
   Из окна, моего номера виднелся кусочек  площади  Космонавтов.  Красивая
площадь  -  великолепный  монумент,  зелень,  фонтаны...  Сегодня   вторая
половина дня свободна от заседаний, и я ломал  голову  над  вопросом,  как
распределить свое время между тремя ответными визитами шведам, канадцам  и
англичанам. Кроме того, мне необходимо было  встретиться  с  руководителем
нашей гидрофизической секции Зенковским.  Конец  моим  колебаниям  положил
Ваня Матвеев - ихтиолог, большой эрудит в вопросах прикладной гастрономии,
весельчак и очень беспокойный сосед по номеру. Едва переступив  порог,  он
скороговоркой сообщил, что минуту назад говорил по телефону с Зенковским.
   - Он хочет тебя видеть немедленно. Предстоит какое-то  там  обсуждение.
Старик настолько любезен, что послал за тобой...
   - Дилижанс?
   - Странно, но ты угадал. "Меркурий", желтенький такой. Через пять минут
у подъезда.
   Матвеев злорадно ухмыльнулся.
   Я поправил галстук и сунул руку в рукав пиджака. Хотя бы и  мотоцикл  -
какая  собственно  разница?  В  конце  концов  я  не  страдаю   чрезмерной
щепетильностью в выборе транспорта.
   - Меня приглашают в институт бионетики, - тараторил  Матвеев.  -  Хотел
отказаться, но уж очень просили приехать. Как ты думаешь, зачем?
   - Полагаю, очередная консультация о способах приготовления севрюги.
   - Нет, кроме шуток? Администратор говорит, что звонили  несколько  раз.
Последний звонок  застал  меня  в  вестибюле,  голос  женский  и  довольно
приятный...
   - Севрюга, брат, это вещь! Особенно заливная. Пока!
   Я вышел из  гостиницы  и  направился  к  автостоянке.  Поискал  глазами
"Меркурий". Он уже здесь. Желтенький, с  коляской.  Коляска  в  царапинах,
вмятина на боку. Хорошо еще, что цело ветровое стекло.
   Водитель - насколько позволяла видеть  его  великолепная  экипировка  -
молодой симпатичный парнишка. Сапоги, кожаный костюм на молниях,  перчатки
с крагами.  И,  разумеется,  жесткий  спортивный  шлем,  защитные  очки  в
пол-лица. Затрещал мотор.  Юнец  сделал  приветственный  жест,  указал  на
коляску и прощебетал что-то, упомянув Матвеева.
   - Да, да, мне передали, - крикнул я и сунул ноги в коляску.
   Тесновато... Но ехать, видимо, недалеко. Я  покровительственно  шлепнул
парнишку по кожаной спине:
   - Пошел!
   Мотоцикл рванулся с места. Скоро я убедился, что за рулем действительно
первоклассный водитель. Мы пронеслись мимо новостроек северного  района  и
вылетели на автостраду. Легкое недоумение. Старик  Зенковский  явно  решил
соригинальничать. Автострада уводила нас все дальше  и  дальше  за  город.
Мелькали дорожные указатели с перечнем ближайших дачных  поселков.  Ладно,
погода теплая, пропитаюсь озоном, а к шведам можно и завтра.
   Столбик с отметкой "60 километров" заставил меня насторожиться. Куда же
мы все-таки едем? Неужели в  Приморск?  Я  довольно  бесцеремонно  толкнул
водителя в бок и  знаками  попросил  остановиться.  Водитель  отрицательно
покачал головой и показал на солнце. Ага, времени маловато, спешит... Если
и вправду нужно в Приморск, то зачем мотоцикл? На монорельсе я прикатил бы
гораздо быстрее.
   Наконец,  мы  свернули  направо  и,  разбрызгивая  лужи,  покатили   по
проселочной дороге.  Совершенно  пустынное  место.  Неужели  Матвеев  меня
разыграл?.. Сегодня утром я нашел в  столе  кем-то  забытый  тюбик  губной
помады  и  употребил  его  на  то,  чтобы  выкрасить   диски   матвеевской
электробритвы "Массаж". Краска оказалась  на  редкость  стойкой,  ихтиолог
долго  не  мог  отмыть  физиономию,  и  мы  едва  не  опоздали  к   началу
заседания... Нет-нет, он не стал бы мстить так жестоко, здесь явно замешан
Зенковский.
   Я тронул водителя  за  плечо  и,  рискуя  повредить  голосовые  связки,
осведомился, правильно ли мы едем. Юнец неопределенно  махнул  рукой.  Это
могло означать все, что угодно: скоро приедем, отстань от меня, сиди и  не
рыпайся...
   Обширное озеро. Должно быть, холодное и  глубокое.  Красотища  какая!..
Волшебный мир воды и неба, холмов, растений и воздуха. Я уже не жалею, что
меня сюда занесло.
   Мы нырнули в сырой и темный ельник, перемахнули через деревянный  мост,
под которым сердито шумела речушка, и неожиданно выехали к  самому  берегу
озера.
   У дощатого причала - небольшой катер. Выше по берегу - бревенчатый дом.
Над крышей - антенна. Экзотика...
   Мотоцикл остановился  у  крыльца,  надоевшая  трескотня  умолкла,  и  я
услышал ровный  гул  дизеля  полевой  электростанции.  Все  это,  конечно,
занятно, но я не вижу Зенковского.
   - Уф... - с облегчением вздохнул водитель и звонким голосом сообщил:  -
Приехали!
   - Отличная новость. - Я с удовольствием спрыгнул  на  твердую  землю  и
стал разминать затекшие колени. - Весь вопрос в  том,  куда  мы  приехали?
Может быть, ты объяснишь мне, стервец?
   - Вы всегда так разговариваете с незнакомыми девушками?
   Я обернулся...  и  впервые  взглянул  в  эти  серые  и  какие-то  очень
внимательные глаза. Стоял, как столб, глядел и неизвестно  чему  улыбался.
Казалось, вся озерная голубизна вдруг хлынула в грудь и утопила  сердце  в
водовороте радостного изумления... Пройдут  года,  мы  станем  ближе  друг
другу, роднее. Но я навсегда сохраню в себе это радостное изумление ею...
   Я перевел взгляд на брошенные в  коляску  шлем  и  очки,  под  которыми
раньше не сумел угадать светлые  волосы  незнакомки  и  ее  необыкновенные
глаза. Вспомнил злорадную ухмылку Матвеева.
   - Мадемуазель, - сказал я, - мой  вопрос  отменяется.  Мне  теперь  все
равно, куда мы приехали. Простите, я не знал, что вы - девушка.
   - Глупо, - сказала она. - Бездарный юмор, товарищ Матвеев.
   - Глупо, - со вздохом согласился я. - Мы совершенно  не  понимаем  друг
друга.
   Она швырнула перчатки в коляску и вошла в дом.  Я  последовал  за  ней.
Хотя бы за тем, чтобы объяснить, наконец,  что  я  не  Матвеев.  На  двери
прибит кусочек картона, на котором мелким шрифтом начертана фраза: "НИИМБ,
лаборатория самых туманных проблем".
   В большой, установленной  какими-то  приборами  комнате  -  трое.  Двое
парней и девушка. Девушка в белом трико, парни в спортивных  брюках.  Один
из них в майке, другой - без. Тот, который в майке, рыжеволос, как солнце;
который без - мускулист, как Геракл.  Все  трое  сидят  на  полу  и  молча
разглядывают разобранный акваланг.
   - Здравствуйте, - сказал я.
   Три пары глаз. Самые любопытные у девушки в белом.
   - Андрей, - ткнул Геракл себя в голую грудь.  Указал  на  остальных:  -
Жора, Наташа. Но вы чертовски не вовремя... Присаживайтесь.
   Забавно... Однако на меня  уже  никто  не  смотрел.  Акваланг  для  них
почему-то важнее. Я присел рядом с  ними  на  корточки  и  стал  ощупывать
детали старенькой двухбаллонной "Ялты".
   - Мембрана, - сказал я и вытер руки, испачканные смазкой.
   - Труба? - спросил Андрей.
   - Труба, конечно... Если нет запасной.
   - Жора, если нет запасной... - Бицепсы Андрея угрожающе вздулись.
   Жора тяжело вздохнул и подергал себя за вихор.
   - У него нет запасной, - с тоской в голосе сообщила Наташа.  -  У  него
нет ничего запасного.
   - А в чем, собственно, дело? - полюбопытствовал я.
   - Расползаются... - тихо сказала Наташа.
   Все трое повернули головы и как-то странно поглядели на дверь.
   - Кто расползается?
   - Бентарки, - нехотя ответил Андрей.
   - Бентарки?..
   Я тоже взглянул в сторону двери.
   - На дне, - пояснила Наташа. -  Белковые  лапиллаторы.  Как  голотурии,
только большие. Солястер отключился, вот они и расползаются.
   - Разберешься, - заверил меня Андрей. - Ты  ихтиолог,  тебе  это  будет
легко. Бентарки выполняют функции голотурий.  Только  голотурии  жрут  для
себя, а бентарки перерабатывают ил для других. Понял?
   - Кое-что понял. Только я не ихтиолог  и  не  Матвеев.  Игорь  Соболев,
гидрофизик. Ошибка, так сказать. Маленькое недоразуменьице.
   И снова три пары глаз. И самые любопытные у Наташи.
   - Денек!.. - процедил сквозь зубы Андрей.
   Из соседней комнаты вышла моя похитительница. Сейчас она, как и Наташа,
в белом трико.
   - Ло, познакомься, - сказал  Андрей,  все  еще  сидя  на  корточках.  -
Соболев Игорь, гидрофизик.
   На лице девушки отразилось понятное замешательство.
   Андрей повернулся ко мне:
   - Лотта Кером, научный сотрудник лаборатории молекулярного синтеза. Все
мы тут научные сотрудники. М-да...
   Молчание. Лотта продолжала смотреть на меня.
   - Она не виновата,  -  сказал  я.  -  Просто  неблагоприятное  стечение
обстоятельств.
   В серых глазах промелькнуло что-то похожее на благодарность.
   - Я должна извиниться перед вами? - спросила она.
   - Скорее наоборот. Это мне следует сделать  попытку  реабилитировать  в
ваших глазах моего незадачливого соседа по номеру.
   - Хорошо, я постараюсь быть к нему снисходительной, - сказала она.
   Ясно: ихтиологу пощады не будет.
   - Денек! - повторил Андрей, поднимаясь во весь свой богатырский рост. -
Ну;  и  что  теперь?  Вызывать  вертолет?  Выручайте,  дескать,   коллеги!
Аквалангу труба, поднять солястер не можем! Расползаются!
   - А если за кабель! - уныло предложил Жора. - Помаленечку, а?
   - За кабель!.. - тихо прорычал