на его так от себя шуганула...
   Лицо... Что сделалось с его лицом?  Здесь  у  него  были  морщины,  они
набегали сверху и обрезали углы рта, он всегда кривил рот,  когда  брился,
чтобы расправить кожу в этом месте. Теперь морщин нет. А вот  здесь?  Были
здесь морщины или нет? Он  не  помнит.  Сам  себя  не  помнит.  Странно...
Сколько времени нужно, чтобы выросла такая  борода?  Сколько  он  проспал?
Кого спросишь, на даче ни души, он один. Так всегда: он один и его дача...
   Какой сегодня день? Он нажал  клавишу  радиокомбайна.  Музыка,  с  утра
музыка. Может, сейчас вовсе не утро?.. Включил другой приемник, стоящий  у
изголовья кровати с высокими спинками из полированного дерева. Приемник не
работал... Давно он не работает? Там, на кухне, стоит  еще  один...  Опять
музыка...  Где  он?   Какой   сегодня   день?   Наконец   старый   динамик
радиотрансляции сообщил Жмачкину, что  сегодня  двадцать  второе  октября.
Ревизор нагрянул двадцать первого. Вчера. Значит, все в порядке.  Он  спал
только одну ночь. Надо опохмелиться и пожевать  чего-нибудь  горяченького,
все пройдет. А борода? Вот она. Еще больше выросла. Все-таки в пиво что-то
подмешали, и он спятил с ума от этого.
   Кромсая ножницами вкривь  и  вкось,  он  кое-как  срезал,  бороду.  Ему
показалось, что  из-под  ножниц  сыпались  искры.  Действительно,  запахло
чем-то горелым и вместе с тем  освежающим...  А  день  сегодня  субботний,
особо выгодный.  Его  разве  пропустишь?  В  деревянном  павильончике  под
вывеской "Скупка вещей от населения" все образуется. Обожмется, как  любил
говорить Петька Косой, единственный дружок Жмачкина. Обожмется! А борода -
она не ревизор, сбрил ее и гуляй без бороды.
   По дороге к калитке Жмачкин наткнулся на молодые  осинки,  что  торчали
двумя плотными кустами на том месте, где еще вчера ничего,  кроме  скамьи,
не было. Пахло вокруг для поздней осени странно  -  цветами.  Запах  стоял
тяжело и плотно, как в оранжерее. Но Жмачкин цветами никогда не  торговал,
в оранжереях не бывал, а тонкие осинки, что вымахали за ночь на метр  выше
его, не заметил, а может быть, побоялся заметить, недаром глаза зажмурил.
   В "Скупке" еще раз побрился  подержанной  электробритвой,  купленной  у
рыночного пьянчуги за трешку, борода в электричке заметно  отросла.  Надел
засаленную меховую безрукавку и занялся привычным делом. Когда румяный  от
смущения парень принес в "Скупку" почти ненадеванный, но  явно  не  модный
костюм, Жмачкин оценил его в двадцать один рубль,  а  на  копии  квитанции
переделал палочку в  семерку  и  заработал  таким  образом  шесть  рублей.
Женщине в платке, из-под которого желваками торчали  бигуди,  таинственным
шепотом сообщил, что дамские кофточки покупать не велено, но ради  субботы
он сделает исключение. За это Жмачкин получил  благодарность  -  трешку  и
почти рубль мелочью.
   Так он трудился целый день, не снимая безрукавки, не делая от  жадности
перерыва на обед.
   Обманывал он по маленькой давно. Почин в этом сделал еще  тогда,  когда
работал продавцом в  рыбном  магазине  и  приспособился  под  чашку  весов
приставлять маленький магнит. К магниту привязал леску, а  в  петлю  лески
просовывал носок ботинка. Чуть Заметит подозрительного типа,  похожего  на
инспектора из райторга, или просто такого интеллигентика, что может  из-за
недовеса шум поднять, - дерг за леску, магнит отскочит от  чашки:  весы  в
полном порядке, проверяй до седьмого пота,  не  придерешься.  Одно  плохо:
пахло от него тогда крепко  селедочным  рассолом  и  рыбной  лежалиной,  и
молодые ткачихи из фабричного поселка воротили от него носы. Но Жмачкин за
свою коммерцию держался крепко и торговое дело, как он его  понимал,  знал
туго. Потом подвернулась работа чище - в  винной  лавке.  Там  он  "снимал
сливки" - медицинским шприцем протыкал бутылочные пробки и высасывал часть
содержимого. С десяти бутылок выходила  одна  лишняя.  Если  не  лениться,
прийти в лавку пораньше, можно заготовить в подсобке таких "сливок" литров
на пять.
   На примагниченной селедке и коньячных "сливках" Жмачкин  прибарахлился,
обстроился, приобрел дачу, в которой  души  не  чаял.  А  детей  не  было,
выходила Жмачкиному роду судьба увянуть на корню.  О  бездетности  Жмачкин
жалел до тех пор, пока у  Петьки  Косого  трехлетний  сынишка  не  изрезал
ножницами облигации "золотого" займа. Крупную  сумму  изрезал,  пустил  на
мусор все Петькины долголетние  и  нетрудовые  накопления.  Петька  мальца
крепко выпорол, а Жмачкин с этим наказанием в душе согласился  и  перестал
думать о детях.
   ...Чуть вечерело.  Жмачкин  подсчитал  субботний  барыш  и  побрился  в
четвертый за день раз. Борода росла очень уж напористо. "Болезнь, что  ли,
такая?" - подумал Жмачкин. Другие лысыми ходят, последний волос винтом  по
лысине укладывают, а у него, наоборот,  излишки  по  волосам.  Мазь  какую
против бороды купить, что ли?
   Знакомая буфетчица остолбенела, когда Жмачкин подошел за кружкой пива.
   - Какой вы сегодня! Красавчик! - засюсюкала она. - Помолодели!  Бородку
отпускаете? Это теперь модно! Тут к нам художник приходил, молоденький, на
стекле раков рисовал, тоже с бородкой...
   Помолодел! Верно! С ним что-то случилось, а буфетчица  отыскала  слово,
которое попало в самую главную точку. Он  и  в  зеркало  боялся  смотреть,
брился на ощупь. На голове-то волосы тоже  закурчавились  и  потемнели  до
сизи. Когда это было, что его за смоляной волос цыганом девчата  дразнили?
Лет двадцать назад? Не  припомнить.  Разве  о  кудрях  думалось,  когда  в
магазинной подсобке шприцем вино из бутылок вытягивал?
   Помолодел! Представь себе, Жмачкин, что ты и в самом  деле  омолодился.
Смешно! С паспортом неувязочка получится,  недовес  по  годам.  Слыхал  ты
нечто подобное? Нет. И никто не слыхал. А тут - приходишь  в  амбулаторию:
здрасть, товарищ доктор, я омолодился. Как? Что?  Шум,  треск.  Сестрички,
конечно, из соседних кабинетов сбегаются. Академики на собственных машинах
приезжают. Фотографии  в  газетах.  И  Жмачкину  крышка,  все  его  барыши
кастрюлькой накрылись. Жить не дадут! Посадят на манную кашу,  ради  науки
исследовать начнут. Захочешь пива холодненького, а  тебе  -  манную  кашу.
Затиснут  в  какой-нибудь  научный  институт,  заставят  жить  благородно.
Академики, конечно, на Жмачкином  омоложении  большие  деньги  заработают,
сами будут дома по коньячку прохаживаться, а ему кашу с витамином и пижаму
больничную.
   А он не хочет!
   Что-то  неведомое  и  слишком   большое   наваливалось   на   Жмачкина,
непосильное для мелкой его души и мелких его мыслей.
   Мертвая пустая дача  ждала  его.  Впрочем,  в  тот  день  голубая  вода
подземного источника все изменила,  и  дача  ожила.  Ручеек  голубой  воды
добрался до забора, наткнулся на столб, изменил направление,  потек  вдоль
границ Жмачкиных владений, пропитал землю, в которую были вкопаны  столбы,
и  забор  преобразился.  Жмачкин  гордился  своим   забором.   На   плотно
притиснутые, паз в паз, доски, что стояли глухой стеной, он  набил  второй
слой досок вдоль и внахлестку. Сейчас из каждого сучка, из каждой  трещины
в серых досках торчали  зеленые,  коричневые,  розовые,  бледно-зеленые  и
коричнево-красные побеги. На  многих  молодых  побегах  набухли  почки,  а
кое-где почки уже лопнули, выпуская на волю влажные листья.
   Но листья на заборе Жмачкин увидел не сразу. Первое, что он  увидел,  -
яблоки. Крупные, с ярко-красными прожилками,  они  пригнули  своей  сочной
тяжестью ветки яблони, растущей возле калитки.  Жмачкин  подумал,  что  он
сходит с ума или выпил слишком много. Вперемежку с яблоками дерево усыпали
бело-розовые цветы. Яблоня цвела и плодоносила одновременно,  а  на  дворе
октябрь... Жмачкин дотронулся до яблока и глупо ухмыльнулся...  Расцветали
яблони и груши... Осекся, услышав журчание воды. За то время,  пока  он  в
своей "Скупке" перебирал рубли и трешницы, голубые струи  набрали  силу  и
теперь журчали, звенели, плескались, наполняя весь сад звоном и  ароматом.
Жмачкин  увидел  голубой  фонтан,  вспомнил,  что  этой  ночью  он   спал,
уткнувшись лицом  в  приятно  пахнувшую  влажную  землю,  ощутил  на  лице
шелковистую, упругую бороду и смутно осознал, что есть прямая связь  между
яблоками, бородой, молодыми осинами, выросшими на месте скамьи, и  голубой
водой,  распространяющей  вокруг  себя  удивительный  запах   бодрости   и
свежести.
   Пройти к самой даче оказалось нелегко -  прочный  ковер  жесткой  травы
доходил Жмачкину почти до пояса. До крыльца дачи было двадцать два шага  -
Жмачкин измерил свое владение вдоль и поперек. Сегодня  пришлось  двадцать
два раза выдирать ноги из плотной путаницы травяных  капканов.  Еще  утром
травы не было. А дача... Она цвела! Вся дача была покрыта цветами. Тесовая
обшивка стен выпустила из себя тысячи голубых цветов...
   Можно торговать цветами или яблоками,  подумал  Жмачкин.  Цветы  сейчас
дорогие. Если оборвать цветы со всех стен и завернуть букеты  в  целлофан,
за каждый букет можно просить два рубля.  Дадут!  Дураки  дадут!  А  потом
дураки припрут на дачу и увидят цветущие стены. Они отдерут доски,  а  под
досками-то кирпич! Вот у него какая  дача!  Каменная.  А  вы  как  думали?
Каменная, ей цены нет. А старые доски - для маскировочки. Дача-то двойная!
Накось, выкуси! Бедный Жмачкин кое-как сколотил себе хибарку  на  старости
лет - вы так думали? Стены в полтора кирпича  -  вот  как!  Когда  отдерут
доски, все откроется. Будут копаться на  его  участке.  А  здесь  в  земле
тайком и газ проложен и водопровод. Жмачкин желает  жить  с  удобствами  и
ничего за них не платить. У него ванна в доме имеется. Думали,  Жмачкин  в
бане веничком махает? Такие его удовольствия? Начнут копаться, до главного
докопаются - до "сливок", что с коньяка снимал,  до  магнита  под  весами.
Приедут из газет, и загремел Жмачкин, загремел. Другим, конечно, польза  -
кому омоложение, волосы на лысине, кому яблоки зимой и  осенью,  а  ему  -
крышка. Ему лично голубая вода ни к  чему,  ему  лично  пользы  не  будет.
Заткнуть глотку голубому источнику, вот что надо,  зашлепать  его  глиной,
завалить каменюгами,  задавить...  Он  рванул  со  столба  веранды  охапку
голубых цветов, занозил руку, выругался и  тут  же  испугался  собственной
ругани - вдруг услышит кто-нибудь, подсмотрит,  как  ругается  Жмачкин  на
облепленную цветами дачу. Схватил тяжелую совковую лопату и воткнул  ее  в
кучу слежавшейся глины, приготовленной  для  фундамента  давно  задуманной
пристройки.
   - Я тебя звал? - зашипел Жмачкин  и  подкрался  к  голубому  фонтану  с
полной лопатой глины. - Я тебе разрешал?
   Он с наслаждением шмякнул глину на звенящие струи.  Упруго  выскользнув
из-под глиняной лепешки, голубая вода веером брызг ударила в Жмачкина.
   - ...Не нравится? Не уважаешь?  -  бормотал  Жмачкин,  ляпая  глину  на
упрямый фонтан и путаясь в жесткой траве. - Ты кто? Ты зачем? Мне без тебя
плохо было? Да? Плохо? Погубить думаешь, гадина?  Я  тебе  глотку-то  враз
заткну! Заткну! Заткну!
   Наконец ему показалось, что он добился своего.
   На том  месте,  где  только  что  бил  подземный  ключ,  теперь  лежала
бесформенная куча сизой и мокрой глины. Жмачкин воткнул лопату в эту кучу,
словно  утверждая  памятник  на  могильном  холме,   и,   с   наслаждением
освобождаясь от душевной тяжести, плюнул на холмик...
   Маленькая кухонька с никудышным столиком, покрытым клеенкой,  и  старым
венским стулом тоже была маскировкой. За дверью, похожей просто  на  дверь
узкого стенного шкафчика, находилась настоящая роскошная кухня - без окна,
но освещенная модерновыми польскими светильниками, с тремя  холодильниками
и шведским книжным шкафом.
   Жмачкин  болезненно  любил  поесть.  Он  был  едоком   особого   сорта,
наркоманом от еды, тайным обжорой и лакомкой втихую. Холодильники  хранили
югославскую ветчину в  жестянках,  своими  округло-продолговатыми  формами
напоминавших свиной окорок, датские сыры,  обернутые  серебряной  фольгой,
греческие маслины в вощеной бумаге, венгерские ромовые конфеты,  индийский
растворимый кофе... Жмачкин уважал яркие этикетки с иностранными словами и
потому купил как-то два десятка банок  английской  питательной  смеси  для
младенцев.     Даже     приправленная     перцем      смесь      оказалась
тошнотворно-безвкусной, и банки пришлось выбросить. Впрочем, припасы  свои
он обновлял обильно, и так же обильно  они  портились.  Тухлятину  Жмачкин
скармливал своему псу-сторожу. Жалея выбрасывать дорогую провизию, Жмачкин
дожидался, пока тухлятины накопится много,  и  пес  каждый  раз  шалел  от
обилия внезапно обрушивавшейся на него еды. Некоторые продукты, к  примеру
маслины и грибы, пес упрямо не жрал, и их приходилось ночью  закапывать  в
землю.
   В шведском книжном шкафу хранились  поваренные  книги.  Пожелтевшие,  в
которых  специи  отмерялись  лотами  и   унциями,   первые   послевоенные,
рекомендующие  капустные  котлеты,   и   самые   новые,   в   лакированных
суперобложках. Но книги  эти  Жмачкин  употреблял  не  к  делу,  а  так  -
вприглядку. Запинаясь, читал вслух мудреные поварские рецепты,  всухомятку
поглощая консервы и колбасы.  Стряпать  что-нибудь  стоящее  -  горячее  и
ароматное - опасался: вдруг  лакомый  запах  полезет  из  трубы  и  щелей,
разнесется по всему поселку?
   Одолев  в  тяжелом  единоборстве  непонятный,  угрожающий  сломать  его
благополучие источник  голубой  воды,  Жмачкин  почувствовал  усталость  и
голод. Ноги стали ватными и  подкашивались,  сосущая  боль  поднималась  к
сердцу, руки словно распухли и онемели, не  различали  предметов,  которых
касались, и действовали отдельно от него. Тупо уставясь в пространство, он
не видел, как руки открыли холодильник, достали банки  крабов  и  перца  в
маринаде. Во рту  держался  сладковатый  привкус,  и  острые  консервы  не
вызвали привычного чувства жадного аппетита. Он проглотил три стопки водки
и облизал губы. Водка  не  ошеломила,  не  отстранила  чувства  тревоги  и
ожидания.
   В кухне было тихо, как в склепе. Жмачкин посмотрел на  влажные  красные
стручки перца и похолодел. Он вспомнил яблоки. Октябрь  месяц  и  цветущая
яблоня! Ветки с яблоками и  цветами  свешиваются  через  забор  на  улицу.
Подходи, смотри, удивляйся! Все сбегутся, все! Забор, калитка - ничего  не
поможет. Он застонал и всхлипнул от  жалости  к  самому  себе...  Конечно,
людям заманчиво - яблоки за один день вырастают. А Жмачкину это ни к чему,
ему и так хватает, он скупкой  занимается,  а  не  яблоками.  Он  за  свое
кровное драться будет! Сад - под топор, из яблонь костер, все спалит, а не
отдаст!
   ...Яркая луна освещала сад. Незнакомые и  дикие  кусты  плотной  стеной
торчали перед самым крыльцом. Они успели вымахать в  рост  человека,  пока
Жмачкин пил водку. Пушистые шары  одевали  кусты  сверху.  Жмачкин  рванул
тугие и жирные стебли, которые обильно брызнули соком. Сок залил  лицо,  и
губы почувствовали нестерпимую горечь. Пушистые шары словно взорвались,  и
пух облепил волосы, лицо, плечи,  залитые  горьким  белым  соком.  Жмачкин
понял, что попал в заросли гигантских одуванчиков. Значит, голубой  фонтан
продолжал действовать.
   - Плохо я тебя заткнул, гада, - с ненавистью прохрипел Жмачкин.
   Со злой радостью вспомнил, что за кустами малины  лежит  груда  камней.
Хороший бутовый камень, кубометров пять. Сейчас он завалит фонтан камнями,
наворотит столько каменюг, что уж тому не выбраться,  не  просочиться!  Он
шагнул вперед, продираясь сквозь  мясистые  стволы  одуванчиков,  и  упал.
Побеги ползучего лютика  оплетали  заросли  одуванчиков.  Золотисто-желтые
цветы, каждый величиной с  блюдце,  осыпали  Жмачкина  едкой  пыльцой.  Он
запутался в цепких побегах  и  пополз,  волоча  за  собой  ворох  стеблей,
листьев, цветов. Ядовитая пыльца жгла глаза, сломанные одуванчики поливали
его горьким соком,  темно-пурпуровый  болотный  сабельник  захлестнул  шею
прочным железистым побегом и едва не задушил.  Так  он  дополз  до  кустов
малины. Но продраться сквозь малину не  смог.  Она  чудовищно  выросла,  и
тонкие красноватые  шипы,  с  сапожную  иглу  каждый,  вонзились  в  тело,
протыкая байковую рубаху и кожу ботинок.  Жмачкина  трясло,  озноб  и  жар
волнами ходили по телу... Вот бы сейчас чаю с малиновым вареньем...
   Жмачкин побрел в обход колючих зарослей. Там, за малиной, лежат  камни,
пять кубометров камня, он навалит их  поверх  холма  из  глины  и  задушит
голубой ключ... Задушит... Потом он срубит яблони, скоро пойдет снег,  все
скроется  под  сугробами.  Ему   самому   захотелось   скрыться,   бежать,
спрятаться... Снег все скроет, и никто ничего не узнает. Потом он  продаст
дачу. Зачем она ему? А может быть, ничего и нет? Ничего не случилось,  все
ему кажется - голубой фонтан, цветущая яблоня, одуванчики с  него  ростом?
Он стиснул кулаки и вскрикнул от боли.  Сам  себе  вогнал  в  ладонь  шипы
малины...
   Собрался дождь, черные тучи заслонили луну, в темноте Жмачкин наткнулся
на острые камни и больно поранил ногу. Голубые струи звенели почти  рядом,
они пробились сквозь глину и опять хозяйничают  на  его  кровном  участке.
Творят, что захочется, на заборе цветочки выращивают, скамейку  сломали...
Тихую, удобную жизнь сломали...
   Прислушиваясь к шипящему звону воды, он бросил первый камень. Тот сочно
шлепнулся  в  мокрую   глину,   Жмачкин   прислушался,   источник   звенел
по-прежнему. Тяжело дыша, сбивая в кровь руки, он бросал камень за  камнем
туда, где звенел и плескался подземный ключ. Вдруг дождь зашумел сильнее и
слитно, заглушил прерывистый звон. Тогда Жмачкин шагнул в темноту, зашарил
руками во мраке, пока теплые и упругие водяные струи не ударили в лицо. Он
ощупью отыскал несколько камней,  положил  их  друг  на  друга,  с  трудом
зацепил негнущимися  руками  и  разом  обрушил  на  ненавистный  источник.
Скользкая глина ушла из-под ног, он упал и  покатился  в  сторону,  сминая
телом  чудовищно  огромные  бледные  поганки.   Белые   слизистые   хлопья
размазались по лицу,  залепили  глаза.  Он  тяжко  ушиб  голову  о  камень
и-замер, затих. Гигантский рогатый лядвенец высыпал на него черные бобы...
   Только через два дня, когда под напором  буйной  растительности  рухнул
забор и цветущие вишни шагнули на улицу к людям, а весь  поселок  сбежался
смотреть невиданное, Жмачкина нашли. Его быстро  привели  в  чувство,  тем
более что голубая вода источника  не  дала  ему  умереть,  заплатила,  так
сказать, добром за зло, успев в два дня залечить многочисленные царапины и
раны на голове.
   Но сам источник  перестал  существовать.  То  ли  заглох,  не  выдержав
последней груды камней, что навалил на него  Жмачкин,  и  ушел  неизвестно
куда, пробив себе новую дорогу. То ли  так  же  неожиданно  исчез,  как  и
появился, в результате новых подземных  катастроф  и  происшествий.  Ушел,
исчез, провалился сквозь землю! Что  несла  голубая  вода,  что  скрывала?
Может быть, клад микроэлементов особого сочетания,  может  быть,  ростовые
вещества, сконцентрированные в подземном озере? А может статься, и  другие
ускорители, стимуляторы и катализаторы, рецепты которых пока  -  за  семью
печатями?
   Но голубую воду ищут и уверены, что рано или поздно все равно найдут...
   Что касается Жмачкина,  то  он,  убоявшись  ревизии  и  всех  последних
событий, уехал, не оставив после себя ничего памятного.






Борис Зубков, Евгений Муслин. Памятник силиборжцам


   ...Кофе он варит по старинке, на термоядерной плитке.  Ровно  пятьдесят
пять кофейных зернышек на небольшую кастрюльку.  И  хорошенько  подкрутить
фокусировку магнитного поля в термоядерной  плитке,  а  то  кофе  закипает
слишком  быстро  и  аромат  его  не  успевает  распространиться  по  всему
кабинету. Увы, в его пятьсот сорок лет ему  уже  почти  недоступны  другие
радости.
   Потом он, как всегда, включает электронного сверчка и под его