етвертый...
     -- Двадцать четвертый,  --  повторил он кондуктор-ским  голосом, пуская
лифт вверх.
     Виной тому,  что произошло после, была элементар-ная неосторожность. До
сих  пор  Башня обращалась  с ними  отменно  вежливо, и  цепочка  счастливых
совпаде-ний помогала довольно легко решать ее  хитроумные за-гадки. Но кроме
везения, их берегла собственная бди-тельность. Они ждали подвоха и коварства
от всего  окружающего и  потому вовремя замечали тайные  пру-жины и контакты
смертоносных систем.
     Убедившись  в  гибели тирана,  они  позволили  себе  рас-слабиться. Они
забыли, что зло,  как  и  добро, пережи-вает  своих  создателей  и  способно
сохранять веками  убийственную  силу.  В  Башне  продолжала  жить  злая воля
Великого Кормчего, Башня  только  притворялась мертвой,  она ждала  удобного
случая, чтобы нанести удар.
     Лифт остановился на двадцать  четвертом  уровне, но дверь не открылась,
как  на  остальных  уровнях. Шанин  попробовал открыть  ее силой,  но она не
поддавалась. Бин начал шарить на пульте.
     -- Здесь есть какая-то кнопка, но я не знаю... -- Ви-димо, Бин все-таки
нажал кнопку, потому что дверь при-открылась.
     Шанин повернул голову на голос Бина.
     Дверь  приоткрылась только затем,  чтобы в прорези показалось  какое-то
приспособление, похожее на обрез с оптическим прицелом.
     И почти тотчас в кабине грохнул выстрел.
     Шанин схватился за голову.
     Бин бросился к товарищу.
     Землянину повезло:  он стоял в  профиль к  двери, и пуля,  направленная
прямо в лоб,  прошла  по  касатель-ной, оставив  полосу рассеченной  кожи от
виска до  вис-ка.  На какую-то секунду Шанин потерял  сознание,  но не упал,
осев на руку Бина.
     Бин  оказался  хорошим  санитаром. Перебинтовав  ра-ну  полосой  ткани,
оторванной от сорочки, он  усадил Ша-нина  на откидное сиденье  лицом вверх,
осторожно и сильно массируя шейные артерии.
     Шанин быстро  приходил  в себя. Голова еще звенела после удара, а перед
глазами догорающим фейерверком плясали цветные искры, но слабость проходила,
и воз-вращалась ясность мысли.
     -- А ведь мы влипли в ловушку, Бин.
     -- Надо вернуться вниз. Кабинет правителя от нас никуда не уйдет.
     -- А  если этот объектив дает команду на  все уров-ни? Внизу теперь нас
могут тоже встретить выстрелы или что-либо похуже...
     -- Но надо  сделать  настоящую повязку,  дезинфици-ровать рану. Я видел
внизу аптечку.
     --  По  идее,  здесь  должно  быть  нечто  посерьезнее  аптечки.  Вроде
автоматической самолечебницы. Не мог же правитель оставить себя взаперти без
медицинской помощи. Наверняка...
     -- Но  я не знаю, где может  находиться такая  лечеб-ница... И вряд  ли
где-нибудь  есть план  Башни.  Хозяин  держал  его в  голове.  А я почерпнул
кое-что,   анали-зируя   "Солнце  для  мертвых".   В   строчках  запрещенной
поэмы-легенды  зашифрованы  реальные,  хотя  и  приблизи-тельные,  данные  о
Башне...  Но многие места непонятны, их можно расшифровать, только пользуясь
фальшкартой Вечного Дворца и Башни, которая есть в кабинете.
     -- Значит, в кабинет...
     -- Нет. Вниз. Назад. Сейчас главное -- твоя рана,
     -- Знаешь, Бин, у моих предков  в  Сибири было древ-нее  правило:  если
сбился, заплутал  в тайге, никогда  не поворачивай назад. Иди только вперед,
иначе  закрутит, заманит, заворожит тебя лесной хозяин, уведет в безысходные
топи и погубит тебя тайга.  Мы с тобой в этой Башне как в тайге -- не знаем,
что, куда,  как  и  зачем.  II леса за деревьями  не  видно.  Так что надо и
действо-вать по таежному  закону: хочешь  кругом -- иди  прямо. Отступать не
годится... Надо как-то обмануть объектив. Разбить его, что ли? Не успеть...
     -- Объектива я,  к сожалению, не  видел...  Как он  вы-глядит? Как  те,
которые осматривали стол?
     --  Нет.  Этот  короче.  И  линза  не  голубая,  а  почти  черная...  И
по-моему... Да, пожалуй, линза плоская...
     -- Да...  Больше  похоже на окуляр фотоэлемента, чем  на  объектив... И
плащ...  Зачем  Правителю  плащ в поме-щении  с идеально  кондиционированным
воздухом, а? А плащ этот висит  в двух прихожих, и, кажется, Аш на-девал его
каждый день... Стоит попробовать?
     -- Не понимаю.
     -- Минуту...
     И  прежде чем  Шанин среагировал,  Бин запахнул  плащ на груди и  снова
нажал  кнопку.  Все  повторилось  --дверь приоткрылась,  показался  обрез  с
оптическим при-целом и...
     Через томительную паузу дверь лифта распахнулась настежь.
     Кабинет    Правителя    оказался   отлично   оборудованной   мастерской
умельца-фанатика.  И  внутреннее содержание ее было  типичным: бестолковое и
беспорядочное  нагро-мождение   приборов  и   отходов,  разобранных   ценных
кон-струкций и аляповатых самодельных монстров.
     Шанину не удалось осмотреть кабинет детально. Бин, подозрительно хорошо
ориентируясь в этом механиче-ском бедламе (кто  знает, может, и у  Бина  был
когда-то подобный "голубой приют"),  разыскал аптечку. Он  обра-батывал рану
тщательно, с профессиональной безжа-лостностью --  до тех пор, пока Шанин не
потерял тер-пение.
     -- Если больно, надо сказать, -- обиделся  Бин.  -- Я действую  по всем
правилам, но не чувствую того, что чувствует пациент....
     Это заметно, -- проворчал землянин.
     Перевязка  подходила  к  концу, когда Бин заметил что-то в  правом углу
мастерской. Это "что-то" неудержи-мо тянуло его -- он постоянно оглядывался,
бинтуя го-лову Шану.  И когда закончил, устремился в угол,  стро-го-настрого
приказав раненому посидеть минуть десять с закрытыми глазами. Шанин выполнил
приказ не  без удовольствия. Его слегка лихорадило. Хотя особой усталости он
не чув-ствовал, время от времени мозг обволакивала баюкаю-щая волна апатии и
равнодушия к происходящему. Вре-менами  он  словно раздваивался, чувствуя  и
сознавая  себя  на Свире, в Дроме, в  Башне Кормчего, он совер-шенно реально
слышал тихий  пересвист  ангарских  сосен,  колючий  запах саянского горного
мака, горький  пихто-вый дымок  невидимого костра  и  вкус  чая, заваренного
молодым багульником.
     -- Только сотрясения мозга  еще  не хватало, -- бур-чал Шанин, ощупывая
повязку, но глаз все же  не от-крывал. Не  хотелось.  Хотелось вытянуться на
спине, на-крывшись чем-либо теплым  и очутиться  дома  --  подаль-ше от всей
этой  бессмысленной  зауми, нелепой  жестоко-сти,  извращенного  мастерства,
взаимоистребительного соревнования талантов.
     --  Не  годится,  чалдон, не годится. Когда  замерзаешь, главное  -- не
спать.
     Шанин   стряхнул   оцепенение   и  открыл  глаза.  Бин  во-зился  около
сооружения, напоминающего атомные часы службы точного времени.  У этих часов
тоже было три вразнобой качающихся маятника, но почему-то не было  ни одного
циферблата. Да  и  размер внушительный --  прозрачный  корпус метра  на три,
почти  под   потолок.  Против  часов  стоял  письменный  стол  и   несколько
стел-лажей-самоходов,  заваленных   газетами   и   'бумагами  вперемешку   с
пробниками,  кусачками,  отвертками, кусками  разноцветного провода и прочим
нехитрым электромон-тажным хламом.
     Бин уселся  за  стол и начал набрасывать какие-то гра-фики, комкая лист
за листом.  Вид у  него был обиженный  и ошарашенный. От Шанина  он попросту
отмахнулся: часы его гипнотизировали.
     -- Может быть, Оксиген изобрел-таки машину вре-мени?
     Бин  не   ответил,   отшвырнул  очередную  скомканную   бумагу.  Вблизи
непонятная  машина  уже не напоминала часы. Несговорчивые  маятники  чертили
свои   кривые   совер-шенно   свободно,    движимые   импульсами   крошечных
радиоактивных ампул, спрятанных в стержне.
     Три кривые пересекались в одной точке. Каждый из маятников, проходя над
ней, цеплял почти невидимый лепесток релейного контакта.  Реле  срабатывало,
включая одну из  трех пишущих электромашинок -- в зависимости от того, какой
из  маятников  прошел  над  точкой.  Литеры в  машинках  были  убраны, кроме
нескольких  букв,  сплавленных в слово.  Каждая машинка печатала свое слово.
Каждый  маятник  имел  слово. И  после  каждого слова  конвейер  пневмопочты
про-двигался на расстояние  одного  листа. Ровно  одного  листа.  Сейчас  на
конвейере  не  было  бумаг,  но  маятники  качались,  верша  вечный  перебор
неисчислимых  вариантов,  и   на  вечную  ленту  конвейера  падали  приказы,
обращен-ные к пустоте. ..."Да". "Нет". "Отложить". Занятная игрушка. Нелепая
машина.  В школьном кабинете  она могла наглядно  продемонстрировать тео-рию
вероятностей  самым  маленьким ученикам.  Но  зачем  она  здесь, в  кабинете
Великого Кормчего.
     Бин расхохотался.
     Он смеялся, уронив голову на руки,  смеялся над гра-фиком, где из точки
пересечения  координат  задорно  вы-гибалась вверх  упругая  экспонента,  --
смеялся, всхли-пывая, страшноватым недобрым  и горьким  смехом,  не  вытирая
мокрого лица.
     -- Болваны... Все мы  болваны с  гипертрофирован-ным  самомнением...  И
только... Всех нас, молодых и  ста-рых, надо собрать,  снять все  регалии  и
смокинги...   и  фи-зиков,   и  философов,  и   экономистов...   в  короткие
шта-нишки...  в первый класс... в младшую группу детсада... в песочники... в
слюнявчики...  Ну и  Кормчий...  Ну и  мо-лодчина...  По  носу зазнайкам, по
носу...
     Он поднял на Шанина отчаянные глаза:
     -- Ну что, землянин, как  тебе  нравится Свира? Кош-марная тайна нового
века,  гнездо  Пришельца,  вечный  рай за порогом возможного -- как? Вы ведь
тоже ока-зались не на высоте -- ваш опыт пасовал  перед  карточ-ным фокусом!
Это зам тоже наука,  тоже укор -- вы ока-зались не способны защитить истину.
Ваш гуманизм  стал чересчур всеядным  и мягкотелым, а  защита  истины во все
века,  прошлые и  будущие,  требует  верности  и кро-ви. Да,  и крови,  если
потребуется! Помните это, зем-ляне...
     Шанин знал экспансивный  характер Бина и многое  прощал своему товарищу
по опасной работе.  Но прощать не значит мириться. Когда  речь шла о Земле и
ее мора-ли, Шанин был непримирим.
     -- Я не очень  понимаю, чем вызван твой монолог, Бин, но в любом случае
ты не имеешь права так гово-рить. Ты можешь упрекать меня -- я мало похож на
су-пермена-разведчика из  фантастических книг  и ориенти-руюсь  в обстановке
хуже  тебя. У тебя быстрее реакция и  тверже рука. Я могу заявить без всякой
лести: только благодаря  тебе мы вообще смогли попасть в Башню я раскрыть ее
секреты. Ни... Не суди Землю, Бин. Придет
     время, и ты поймешь, что  наш гуманизм не  мягкотелость и всеядность, а
только справедливое  отсутствие  жестоко-сти. И мы умеем защищать истину. Не
только словом, но и делом.
     -- Я не хотел тебя обидеть...
     -- Не меня, Бин, Землю!
     -- Я не хотел  обидеть Землю, Шан, дорогой! Но та-кое надувательство...
Мы полтораста  лет стояли  на ко-ленях перед  тремя  простейшими маятниками!
Полтора-ста  лет! И полтораста лет вся Большая  Земля, освоив-шая и обжившая
галактические просторы,  ломала го-лову над  самоделкой физика-недоучки! Как
это на-звать?
     -- Ты хочешь сказать... хочешь сказать, что этот за-урядный гибрид...
     -- ...и есть могучий  мозг, безошибочно правящий Свирой! Вот,  посмотри
сам: на твоих глазах рождается  Слово Великого Кормчего... Одно из решений в
длинном ежедневном списке...
     На конвейере появился лист, заполненный убористой машинописью. Какой-то
проект или предложение  -- мо-жет, приказ  заменить  дуговые уличные  фонари
воско-выми  свечами,  а  может,  план  обводнения экваториаль-ных пустынь --
двигался скачками под каретки ма-шинок.
     -- Что выпадет --  "да", "нет" или  "отложить"? Шан  прикинул  на  глаз
расстояние от листка до ма-шинок.
     -- Пожалуй, "да".
     Бин долго присматривался к маятникам.
     -- Я ставлю на "отложить".
     Когда лист проходил под штампом "да", шары вклю-чили "нет".
     -- Ты проиграл, Шан.
     -- Но и ты еще не выиграл.
     -- Вряд ли "нет" выпадет второй раз...
     Шары  выдали второе "нет". Завизированный лист поскакал  куда положено,
решение начало путь по кан-целярским дорогам.
     -- И ты проиграл, Бин. Игра в рулетку... Бред какой-то.
     --  Не совсем  рулетка, Шан.  Принцип  один,  а  устрой-ство разное.  У
рулетки  двоичный код: угадал --  не уга-дал, "да" -- "нет". Если бы аппарат
был  устроен, как рулетка, с двумя маятниками, он работал бы с КПД пятьдесят
процентов   --   половина   его  решений  была  бы  правильной,  а  половина
неправильной. И  график работы можно было  бы представить вот так...  прямой
ли-нией...
     -- И что за прок от такого аппарата?
     --  Совершенно верно: проку от  такого  аппарата ма-ло. Но если сделать
еще  третий  маятник  --   слово  "отло-жить",  то  есть,  говоря  на  языке
математики, ввести в график константу причинно-следственной неравномерно-сти
во  времени,  начнутся   чудеса.  Нелепая  прямая  пре-вратится  в  мудреную
экспоненту...
     -- Бин, я учил математику лет двадцать назад.
     --  Ну... Как  бы  объяснить  попроще... Словом, вред от  неправильного
решения может уменьшаться за счет последующих правильных решений, так?
     -- Пожалуй, так.
     -- А польза от правильных решений соответственно возрастет, так?
     -- Допустим.
     --  Так   вот,есливвестипонятие  "отложить"   в  график...   получается
этакая... вот этакая кривая, ко-торую называют экспонентой. Видишь, как  она
из-гибается?
     -- Вижу.
     --  Здесь по вертикали  у  нас правильные решения...  по горизонтали --
неправильные... И что ты теперь видишь?
     --  Что  я  вижу?  Как  будто... сначала  аппарат  вообще  будет  нести
ахинею... потом... потом...
     -- Что потом?
     -- Кривая будет с  каждым днем все ближе  к верти-кали, то есть процент
правильных решений будет неук-лонно расти. Вплоть до полной гениальности...
     -- Или наоборот.
     --  В  зависимости оттого,  что  считать  правильным  ре-шением, а  что
неправильным. Ты об этом, Бин?
     -- Разумеется! Теперь тебе ясно?
     -- Ясно, Бин. Правитель хотел обмануть историю с помощью математики...
     -- А заодно избавить себя от скучных хлопот по уп-равлению Свирой...
     --  Последнее ему,  пожалуй, удалось...  А  вот  с обма-ном  истории...
Обмануть историю так же невозможно, как построить вечный  двигатель... Время
всегда найдет  трещину в любой стене, будь она из первозданного камня или из
пластика с гравилоном...  Пора  остано-вить часы Оксигена Аша. Останови  их,
Бин. Это твое право.
     Бин  сдвинул  прозрачный щит  и  вошел внутрь аппара-та. Оси маятников,
поблескивая, плавно разрезали  про-странство у  самого его лица.  Достаточно
было протя-нуть руку, чтобы раз и навсегда остановить их заучен-ное качание,
их непредсказуемые встречи и расхож-дения.
     -- Несколько лет назад я  бы сделал это не задумы-ваясь. Я бы  разнес в
пух и  прах проклятую машину и растоптал  осколки. Я бы открыл  все двери  и
ворота Башни, вышел к людям, простер  руку и возгласил: "Ли-куйте!  Великого
Кормчего нет! Он повержен! Я спас вас, жители Свиры!"
     -- А сейчас?
     -- А сейчас я знаю,  что время нельзя останавливать и поворачивать, как
заблагорассудится.  Этому научила  меня  Земля. Наука  должна  помочь  Свире
вернуться к человечеству. Наука и воля народа, а не красивый жест удачливого
террориста, который  скорей всего развяжет руки таким,  как Тирас... Ты  сам
все понимаешь, Шан. Я должен остаться здесь. Отсюда я могу помочь новому:
     пользуясь беспредельной  властью правителя  и непрере-каемостью  Слова,
постепенно уничтожить саму возмож-ность неограниченной власти.
     --  Послушай,  Бин...  Извини, но... а  что, если  плащ хозяина... если
однажды тебе вдруг не захочется сни-мать этот плащ?
     Бин медленно задвинул  на место прозрачный щит и  снова сел за стол. Он
не отвечал  долго,  черкая  только  что  набросанный  график.  У  экспоненты
появилась голова  с капюшоном, и математическая абстракция  приобрела четкий
силуэт кобры, вставшей на хвост. Бин смял ри-сунок.
     -- Я  думал об этом, Шан. Откровенно говоря, в  этом главная опасность.
Человек в одиночку может немногое. Нужны товарищи. Хотя  бы один для начала.
Такой, на плечо которого  можно опереться в минуту слабости. Та-кой, как ты,
Шан.
     Снова звякнуло.  Из проема выехала кипа  газет. Она дрожала в пружинных
захватах, готовая провалиться в  небытие. Наверное, именно поэтому  Бин взял
один эк-земпляр.
     Через полминуты он неопределенно хмыкнул.
     -- Гм... Очень интересно... Ай да  техник. Читаю  до-словно: "Сегодня в
своем  кабинете  двумя  шпионами  из  Внешнего мира,  вызванными  недобитыми
проницатель-ными,  был  убит наш дорогой  товарищ  и друг министр милосердия
Тирас Уфо. Вся Свира  скорбит об утрате и горит  желанием..." Сам понимаешь,
каким желанием го-рит Свира... Наши фотографии... Похоже... Очень похо-же...
Шан, тебе не уйти. Тебя узнает первый  встречный... А мне нужен друг. Такой,
как ты, Шан...
     Бин все  еще не поднимал глаз. Он не  видел, как вне-запно побледневший
Шанин тяжело оперся на стеллаж. Из-под повязки на лбу выступила кровь.
     -- Такой, как ты, Шан... Но тебе надо лететь на Зейду и доложить Земле,
что правителя больше не  суще-ствует.  Тебя ждут  друзья, твоя  работа, твои
проказли-вые  фантазеры-художники...  Ты  отлично  выполнил при-каз.  Я... я
благодарю тебя... за помощь и все, что... сло-вом... Что с тобой, Шан?
     -- Голова... кружится...
     Вряд ли Бин  услышал эти слова  --  они утонули  в хриплом вдохе -- так
всхрапывает подстреленный на  скаку олень. И шары  маятников гулко сошлись в
одной  точке,  где-то в самом центре мозга, и словно посыпалось битое стекло
-- это со стеклянным звоном рушился ка-бинет, Башня,  Вечный  Дворец, Дрома,
вся  Свира --  ру-шилось  все,  превращаясь  в  груду  нестерпимо  колючих и
нестерпимо  блестящих  осколков,  пока   не  осталось  ниче-го,  кроме  этих
осколков...

        7. ЭПИЛОГ

     Словно разбилось со звоном толстое стекло, отгоро-дившее  душную камеру
от  наружного  мира,  и  Шанин  смог вздохнуть  полной  грудью  до приятного
покалыва-ния в освобожденных легких. Он  жадно дышал, уже со-знавая и ощущая
себя, и с каждым дыханием тяжелая голова становилась легче, а темная пустота
в  голове  заполнялась скользящими  образами и мыслями  без слов. Он  еще не
знал, где он, но знал, что ему ничто не угро-жает и можно не сразу открывать
глаза. Он еще находился под властью только что виденного сна, его мышцы  еще
подрагивали от шагов и движений, которые он делал во сне, -- но он уже знал,
что   это   про-шедший   сон  и  что   на  самом   деле  существует   только
действительность,  которая сейчас  вне  его спящего  тела.  И  стоит открыть
глаза...
     Шанин открыл глаза и от  удовольствия рассмеялся. Над ним был ребристый
потолок его "берлоги" -- он, Иннокентий Павлович  Шанин, инженер-психолог по
спе-циальности, Инспектор Службы  Безопасности 8-го  Га-лактического района,
находился на Базе, в своей соб-ственной каюте, отсыпаясь после трехнедельной
гонки  за  контейнерами с активированным  лютением... Все остальное  -- сон,
сон, логичный и осязаемый до неправдоподобия, и тем не  менее  не  что иное,
как  сложная игра  перенапряженных центров  вообра-жения. Ему  не  жаль было
расставаться с ночной фантасмаго-рией. Призрак Свиры был скорее страшен, чем
забавен.  Немножко грустно было, что несдержанный, порывистый  и наивный Бин
только выдумка  и  с  ним нельзя встре-титься  снова, узнать  о  его судьбе.
Верный,  несговорчи-вый Бин... Логичность  и  зримость  сонного  наваждения,
вообще-то,  объяснить  легко.  Писатели   порой   пользуются  активированным
лютением для  материализации своих  идей  и героев. Возможно, нуль-защита на
контейнерах не так  уж абсолютна,  как  об  этом  пишут.  Возможно, какие-то
неизмеримо  малые  мощности психогенного  излучения все же  проникают сквозь
нуль-заслон.  И какая-то не-уловленная приборами  доза заставила  отдыхающий
мозг