телей  Кошачьего  города,  для  которых
подобное зрелище  представляло  особое  удовольствие.  Маленький  Скорпион
давно исчез и не появлялся даже у Дурман, поэтому я решил пойти" на улицу.
   Город по-прежнему выглядел оживленным - пожалуй, еще более  оживленным,
чем раньше. Ведь можно было полюбоваться отрубленной головой, это  гораздо
интереснее, чем камешек на дороге. Говорили, что в толкотне  у  шеста  уже
задавлены три старика и две женщины,  но  никто  не  горевал,  потому  что
смерть ради удовольствия считалась почетной. Люди-кошки еще больше толкали
и бранили  друг  друга.  Никто  не  спрашивал,  чья  это  голова,  за  что
отрублена. В толпе слышались примерно такие восклицания:
   - У, какая волосатая!
   - А глаза-то закрыты!
   - Жаль, что только голову выставили! Надо бы и тело...
   Пожалуй, Большой Ястреб принял правильное решение. Стоит ли жить  рядом
с подобными людьми?
   Выбравшись из толпы, я пошел к императорскому дворцу. Идти было трудно,
потому что во всех  направлениях  шествовали  отряды  музыкантов,  которые
нещадно дули и били в свои инструменты. Слушатели бросались за ними  то  в
одну,  то  в  другую  сторону,  но  все  равно  не  успевали  и  наверняка
досадовали, что у них так мало ног, ушей и глаз. По воплям зевак я  понял,
что это свадебные оркестры, однако из-за обилия людей не видел  паланкинов
с невестами и не мог определить,  сколько  людей-кошек  должны  их  нести.
Впрочем, гораздо больше меня интересовал другой вопрос:  почему  в  минуту
опасности так торопятся со свадьбами?
   Спросить было  не  у  кого  -  люди-кошки  страшились  разговаривать  с
иностранцем. Я вернулся к Дурман. Она сидела в комнате и  плакала,  а  при
виде меня зарыдала еще сильнее, как будто  я  ее  обидел.  Пришлось  долго
утешать ее, прежде чем она сказала:
   - Маленький Скорпион ушел на фронт! Это ужасно!..
   - Ничего, он еще вернется! - соврал я, искренне желая, чтобы  моя  ложь
оказалась правдой. - Он обязательно вернется, и я пойду вместе с ним.
   - Правда? - улыбнулась она сквозь слезы.
   - Конечно! А сейчас пойдем прогуляемся. Довольно плакать здесь одной.
   - Я вовсе не плачу, - сказала Дурман, вытирая слезы и пудрясь.
   - Почему сейчас так много свадеб? - спросил я по дороге.
   Это был праздный вопрос, но я утешал себя тем, что отвлекаю женщину  от
мрачных  мыслей.  Сказать  по  правде,  я  отвлекал  и  себя,  потому  что
предчувствовал неизбежную гибель Маленького Скорпиона.
   - Когда наступает смутное время, все спешат со свадьбами, чтобы солдаты
не обесчестили девушек, - объяснила Дурман.
   - Зачем же праздновать их так пышно?
   Я не мог думать ни о чем другом, кроме  начавшейся  войны,  но  кошачье
отношение к жизни на этот раз оказалось разумнее человеческого.
   - На свадьбах необходима пышность. Воина скоро кончится, а  брак  -  на
всю жизнь!
   Поверив  моим  словам  о  возвращении  Маленького   Скорпиона,   Дурман
успокоилась и даже предложила мне посмотреть пьесу.
   - Сегодня министр иностранных дел устраивает представление на улице  по
случаю женитьбы сына. Пойдем?
   Мне казалось, что убить министра, который  во  время  войны  занимается
подобной чепухой, намного достойнее, чем смотреть спектакль,  но  на  роль
убийцы я не годился, а кошачьего театра еще не видел. Я решил  пойти  -  в
последнее время мое диалектическое мышление заметно кошкоизировалось.
   Перед  домом  министра  иностранных  дел   стояло   множество   солдат.
Представление уже началось, но простой народ близко  не  подпускали:  тот,
кто рвался вперед, получал дубиной по голове. С собственным  мирным  людом
кошачьи солдаты воевали отлично! Меня они, конечно, не посмели бы ударить,
но я сам не очень рвался вперед, потому что доносившаяся из театра  музыка
отнюдь  не  усладила  мне  слух.  Долго  я  слушал  пронзительные   звуки,
прерываемые  воплями  актеров,  однако  так  и  не  почувствовал  никакого
удовольствия.
   - Нет ли у вас пьес получше этой? - спросил я у Дурман.
   - Есть, иностранные. Их я смотрела в детстве, они гораздо тоньше. Потом
их перестали играть, так как  никто  в  них  ничего  не  понимал.  Министр
иностранных дел сам выступал за новые  пьесы  -  до  тех  пор,  пока  один
иностранец не сказал, что наш театр тоже очень  интересен.  Тогда  министр
вернулся к старому театру.
   - А если другой человек скажет, что иностранный театр лучше?
   - Это уже будет бесполезно. Иностранные пьесы действительно хороши,  но
слишком глубоки. Когда министр ратовал за них, он вряд ли их  как  следует
понимал, поэтому и уцепился за лестное  мнение  о  наших  пьесах.  Сам  он
вообще  не  разбирается  в   театре,   хотя   и   норовит   прослыть   его
пропагандистом.  А  старый  театр  легче  рекламировать,  у  него   больше
поклонников. У нас часто  так  бывает:  новое  едва  возникнет  и  тут  же
вытесняется старым. Для того чтобы понимать новое, нужно слишком много сил
и энергии.
   Я чувствовал, что это не ее мысли, а Маленького Скорпиона,  потому  что
сама она продолжала потихоньку протискиваться вперед.
   Мне было неудобно ловить ее на слове, но больше я выдержать не мог.
   - Уйдем?
   После всего сказанного о театре Дурман было неловко не согласиться.  Не
протестовала она и тогда,  когда  я  предложил  сходить  к  императорскому
дворцу.
   Он был самым большим, но не самым красивым  зданием  Кошачьего  города.
Сегодня дворец выглядел особенно  неприятно:  перед  стенами  солдаты,  на
стенах солдаты... Кроме того, стены были вымазаны свежей грязью, а вода по
рву воняла сильнее обычного.
   - Иностранцы любят  чистоту,  -  пояснила  Дурман,  -  грязь  -  лучшее
заграждение от них.
   У меня не хватило сил даже рассмеяться.
   На стену вылезло несколько фигурок, которые долго  усаживались  верхом,
по-видимому, боясь свалиться. Дурман возбужденно закричала:
   - Высочайший указ!
   - Где? - спросил я.
   - Смотри!
   Люди на стене двигались так медленно, что у меня заныли  ноги.  Наконец
гонцы спустили на веревке камень  с  белыми  знаками.  Дурман,  обладавшая
острым зрением, охнула.
   - Что случилось? - заторопил я.
   - Перенос столицы! Император уезжает! Беда! Как же мы будем без  него?!
- запричитала Дурман, очевидно тревожась о Маленьком Скорпионе,  а  не  об
императоре.
   Тем временем со стены спустили еще один камень.
   - "Солдатам и народу, - начала читать девушка, - повелеваем  оставаться
на местах. Переезжаем только Мы и чиновники".
   Я поразился мудрости Его Величества и пожелал ему на  полпути  свернуть
себе шею. Но Дурман неожиданно обрадовалась:
   - Это еще ничего. Раз многие остаются, мне не страшно!
   "Интересно, где они  будут  получать  дурманные  листья  после  отъезда
чиновников?" - подумал я, но в этот момент появился новый камень.
   - "С сего дня запрещаем именовать Нас "Хозяином всех  свор".  В  минуту
грозной  опасности  народ  должен  быть  сплочен,  поэтому  Мы  становимся
"Хозяином одной своры". Все на борьбу с  врагом!"  -  прочитала  Дурман  и
добавила: - Лучше бы совсем без свор...
   Мы подождали еще немного, но поняли, что указов больше  не  будет,  так
как глашатаи  скрылись  за  стеной.  Дурман  очень  хотелось  вернуться  и
посмотреть, не пришел ли  домой  Маленький  Скорпион,  а  я  отправился  к
государственным учреждениям, где могли вывесить еще какие-нибудь указы.  В
восточной стороне, куда пошла Дурман, по-прежнему гремела музыка, но здесь
стояла полнейшая тишина. Похоже, что свадьбы были в тысячу раз важнее всех
государственных проблем.
   Особенно интересовало меня министерство иностранных дел, перед  которым
никого не оказалось. Ах да, министр ведь празднует свадьбу сына и,  должно
быть, отпустил своих  подчиненных.  Еще  вопрос,  есть  ли  у  людей-кошек
иностранные дела, хотя министерство существует.
   Воспользовавшись отсутствием чиновников, я решил выяснить этот  вопрос.
Бесцеремонно вошел - внутри никого. Комнаты не заперты, в них тоже  никого
и  ничего,  кроме  кучи  каменных  пластинок  с  надписью  "Протест".  Их,
наверное, рассылают  во  всех  подходящих  и  неподходящих  случаях:  ведь
дипломаты  -  специалисты  по  протестам.  Я  хотел   найти   какие-нибудь
документы, присланные из-за границы,  но  не  нашел.  Видимо,  иностранцы,
стремясь облегчить себе дипломатические отношения, никогда не отвечали  на
кошачьи "протесты".
   Незачем было смотреть другие учреждения. Если министерство  иностранных
дел так гениально просто, то в  остальных  организациях,  поди,  нет  даже
каменных пластинок.
   А учреждений мне встретилось много: министерство проституции,  институт
дурманных листьев, управление кошачьими, эмигрантами, министерство  борьбы
с иностранными  товарами,  палата  мяса  и  овощей,  комитет  общественной
торговли сиротами... Некоторых интересных  названий  я  просто  не  понял.
Чтобы обеспечить всех чиновников службой - или  бездельем,  -  требовалось
как можно больше учреждений. Мне показалось, что их уж слишком  много,  но
людям-кошкам, по-видимому, было недостаточно.
   Я шел прямо на запад, намереваясь заглянуть в иностранный квартал. Нет,
пойду лучше домой, посмотрю, не вернулся ли Маленький  Скорпион.  Я  пошел
обратно по другой улице  и  вдруг  увидел  группу  студентов,  которые  не
любовались спектаклем или отрубленной головой, как их сверстники, а стояли
на коленях перед большим камнем с  надписью:  "Памятник  великому  святому
Мяу". Зная, что они  тотчас  разбегутся,  если  увидят  меня,  я  тихонько
подошел сзади, тоже опустился на колени и стал слушать, о чем они говорят.
   Один из студентов впереди выпрямился во весь рост и крикнул:
   - Да здравствует мяуизм! Да здравствует кошкизм!
   Все  подхватили  его  возглас.  Вдоволь  накричавшись,  первый  студент
приказал остальным сесть на землю и произнес речь.
   - Мы должны свергнуть всех богов  и  поставить  на  их  место  великого
святого Мяу!  -  провозгласил  он.  -  Мы  должны  низвергнуть  родителей,
преподавателей и восстановить нашу свободу! Мы должны низложить императора
и  осуществить  кошкизм!  Сейчас  мы  схватим  императора  и  подарим  его
иностранцам, чтобы они нас поддержали. Такого великолепного  случая  может
больше не представиться, поэтому будем действовать  немедленно.  Затем  мы
уничтожим старших родственников, учителей, и тогда все  дурманные  листья,
женщины, народ и сам кошкизм будут нашими. Вспомните, что говорит  великий
святой Мяу: "Вперед! На дворец!"
   Никто не тронулся с места. Студент  крикнул  снова  -  опять  никто  не
шевельнулся.
   - Может быть, сначала  лучше  разойтись  по  домам  и  убить  отцов?  -
предложил один. - Во дворце слишком много солдат, как бы по нарваться!
   Все повскакали с земли.
   - Погодите! Сядьте! Значит, начинаем с отцов?
   Студенты заспорили, засомневались:
   - Если мы убьем отцов, кто нам будет давать дурманные листья?
   - Правильно! Сначала нужно забрать все дурманные листья,  а  уже  потом
убить их владельцев!
   - Раз у нас нет единого мнения, можно разделиться, - предложил  другой.
- Антиимператорская фракция пойдет во дворец, а антиотцовская - по домам.
   - Но великий святой Мяу говорил только об  убийстве  императора,  а  не
отцов...
   - Контрреволюция!
   - Если мы убьем их, мы нарушим завет великого святого!
   Я решил, что юнцы передерутся, но они ограничились воплями.  Постепенно
крикуны распались на несколько  групп,  каждая  из  которых  обращалась  к
памятнику святого Мяу. Затем студенты рассеялись, но по-прежнему  осаждали
памятник. Наконец все устали, из последних сил выкрикнули: "Да здравствует
мяуизм!" - и разошлись. Что за дьявольщина?



25

   Мне уже расхотелось критиковать людей-кошек, потому что никакая критика
не сделает из камня прекрасной скульптуры. Все, что можно было извинить, я
извинял, а оставшееся приписывал  неблагоприятным  природным  условиям  их
государства.
   Я ждал Маленького Скорпиона, чтобы вместе с ним отправиться на фронт  -
посмотрю, как они воюют. О других марсианских странах я  почти  ничего  не
знал, а Дурман сообщила мне только одно: что у иностранцев пудра тоньше  и
белее. В ответ на остальные вопросы она качала головой и восклицала:
   - Почему он до сих пор не возвращается?!
   Я не мог ответить на это, а лишь молился за всех женщин, чтобы  в  мире
никогда больше не было войн.
   Дурман буквально не находила себе места. Все кошачьи чиновники  удрали,
на улицах стало менее людно, до многие еще любовались отрубленной  головой
Большого Ястреба. Получить вести с фронта было невозможно;  никто  понятия
не  имел   о   государственных   дедах,   хотя   слово   "государственный"
употреблялось здесь особенно часто: дурманные листья - это государственная
пища, Большой Ястреб  -  государственный  преступник,  грязь  в  канаве  -
государственная защита... Пойти за новостями в иностранный квартал значило
разминуться с Маленьким Скорпионом, если он вернется. А Дурман  приставала
ко мне:
   - Все убежали, даже Цветок! Может, и нам убежать?
   Я молча качал головой.
   Наконец он вернулся. Дурман так обрадовалась, что не смогла  выговорить
ни слова, а только уткнулась заплаканной мордочкой ему  в  грудь.  Но  сам
Маленький Скорпион выглядел печальным, с его лица сошла обычная усмешка.
   - Ну, как дела? - спросил я, дав ему перевести дух.
   - Безнадежны, - вздохнул он.
   Дурман  бросила  взгляд  на  меня,  потом  на  Маленького  Скорпиона  и
нерешительно выдавила вопрос, который давно ее мучил:
   - Ты снова уйдешь?
   Не глядя на девушку, он отрицательно  покачал  головой.  Я  не  решился
продолжить расспросы, чтобы случайно не огорчить Дурман.  Впрочем,  она  и
сама, наверное, почувствовала, что Маленький Скорпион говорит ей неправду.
   Он отдохнул еще немного и сказал, что хочет повидаться с отцом.  Дурман
промолчала, но видно было, что она твердо решила следовать за ним.  Поняв,
что его ложь раскрыта, Маленький Скорпион беспокойно заходил по комнате; я
не мог поддержать его, потому что меня сковывал  взгляд  девушки.  Наконец
Дурман не выдержала в расплакалась.
   - Куда пойдешь ты, туда и я!
   Он опустил голову, подумал.
   - Хорошо!
   Я тоже заявил, что пойду вместе с ними, хотя вовсе  не  жаждал  увидеть
Большого Скорпиона.
   Мы двинулись на запад, но весь народ, даже солдаты, шел навстречу.
   - Почему они идут сюда, если враг на западе? - невольно спросил я.
   - Потому  что  на  востоке  безопаснее!  -  скрипнул  зубами  Маленький
Скорпион.
   Нам встретилось множество старых и новых ученых, которые шествовали  по
разным сторонам улицы, необычайно радостные.
   - Мы идем к императору! - крикнули  они  Маленькому  Скорпиону.  -  Его
Величество приказал созвать научную конференцию, поскольку оборона  страны
- общее дело и пальма первенства  принадлежит  здесь  ученым.  Перед  нами
стоит множество вопросов, например: сколько солдат на фронте, захватят  ли
враги Кошачий город. Если они действительно намерены его захватить, то  мы
посоветуем Его Величеству  передвинуться  еще  дальше  на  восток.  Мудрый
император, он не забывает об ученых. Мудрые ученые,  они  до  конца  верны
императору!
   Окрыленные надеждой увидеть Его Величество,  ученые  даже  не  обратили
внимания на то, что Маленький Скорпион ничего  не  ответил.  Но  едва  эта
ликующая группа прошла, как появилась другая, с понурыми, убитыми лицами.
   - Помогите нам, господин! Почему Его Величество  не  пригласил  нас  на
научную конференцию?!  Ведь  найди  знания,  наши  добродетели  ничуть  не
меньше, чем у этих мерзавцев! Если мы не попадем на  конференцию,  то  нас
вообще  перестанут  называть  учеными!  У  вас  такие   связи,   господин,
походатайствуйте, чтобы нас не обошли приглашением!
   Маленький Скорпион по-прежнему молчал, однако на этот раз его  молчание
было воспринято иначе.
   - Если вы не поможете нам, мы начнем критиковать правительство, и тогда
всем достанется!
   Схватив Дурман за руку, Маленький  Скорпион  пошел  быстрее.  Ученые  в
голос зарыдали.
   Показался строй каких-то особых солдат, у которых на шее висели красные
шнуры. Я никогда не видел подобной армии, но не решился тревожить вопросом
Маленького  Скорпиона,  уже  достаточно  взбешенного  учеными.  Однако  он
заметил мое недоумение и горько рассмеялся:
   - Это так называемая  красноверевочная,  или  государистская,  гвардия.
Красные шнуры - ее отличительный знак, как и  в  других  странах.  Но  там
государизм  означает  крайний,  даже  фанатический  патриотизм,   а   наша
красноверевочная гвардия из того  же  патриотизма  стремится  в  местечко:
поспокойнее, где ей ничто не угрожает. Ведь если иностранцы  перебьют  ее,
она больше не сможет проявлять свою любовь к родине!..
   Один из гвардейцев ехал на головах десяти с лишним людей-кошек, и  шнур
на его шее был особенно толстым.
   - Это командующий красноверевочной гвардией, - тихо  добавил  Маленький
Скорпион. - Он намерен сосредоточить в  своих  руках  всю  государственную
власть, потому что другие страны таким способом стали сильнее. Сам-то он и
теперь сильнее остальных, то есть хитрее. Я убежден, что сейчас он едет за
императором только для того, чтобы осуществить свой план. Убежден!
   - Может  быть,  тогда  ваша  страна  действительно  станет  сильнее?  -
заколебался я.
   - Нет. Хитростью можно только захватить власть, а не  укрепить  страну.
Он поглощен собственным честолюбием, но никак не заботами  о  государстве.
Настоящий патриотизм - это борьба с врагом.
   Я понял, что междоусобицы людей-кошек были своеобразной  приманкой  для
вторжения иностранцев. От шнуров красноверевочной гвардии у меня  зарябило
в глазах: передо мной расстилалось зловещее  кровавое  море,  по  которому
плыли гвардейцы.
   Мы уже вышли из Кошачьего города,  и  я  почему-то  подумал,  что  могу
больше не увидеть его. Вскоре нам встретилась еще одна процессия: странные
существа с блаженно глупыми мордами и с травинками в лапах. Дурман,  давно
не подававшая голоса, воскликнула:
   - О, святые идут!
   - Что? - гневно спросил Маленький Скорпион, который раньше  никогда  не
сердился на девушку.
   Она робко уточнила:
   - Нет, нет, я в них не верую.
   - О каких святых идет речь? - осведомился я, надеясь, что мое неведение
отвлечет Маленького Скорпиона.
   Маленький Скорпион долго молчал и вдруг сам задал мне вопрос:
   - Скажи, каков основной недостаток людей-кошек?
   Я не знал, что ответить, и когда мой  приятель  сказал:  "Глупость!"  -
искренне обрадовался, что это он говорит не про меня.
   - Да, - продолжал Маленький Скорпион, - глупость - наша  главная  беда,
потому что мы обычно подражаем другим,  делаем  вид,  будто  все  знаем  в
понимаем, а на самом  деле  не  знаем  и  не  понимаем  ничего.  В  минуту
настоящей опасности мы, забыв о своих претензиях, зовем маму, как дети,  и
тогда обнажается пустота наших  душ,  вся  наша  глупость.  Наши  мяуисты,
например,  вопят  о  великом  святом  Мяу.  Сейчас  они   эвакуируют   его
приближенных, рядовых "святых",  которые  умеют  только  держать  травинку
перед своим вождем. В мире нет никого тупее и глупее их.
   Сначала мы отмахиваемся от проблемы, а когда разрешить ее  уже  нельзя,
призываем на  помощь  святых.  Нет,  наша  гибель  неизбежна.  Если  дурно
организованные экономика,  политика,  образование,  армия  могут  погубить
государство, то массовая глупость способна погубить всю нацию, потому  что
глупцов  попросту  презирают.  Захватив  вашу  страну,   враги   полностью
уничтожат нас, и никто из соседей не вознегодует. Скот пошел под нож - что
в этом особенного? Люди всегда жестоки к тем, кого презирают.
   Я очень хотел познакомиться с  кошачьими  святыми  поближе,  но  боялся
потерять Маленького Скорпиона  и  Дурман.  На  отдых  мы  расположились  в
деревушке, которая представляла собой несколько полуразвалившихся  домиков
без единого жителя.
   - Во времена моего детства эта деревня выглядела иначе. Как б