н
видел такое животное наяву? Где-то видел - это несомненно. Стоп!  Видел  и
даже говорил о нем служителю вивария. Тот хотел выбросить животное, думая,
что оно умерло. "Необычный паралич", - подумал тогда Асквит, но  ему  лень
было сходить  к  физиологам  и  показать  парализованную  крысу.  Крысиные
болезни его не касались. Он  просто  испытывал  на  лабораторных  животных
ядовитость желтых кристаллов...
   Вот оно! Последнее звено ускользавших, словно во сне, ассоциаций.
   Желтые кристаллы! Как он мог забыть про них! Средство  против  домашних
муравьев. А как насчет людей? Если пересчитать  дозу  на  вес  человека...
Доза  получается  солидная...  Сколько  же   времени   спала   крыса?   На
пластмассовой заклепке, пронзившей ее ухо, был выдавлен  порядковый  номер
эксперимента... Нет, не может  быть.  Она  спала  четыре  года!  Глупейшая
ошибка или чудо? Могло ли животное проваляться  где-то  в  виварии  четыре
года? Могло. Там их тысячи и порядок далеко не  идеальный.  Да,  но  крысы
живут только около двух лет. Искусственная летаргия, вызванная  химическим
препаратом, замирание всех жизненных процессов и как следствие - продление
жизни. Правда, в состоянии  сна...  Это  открытие  он  не  отдаст  шефу...
Спокойно, спокойно...


   ...А штаны, гляди-ка, получаются!  Говорят,  Ржавый  Патрик  изловчился
варить пиво из кленовых летучек. Неужели он не пригласит своих  друзей  на
выпивку? Вот-то будет славная  пирушка!  Асквит  придет  на  нее  в  новых
штанах...  Как  припекает  солнце...  Того  и  гляди,  уснешь  над   своим
рукоделием...


   Никто не подозревал, что доктор Асквит решился тайком, под самым  носом
у шефа провести серию умопомрачительных экспериментов. Повальную  эпидемию
спячки у крыс и кроликов свалили, как всегда, на некий таинственный вирус.
Только Асквит знал, что эти животные нашпигованы желтыми кристаллами.  Ему
удалось также вывести очень важную для задуманного дела формулу. Он назвал
ее  Формулой  Большого  Сна.  Продолжительность  глубочайшего  сна  любого
организма оказалась пропорциональна  четвертой  степени  дозы  кристаллов,
выраженной в граммах. Но самое главное -  коэффициент  пропорциональности!
Даже  теперь,  мастеря  лыковые  штаны,  Асквит  с   гордостью   вспоминал
коэффициент пропорциональности. Никто бы не догадался, что он  зависел  от
объема селезенки! А вот Асквит догадался и  доказал  справедливость  своих
выводов! Доказал... Но кому? Только самому себе! Ведь самое главное, самое
тайное заключалось в том, что Асквит решился проглотить точно рассчитанное
количество кристаллов и заснуть. Чтобы  проснуться  через  девяносто  лет!
Число "девяносто" он выбрал не случайно. Только дилетант  с  удовольствием
допускает в науку случайности. Шестого сентября Асквиту исполнялось  сорок
пять лет. Сорок пять, взятые с коэффициентом "два", - это и есть девяносто
лет. Шестого сентября он уснет и во сне  перешагнет  через  пропасть,  имя
которой Время.  На  той  стороне  пропасти  останется  Райк,  шеф,  фирма,
"Ежедневный глашатай", а на этой его встретит Прогресс и Процветание. Пока
он будет спать, удивленные потомки возведут над его  убежищем  хрустальный
колпак, укроют покрывалом, сотканным из лунного света и лепестков  лотоса.
Или благоговейно перенесут его ложе  на  тропический  остров,  где  теплый
воздух полон благоуханий, и сон его будут  охранять  величавые  авокадо  и
манговые деревья, отягощенные плодами...
   Кстати, об убежище. Ничего лучше подвала собственного  дома  Асквит  не
нашел. В глубине подвальных закоулков  отыскалось  нечто  вроде  бетонного
шкафа с крепкой дверью из котельного железа. Прежний владелец дома  хранил
в нем коллекцию фаянсовых плевательниц.
   Для всех окружающих  доктор  Асквит  должен  был  пропасть  без  вести.
Поэтому следовало оставить что-то вроде  завещания.  Сделать  распоряжения
относительно сына: в какую клинику и под надзор  каких  врачей  поместить;
все деньги и имущество перевести  на  его  имя.  Дневник  опытов,  формулу
Большого Сна, фотографию Барбары и кое-какие - гм! - письма он  упрятал  в
пластмассовую коробку и закопал в саду, под белой пихтой. Тайник под белой
пихтой будет хранить величайшее открытие. Хранить, но для кого?
   А  теперь  -  марш  в  убежище!  Одним  залпом  проглотить   содержимое
мензурки...   Брр!..   Неописуемая   кислятина...   Самое   смешное,   что
чудодейственный эликсир  сна  продают  по  дешевке  в  любой  аптеке,  как
средство против муравьев.  Рыжих  домашних  муравьев...  Говорят,  что  их
завезли из Индии... Индия - это Калькутта и Брахмапутра...  Брахмапутра...
брамины... они всегда лысые, брамины... брандмейстер... который  сражается
с огнем и дымом... черный дым... темно...
   Мензурка выпала из рук Асквита, желтая кислятина сразила его.
   Словно слепой от  рождения,  он  спал  без  сновидении,  погруженный  в
плотный мрак. Каждая клеточка его тела купалась во  мраке.  Но  чудовищной
неожиданностью оказалось то, что Асквит ощущал бег времени. Это не было  в
обычном смысле тягостно, больно, тоскливо или мучительно. Нет, это  просто
были  девяносто  лет,  которые  пришлось   пережить,   ничего   не   зная,
перечувствовать, ничего не желая, преодолеть, ничего не делая.


   Через  девять  десятков  лет  он  проснулся  и  зябко  поежился.  Холод
пронизывал все тело, хотя какая-то шелковистая масса  окутывала  его  шею,
грудь и даже ноги.
   "Вот оно, покрывало, сотканное из лунного света и лепестков лотоса",  -
восторженно подумал Асквит и громко чихнул.
   Тут же чихнул еще  раз  и  еще...  В  горло  и  ноздри  лезли  пушистые
щекочущие хлопья. Чихая и кашляя, он вскочил на  ноги  и  оказался  внутри
пушистого облака.
   "Пыль! Вековая пыль!" - сообразил Асквит и, поняв, что, как и много лет
назад, находится в бетонной  коробке  подвала,  протянул  руку,  нащупывая
выход. Нащупал, ткнул рукой в дверь и... легко прошел  сквозь  нее.  Дверь
рассыпалась в рыжую труху.
   Лестница  представляла  из  себя  груду  бетонных  обломков.  Чихая   и
отплевываясь, он на четвереньках преодолел эту груду.  Мешала  шелковистая
масса, неотступно тащившаяся за ним.
   Солнце ослепило. Он тут же зажмурился, но вое же увидел. Успел увидеть!
Ослепительно  белели  купола.  Иглы  невиданных  построек  пронзали  небо.
Радужные дуги мостов перекрывали сияющий город.  Он  открыл  глаза,  чтобы
упиться красками нового  мира.  Увы!  Холодно  сияло  солнце.  Серо-рыжими
холмами  громоздились  развалины,  поросшие  густым  кустарником.  Посреди
улицы, вылезая из распоротого асфальта, горбились изогнутые деревья. Самое
ближнее дерево проткнуло  насквозь  ржавый  скелет  автомобиля.  Очертания
ресторана напротив угадывались по пяти уцелевшим колоннам, которые торчали
теперь, как пальцы гигантской пятерни.
   Белые купола и радужные мосты  привиделись  Асквиту  -  игра  солнечных
лучей и  воспаленного  воображения.  Видение,  мираж!  А  наяву  -  город,
превращенный в прах, и растительная жизнь, возникшая на прахе.
   Асквит оглядел себя. Одежды на нем не было.  Она  истлела.  Он  одет  в
собственные волосы, свисающие до земли плотной шелковистой гривой.
   Голый человек в  мертвом  городе...  Асквит  пронзительно  вскрикнул  и
бросился бежать. Он знал, куда он бежит! К людям! Найти  людей,  чтобы  не
быть одному среди праха. Под его ногой превратился в  металлическую  труху
люк канализационного колодца. Мертвый город таил опасные ловушки.
   А если он никого не найдет? Если страшные болезни скосили всех?..  Быть
может, микробы, занесенные с других планет...
   Он наскочил на стаю кошек, которые с визгом рассыпались во все стороны.
   "Нашествие   марсиан,   потревоженных    космическими    экспериментами
человечества..."
   Мысли обгоняли бег.
   "Война!.. Самая простая и самая чудовищная причина катастрофы..."
   Грохот и скрежет  обрушились  на  него  из-за  угла  бывшей  улицы.  Он
остановился. Нет, это не свист ветра в ушах. Металлический скрежет и  лязг
приближались.
   "Танки...  Или  другие  боевые   машины,   придуманные   за   прошедшее
столетие... Война не кончилась..."


   Инстинкт самосохранения бросил Асквита за бетонную глыбу. Съежившись  в
дрожащий волосатый ком, он со страхом ожидал приближения боевой машины.  К
лязгу приметался человечий гомон.
   Подбадривая   себя   возгласами,    толпа    оборванцев    человек    в
пятнадцать-двадцать,  вытащила  из-за  угла  железную  телегу,   груженную
обрубками дерева. В телеге угадывался  роскошный  открытый  "кадиллак"  XX
века. Ободья колес с редкими клочьями шин переваливались через кучи щебня,
производя нестерпимый шум. Оборванцы, одетые в грязные  лохмотья,  изрядно
устали, но продолжали  тащить  колымагу,  налегая  на  оглобли  с  упорным
спортивным азартом.
   - Чего прячешься, парень? -  произнес  хриплый  голос  над  самым  ухом
Асквита.
   Возле него стоял рыжий оборванец. В руке он держал  деревянную  дубину,
утыканную осколками бутылочного стекла.
   - Испугался, что ли? А чего бояться - ребята  дрова  повезли,  кошатину
жарить. Да ты, видать, только что проснулся? Э-ге-ге, парень! Тоже  желтой
кислятины наглотался? Где валялся? Наверное, в крепком подвале?
   Асквит кивнул.
   - Оно и видно. Уцелел, счастливчик. Многих крысы сожрали. А  ты  сам-то
не хочешь перекусить?
   - Нн... нет.
   - Еще захочешь. У всех проснувшихся одно и то же -  первые  двое  суток
совсем не хочется есть. Зато потом сырые каштаны лопают. Приходи ко мне, я
в провиантской команде. Ловлю одичавших кошек. Видал доспехи?
   Рыжий хлопнул себя по бедрам, обернутым никелированной сеткой.
   - Стаями, зверюги, ходят! Не подступишься. Оружие - тьфу!
   Он с отвращением потряс дубиной.
   -  Сейчас  наши  парни  распиливают  телевизионную   башню.   Настоящая
нержавка, сколько лет простояла и хоть бы хны. Дротиков из нее  нарежем  -
всем  хватит.  Э,  да  я  с  тобой  заболтался.  Иди  запишись  у   нашего
квартального старосты.  Ты  найдешь  его  на  лужайке  перед  Национальной
Библиотекой. Там поймали одичавшую корову. Потеха! Корова  брыкается,  как
мустанг, которому засунули репей в ноздри...
   Одним прыжком рыжий перескочил через бетонную глыбу.
   - Запомни, меня прозвали Ржавым Патриком. А  тебе,  парень,  я  советую
сходить в парикмахерскую, сделай себе модную прическу.
   Он громко захохотал и скрылся.
   Асквит стоял ошеломленный. В рыжем оборванце он узнал родственника жены
Патрика О'Дайгса, профессора элоквенции и римского  права.  Нетрудно  было
догадаться, что произошло. Кто-то раскопал тайник под белой  пихтой.  Люди
нашли Формулу Большого Сна. Тайна многолетнего  небытия  стала  достоянием
всех. И тогда многие пожелали обрести лучшую долю только для  себя,  забыв
об остальных, захотели найти счастье, не тратя сил на поиски. Они  думали,
победить судьбу, не сражаясь. Один  за  другим,  таясь  от  соседей,  люди
покупали дешевые, такие доступные  желтые  кристаллы  и  засыпали.  Каждый
хотел обмануть всех, пока все не обманули сами себя.
   Где-то в развалинах с гулким грохотом  обрушился  кусок  стены.  Вокруг
задребезжало, зазвенело. Земля дрогнула, заходила ходуном. Асквит  полетел
куда-то вниз, дико закричал и... проснулся.


   Он лежал на полу в лаборатории. Возле него стоял на коленях  до  смерти
перепуганный лаборант. Когда  Асквит  открыл  глаза,  лаборант  облегченно
вздохнул и торопливо заговорил:
   - Наконец-то! Наша вентиляция - никуда не годная дрянь!  Вы  надышались
паров диазола. Совершенно точно - это был диазол. Я тоже  однажды  глотнул
его, а потом два часа - как в кино. Ну и кричали же вы во сне! И так долго
не просыпались. Я очень испугался... А сейчас  вставайте,  доктор  Асквит,
вставайте. У нас переполох! Левые газеты разоблачили аферу с  сигмастилом.
К шефу уже приходят негодующие письма. Еще бы! Шеф зовет вас. Что  вы  ему
скажете?..
   Асквит встал.  Теперь  он  проснулся  окончательно.  И  даже  не  через
девяносто лет. Кажется, он знает, ЧТО сказать шефу.





Борис Зубков, Евгений Муслин. Самозванец Стамп


   Ночью раздался звук, подобный пушечному  выстрелу.  Бревенчатая  хижина
Флот Сноутса подскочила и рывком сдвинулась на  новое  место.  Утром  Флот
обнаружил, что с одной стороны  из-под  стены  его  домика  на  два  дюйма
показалась утрамбованная глина - земляной пол хижины. Все остальное было в
порядке. Только очаг, сложенный из валунов, чертовски дымил, что-то в  нем
сместилось. Флот любил все делать обстоятельно  и  влез  на  крышу,  чтобы
обследовать очаг, начиная с трубы. Здесь, на  крыше,  он  нашел  жемчужное
ожерелье.
   Правда, если бы  Клинток  Вей,  судья  из  Пальмирхауза,  заставил  его
поклясться, что это  действительно  жемчужное  ожерелье,  то  Флот  крепко
задумался бы, прежде чем взять в руки библию и произнести формулу присяги.
Старый охотник за всю свою жизнь не держал  в  руках  предмета  стоимостью
больше, чем двадцать семь долларов семнадцать центов. Именно  такую  сумму
отдал он за ружье фирмы "Хиквайстер"  четырнадцать  лет  назад.  Это  было
отличное ружье, в охотничьей снасти Флот знал толк, а в жемчугах...
   И все же перед ним, зацепившись за жердь крыши, покачивалось  жемчужное
ожерелье, словно только что снятое с  шеи  самой  роскошной  принцессы  из
иллюстрированного журнала. Блеск старой перламутровой пуговицы  и  розовая
теплота щек смуглянки из Пальмирхауза, слившиеся в  крупных  горошинах,  -
что это могло быть, кроме жемчуга?
   Флот смотрел  на  ожерелье  с  весьма  понятным  смущением.  Во-первых,
драгоценная безделушка вовсе не принадлежала ему, а  брать  в  руки  чужое
Флот отучился еще тогда, когда покойный дедушка Ангус огрел его  что  есть
силы  костылем  за  попытку  полакомиться  дедушкиным  грогом   с   особым
"колониальным" ромом: бледный рубчик на переносице  сохранился  и  по  сей
день. Во-вторых, Флот не любил ничего таинственного, и, хотя  в  лесу,  по
его твердому мнению, действительно  водились  древесные  духи  и  травяные
леди-щекотухи, он не верил ни одной истории, повествующей о том,  что  эти
духи и леди кому-то являлись наяву.
   Впрочем, когда Флот протянул руку к ожерелью, губы его что-то  шептали.
Вероятно, некое заклятие на избавление охотника от вмешательства Духа Гор,
которому его научил Си-ук-суок-ти, последний  из  индейских  охотников  на
бобров, якобы знавших язык этих речных зверюшек.
   Флот взял ожерелье и сразу  подумал,  что  этого,  пожалуй,  не  стоило
делать. Ожерелье было очень  тяжелым.  Слишком  тяжелым!  Изящная  на  вид
безделушка казалась нанизанными на железный прут свинцовыми пулями. В  ней
было по крайней мере  тридцать  фунтов!  Это  в  бусах-то,  самая  крупная
бусинка которых не крупнее маисового зерна!
   Флот от растерянности не удержал жемчуг  в  руке,  ожерелье  скользнуло
между пальцами, а  затем  внизу  раздался  булькающий  звук,  видимо,  оно
угодило в бочку с дождевой водой. Проявив  недюжинную  выдержку,  Флот  не
скатился кубарем вслед за упавшей драгоценностью, а  остался  на  крыше  и
починил треснувшую трубу. Дымящий  очаг  подобен  болтливому  гостю  -  не
опасен для жизни, но въедлив как мясная муха. Только когда  с  очагом  все
наладилось, Флот обтер руки о кожаные штаны и заглянул в бочку...
   Ожерелье спокойно  плавало  на  поверхности  воды.  Нет,  оно  даже  не
касалось  воды.  Между  ним  и  водой  оставался  промежуток,  в   который
протиснулось бы лезвие охотничьего ножа.
   Флот, сам того не сознавая, был философом. Правда, Аристотелю  было  бы
столь же трудно причислить его к своему лагерю перипатетиков, как и Зенону
Китайскому занести в свои списки стоиков. Философом сделала Флота жизнь  в
лесу. Природа - учитель человека - свершила  свое  таинство  бескорыстного
воспитания. И флот постарался не  удивиться,  увидев  плавающим  ожерелье,
тяжелое, как брусок свинца. Даже перед  несомненной  опасностью  не  имеет
смысла терять разум. Этому его научила красная рысь, хитрая и мужественная
даже в последние мгновения, когда охотник настигает ее.
   Вынув кольцо бусинок из бочки, Флот просто мимоходом заметил,  что  оно
даже не мокрое, ни одна капелька воды не пристала к нему. Войдя в хижину и
осторожно положив ожерелье на ящик из-под  муки,  Флот  занялся  тем,  что
заботит любого охотника, вернувшегося домой.  Он  решил  обозреть  добычу,
подсчитать трофеи и поразмыслить над их стоимостью. Бусинок оказалось  сто
одиннадцать. Они были нанизаны на... Они ни на что не  были  нанизаны.  Их
ничто  не  скрепляло!  Бусинки  не  имели  дырочек  или  петель,   однако,
ухватившись за одну из них, можно было поднять  все  ожерелье.  Они  будто
липли друг к другу и тут же легко отделялись  одна  от  другой.  Флот  без
труда смешал все бусинки в одну мерцающую матовым переливом кучку и  вышел
за хворостом.
   Когда он вернулся, бусинки вновь лежали на ящике аккуратным  сверкающим
кольцом.
   Флот припомнил все затруднительные обстоятельства, в которые когда-либо
попадал.  Затем  стал  соображать,  что   бы   сделал   в   таком   случае
Си-ук-суок-ти, знаток лесной жизни. В результате  размышлений  он  обругал
себя старым дурнем, который не мог сообразить, что все это ему  показалось
и что он вовсе не  смешивал  бусинки  в  кучу,  перед  тем  как  пойти  за
хворостом. Старый охотник  не  знал,  что  такое  "чувственный  опыт"  или
"гносеологический эксперимент", но, будучи стихийным материалистом, сделал
единственно  правильный  шаг  -   выкинул   с   ожерельем   хитрый   трюк,
долженствующий развеять все его  сомнения.  Он  растащил  бусины  по  всей
хижине, тщательно пересчитывая их. Сорок бусин он засунул в вещевой  мешок
из плотной парусины, висевший над изголовьем его постели, пятьдесят  шесть
круглых  зернышек  положил  на  дно  банки  из-под  патоки,  а  оставшиеся
пятнадцать завернул в старую бобровую шкурку, служившую ему  чем-то  вроде
чехла на подушку.
   Хворост лежал перед очагом, дымоход не дымил, и следовало  покончить  с
утренними треволнениями, занявшись приготовлением  завтрака.  Пока  кипела
вода для  кофе,  Флот  настругал  ножом  от  медвежьего  окорока  сала  на
сковородку и бросил туда пригоршню  оставшихся  с  вечера  вареных  бобов.
Ароматный запах кофе и поджаренного сала распространился по хижине.
   Все время, пока готовился завтрак,  Флот  поглядывал  в  сторону  ящика
из-под муки. Разумеется, на шероховатых досках ничего не появлялось.
   Поставив сковородку на стол и засыпав кофе, Флот вышел из  хижины.  Его
оловянная кружка проветривалась на солнышке, так как за время  пятидневной
охоты у Синего каньона в ней заплесневели остатки кофейной гущи.
   Взяв кружку и задумчиво понюхав ее  оловянное  нутро,  Флот  переступил
порог хижины, нацелившись взором на ящик из-под муки. Вдруг  все  начнется
сначала? Но на ящике ничего не было. Облегченно  вздохнув,  он  подошел  к
столу... Рядом со  сковородкой  лежал  правильный  круг  блестящих  бусин.
Непостижимым образом они  сумели  ускользнуть  из  завязанного  мешка,  из
плотно закупоренной банки и спокойно расположиться на столе,  будто  здесь
было их постоянное место со дня сотворения мира.
   Флот содрогнулся. Его затошнило,  голову  сжал  плотный  обруч.  Подняв
руки, он  уставился  на  свои  растопыренные  пальцы.  Руки  чуть  заметно
дрожали, но Флот силился разглядеть не эту знобкую дрожь, он  искал  следы
ран, язв, ожогов - всего, что могли  оставить  прикосновения  к  холодным,
сверкающим шарикам. Руки были в порядке...
   Со вздохом, похожим  на  стон,  Флот  опустился  на  постель,  стараясь
собраться с мыслями. Сбежать из хижины он не мог. Никто еще  не  пересекал
зимой Синий каньон. И даже если бы ценой отмороженных  легких,  бросив  на
произвол судьбы и медведей  расставленные  капканы,  собрав  в  кулак  все
духовные и физические силы, он добрался бы до  Пальмирхауза,  к  чему  это
привело бы? О чем рассказал бы он горожанам? О том,  что  пригоршня  б