увством легкости,
свободы и счастья.
   Ему хорошо в воздухе, хочется петь и кричать от радости. Разве
медленное хождение по земле можно сравнить с этим свободным парением в
воздушной стихии?
   Эх, раздолье!..
   Мальчишки хлопают в ладоши, а взрослые, снующие по тротуарам, не только
не обращают на Кожина внимания, но даже с презрением отворачиваются от
него, как будто он занимается чем-то непристойным и глупым. Кожина это
злит. Он принимается откалывать в воздухе самые невероятные курбеты и
вдруг, увлекшись, стремительно взмывает к самому небу.
   Небо почему-то усеяно звездами, а внизу - черная темень. Кожин сразу
забывает и про мальчишек, и про равнодушных прохожих. В лицо ему бьет
прохладный ветер, дышится привольно, кругом ничем не ограниченный простор
- пари, кувыркайся сколько влезет! Кожина охватывает неудержимый порыв
восторга. Он неустанно хлопает себя по груди и старается взлететь как
можно выше. Желание столь сильно, что противиться ему невозможно. Выше!
Еще выше! Ух ты, что за наслаждение!..
   Но тут кто-то начинает толкать Кожина обратно к земле. Он
сопротивляется, но это бесполезно. Не успел он понять, в чем дело, как сон
исчез. С досадой в сердце Кожин открыл глаза.
   На чердаке было темным-темно. Из слухового окна несло холодной
сыростью. Кто-то толкал и теребил Кожина.
   Это, конечно, был Коринта. Фонарь он потушил, потому что боялся, как бы
свет, ударивший Кожину в глаза, не смыл в его памяти легкие следы только
что увиденного сна.
   - Вставайте, пан Кожин! Проснитесь скорее! Да проснитесь же вы, черт бы
вас побрал!
   - Что такое?.. Что случилось?.. - бормотал спросонья Кожин.
   - Вы летали?
   - Отстаньте, доктор: Конечно, летал: Не мешайте мне:
   - Ура! Наша взяла!.. - закричал Коринта, да так громко, что всполошил
во дворе Тарзана и заставил его долго лаять в ночную тьму.
 
 
   32
 
 
   Фонарь был зажжен. При его скупом свете Кожин быстро пришел в себя и
тотчас же сообразил, что, собственно, произошло. Ведь он летал во сне!
Наконец-то!
   - Как вес, доктор?
   Кожин быстро сел на постели. Он весь дрожал, то ли от ночного холода,
то ли от возбуждения.
   - А вот полюбуйтесь! Это больше, чем я ожидал! Коринта поднес фонарь к
чашке весов. Кожин глянул на нее и не поверил своим глазам. С чашки были
сняты три килограммовые гири. На десятичных весах это значило, что вес
уменьшился во сне на целых тридцать килограммов. Невероятно!
   - Доктор, вы не напутали что-нибудь?
   - Что вы, какое там напутал! Я и не представляю себе, насколько вы
стали бы легче, если бы я не помешал вам. Возможно, сбросили бы и еще
десяток килограммов. Но у меня не хватило терпения ждать. Хотелось
поскорее узнать, летали вы при этом или нет! Понимал, конечно, что ни при
каких иных обстоятельствах такая колоссальная потеря веса невозможна, и
все же хотелось проверить: Ну что, здорово полетали?
   - Здорово, доктор! Хотите расскажу?
   - Обязательно.
   Кожин подробно рассказал свой сон. Коринта выслушал его и сказал с
необыкновенным волнением:
   - Это победа, Кожин! Это огромная победа! Даже если нам не удастся
довести дело до конца, то самое главное у нас уже есть. Мы можем когда
угодно и кого угодно убедить в том, что человек может летать. Наш
эксперимент доказывает это абсолютно неотразимо, а повторить его мы можем
в любое время. Да, да, человек способен сопротивляться гравитации, эта
способность заложена в его организме самой природой. Пусть мы не
представляем себе пока, каким образом это происходит и где укрыта в
человеке та чудесная лаборатория, которая создает состояние невесомости,
но мы знаем, что она есть. Мы видели, как она работает. Мы получили
уверенность, что наша цель не мираж, не призрак, а реальнейшая из
реальностей. А в научных поисках это самое главное!
   Кожин сидел на своей экспериментальной кровати, закутавшись в пуховую
перину. На его бледном, худом лице блуждала счастливая улыбка. Но глаза
были серьезны и внимательны.
   Доктор Коринта, запахнув полы огромного тулупа, расхаживал перед ним по
тесному пространству между люком и слуховым окном весь какой-то
взъерошенный, взбудораженный. Его давно не стриженные усы топорщились и
закрывали почти весь рот. Тень от его мечущейся фигуры плясала при свете
тусклого фонаря по косой черепичной крыше. Где-то рядом по-осеннему уныло
шелестели деревья.
   Сам еще не зная почему, Кожин вдруг почувствовал необычайную
уверенность в себе.
   Сердце его стучало быстро и радостно. Все тревоги куда-то исчезли,
будто их и не было.
   Слуховое окно зияло черным провалом в неведомое. Кожин представил себе,
как он уходит в это неведомое, освободившись от цепей земного притяжения,
уходит свободный, особенный, одинокий:
   У него сладко закружилась голова.
   - Доктор!
   - Что, мой друг?
   - А почему люди до сих пор не знали об этой своей способности? Ведь
если она есть, они давно должны были понять это!
   Коринта присел на постель и еще крепче запахнул полы тулупа.
   - Люди, дорогой мой, всегда знали об этом. Вернее, не столько знали,
сколько смутно ощущали в себе эту удивительную способность. Но она долгое
время оставалась укрытой в самых глубоких тайниках подсознания и всплывала
лишь в сновидениях. В состоянии сна раскованный, расторможенный организм
старается самостоятельно удовлетворить свою потребность в этой необычайной
функции. В этом отношении сон и сновидения содержат еще огромное множество
замечательных тайн, которые науке предстоит раскрыть.
   - И никто ни разу не догадался проверить сон на деле?
   - Скорей всего, никто. Во всяком случае, науке об этом ничего не
известно.
   Сновидения о полете всегда сопутствовали человеку. Он любил их и даже
научился вызывать искусственно при помощи различных наркотиков. Отсюда и
возникли полеты ведьм на Лысую гору и иные тематически направленные
сновидения о полетах.
   Довольствуясь сновидениями, человек не доискивался до их истинного
значения. Тем не менее они будили мечту, вызывали желания, мобилизовали
волю. Весьма возможно, что в далеком прошлом человек не раз пытался
осуществить эту мечту. Возможно даже, что порой ему это удавалось. Но
такие удачи неизбежно окружались суеверием, а в результате лишь порождали
легенды, многие из которых сохранились в памяти человечества. В мифах,
сказках, преданиях мы часто находим эпизоды о чудесном полете человека по
воздуху. Если бы эти эпизоды удалось собрать воедино, рассортировать и
внимательно изучить, мы получили бы интереснейшую картину развития этой
поразительной темы и, быть может, нашли бы в ней драгоценную крупицу
истины. Упорство, с которым эта тема преследует человека, дает вам право
считать, что она не просто порождение одной лишь фантазии: - Значит,
все-таки пытались?
   - Возможно: Однако те попытки не в счет. Они были слишком далеки от
науки, от понимания истинных причин явления. Мы часто теперь убеждаемся,
что древние знали гораздо больше нас о возможностях человеческого
организма. Но их знания были всего лишь результатом тысячелетних
наблюдений. В причинах они разбираться не умели, а потому и приписывали их
божествам или демонам. Они пользовались гипнозом, телепатией, астрологией,
ясновидением, левитацией. Но пришла наука и перечеркнула все, что было для
нее недоступно. Эмпирический опыт и умение жрецов и магов были забыты. Но
сами способности из-за этого не исчезли, они ушли обратно в подсознание. В
эпоху бурного развития науки и техники организм человека был признан
слабой, хрупкой структурой, беспомощной и ограниченной в своих
возможностях. Человек устремился к машинам и окончательно забыл о самом
себе, забыл о своем титаническом могуществе. Зачем телепатия, если есть
телефон и радио? Зачем гипноз, если есть реклама, пропаганда, агитация?
Зачем левитация, если есть самолеты, аэростаты, парашюты? Всесильный титан
внушил себе, что он слабое, беззащитное создание. Но в отдельных случаях
скрытая сила прорывалась наружу. Человек удивлялся этому, но не спешил
делать выводы. Кто-то силой воли побеждал смертельную болезнь, кто-то
мгновенно совершал сложнейшие математические вычисления, кто-то доживал до
ста пятидесяти лет, кто-то взглядом заставлял людей плакать, смеяться,
галлюцинировать наяву. Ну и что? Удивлялись, пожимали плечами. Но доколе
можно? Пора человеку присмотреться к этим явлениям, разобраться в их
механизме и пользоваться ими сознательно. Мы с вами столкнулись с
удивительным явлением свободного полета. Но мы должны не только
удивляться, - мы должны понять, что это такое, должны научиться управлять
этим.
   - Вы считаете, доктор, что мой случай не останется исключительным? Я
смогу повторить это?
   - Да, пан Кожин. Вы будете летать так же естественно, как ходите,
плаваете, говорите:
   - А другие люди?
   - В принципе это доступно всем. Ведь сны о полете в той или иной мере
видят все.
   Но природа ничего не делит поровну. Люди по-разному одарены теми или
иными способностями. Поют многие, но не все становятся Шаляпиным или
Ка-рузо. Для проявления того или иного таланта необходимы совершенно
определенные душевные качества. Мне кажется, что человек, щедро одаренный
способностью свободно парить в воздухе, должен обладать смелостью, ясным и
гибким умом, несокрушимой волей, ярким воображением, абсолютным умением
владеть собой и своим телом, ну, и не в последнюю очередь - кристальной
нравственной чистотой. Летающий человек - это человек в полном смысле
этого слова, без малейших скидок на присущие человеку слабости!
   - Вы преувеличиваете, доктор. В таком случае, я никогда бы не полетел!
   - Бросьте скромничать, пан Кожин! Вы уже совершили полет, и это
достаточно ясно свидетельствует о ваших личных качествах:
 
 
   33
 
 
   После удачного эксперимента по "взвешиванию сна" для Коринты началась
главная работа.
   Все обязанности по обслуживанию Кожина пришлось взвалить на Влаха.
Лесник безропотно выполнял эти нелегкие обязанности: готовил, стирал,
ездил в отдаленные деревни за покупками. Но, по-видимому, он не считал все
это слишком тяжелым и поэтому вызвался еще дежурить вместо Коринты по
ночам у кровати-весов.
 
   Опыт по "взвешиванию сна" пришлось повторить несколько раз, чтобы
получить абсолютно точные данные. Это сильно приблизило Коринту к разгадке
причин необыкновенного явления.
   Свой метод работы Коринта называл "военно-полевым". Ведь у него не было
ни самой простенькой лаборатории, ни измерительных приборов, ни подопытных
животных. Он лишен был даже такой элементарной возможности, как химический
анализ крови.
   Поэтому приходилось довольствоваться лишь теми данными, которые
удавалось выжать из кровати-весов. Все остальное заменили уже имевшиеся
знания и опыт плюс интуиция и логика, ну, и плюс еще математические
вычисления. Коринта ежедневно исписывал вороха бумаги, подолгу мерил
шагами тесную комнатенку сторожки, совсем забывал о необходимости есть и
спать.
   Влах смотрел на его бледное, осунувшееся лицо с большими обвисшими
усами и сокрушенно качал головой:
   - Надо же так изводить себя!..
   Впрочем, лесник понимал, что надо, и поэтому добровольно превратился в
няньку и для врача, и для его пациента. Без его постоянных забот они вряд
ли сумели бы добиться в своей работе толку.
   Здоровье Кожина быстро шло на поправку. Он уже пробовал ходить по
чердаку и каждое утро занимался зарядкой.
   Коринта относился к этому с двойственным чувством. С одной стороны, он
радовался быстрому выздоровлению Кожина, так как хотел проделать над ним
еще один важный опыт, для которого Кожин должен был быть абсолютно
здоровым. Но, с другой стороны, он страшно боялся, что советский майор,
узнав, что Кожин выздоровел, немедленно его потребует к себе.
   Скрыть от начальства истинное положение вещей было трудно, так как Влах
по поручению майора каждую неделю отправлял со связным коротенькую сводку
о ходе лечения. Коринта пытался воздействовать на Влаха, но тот не
поддавался.
   - Ну зачем ты пишешь "уже может ходить"? Разве он ходит? Он едва
ковыляет, держась за стропила, - возмущенно говорил Коринта, наблюдая, как
Влах составляет очередную сводку.
   - Да ведь ежели ковыляет, то это и значит "уже может ходить"! Не могу
же я написать, что он все еще пластом лежит! - оправдывался Влах и от
растерянности ляпал на записку чернильные кляксы.
   - А ты напиши "пытается ходить". Так и правдивее и лучше!
   - Пожалуй, верно:
   Немало беспокоило Коринту и то обстоятельство, что "отпуск" его тоже
близился к концу. Больше одного месяца ему никак нельзя было
отсутствовать. Что, если Майер в чем-нибудь запутается и примется
разыскивать Коринту в Праге?.. А еще хуже, если обер-лейтенанту Крафту
взбредет в голову навестить главврача в больнице. На днях обер-лейтенант
проходил с тремя солдатами мимо сторожки (видно, все еще надеется найти в
лесу таинственный бесшумный снаряд!) и увидел во дворе Коринту.
   Доктор не заметил, как подошли немцы, и не успел поэтому спрятаться.
Правда, Крафт лишь приветливо козырнул ему и прошел мимо. Но ведь он может
зайти в больницу и узнать, что Коринте полагается быть в Праге, а не в
лесной сторожке!..
   Коринта поделился своими опасениями с Кожиным.
   - Скверное дело, - сказал сержант. - Надо быть начеку. А еще лучше
поскорее уходить отсюда. Засиделись! Боюсь, как бы мы не подвели Влаха за
его доброту. Я уже немного хожу. А по поводу моего приземления в вашем
лесу придется положиться на эксперимент с кроватью-весами. Больше мы все
равно ничего уже не успеем сделать. Поверит майор этому факту - хорошо, не
поверит - пусть отправляет на Большую землю. Там обязательно проверят наш
эксперимент и во всем разберутся:
   - Не беспокойтесь, пан Кожин, мы успеем проделать еще один эксперимент
- с прыжком. Вы должны хоть частично восстановить свои летные способности.
Это будет более веским доказательством вашей невиновности, чем эксперимент
по "взвешиванию сна".
   - Вы думаете, мне снова удастся полететь?.. Хотелось бы, доктор, но
боюсь, что это уже: фантастика.
   Эти слова полоснули Коринту по сердцу, словно острый нож. Всегда
сдержанный и мягкий, он вдруг яростно закричал на Кожина:
   - Что фантастика? Какая фантастика?! Может быть, ваше приземление с
нераскрывшимся парашютом не факт? Может, ваш полет за сорок километров не
факт?
   Может, и весы наши наврали?! Боже мой, какая косность! И это говорит
человек, которого природа сверх всякой меры одарила такой изумительной
способностью!..
   Стыдитесь, пан сержант! Вы можете летать. Понятно вам это или нет? И вы
будете летать. Вам не придется с позором покидать поле боя и где-то в тылу
доказывать свою невиновность. Вы вернетесь в свой отряд и будете с воздуха
бить фашистов!
   Один прыжок с крыши - и вы сами убедитесь в этом. Но помните, в этом
деле психика решает все. Малейшая неуверенность в себе, малейшее сомнение,
- и вы снова будете прикованы к земле.
   Но на Кожина эта вспышка гнева не подействовала. Он нахмурился и, глядя
в сторону, сказал:
   - Не сердитесь, доктор. Я ведь почему так говорю? У нас считанные дни
остались.
   Обидно будет, если провалимся. Вот ведь в чем тут дело. А про психику
вы зря.
   Скажу вам честно: я даже слишком уверен, что могу летать:
   - Слишком? Что это значит?
   - А вот что. У меня тут назрел один щекотливый вопрос. Я не заговаривал
об этом, потому что не хотел вам мешать. Но теперь об этом нужно
поговорить. Мы с вами зашли слишком далеко. А ведь может получиться, что
мы зрящее дело затеяли.
   - Что за вопрос? Говорите!
   Кожин в упор глянул доктору в глаза и медленно произнес:
   - Я видел во сне, как люди с презрением отворачиваются от меня за то,
что я умею летать. Я казался им чудовищем! Боюсь, что и в действительности
я буду вызывать у людей только отвращение:
   Коринта рассмеялся.
   - Ох и напугали же вы меня, пан Кожин! Я ожидал черт знает каких
ужасов. А эти ваши сомнения - чистейшая чепуха! Поверьте мне и выбросьте
все это из головы. Я уже говорил вам, что свободный полет - это новый шаг
к совершенству, это дальнейшее развитие естественных свойств организма.
   - Естественных? Но чем вы можете доказать, что они естественные, а не:
   уродливые?
   - Доказать, что в этом нет ни малейшей патологии, я, конечно, еще не
могу. У меня есть только факты предварительных наблюдений и некая рабочая
гипотеза.
   Впрочем, я уверен, что в своей основе эта рабочая гипотеза правильна:
Сядьте, пан Кожин, я изложу вам все свои догадки и предположения:
 
 
   34
 
 
   Два часа подряд доктор Коринта излагал свою рабочую гипотезу о сущности
процессов, позволяющих человеку преодолевать силу земного притяжения, а
Кожин слушал его с напряженным вниманием и интересом.
   Многое из того, что говорил Коринта, шло вразрез с установившимися
научными представлениями, многое звучало почти абсурдно. Перед ученой
аудиторией доктор не рискнул бы выступить с такими сомнительными
утверждениями. Но его единственный слушатель был настолько не искушен в
науке, что перед ним можно было дать полную свободу не только научной
мысли, но и воображению. Впрочем, цель этого доклада была не в том, чтобы
передать Кожину новые научные истины, а в том, чтобы уничтожить в душе
Кожина остатки сомнений и колебаний.
   Биологические антигравитационные процессы доктор Коринта приписывал
особым ферментам, которые условно назвал антигравами. От этого он и
оттолкнулся.
   Ферменты еще недостаточно изучены. Наука допускает существование многих
до сих пор не обнаруженных ферментов с самыми удивительными свойствами.
Ферменты даже в ничтожных количествах способны ускорять в организме
сложные химические процессы и несут по группам свою специфическую нагрузку.
   Назначение ферментов антигравов состоит в том, чтобы нейтрализовать, а
возможно, и превращать в отталкивающую силу земное притяжение. Возникая,
они немедленно попадают в лимфу, а лимфа разносит их по всем клеткам и
межклеточным щелям организма. Здесь они вызывают молниеносные химические
процессы, в результате которых возникает антигравитационное поле той или
иной мощности. Это похоже на возникновение биотоков, с той лишь разницей,
что интенсивность этого процесса способна достигать гораздо более высокого
уровня напряженности. Под действием антигравитационного поля организм
начинает сопротивляться гравитации или же, проще говоря, теряет вес.
   Проделав нужную работу, антигравы в силу своей неустойчивости исчезают,
и вместе с тем прекращаются те химические процессы, которые вызывают
антигравитационное поле. Именно поэтому антигравы ускользали до сих пор от
внимания ученых. А ведь они появляются и исчезают в человеческом, а скорее
всего, в любом живом организме высшей формы непрерывно, особенно же тогда,
когда организм совершает сложную физическую работу.
   Но кому могло прийти в голову взвесить, скажем, акробата в момент его
головокружительных упражнений на трапеции, лыжника - во время прыжка с
трамплина, скалолаза, поднимающегося на отвесный утес, или даже
обыкновенную белку в момент ее прыжка с дерева на дерево? Да и технически
трудно проделать такие контрольные взвешивания. Поэтому действия
антигравов приписывались обычно силе, ловкости, натренированности.
   Что же касается снов о полете, то их объясняли такими причинами, что
мысль о кровати-весах показалась бы просто нелепой.
   Сталкиваясь же с абсолютно неопровержимыми проявлениями работы
антигравов, человек, не задумываясь, сваливал все на счастливый случай.
Упал парашютист с нераскрывшимся парашютом и остался при этом жив,
говорят: "Повезло!" Сорвался кровельщик с крыши пятиэтажного дома и
отделался одним испугом - опять:
   "Повезло!" Примеров такого рода великое множество, но они всегда и
неизменно объясняются удобным и ни к чему, в общем-то, не обязывающим
"счастливым случаем". Это вошло в привычку и тоже немало способствовало
тому, что в среде ученых не возникало даже подозрения о существовании
ферментов антигравов.
   Но вот антигравы обнаружены, их