вторая  -
ненормальной величины, как бы раздувшаяся.
   - И что это за  чудо  с  Марса?  -  ехидно  прошипел  доктор,  стараясь
сохранять видимость спокойствия. Он, как и все мы,  чувствовал  неловкость
за ту грусть, которая охватила нас после того, как у нас  отняли  странную
жидкость.
   - А то, что обе лягушки еще утром были головастиками. Только большой  я
добавил в воду аквариума капельку этой жидкости, вот  и  все,  -  спокойно
закончил инженер.
   Профессор сурово глядел на нас.
   - Сдается мне,  синьора  Джедевани  сильнее  всех  нас  влечет  к  этой
чудотворной бутылочке, а? Так вот, напоминаю, мы здесь не какие-то люди  с
улицы и даже не просто ученые, а земная делегация, в задачу которой входит
знакомство с пришельцем с Марса. Следует ли  говорить,  как  должны  вести
себя члены такой делегации?
   Мы опустили глаза. Как ни говори, профессор был слишком резок. Ведь  он
не  испытал  на  себе  пугающего  и  одновременно  чудесного   воздействия
жидкости.
   Старик, казалось, читал наши мысли.
   - И будь сия субстанция даже живой водой, я позволю себе напомнить, что
таковую называют aqua vitae, а  это  -  шутливое  наименование  водки.  По
окончании наших исследований  каждый  волен  посвятить  себя  изучению  ее
достоинств... Я никому запрещать не намерен.
   Старик явно издевался, но я чувствовал, что он прав.
   - Профессор, - сказал я, - никто ни в чем не повинен. Уверяю  вас,  все
будет хорошо, и позволю себе обещать это от лица всех  присутствующих.  Мы
прежде всего люди, и именно поэтому будем поступать так, как того  требует
ситуация.
   - Я этого ожидал, - сухо  докончил  профессор.  -  На  будущее  попрошу
воздержаться от подобных демонстраций, господин инженер, а сейчас хотелось
бы услышать, что скажет доктор.
   Впоследствии инженер признался мне, что  вся  история  с  демонстрацией
центральной жидкости ареантропа имела целью показать  профессору,  что  он
точно такой же "слабый  человек",  как  и  мы.  Однако  ловушка  оказалась
слишком простой. Старик, правда, как я узнал позже, взял колбу  к  себе  в
кабинет, но наверняка не для того, чтобы испытать минутное удовлетворение.
Уверен, что точно так же он позволил бы  ужалить  себя  отвратительнейшему
насекомому, если б мог из этого извлечь какой-либо научный  вывод.  Просто
он боялся потерять самообладание, но был достаточно умен, чтобы не попасть
перед нами в смешное положение.
   Доктор,  который  уже  пришел  в  себя  после  странного   эксперимента
(действие жидкости прекратилось очень быстро), встал и положил перед собой
стопку листов бумаги различной формы и  размеров.  У  него  была  привычка
записывать результаты работы на манжетах, обрывках  газет,  использованных
промокашках,  старых  счетах,  пренебрегая  блокнотами  веленевой  бумаги,
которых всегда полно в лабораториях.  Он  признался  мне,  что  белизна  и
непорушенность бумаги приводит к  разжижению  мозгового  вещества,  а  тем
самым ослабляет интеллект.
   -  Простите,  к  сожалению,  я  не  могу  ни  удивить  вас  чем-то,  ни
продемонстрировать нечто волшебное. - Он был явно  зол  на  Финка  за  его
эксперимент. - Мое положение гораздо серьезнее, чем у предыдущего оратора,
и еще по двум причинам. Во-первых, гораздо легче вырвать тайну у  мертвого
вещества, нежели у живого,  а  во-вторых,  машина  уже  больше  недели  не
соприкасается с какими-либо внешними субстанциями, кроме ядовитого или, по
меньшей мере, вредного для ее живой части земного воздуха.  Возможно,  вам
покажется это преувеличенным очеловечиванием с моей стороны, но если перед
нами живая субстанция, а у меня есть все основания так считать, то ей  для
поддержания основного обмена веществ необходимо пополнять убыль,  принимая
химические компоненты извне. Это единственная возможность.
   - Ошибаетесь, доктор, - прервал  Джедевани.  -  Есть  и  еще  одна.  Не
исключено, что жизненная энергия попадать к живой части машины снаружи без
химических, как это сказать, соединений. Например, излучение  либо  волны,
выделяемые нейтронами, напрямую отдавать свою кинетическую энергию  атомам
этой живой существо...
   Доктор наклонил голову.
   - Возможно, вы правы. Возможно, такое "питание" энергией  имеет  место.
Во  всяком  случае,  в  половине  одиннадцатого  плазма  начала  проявлять
вызывающие беспокойство признаки как бы "старения",  "замирания  функций".
Первым симптомом было ослабление токов...
   - Говорите проще  и  короче,  что  произошло  с  плазмой?  -  Профессор
раздраженно глядел поверх очков на доктора, который, казалось, обиделся.
   - Я еще не кончил. Мне результаты даются не так легко,  как  это  можно
сделать, развинчивая шестеренки да болтики.
   - Что еще такое? Уж не думаете ли вы учинить ссору?
   Профессор покраснел как пион.
   Доктор сдержался.
   - Возможно, всему виной чертова жидкость... Во всяком случае, я здорово
струхнул, когда световая пульсация упала почти до нуля, токи тоже  страшно
ослабли, я давал кислород, двуокись, но результат был почти  незаметен.  В
одиннадцать пятьдесят пять наступила стадия умирания, тогда я  в  отчаянии
взял и... задержал...
   - Что вы, черт вас возьми, сделали?
   - Ввел через отверстие в груше один  кубик  адреналина.  Результат  был
потрясающий! Все функции восстановились, и когда  я  через  четверть  часа
ушел...
   Профессор встал.
   - Но это могла быть временная ремиссия. С момента отключения  груши  от
конуса минуло  двенадцать  часов.  Если  плазма  так  чувствительна  и  не
получает необходимой для нее энергии...
   - Быстрее, господа! В лабораторию! Финк, бутылочку с жидкостью, быстро!
   Мы помчались к двери, словно ученики, подгоняемые громким голосом.
   - Осторожнее, мой пиджак! - крикнул Джедевани, сопевший рядом  со  мной
и, казалось, пребывавший в жутком настроении. - Я знал, что так просто это
не кончится, что оно выкинет еще не один фортель.
   - Кто "оно"?
   - Ну, человек с Марса.
   В лаборатории было тихо. Я первым подбежал к  гальванометру,  глянул  в
оконце - темное!
   - Черт, господин доктор, этого я  от  вас  ну  никак  не  ожидал...  Он
уничтожен, он, похоже, мертв... Мы там сидим и  болтаем,  а  здесь  плазма
погибает. Ареантроп погибает, неужели вам не ясно?  А  вы  препираетесь  с
инженером, отстаивая свои никчемные мелкие амбиции.
   Доктор, казалось, готов был провалиться сквозь землю.
   - Я... даю слово, когда я уходил,  состояние  плазмы  было  прекрасное,
ведь я же всю ночь здесь просидел...
   - Тише! Инженер - жидкость!
   Профессор Уиддлтон был, как  говорится,  в  своей  стихии.  Молниеносно
вырвал у доктора шприц, набрал  несколько  капель  загадочной  жидкости  и
сунул иглу в отверстие панциря. Шли секунды  -  поршень  шприца  дошел  до
конца. Мы затаили дыхание.
   Неожиданно в оконце еле  заметно  блеснуло,  одновременно  шевельнулась
стрелка  гальванометра.  Блеск  повторился  -  по  внутренности   "пузыря"
разлилось слабое световое пульсирование.
   - Слава Богу, - просиял профессор.  -  Ничего  не  поделаешь,  придется
начинать сборку. - Он окинул нас взглядом. - Похоже, вы  намерены  создать
здесь этакую модель ученого мира  в  миниатюре.  Сколько  ученых,  столько
точек зрения, теорий и так далее. Играем, значит, а ареантроп тем временем
подыхает. Этому надо положить конец, говорю  вам.  Подобные  академические
дискуссии  и  доклады  на  полдня  необходимо  прекратить.  Здесь  надобно
действовать. Господин инженер, извольте-ка совместно  с  доктором  собрать
машину, чтобы она могла принять необходимую ей для жизни энергию.  Болтать
будем потом.
   - Ну, ну, чтобы оно,  стало  быть,  снова  могло  психовать,  -  бросил
Джедевани.
   - А вы что, сюда загорать приехали? - С профессором шутки были плохи.
   - Профессор, - отважился  я  заметить,  -  сможет  ли  инженер  на  сто
процентов поручиться, что овладеет излучением и  сумеет  его  выключить  в
любой момент?
   - Думаю, да, разве что машина перестанет быть машиной,  -  бросил  Финк
после недолгого раздумья.
   - Что это значит?
   - А то значит, что если он мыслит  и,  как  я  думаю,  плазма  является
реальным  конструктором  всей  машины,  то  он  сумеет   сообразить,   что
произошло,  а  снова  овладев  своим  аппаратом,  сможет  реконструировать
устройство атомной трансформации. Вот тогда-то я не отвечаю ни за что.
   - Похоже, вы умываете руки? - медленно проговорил профессор.
   - Нет. Просто не дам никакой гарантии, но монтаж начну немедленно.
   - Понятно. Убедительно прошу - приступайте.
   Инженер с помощью доктора извлек грушу из штативов, осторожно взял ее в
руки и вышел. Мы еще некоторое время оставались в лаборатории.
   - Что будем делать, профессор? - спросил я.
   - Поместим  конус  в  камеру  с  марсианской  атмосферой  и  попытаемся
втолковать ему, что мы не враги, то есть станем воздействовать на него уже
не газовыми снарядами,  а  мыслью,  -  профессор  говорил  медленно,  явно
раздумывая.
   - А не возвращаемся ли мы к исходному пункту? - заметил я. -  Сведения,
которыми мы располагаем о его конструкции, весьма туманны, не говоря уж  о
самой плазме, об этом "центральном мозге"...
   - Мозге?  Прекрасное  определение,  -  профессор,  казалось,  пришел  в
восторг. - Есть идея, - воскликнул он и выбежал  из  лаборатории.  Фрэйзер
пошел следом.
   Маленький синьор  Джедевани  остался  со  мной.  Тщательно  протер  лоб
платком, оглянулся и сказал:
   - Я чувствовал, что это кончит себя скверно.  Четыре  года  я  стоял  у
циклотрона с тремя миллионами вольт, но это была игра. Что тут творит, что
тут творит! - и с этими словами отчаяния он вышел.
   Я пошел наверх, раздумывая над словами профессора. Неужели  он  наконец
нашел ключ к взаимопониманию с марсианином? Поверить в это было трудно.  В
малом  монтажном  зале,  куда  я  заглянул  по  пути,  стоял   Линдсей   с
профессором.  Профессор  быстро  устанавливал  какие-то  аппараты,   среди
которых я узнал большой динатронный усилитель и каскад усилителей  высокой
частоты.
   В центре зала стоял большой стул, что-то вроде электрического - так мне
показалось в первый момент, поскольку на верхней части спинки  размещалось
нечто вроде металлического чепчика, к которому были подведены кабели.
   - Включайте поскорее аккумуляторы, - сказал профессор, - и давайте сюда
катодный осциллограф, на площадку. Позвоните Бэрку, пусть  поможет,  -  и,
обращаясь ко мне, заметил, - знаете, что  я  надумал?  Это  фантастический
проект, но что нам поможет еще, как не фантазия? Понимаете, я хочу уловить
электрические токи, которые вырабатывает кора головного  мозга  одного  из
нас,  усилить  их  в  несколько  миллионов  раз  и  послать  на  электроды
рентгеновской трубки. В  зависимости  от  напряжения,  сила  рентгеновских
лучей будет изменяться. Этим, регулируемым токами нашего мозга, излучением
я стану воздействовать на ареантропа.
   Вошел Бэрк. Они с инженером  принялись  монтировать  части  аппаратуры.
Профессор велел мне сесть на  стул,  наложил  на  голову  медный  обруч  и
подключил несколько контактов.
   Послышался низкий гул. Профессор возился с аппаратурой,  не  переставая
говорить:
   - Вы понимаете, что я имею в виду? Наша речь, наши жесты  и  так  далее
непонятны пришельцу с Марса.  Но  быть  может,  характер  его  психических
процессов в самом центре, в  его  мозгу,  более  близок  нам.  Я  намерен,
отбросив окольные пути, воздействовать биотоками наших мозгов на его мозг.
   Тем временем лампы  усилителей  накалились  до  бледно-розового  цвета.
Гудение усилилось. Я почувствовал, как у меня на голове  стягивают  ремнем
металлическую каску.
   - Не волнуйтесь, сидите спокойно, - дошел до меня голос  профессора.  -
Ничего не случится, глядите на экран.
   Большая,  похожая  на  стеклянный  цилиндр  с  конически  расширяющимся
основанием труба катодного осциллографа лежала на двух эбонитовых стойках.
Я  увидел,  как  на  ее  бледно-желтоватой   флюоресцирующей   поверхности
появились медленно извивающиеся светлые линии.
   - Это биотоки вашего мозга. Попробуйте мысленно перемножить тридцать на
восемнадцать.
   Теперь световые зигзаги на экране заструились быстрее.
   - Прекрасно, аппарат действует идеально.
   Гудение резко оборвалось, я почувствовал, что инженер ослабил ремень  и
снял у меня с головы "чепец".
   - Пожалуйста, спуститесь,  а  мы  подадим  через  вентиляционную  шахту
кабель осциллографа, там вы его примете из выходного отверстия и дождетесь
меня, - сказал Линдсей.
   Я по лестнице сбежал на первый этаж. В  большом  монтажном  зале  гудел
электромотор, небольшой тельфер  поднимал  безжизненное  тело  марсианской
машины с ее ложа и переносил в центр зала. Инженер шел под ней  и  подавал
знаки доктору, который управлял  перемещением  с  пульта.  Я  нашел  выход
вентиляционной шахты и вскоре увидел, как оттуда высовывается черный конец
кабеля. Я легонько потянул за него и стал  ждать.  Через  минуту  появился
Линдсей  с  большой  рентгеновской  трубкой.  Укрепив  кабель  на  стенном
изоляторе, он начал устанавливать необходимые приборы.
   - Газовые гранаты  готовы,  -  сказал  он  и,  обращаясь  к  Джедевани,
стоявшему рядом, добавил: - Не думайте, что мне жизнь не мила... А  теперь
так: дадим ему ток на десять секунд и будем повторять это до тех пор, пока
он не дрогнет. Тогда выключим ожививший его ток и подвергнем его мозг  или
рецептор, а еще лучше - все сразу действию рентгеновских  лучей.  Один  из
нас будет сидеть наверху и  медленно,  спокойно  думать,  мыслить,  но  не
словами - это ничего не даст, - а образами. Картинки, которые надо вызвать
в воображении, я уже набросал.  Потом  опять  дадим  ему  "бодрящий"  ток,
посмотрим, реагирует ли он, и так будем повторять до получения результата.
   - И как долго? - спросил Джедевани.
   - До утра, если потребуется, - нервно бросил профессор.
   Я взглянул на часы - было семь вечера.
   - Макмур, вы -  человек  уравновешенный,  здравомыслящий,  -  профессор
быстро взглянул на итальянца, но тот и  не  думал  обижаться.  -  Пойдемте
наверх. На листке, что лежит у меня на столе, найдете картинки, о  которых
сказал инженер. Мыслить надо медленно, каждый образ представлять  себе  не
меньше двадцати секунд. Начнете после  красного  сигнала,  по  зеленому  -
прекратите. Если что-нибудь получится,  вы  станете  первым  человеком  на
Земле, переговорившим с обитателем Марса. Ну, дай Бог счастья и вам и нам.
Жаль, что одного инженера у нас черти взяли, а он  бы  пригодился.  Ну  да
ничего, Фрэйзер тоже хороший физик. Господин Фрэйзер, пойдете с Макмуром и
подключите все, что необходимо для записи и передачи биотоков мозга  через
усилители. Не отнимайте телефонной трубки от уха: если  я  позвоню,  то  в
зависимости от указаний  будете  либо  увеличивать,  либо  уменьшать  ток,
подаваемый отсюда, снизу.
   Кончив, профессор обратился к Линдсею.
   Я оправился с Фрэйзером наверх. В малом монтажном  зале  сел  на  стул,
Фрэйзер надел мне на голову металлический колпак и дал в руки  листок,  на
котором было написано несколько фраз, и пачку пронумерованных фотографий.
   Вначале мне предстояло внимательно рассматривать карту Марса,  "активно
смотреть, а не просто пялиться, как баран  на  новые  ворота",  -  написал
профессор под фотографией своим ужасно  неразборчивым  почерком.  Потом  -
фотографию Земли. Затем - карту Америки, далее  -  района,  в  котором  мы
находились, и при этом я должен был "испытывать положительные  эмоции  без
примеси страха или ненависти".
   Хорош старичок.  Я  уже  чувствовал  раздражение  от  его  наставлений.
Следующая фотография изображала всех  нас  (кроме  меня)  на  платформе  у
телескопа. Здесь  опять  следовало  подумать  о  Марсе,  "но  образно,  не
словами", - записал на полях профессор. Наконец была  фотография  снаряда,
снимки  района  его  падения  и   самого   марсианина,   при   интенсивном
рассмотрении которых, выполняя указание профессора, я должен был пребывать
в хорошем настроении и дружеском расположении к нашему  гостю.  Признаюсь,
первое, что  мне  пришло  в  голову  после  ознакомления  с  профессорской
писаниной, было пожелание, чтоб удар  хватил  это  механическое  чудовище,
которое уже  прикончило  нескольких  человек,  но  я  взял  себя  в  руки.
Неожиданно звякнул телефон - звонил профессор. Он сообщал наверх, что  они
начинают  раздражать  ареантропа  напряжением  в  три  миллиона  вольт,  и
предупреждал нас, чтобы мы были готовы мгновенно включиться по их сигналу.
Я выпрямился на стуле и ждал. Спустя секунду почувствовал, как пол  слегка
завибрировал.
   - Электризуют нашего марсианина, - бросил Фрэйзер. - Электризуют!
   Изумительная штука - три миллиона вольт!  По  мне  тоже  прошла  дрожь.
Оп-ля! - надо быть в хорошем настроении. Я принялся думать о Шотландии,  о
лесистых горах, о добрых старых временах, о  миллионных  тиражах  газет  с
моими сенсационными репортажами.
   Мысль мою прервал звонок.
   - Что? Как? - кричал в трубку Фрэйзер. - Громче! Ничего не слышу!
   Даже я слышал на расстоянии в несколько шагов, что трубка аж хрипит  от
гула, - и ничего странного: все генераторы работали в полную  силу,  чтобы
дать нужные миллионы.
   Фрэйзер бросил трубку.
   - После третьего включения он  дрогнул,  пошевелился.  Профессор  велел
сказать, чтобы вы подготовились.
   Тем временем Финк опустил марсианина на пол, установил  на  площадке  в
нормальном положении и теперь был занят тем, что размещал проволочки груши
с плазмой  в  их  гнездах.  Потом  закрыл  верхнее  отверстие  колпаком  и
попытался расшевелить сердце - или гироскоп  -  через  просверленное  нами
отверстие.
   - Осторожней, инженер! - крикнул я.
   - Не бойтесь, у него сейчас нет устройства  для  трансформации  атомной
энергии, и пока мы не дадим ему из нашей сети  трех  миллионов  вольт,  он
безопасен, как пень.
   Финк сунул руку в отверстие и принялся там  шевелить.  Послышалось  уже
знакомое чавканье, инженер вдруг охнул, побледнел и опустился на  дрожащий
пол.
   - Чтоб тебя! -  взревел  я,  бросаясь  к  Финку,  но  тут  почувствовал
сильнейший удар в руку и отлетел к стене.  Уже  бежал  Линдсей  в  красных
резиновых перчатках и оттаскивал потерявшего сознание Финка в  сторону.  Я
поднял его на руки, хоть ноги у меня дрожали, а пальцы правой руки  горели
огнем, и положил на стол. Доктор молча вынул из кармашка футляр, быстро  и
ловко  сделал  укол,  пощупал  пульс,  потом  пересчитал  глазами  ампулы,
посмотрел на меня, как бы говоря:  вот,  видишь?  -  и  начал  массировать
инженеру область сердца.
   Тем  временем  внутренний  телефон  звонил  так,  словно   вознамерился
спрыгнуть со стены, но в суматохе о нем все забыли. Только теперь  к  нему
подошел Линдсей и кратко сообщил профессору о случившемся.
   - Может, лучше отнести  его  наверх?  -  спросил  я  доктора,  указывая
глазами на Финка. - Если здесь что-нибудь случится,  он  может  пострадать
больше всех.
   Доктор кивнул. Я взял Финка на руки и отнес  в  мою  спальню.  По  пути
столкнулся с профессором. Он ничего не сказал,  только  взглянул  на  меня
так, что у меня мурашки прошли по спине, и побежал к лифту.
   Я  посидел  несколько  минут  около  Финка,  но,  видя,  что  он  дышит
равномерно, решил  спуститься  вниз  и  вышел,  прикрыв  его  как  следует
одеялом.
   В монтажном зале во всю командовал Уиддлтон.
   Его непрекращающиеся окрики и указания начали  меня  раздражать.  Чтобы
сохранить хорошее настроение, я принялся  потихоньку  повторять  известный
английский стишок: "У нашей Мэри есть баран, собаки он верней. В грозу,  и
в бурю, и в туман баран бредет за ней".  Когда  стишок  кончился,  я  стал
проговаривать его с конца, но тут раздался резкий тройной звонок и красная
лампочка загорелась у меня перед лицом.
   - Внимание! - прозвучал  громкий  голос  фрэйзера.  -  Макмур,  думайте
медленно и спокойно, включаю ток!
   Я  начал  копаться  в  глуб