дверь. Мы шли парами по коридору, ведущему к лифту.
   - Как думаете, доктор, могут ли накапливаться дозы облучения?  То  есть
если мы прервемся на несколько минут или, скажем, на полчаса,  то  вредное
воздействие новой дозы облучения не належится  на  предыдущую?  -  спросил
Уиддлтон.
   Доктор развел руками:
   - Не знаю, дорогой профессор, я не знаю ничего. Если проводить аналогию
с радием, то надо ориентироваться на более длительные перерывы. По меньшей
мере в несколько дней.
   -  Скверно,  -  буркнул  профессор.  -   Нам   необходимо   действовать
немедленно.
   Через несколько минут мы уже сидели в удобных креслах библиотеки.  Я  с
облегчением затянулся хорошей сигаретой. Мускулы еще  дрожали  от  усилий:
нам  пришлось  своими   силами   переносить   обезвреженное   чудовище   в
экспериментальную камеру, пока оно не пришло в себя.
   Профессор раскурил погасшую сигару.
   - Господа, ситуация ясна: либо мы оставим нашего милого  гостя  и  даем
драпака на сотни миль  отсюда,  либо  приступаем  к  операции  немедленно,
сейчас же. Третьего пути не дано, если мы не хотим, чтобы  он  распался  у
нас под руками, превратив нас самих в атомную пыль...
   - Позвольте, профессор, - начал Фрэйзер. Лицо у  него  горело  в  лучах
заходящего солнца. - Единственный способ, который я  вижу,  это  разобрать
машину  на  безвредные  части,  возможно,  отключить  "шарик",   то   есть
регулирующий живой центр. В  оконце  этого  центра,  как  мы  знаем,  есть
несколько небольших отверстий, вероятно служащих для дыхания.  Если  б  не
это, мы не смогли бы так быстро отравить  его.  Так  вот,  повторяю,  этот
центр надо как-то отключить...
   - Такая попытка равносильна самоубийству, - тихо заметил  профессор.  -
Кто согласится сделать это под руководством  и  по  указаниям  двух  наших
инженеров?
   Не глядя друг на друга, все мужчины поднялись. Я тоже встал, не отдавая
отчета в происходящем, но тут увидел обращенные на нас черные,  излучающие
тепло глаза профессора.
   - Благодарю, господа. Так я и думал, но расставаться с  жизнью  впустую
не позволю. Господин инженер, у вас есть какие-нибудь предложения?
   Финк что-то лихорадочно чертил в записной  книжке,  выписывая  какие-то
формулы, и вдруг встал:
   - Есть! Необходимо использовать фотопластинки.
   - Это ничего не даст, - сказал я. - Излучение наверняка засветит их...
   - Если даже и так, не беда. - Финка, казалось, не сбило мое возражение.
- Экспонируем несколько пластинок в различных местах машины и,  во-первых,
найдем непосредственный  источник  излучения,  а  во-вторых,  быть  может,
составим какое-нибудь, пусть не вполне ясное  представление  о  внутреннем
строении машины.
   - И каким же образом? - спросил доктор.
   - Очень простым: различные части аппарата поглощают генерируемые внутри
него лучи в различной степени и дадут на приложенной  к  конусу  пластинке
следы, подобные рентгеновским, по которым, возможно, мы определим  контуры
внутренних деталей.
   - Ну, что ж, инженер, - кивнул профессор. - Так и сделайте. - Но тут же
добавил, видя, что Финк встает: - Однако пусть кто-нибудь пойдет с вами  и
наблюдает сквозь щель в броневых дверях, не случится ли чего-нибудь. Такой
контроль на будущее обязателен. Мы же еще немного побеседуем.
   Поскольку, казалось, никто не хотел пропустить  интересного  совещания,
пойти с инженером вызвался я. По дороге  в  камеру  он  прихватил  толстую
пачку фотопластинок, обернутую  слоем  свинцовых  листов,  которые  весили
столько, что мы едва дотащили свой груз до места.  Здесь  инженер  оставил
меня за дверью и велел наблюдать за ним через фильтр из свинцового стекла,
вделанный в броневую плиту двери, а сам взял несколько пластинок и вошел в
камеру. Сняв свинцовую обертку,  он  экспонировал  одну  пластинку,  потом
вторую и так продолжал, прижимая их всякий раз  к  другому  месту  черного
конуса,  двигаясь  по  спирали.  Все  происходило  в  абсолютной   тишине,
нарушаемой только далеким, тихим тиканием внутри машины.
   Когда инженер вышел,  я  обратил  внимание  на  то,  что  лицо  у  него
покраснело. Мне подумалось, что это первое проявление вредного воздействия
излучения. Однако я ничего не сказал, чтобы не волновать его, и мы пошли в
лабораторию.
   Инженер  провел  меня  в  небольшую  затемненную   комнатку.   Зажглись
маленькие рубиновые лампочки. Забулькали растворы реактивов. Я  присел  на
табурет. Я чувствовал сильное утомление,  мне  казалось,  что  я  не  спал
больше месяца. Но инженер наклонился над пластинками, и я мгновенно  забыл
и про усталость, и про бессонницу.  Пластинка  на  просвет  показала  один
почерневший участок, какие-то нечеткие  параллельные  полосы,  а  в  самом
центре была засвечена  полностью.  На  второй  была  та  же  картина.  Все
остальные оказались засвеченными целиком.
   - Черт побери, впустую, - проворчал инженер. - Надо  повторить.  Только
сократим  экспозицию  в  два  раза.  У  лучей  очень  большая  проникающая
способность.
   - Вы больше не пойдете, - сказал я. - Теперь моя очередь. С вас хватит.
Когда вы вышли из камеры, у вас было красное лицо, а что это означает, вам
известно.
   Инженер начал возражать, но я настоял на своем.  Мы  опять  сходили  за
пластинками, и я вошел в камеру. Впервые  я  был  один  на  один  с  нашим
таинственным, смертоносным гостем - а его тиканье, временами  напоминающее
очень слабый человеческий хрип  (а  может,  это  была  только  игра  моего
воображения), тоже действовало не очень-то успокаивающе.
   Я быстро прикладывал пластинки,  сверяясь  с  укрепленным  на  запястье
секундомером, и выбегал из камеры с экспонированными, где  их  принимал  у
меня инженер. Покончив с последней пластинкой,  мы  отправились  в  темную
комнату.
   И  снова  потянулись  минуты  ожидания,  пластинки  хлюпали  в  широких
ванночках, какие-то пятна появлялись на стекле, возникали,  усиливались  и
светлели тени... Две пластинки были засвечены. Инженер проверил их номера,
сравнил с планом машины и сказал:
   -  Центр  излучения  находится  между   двумя   нижними   стекловидными
отверстиями. Именно там засветились две эти пластинки.
   - А остальные? - спросил я, пытаясь заглянуть ему через плечо.
   - Еще минута, только положу в закрепитель.
   Секундомер тикал в темноте. Было слышно наше ускоренное дыхание.
   Наконец инженер вынул пластинки из ванночки, и мы вышли в коридор.
   - Вот первая: путаница светлых и темных полос, какие-то линии,  а  это?
Не слабая ли это овальная тень? Да, но ведь это...
   - Центральная груша, вы правы. Значит, она непроницаема  для  лучей,  и
это говорит о том, что  излучение  неопасно  для  плазмы,  содержащейся  в
груше, так как она изготовлена  из  какого-то  загадочного  материала,  не
пропускающего эти лучи.
   Вторая и третья пластинки показали новые детали в  виде  наслаивающихся
теней, темных и светлых пересекающихся полос.
   - Те, что резче, - пояснил инженер, -  провода  или  трубки,  идущие  у
самой поверхности, к которой вы прикладывали пластинки, я  размытые  -  из
более удаленных частей.
   - Вы что-то знаете и как-то разбираетесь? - тихо спросил я.
   - У вас слишком высокое мнение о моих знаниях, - улыбнулся  инженер.  -
Пока что я знаю не больше вашего. Надо будет сделать несколько эскизов.
   Мы прошли в лабораторию, где Финк начал с карандашом в руке набрасывать
на большой, приколотый к чертежной доске лист  какие-то  прямые  и  кривые
линии, налагая их друг на друга. На белом листе  возник  клубок  контуров,
который в принципе изображал тело вращения, напоминающее конус.
   - Двигающий механизм почти ясен... - ворчал инженер, - ну и что...  Как
извлечь чертово ядро из скорлупы, вот в чем дело...
   - Но принцип конструкции в общих чертах вам понятен? - спросил я.
   - Все это дьявольски  запутано:  там  есть  части,  несомненно  имеющие
что-то общее с системами трансформации,  но  что,  черт  побери,  является
источником энергии? Понятия не имею. Я не вижу ни одной вращающейся части.
   - Мне кажется, тиканье, скорее всего, исходит из верхней части  конуса,
- заметил я. - Впрочем, возможно, я ошибаюсь.
   - Ну, мне тоже это пришло в голову. Там есть подвижная часть - вот эта,
- решил он, указывая на  размытую  тень,  что-то  вроде  неравнобедренного
треугольника, который выглядел, как...
   - Ну, конечно! - воскликнул я. - Это же копия волчка, детского волчка.
   - Вы  думаете?  -  наморщил  брови  инженер.  -  Принцип  гироскопа,  а
следовательно, его сердце - гироскоп. Пожалуй, вы правы, - сказал он после
недолгого раздумья и нанес на рисунок несколько  линий.  Теперь  в  центре
тела вращения стал  виден  волчок,  похожий  на  два  конуса,  соединенных
основаниями. Волчок находился в пробеле центральной тени - как  бы  трубы,
которая  шла  посредине  машины,  разрываясь,  чтобы  принять  волчок,   и
оканчивалась наверху розеткой, на которой размещалась таинственная  груша.
- Пошли, - сказал инженер, сорвал  с  доски  несколько  кнопок,  державших
бумагу, свернул лист в трубку и взял под мышку.
   Наше  появление  было  воспринято  с  напряженным  ожиданием.   Инженер
разложил бумагу перед профессором и принялся кратко пояснять.
   - Принцип действия мне совершенно непонятен, -  сказал  он.  -  Я  вижу
единственный путь: задержать излучение. Это необходимое условие.
   Уиддлтон прищурившись смотрел на него и молча слушал.
   -  Поскольку  -  хотя  и  не  могу  это  утверждать  со   стопроцентной
уверенностью - центральным механическим элементом  является  этот  волчок,
или гироскоп, обнаруженный Макмуром, -  тут  все  удивленно  взглянули  на
меня,  -  постольку  необходимо  его  остановить.  Эта  размытая  тень  на
пластинке -  единственная  подвижная  деталь.  Напрашивается  возможно  не
слишком умное сравнение этой детали с человеческим сердцем, но,  остановив
это "сердце", мы, пожалуй, сумеем заняться демонтажем...
   - И как вы намерены это сделать? - спросил профессор.
   - Я  вижу  единственный  способ.  Трагический  опыт  профессора  Гавлея
показал, что трогать  центральную  грушу  с  плазмой  нельзя.  За  попытку
извлечь ее он поплатился жизнью. Значит, надо  пробить  панцирь  конуса  в
этом месте, - он бросил красный мелок на лист, - и с  помощью  какого-либо
инструмента остановить гироскоп.
   Наступило молчание. Его прервал доктор.
   - Допустим, нам удастся тихо и  безболезненно  высверлить  отверстие  в
панцире. Однако, я думаю, его так  называемое  "сердце"  каким-то  образом
защищено от внешних  помех  и  попытка  остановить  его  может  окончиться
плачевно.
   - Я в этом просто уверен, - сказал инженер, - но иного пути не вижу.
   Уиддлтон внимательно рассматривал рисунок, сравнивал его  со  снимками,
потом взглянул на часы и сказал:
   - Господа. Дело тут не в мудрости или глупости. В данном случае  я  уже
не  ваш  руководитель.  Давайте  проголосуем,  следует  ли   нам   принять
предложение инженера Финка? Прошу как следует подумать: может  быть,  есть
другие идеи?
   - У меня есть предложение, - сказал я. -  Отверстие  можно  просверлить
управляемой на расстоянии дрелью. Это несложно сделать.  А  наблюдение  за
всем вести с помощью телевизионной камеры и действовать соответственно.
   - Соответственно - это как? - спросил Фрэйзер.
   - Может быть, удастся создать дистанционно  управляемый  прибор,  вроде
робота, который мог бы демонтировать... гостя...
   - Мысль отличная, - сказал инженер, -  но,  к  сожалению,  у  нас  мало
времени. Аппаратов такого  рода  здесь  нет,  а  чтобы  доставить  -  даже
самолетом, - потребуется как минимум три дня.
   - Столько я не дам, - сказал профессор. - До двенадцати, самое  большее
до половины первого мы уже должны чего-то добиться.
   - За столь короткое время такого оборудования нам не достать, -  сказал
Финк. - Но есть другая возможность: взорвать конус, например, экразитом.
   - Что? Уничтожить? Ни за что! - раздались голоса.
   - Я горжусь вами, господа! - Профессор Уиддлтон встал. - Спрашиваю  еще
раз: следует ли нам поддержать первое предложение инженера Финка?
   - Да!
   - В таком случае - за работу. - Профессор смотрел на  Финка.  -  Каковы
оптимальные условия защиты?
   Финк задумался.
   - Все должны носить скафандры, в коридоре тоже. В камере  всегда  будет
находиться только один человек, газовые гранаты и противогазы должны  быть
в полной готовности. Первый этап - сверление. Думаю, это  удастся  сделать
так, как предложил Макмур. Только наблюдать надо  будет  сквозь  глазок  в
двери. Что дальше - увидим.
   Коридор опустел. Пришла моя очередь - я стоял у стальных дверей,  держа
у рта трубку телефона, и напряженно глядел внутрь камеры.  Я  был  вторым,
после доктора, и видел, как в бледно-голубом электрическом свете шипела  и
тихо свистела дрель, подвешенная на  консоли,  закрепленной  на  козлах  с
таинственной машиной.
   Сверло  большого  диаметра  из  кремний-ванадиевой  стали  впивалось  в
твердую  оболочку  конуса.  Одной  рукой  я  сжимал   трубку,   другой   -
электровыключатель дрели, выведенный за двери камеры, и ждал. Пока  ничего
не  происходило  -  сверло  углублялось  почти  незаметно,  но,  уже  зная
способности механического чудовища, я был напряжен до предела.
   - Ну, что там? - раздался в трубке голос профессора.
   - Все по-прежнему, - ответил я. - Дырка в зубе сверлится, но  чертовски
медленно. Может, сменить сверло?
   Было слышно, как профессор разговаривает с кем-то, видимо с  инженером,
и вдруг я окаменел. Длинный - метра два, а то и больше -  черный  змеевик,
лежавший на настиле, дрогнул, потом пошевелился второй, слабая волна спазм
пробежала по стальным виткам.
   - Профессор, - сказал я и тут же рявкнул  в  трубку:  -  Он  шевелится,
шевелит щупальцами! Выключить дрель?
   - Ни в коем случае, продолжайте, ради Бога! - раздался  слабый  далекий
голос.
   Я ждал. Я не трус и никогда им  не  был,  но  чувствовал,  что  начинаю
покрываться холодным  потом.  Ждал  и  знал,  что  вот-вот  что-то  должно
случиться. И то, что опасность была таинственной и неведомой, пугало  меня
еще сильнее, нежели угроза смерти.
   Один змеевик поднялся, свистнул в воздухе, как стальной бич,  и  ударил
по дрели. Раздался  тонкий,  высокий,  сверлящий  звук  ломающейся  стали,
разлетелись осколки. Я нажал кнопку выключателя - дрель остановилась.
   - Он сломал своей треклятой лапой сверло! - закричал я в трубку.
   - Я сейчас приду, - откликнулся профессор.
   Я ждал. Тем временем марсианское творение успокоилось, и  я  больше  не
замечал никаких признаков жизни.
   Профессор подошел почти беззвучно в сопровождении инженера, который нес
новое сверло. Я отошел в сторону, и они заглянули в глазок.
   - Говорите, махнул змеевиком?  -  покачал  головой  профессор.  -  Ведь
упрямая скотина, а?
   - Надо бы дать ему порцию газа. Может быть,  применить  какое-то  новое
средство - хлороформ или эфир, а?
   -  Чтобы  окончательно  его  отравить?  -  сказал  профессор  с   таким
возмущением в голосе, словно мы стояли у постели его больного друга.
   Финк кивнул.
   - Профессор  прав.  Потерю  любого  из  нас  можно  восполнить,  а  вот
уничтожив его, мы уже исправить ничего  не  сумеем,  -  сказав  это,  Финк
отодвинул засов камеры и вошел внутрь.
   Мы ждали, затаив дыхание.  Инженер  медленно  отодвинул  ногой  обломки
сверла, укрепил в патроне дрели новое, установил его как следует и  вышел.
Внешне он был спокоен, но, выйдя в коридор, отер платком лоб.
   - Ну, поехали дальше! Макмур, включайте!
   Я нажал кнопку. Дрель завыла, сверло впилось в конус.
   Долгие минуты уходили в напряженном ожидании.
   - Вроде бы все идет хорошо, - сказал профессор. - Пошли,  Финк,  а  вы,
Макмур, еще минут десять постойте. Потом вас сменит Джедевани.
   Они ушли, а я почувствовал себя ужасно одиноким. Напряженно  следил  за
происходящим.
   Опять волны прошли по  бессильным  щупальцам.  Свесившиеся  с  настила,
дергались на бетонном полу пружинистые, круглые в сечении змеевики"
   Неожиданно щупальца медленно поднялись и повисли в воздухе - только  их
концы мелко дрожали, раскачиваясь из стороны  в  сторону.  Я  увидел,  как
корпус дрели вздрогнул, сверло легко  прошло  внутрь.  Так!  Готово!  Есть
отверстие, подумал я  и  тут  же  совершенно  автоматически  нажал  кнопку
выключателя. Но это было уже лишним.
   Воздух прорезала  голубая  вспышка.  Потом  чудовищный  порыв  горячего
воздуха отбросил меня к противоположной стене коридора  -  я  почувствовал
сильнейший удар по голове и потерял сознание.


   Когда я проснулся, было утро. Я лежал в своей комнате, а  доктор  сидел
на моей кровати и раскладывал на одеяле пасьянс.
   - Ага! Итак, мы снова живы. Ну,  как  чувствуем  себя?  -  спросил  он,
собирая карты.
   - Доктор, - с трудом открыл я пересохший  рот,  -  как  там?  Он  снова
сбежал?
   - Вас интересует не дырка в собственной голове, а только судьба  нашего
любимчика с Марса? Так, что ли? Нет, не сбежал.  Это  была  его  последняя
шуточка. Сверло угодило в тот хитроумный механизм, в то квазисердце, и  он
в своем квазиумирании наделал, ох, наделал дел. Что там творилось, ого-го!
Вы, вероятно, этого не видели, да и как могли? - качал головой  доктор.  -
Мы прибежали, коридор полон пыли, штукатурка осыпалась... Ну, думаю, конец
нашему репортеру. Двери в камеру почти  вырваны,  висят  на  одной  петле,
помост сломан, их превосходительство марсианин лежат на полу, а дрель, уму
непостижимо, расплавлена - ничего от нее не осталось. Инженер  утверждает,
что в течение минуты температура там держалась на уровне шести-семи  тысяч
градусов... Как вы себя чувствовали в этой баньке?
   - Помню только вспышку и страшный удар  по  голове,  а  до  того  волну
кипятка - вероятно, это был воздух.
   - Вас спасли двери и  то,  что  вы  целиком  завернулись  в  асбестовую
дорожку, когда падали. Благодарите Финка: дорожки из асбеста -  его  идея.
Порыв воздуха завернул  вас  в  асбест,  как  драгоценную  покупку,  и  не
стукнись вы слегка головой...
   - Как там? - я вытянул из-под одеяла руку в  синяках  и  дотронулся  до
головы. Она немного шумела, но была цела. Только узкий бинт пересекал лоб.
   - Была дырочка, а  как  же!  -  не  переставал  болтать  доктор.  -  Но
шотландцы, ох уж эти шотландцы! У вас крепкие головы, да и  похороны  тоже
обходятся недешево, верно? Ха-ха-ха! - смеялся он. - Так что вы решили еще
пожить.
   - Послушайте, доктор. Бога ради, что происходит? Что они делают?
   -  Так,  вы  вспоминаете  Бога,  да?  А  позавчера,  когда  вы  от  нас
вырывались... Ну, ну, все, молчу, молчу, - добавил  он.  -  Понемногу  его
разбирают. Металлическое сердце остановилось от удара  сверлом.  Камера  с
плазмой уже, вероятно, ждет меня в лаборатории. - Он взглянул на часы. - Я
ведь, между нами говоря, врач так себе, в шутку, а в действительности-то я
биолог. Биолог по убеждениям, - чуть не пропел он, собираясь уходить.
   - Я с вами!
   - Да вы сдурели! Лежать! И точка!
   Я встал с постели. Ноги были ватные в коленях, в голове немного шумело,
но в остальном я чувствовал себя неплохо.
   Я быстро оделся, взял доктора под руку, и  мы  вышли  в  коридор.  Часы
показывали десять. Уже или еще?
   - Ясно, сейчас будет совещание, - сказал я. -  Пойду  в  библиотеку.  -
Доктор кивнул и двинулся к лестнице, ведущей в  лабораторию.  Я  спустился
лифтом на второй этаж и был там встречен с энтузиазмом.
   - Ото! Герой дня! Как вы себя чувствуете?
   Я пожимал всем руки. Профессор, улыбнувшись, кивнул мне.
   У окна сидел инженер Линдсей. Он был бледен,  но  каких-либо  признаков
слабости не проявлял.
   - Приветствую друга по несчастью! - сказал он.
   Инженера Финк отсутствовал.
   - Как дела у нашего гостя? - спросил я.
   - Интересные вещи, дорогой мой, интересные. Все идет  неплохо.  Плазма,
похоже, в порядке - в груше наблюдается нормальная пульсация.
   - А что с излучением?