новременно  с  пирамидой  исчез  пролив  Ла-Манш.  Исчез,  как  будто
провалился сквозь  землю,  точнее,  наоборот  -  земля  в  бывшем  проливе
вспучилась и сбросила с себя тяжесть свинцовых вод Северного моря.  Тотчас
же возник международный конфликт: считать ли новоявленный перешеек исконно
французской или исконно английской территорией?
   В Италии события, захлестнувшие постепенно весь мир, приняли  несколько
иной оттенок. Во всех городах владельцы лотерейных билетов предъявили  для
оплаты семь миллионов билетов с одним и тем же номером, на  который  выпал
главный выигрыш в миллион лир. Банки, субсидирующие  лотерею,  лопнули,  а
девять крупнейших чиновников министерства финансов сошли с ума.
   Телеграфные  агентства  сообщали  о  чудесах  помельче:  страдающая  от
бездетности  миссис  Уиферитт  из  штата  Нью-Джерси  неожиданно   родила.
Шестнадцать  близнецов  чувствуют  себя  прекрасно.  Счастье   матери   не
поддается описанию... В Гайд-парке дельфин произнес речь в  защиту  нового
закона о китобойном промысле. Дельфин говорил на хорошем английском  языке
с чуть заметным ирландским акцентом... Преподобный Гуго Топиц,  настоятель
Кентского собора, обнаружил у себя на спине пару  белоснежных  крыльев.  К
сожалению, Гуго Топиц страдает головокружением и не рискует оторваться  от
земли... В Аргентине однорукий фермер нашел...
   Довольно! Я должен писать только о том, что видел собственными глазами.
Мои воспоминания о событиях,  самых  удивительных  и  грандиозных  за  всю
историю человечества, - лишь несколько  страниц  из  двенадцати  миллионов
рукописных книг, собранных  в  Международном  Информационном  Центре.  Эти
книги - воспоминания, заметки, отрывочные записи,  сделанные  почти  всеми
жителями Земли. Тогда, тоже впервые в истории, все взялись за  перо  -  от
шахтера  до  президента,   от   школьника   до   патриарха.   Единственное
обязательное условие того, чтобы твои записи заслужили Вечного Хранения, -
писать только о том, что видел собственными глазами.
   Итак, удирая от пантеры, я в два прыжка покрыл расстояние от калитки до
крыльца и, судорожно суетясь, захлопнул дверь.
   - Чтоб тебе лопнуть! - в сердцах пожелал я, пытаясь отдышаться.
   За дверью раздался оглушительный  хлопок,  будто  лопнула  одновременно
сотня детских воздушных шариков. Я осторожно выглянул  в  форточку.  Перед
моим носом кружились в воздухе, медленно опускаясь, клочья  черного  меха.
Пантера исчезла.
   - Провалиться мне на этом самом месте,  она  лопнула!  -  прошептал  я,
сраженный увиденным.
   Пол треснул, доски разъехались в  разные  стороны,  и  я  провалился  в
погреб, в кадушку с кислой капустой. Тут я понял, что сошел с ума, и сразу
успокоился.  Никогда  не  думал,  что  мысль  о  собственном  безумии  так
успокаивает!
   - Что ты там делаешь? - раздался сверху голос жены.
   Я побоялся, что рассказ о белых слонах и лопнувшей пантере покажется ей
немного  неправдоподобным.  Поэтому  я  пробормотал   несколько   слов   о
необходимости ремонта подгнившего пола.
   - Посмотри, на кого ты похож! -  сказала  жена,  когда  я  выбрался  из
подвала.
   Бурые водоросли и  коричневая  лапша  капусты  украшали  мокрые  брюки,
полосатая рубашка была очень аккуратно разодрана вдоль полос. Я  вспомнил,
что идеалом жены были всегда подобранные, элегантные мужчины в  элегантных
костюмах спортивного покроя, и мысленно представил себя в одном  из  таких
серо-голубых костюмов, недавно виденном на витрине.
   - Ооо! - пролепетала жена. - Что ты сделал...
   Конечно, после поединка с черной пантерой отличный серо-голубой костюм,
который оказался на мне вместо мокрых лохмотьев, уже не очень удивляет.
   В окно постучали.
   - Извините! - дрожащим голосом произнес незнакомый мужчина. Он  пытался
взобраться на подоконник, но это у него плохо  получалось.  -  Извините...
Мне очень хотелось искупаться... В море... Простите,  жарко...  А  в  море
прохладно... Но я чуть не утонул...
   Мы нерешительно подошли к окну. Вместо привычных  грядок  с  малиной  и
огурцами, палисадника с астрами и акацией перед нами до  самого  горизонта
расстилалось самое  настоящее  море.  Крыльцо  дачи  нависло  над  высоким
каменистым берегом. Незнакомцу, прежде чем он достиг нашего окна, пришлось
карабкаться по отвесной скале.
   - Мне так захотелось искупаться, - бормотал он, - так  захотелось...  И
вот... море...
   Захотелось! И возникло море, в котором  он  чуть  не  утонул.  Бедняга!
Конечно, ни он, ни мы еще не подозревали, что в  то  утро  на  всей  Земле
началось  Удивительное.   Каждое   желание   человека   стало   немедленно
осуществляться. Стоило только вслух или про себя захотеть - и любая  мечта
принимала  осязаемые,  вещественные  формы.  Все,  что  живописал   разум,
превращалось в предметы, живые  существа,  явления  природы...  Все  стало
возможным! И даже невозможное стало возможным...
   Через  три  дня  был   создан   Международный   Информационный   Центр.
Ошеломленное человечество решило собрать факты, только факты, чтобы  потом
создать теорию Удивительного и принять Совместные Решения. Меня  направили
в Центр переводчиком. Под моим началом было девять переводческих машин, из
которых шесть переводили с языков, которые я  почти  не  знал,  на  языки,
которые я совсем не знал. Но это не  мешало  нам  собирать  факты,  только
факты, в преогромном количестве.
   Лично мне, как вы уже  знаете,  с  самого  начала  досаждали  различные
звери. Увы, слоны  и  пантеры,  созданные  могучим  воображением  писателя
Бубрикова, который, не  покидая  дачного  поселка,  дописывал  второй  том
"Путешествия в страну лиан", это еще  не  самое  худшее.  Я  всегда  любил
животных, даже теперь под одной  из  переводческих  машин  поселил  старую
черепашку. Но когда Боблдамское общество защиты животных  решило,  что  их
милые мопсики, попугаи  и  коровки  ничем  не  хуже  людей,  стоит  только
немедленно научить  их  говорить,  -  это  уже  граничило  с  катастрофой.
Попробуйте хладнокровно доить корову, которая  пытается  обсудить  с  вами
международные  события.  Или  хотя  бы   назвать   ослом   осла,   который
осведомляется о результатах футбольного матча Бразилия - Перу. А когда моя
черепашка нестерпимо скрипучим голосом попросила  не  так  часто  включать
переводческую машину, потому что гудение трансформаторов действует  ей  на
нервы, я думал, что меня хватит удар.
   Жена прислала письмо. Наш сынишка сумел заболеть  свирепой  ангиной.  Я
уже знал, что половина  детей  Земли  хрипит  и  кашляет  -  они  объелись
мороженым. Другая половина предприимчивых детишек болеет золотухой  -  они
сверх меры наелись конфет. Стоило только матерям отвернуться  -  и  каждый
ребенок воображал себе горы сладостей и сливочных  пломбиров.  К  счастью,
все дети уже выздоравливали! Это врачи сумели вообразить, что их маленькие
пациенты прошли курс лечения.
   Стало понятным - лекарства больше не нужны! Таков был,  пожалуй,  самый
отрадный факт  из  тех  немногих  отрадных  фактов,  что  удалось  собрать
Международному Центру.
   Если медики проявили себя с наилучшей стороны, то историки и  археологи
причинили людям массу хлопот. Они  смешали  в  одну  кучу  века  и  эпохи,
поселяя среди нас далеких предков. Мне самому уже приходилось выручать  из
затруднительного положения римского патриция, умирающего  от  жажды  перед
автоматом с "газировкой", и переводить через  улицу  греческого  философа,
тщетно скрывающего свой страх перед потоком машин. Полиция и милиция  всех
стран только тем и занималась, что разнимала  драки,  стычки  и  поединки,
которые  то  и  дело  затевали  разные  странствующие  рыцари,  мушкетеры,
крестоносцы, оруженосцы и прочие парни, закованные в  ржавое  железо.  Все
полицейские участки были переполнены этими  забияками,  пахнущими  луковой
похлебкой  и  сыромятной  кожей.  Но  предков  не  убывало!  Наоборот,  их
становилось все больше. Историки плодили их племенами и ордами.
   Представляете, как нам в Информационном  Центре  было  трудно  отличать
настоящие факты, сообщенные реальными людьми, от  тех  хвастливых  сказок,
что придумывали придуманные и воинственные предки.
   А само  здание  Международного  Центра!  Его  строил...  что  я  говорю
"строил",  просто  намыслил,   вообразил   знаменитейший   архитектор.   К
сожалению, неугомонный маэстро продолжал ломать голову: что бы  еще  такое
усовершенствовать в своем детище? Каждое утро мы  искали  свое  здание  по
всему городу - то оно  оказывалось  на  холме,  то  на  берегу  озера,  то
затиснутое среди множества других навыдуманных небоскребов. И если с  утра
я начинал работать в пятиугольном зале на пятом этаже (это была  очередная
новаторская выдумка маэстро - каждый этаж имел  количество  углов,  равное
номеру  этажа),  то  к  вечеру  зал  превращался   в   шар,   увенчивающий
свежевыдуманный шестидесятый этаж. Весь день здание ходило ходуном,  будто
плясало вприсядку на гигантских качелях.
   Да что там наше здание! Пустяк! Тридцать второго февраля (теперь были и
такие даты) жители Парижа, проснувшись,  обнаружили,  что  город  висит  в
воздухе, а сверху его прикрывает  что-то  темное,  мрачное  и  непонятное.
Оказалось  -  две  конкурирующие  фирмы   осуществили   одновременно   два
гениальных плана полной реконструкции  столицы.  По  одному  проекту  весь
город получал подземные улицы,  подземные  универмаги,  подземные  скверы,
подземные бассейны и стадионы. По конкурирующему проекту все  воздвигалось
в воздухе на четырех миллионах железобетонных столбов - воздушные вокзалы,
воздушные музеи, воздушные ипподромы,  воздушные  набережные  и  такой  же
метрополитен. В результате город оказался между  небом  и  землей.  Из-под
него вынули реальную почву, а над ним повисли воздушные замки.
   Мне  лично  особо  опасными  казались  изобретатели.   Самые   смутные,
неуловимые,   туманные,   замысловатые    и    рискованные    идеи    этих
профессиональных выдумщиков незамедлительно приобретали зримый  и  весомый
облик. Противно извивающийся живой автобус прищемил мне ногу живой дверью,
а кровать среди ночи превратилась в ванну с ледяной водой, но никто уже не
обращал   внимания    на    подобные    пустяки.    Хуже    было,    когда
изобретатели-кибернетики  направили  свои  мысленные  усилия  на  создание
роботов. Полчища роботов за  пару  дней  высосали  все  электричество,  но
изобретатели-энергетики тут же наполнили все пространство электроэнергией.
Теперь, прикоснувшись к любому  металлическому  предмету,  вы  чувствовали
себя так, будто уселись  на  электрический  стул.  Приходилось  все  время
витать в воздухе! Жизнь становилась невыносимой!
   Удивительное продолжалось еще только  вторую  неделю,  а  Международный
Информационный Центр уже оказался накануне краха. Нам  нужны  были  факты,
только факты! А откуда их было взять? Газеты  и  журналы  прекратили  свое
существование. Еще  бы!  Ведь  каждый  читатель  всегда  имел  собственное
мнение, какой именно должна быть ЕГО газета. Когда все обрели  возможность
овеществлять свои выдумки, каждый подписчик получил СВОЮ газету.  Ни  один
экземпляр миллионного тиража ни в чем, даже  в  названии,  не  походил  на
остальные  999999  экземпляров:  Какие  уж  тут  факты!   Не   устояли   и
почтово-телеграфные работники. Они  вольно  или  невольно  измышляли  кучи
телеграмм и  писем.  Кое-кто  изловчился  воображать...  радиоволны!  Эфир
наполнился информационным хаосом. Порвалась связь времен и народов...
   В это время пришло известие с Луны. Настоящее известие!  Реальное!  Оно
потрясло всех! Смешанная  международная  экспедиция  селенографов  терпела
бедствие. Луноход с основными  запасами  солнечных  батарей  провалился  в
расщелину. Конечно, помощь будет послана немедленно. Теперь это так  легко
сделать. Пожалуй, слишком легко... Но известие с  Луны  потрясало  другим.
Экспедиции не хватает энергии, батарей! Значит, они не могут их придумать,
домыслить, намечтать. На Луне надо бороться, чтобы  победить,  добиваться,
чтобы  достичь,  трудиться,  чтобы   осуществить.   Значит,   Удивительное
коснулось только Земли!  Не  знаю,  кому  первому  пришла  в  голову  идея
покинуть Землю, но вскоре эта мысль овладела всеми. Не  понадобилось  даже
вмешательства нашего Информационного Центра. Обошлись без нас!
   Двухместные космолеты, семейные ракетобусы и многоместные  космолайнеры
всех  видов  и  расцветок,  новенькие,   только   что   нафантазированные,
готовились к отлету.  Десятки  индивидуальных  планетобусов  уже  покинули
Землю.
   И  тогда  кончилось  Удивительное!  Кончилось  так  же  внезапно,   как
началось. А когда оно кончилось, многие стали толковать о том, что  ничего
особенного и не происходило. Психологи толковали о  массовом  самогипнозе,
физики уверяли, что  Земля  прошла  сквозь,  облако  субквантовых  частиц,
которые от любого мысленного толчка меняли конфигурацию  молекул,  биологи
сходились на том, что материальные  носители  мыслительных  процессов  еще
мало изучены.  Особенно  наслаждались  педагоги.  Уж  они-то  не  уставали
задавать ученикам сочинения на тему "Без труда  не  вытащишь  и  рыбку  из
пруда" и многое в таком роде. И хотя  я  терпеть  не  могу  педагогических
нравоучений, здесь я был с ними вполне согласен!







Борис Зубков, Евгений Муслин. Плоды


   Когда на даче Жмачкина дрогнула земля и раздался  пронзительный  свист,
будто где-то внизу прорвало клапан парового котла, сам  Жмачкин  находился
далеко от места подземных происшествий.  Он  сидел  в  крохотной  конторке
магазина с не совсем грамотной вывеской  "Скупка  вещей  от  населения"  и
ненавидящими глазами в упор смотрел на  очкарика-ревизора.  Потом  Жмачкин
жалобно сморщился, тихо, но так, чтобы ревизор обязательно услыхал, ойкнул
и стал медленно сползать со стула на выщербленный пол конторы.  По  дороге
на пол он успел подметить, как испугался  ревизор,  как  остановились  его
пальцы, листавшие  до  того  момента  испачканные  копиркой  квитанционные
корешки. Лежа на полу, Жмачкин  плотно  закрыл  глаза  и  застонал,  потом
принялся с надсадным хрипом выдувать  из  себя  воздух.  Хрипел  он  очень
натурально, потому что был сильно простужен после того, как в пьяном  виде
заснул на кухне, привалившись спиной к распахнутому холодильнику.
   Вскоре около колхозного рынка, где у самого  входа  тулился  магазинчик
Жмачкина, коротко гуднула "Скорая помощь". Фельдшерица в меховой  шапке  и
белом  халате  наклонилась  над  Жмачкиным,   пощупала   пульс,   щелкнула
застежками чемодана-коробки.  Коробка  распалась  на  две  части,  показав
склянки и металлические коробочки со шприцами.  Сразу  запахло  аптекой  и
спиртом. Жмачкин сквозь  прищуренные  веки  увидел  фельдшерицыны  ноги  в
черных чулках и сладко поежился...
   В это время на  его  даче  ворох  влажных  осенних  листьев  зашипел  и
разлетелся во все стороны. Из-под земли вырвался струйкой серо-белый  пар.
Влажная земля тоже зашипела,  черные  лужицы  воды  вокруг  испарились,  и
вместо черной талой воды проступила серая, почти сухая  земля.  Эту  сухую
землю разодрала глубокая трещина, из которой, булькая и позванивая  особым
водяным звоном, прорвался фонтан из  нескольких  бледно-голубовато-зеленых
струй. В голубых струях плясал желтый чистый лист клена.
   ...Хрустнула  ампула,  фельдшерица  засучила  рукав  байковой   рубахи,
которую Жмачкин обожал за теплую уютность и даже стирал сам, но  редко.  В
руку ужалил шприц, и сонная одурь начала  растекаться  по  телу.  "Скорая"
его, разумеется, не забрала, да  на  такую  удачу  он  и  не  рассчитывал,
подстраивая ревизору психическую атаку. Фельдшерица сухо заметила:  "Много
пьете, гражданин Жмачкин",  -  и  посоветовала  ехать  домой  и  полежать.
Удрать, отсрочить хоть на день неприятное и щекотливое  разбирательство  с
квитанционными книжками - только этого Жмачкин и желал, хотя в  душе  клял
себя черными словами за  трусость  и  бездельные  увертки.  Всю  жизнь  он
кормился собственной наглостью, за наглость прятался, ею  оборонялся  и  с
нею наступал, нахальством и наглостью наживался.  Очень  удивился  бы  он,
если кто-нибудь сказал ему,  что  нахальство  его  -  просто  безмерная  и
отчаянная трусость.
   В привокзальном буфете, чмокая по пивной пене отвислыми губами, Жмачкин
втянул в себя полкружки теплой и  мутной  жидкости,  а  на  освободившееся
место   вылил   принесенную   с    рынка    четвертинку    водки.    После
привычно-противного и  хмельного  "ерша"  ему  захотелось  сделать  что-то
грозное и разудалое. Вспомнилась давняя и тяжелая  обида,  как  жена  Катя
ушла от  него  к  деповскому  слесарю  по  причине  Жмачкиной  скупости  и
неласковости.  Но  относительно  слесаря  сделать  что-нибудь  грозное   и
разудалое Жмачкин воздержался,  опять  из-за  своей  трусости,  припоминая
каменную жесткость слесаревых кулаков...
   Путано ругая неверную жену и очкарика-ревизора, Жмачкин долго колупался
ключом в большом  висячем  замке,  вытаскивая  замочную  дужку,  откидывая
толстую железную полосу, прихватившую поперек тяжелую дачную калитку.
   За то время, пока хозяин дачи возился  с  железными  запорами,  на  его
дачном земельном участке стало одним деревом больше. Случилось это так. На
самом краю трещины, откуда бил фонтан  голубой  воды,  лежала  сморщенная,
почерневшая ягода рябины, втоптанная в землю  еще  прошлой  осенью.  Когда
подземная вода коснулась ягоды, она расправила крохотные жесткие  морщины,
округлилась, посочнела  и  треснула,  выпуская  из  трехгранного  зернышка
тонкий зеленый росток, который тут же закурчавился двумя микроскопическими
листочками. Одновременно в  землю  забуравился  корешок,  и  кожица  ягоды
соскочила с молодого побега. Все  это  заняло  меньше  минуты.  Еще  через
минуту обозначились  красно-бурые  ветки  с  острыми  зубчатыми  листьями:
молодая рябина поспешно тянулась вверх. И в то же время дрогнула вкопанная
в землю скамейка - замшелая доска,  прибитая  на  два  осиновых  кругляша.
Кругляши треснули в нескольких местах,  набухли  тупыми  почками,  которые
сразу же выпустили на волю зеленые листы, покрытые с изнанки нежным  серым
пухом. Замшелая доска крякнула и раскололась надвое,  из  торцов  осиновых
ножек выпирали вверх букеты крепких молодых побегов.
   Пьяный Жмачкин наткнулся на скамейку и  тупоносым  ботинком  втоптал  в
землю молодую рябину. Когда он грузно опустился  на  скамейку,  расколотые
доски свалились вместе с ним.  Обламывая  молодые  побеги,  Жмачкин  двумя
руками обхватил осиновый кругляш, попытался встать на четвереньки,  но  не
смог и упал лицом вниз в лужицу  голубоватой  воды,  растекающейся  вокруг
подземного источника.
   Утром, еще не проснувшись как следует,  он  крепко  провел  ладонью  по
лицу, сгоняя  вчерашний  хмель,  и  нащупал  у  себя  на  лице  окладистую
шелковистую бороду. Жмачкин истерично хихикнул и  почему-то  подумал,  что
умер, а борода у него выросла уже после смерти...
   Трясущимися руками он открывал дачные замки. Наружная дверь - два замка
старинной фирмы "Хайдулин и сыновья", очень хитрые замки, спрятанные  один
в другом, дверь в переднюю комнату - замок, скрытый в половице,  никто  не
найдет, дверь в спальню... Наконец там в огромном  трюмо  красного  дерева
стиля "жакоб" он увидел себя  с  чужой,  словно  приклеенной  бородой.  Он
попытался ее оторвать - она вовсе не  его,  черная,  густая,  шелковистая,
кудрявая борода. Его собственные  волосы  на  лысеющей  голове  и  толстых
бровях были тусклыми, редкими, припорошенными желтой  сединой.  Зачем  ему
такая борода? Кто это сделал? Не могла же она вырасти за один день? Или он
провел в саду месяц? Буфетчица опоила его каким-то сонным зельем вместе  с
пивом. Это такая баба, она все может! Колдунья! Только зачем  ей  опаивать
Жмачкина?  Он  и  без  того  пытался  подъехать  к  буфетчице  с   разными
предложениями, да о