нсен не оборачиваясь.  -  Позже,  если  захочешь,
пойдешь. Но сейчас я должен идти в одиночку.
   У него кружилась голова. "Дрался я в одиночку. А потому и  должен  идти
один. Каждый из них должен сам понять, почему ему следует идти в Далаам".
   Он подобрал и застегнул на себе пояс. Сунул  за  него  кинжал  Ливиуса.
Отныне он был орудием труда.
   - Прощайте, - сказал он так тихо, что его, похоже, и не услышали.
   Он ускорил шаг и растворился во мраке ночи. Вскоре  небосвод  потемнел,
звезды затянуло тучами, и огромные капли дождя освежили его  разгоряченное
тело.


   Когда Йоргенсен проснулся, его удивило, что все  еще  стояла  ночь.  Он
глянул на часы - проспал пятнадцать  часов.  До  рассвета  оставалось  еще
целых шестьдесят часов.
   Он расстегнул пояс и взмахом кинжала срезал с него оружие и аппаратуру.
Затем принялся кромсать на себе одежду. Синтетическая ткань поддавалась  с
трудом, что только удвоило  его  рвение.  Он  хотел  войти  в  город,  как
туземец, оставив только часы, хотя вовсе не был уверен в том, правильно ли
они идут.
   Босиком, полунагой, Йоргенсен ощутил себя свободным. Он провел рукой по
лицу, пальцы нащупали запекшуюся кровь и щетину пробившейся бороды.
   Он сложил все в кучу - может, туземцам сгодится. Затем поднял  фонарик.
Он был размером с палец, и его луч бил на добрый километр.  Сейчас  же  он
светил  не  ярче  свечки.  Странно,  что   он   вообще   работал.   Видно,
нейтрализующее поле не совсем вывело его из строя. А  может,  таинственный
противник решил дать им шанс в этой непроглядной ночи.
   Он побаивался спуска в Далаам и решил идти по тропе.
   Та отыскалась у самого обрыва - ее обозначали едва светящиеся  камушки.
Этого было достаточно, чтобы не сбиться  с  пути.  Далаамцы,  по-видимому,
пользовались тропой и по ночам.
   Дорожка втянулась в узкое ущелье и круто пошла вниз. Йоргенсен замедлил
шаг. Стена справа исчезла. По слабой фосфоресценции вдоль  края  тропы  он
угадал пропасть. Она была бездонна, как небо, но пугала сильнее - в ней не
светилось ни огонька, ни звездочки.
   Некоторое время он шел, прислушиваясь к  шороху  камушков,  срывавшихся
из-под ног. Шагать вдоль вертикального обрыва в темноте ночи было легко  и
приятно. Даже пропасть уже не страшила, а манила своей неизвестностью.
   Глянув вниз, Йоргенсен увидел на дне ущелья бледноватое свечение. И чем
ниже он  спускался,  тем  четче  вырисовывались  контуры  этого  опалового
облачка. Выделялись более светлые  участки,  а  темные  зоны  походили  на
наброшенную сверху сеть. Это был ночной Далаам.
   Свечение не было  искусственным  и,  похоже,  рождалось  в  воздухе.  С
высоты, где находился Йоргенсен,  было  видно,  что  свет  исходит  не  от
фонарей. Он как бы пронизывал лес. Скорее всего, светились  сами  деревья.
Светящиеся камушки  вдоль  тропы  свидетельствовали,  что  в  почве  много
фосфоресцирующих  веществ.  По-видимому,  деревья  накапливали  энергию  в
дневное время, а ночью освещали город.
   Такой  симбиоз  города  с  лесом  поразил  Йоргенсена.   Если   туземцы
специально вывели такой  вид  деревьев,  значит,  они  обладают  глубокими
познаниями в области генетики. Еще одна загадка Игоны!
   Как только огромные круглые листья сомкнулись над  головой  Йоргенсена,
ярче засветилась тропа. Он понял, в  чем  дело,  через  несколько  метров:
тропинка бежала вдоль чудовищных  размеров  ветви,  во  всем  повторяя  ее
изгибы. После двух или трех поворотов он оказался у широкого  отверстия  в
стволе.
   Йоргенсен застыл в нерешительности. Не иначе, это был вход в город.  Ни
охраны,  ни  предохранительных  устройств.  Тишину  нарушал  только  шорох
листвы. Вокруг ни души. Решившись, Йоргенсен сделал шаг внутрь  дерева.  В
конце концов, он явился в город с открытым забралом и без оружия в  руках.
Само по себе это было риском.
   Туннель вился внутри ствола. Свет сочился из его гладких овальных стен,
потолка и пола.  Метров  через  двести  туннель  кончился.  Дорожка  снова
наклонно побежала вдоль ветви. Дерево, росшее рядом с обрывом, было  самым
громадным в лесу. Земли еще не было видно. В  глубине  леса  было  темнее,
кроны деревьев служили здесь не только источником света, но и своего  рода
крышей.
   Дорожка раздвоилась. Ветвь поменьше уходила вверх, а побольше  -  вниз.
Йоргенсен без колебаний выбрал спуск. Ему хотелось  поскорее  оказаться  в
городе. Поражал размах ветвей. Позже он понял, что мощные ветви  опирались
на  кроны  более  низких  деревьев,  вернее,  лес  состоял  из  нескольких
связанных друг с другом ярусов и именно они составляли "кварталы"  города.
Пока все это вызывало только восхищение.
   Он ступил на землю, почти  не  заметив  перехода.  Но  через  несколько
метров дорожка, петлявшая среди слабо фосфоресцирующей травы, оборвалась.
   Йоргенсен в недоумении остановился.  В  разные  стороны  разбегалось  с
полдюжины узеньких тропок, которые исчезали позади циклопических  стволов.
Он немного помедлил, а потом двинулся по крайней левой. Он  осторожно  шел
вперед, пока не заметил сложенное  из  огромных  камней  жилище  -  низкое
одноэтажное строение с плоской крышей и  высокими  узкими  окнами.  Внутри
было темно. Тропинка упиралась прямо в крылечко со светящейся дверью.
   Никаких признаков жизни.  Ни  шума,  ни  дымка  над  крышей.  Йоргенсен
обогнул жилище на почтительном расстоянии и наткнулся на другую  тропинку,
которая вела к еще одному такому же домику - из-за стволов виднелась  лишь
часть  его  стены.  Именно  таким  он  видел  город   в   окуляры   своего
ордзи-бинокля.
   Йоргенсен вернулся на первую тропку, не зная,  что  предпринять.  Можно
было подойти к  двери  и  постучать.  Если  ему  откроют,  он  постарается
объясниться на игонском - мнемотехники обучили их местному  языку  еще  на
Альтаире. Если никого не окажется, он обследует жилище и отдохнет.
   Но Йоргенсена смущало, что его внешний вид может отпугнуть туземцев.  К
тому же он слишком мало знал обычаи далаамцев, а потому  решил  прилечь  в
траву и понаблюдать. Он лежал у самого ствола, не спуская взгляда с  двери
дома. Ожидание длилось так долго, что он потерял всякое ощущение  времени.
Раза два или три он даже засыпал.
   Начинала мучить жажда. Воду он выпил еще по дороге.  Оставалось  только
проглотить несколько питательных таблеток. Таблетки сразу  прибавили  сил.
Лицо перестало саднить, но тело нещадно ломило.
   Его разбудил легкий скрип открывающейся двери. Чья-то тень выскользнула
наружу. Оказалось,  это  женщина,  юная  женщина,  даже  девушка.  Коротко
остриженные светлые волосы,  легкая  туника.  Девушка  казалась  гибкой  и
отличалась великолепным сложением. Она  была  красива  какой-то  природной
диковатой красотой, спокойной и умиротворяющей - полная  противоположность
вызывающей и утонченной красоте женщин, к которой привык Йоргенсен.
   Девушка несла деревянное ведро - оно тоже светилось.  Она  прошла  мимо
Йоргенсена,  не  заметив  его.  Он  пропустил  ее  вперед  и,   по-кошачьи
крадучись, двинулся вслед за ней.
   Вначале ему показалось, что она идет босиком, но потом  он  заметил  на
тропинке следы сандалий. Она свернула за дерево, и он потерял ее из  виду.
Йоргенсен ускорил шаг, думая, что она ушла вперед, но так и не догнал  ее,
хотя дошел до развилки. Он  повернул  назад,  внимательно  оглядываясь  по
сторонам,  и  разглядел  едва  приметную  тропку,  уходившую   в   сторону
гигантского ствола. Он поднял глаза -  над  головой,  метрах  в  тридцати,
светился сплошной свод листвы.
   Йоргенсен решительно направился к дереву.  Тропка  огибала  его.  Трава
была примята, значит, девушка только что прошла здесь.
   Он едва не миновал узкое отверстие в стволе и только краем глаза уловил
движение внутри. Йоргенсен осторожно заглянул  в  дупло.  Девушка  напевая
выполняла какую-то непонятную работу. Закончив, она набрала воды в ведро и
выпрямилась.
   Йоргенсен отскочил за ствол и упал в траву. Но девушка не заметила  его
и спокойно удалилась с ведром в руке.
   Он выждал несколько минут и осторожно приблизился к дуплу. Внутри,  как
он и ожидал, было светло. Дупло не походило на  дело  рук  человеческих  -
нигде не было следов инструмента, кора  выглядела  нетронутой.  Дерево  не
было пустым, как это бывает с мертвыми гигантами.  Оно,  казалось,  так  и
выросло.
   Йоргенсен проник в отверстие. Внутри было просторней,  чем  казалось  с
первого взгляда, и совершенно пусто. Вначале он решил,  что  дупло  служит
жилищем или хранилищем. В глубине  складки  древесины  образовали  круглые
корытца. Через край одного из них переливалась прозрачная жидкость. Другое
было доверху наполнено какой-то сметаноподобной кашицей. Но  больше  всего
Йоргенсена поразило содержимое третьего корытца. В нем были плоды.
   Карман в толще древесины служил естественным укрытием для плодов. Цветы
и плоды не могли развиваться на  ветвях  -  их  опыление  и  созревание  в
условиях Игоны были  невозможны.  Эволюция  нашла  выход.  "А  может,  это
туземцы создали вид, наилучшим  образом  отвечавший  их  потребностям?"  -
мелькнула мысль у Йоргенсена. Так  было  легче  собирать  урожай.  Корытца
служили поддонами, как при гидропонике.
   Йоргенсен окунул палец в жидкость и поднес его к губам. Вода. Чистая  и
свежая. Он набрал ее в ладони и напился. Затем  плеснул  в  лицо  и  сразу
ощутил прилив бодрости. Уровень воды в корытце не понизился.
   Он  попробовал  кашицу.  Сладковатая  масса  имела  вкус  миндаля.   Но
Йоргенсен не решился утолить голод. Он слишком мало знал  о  флоре  Игоны.
Даже вода могла оказаться опасной.
   Его охватило какое-то эйфорическое состояние. Ему  стало  ясно,  почему
далаамцы не возделывали земли  и  не  занимались  коммерцией.  Их  кормили
деревья.
   И даже одевали. Рядом с последним корытцем виднелась расщелина,  но  на
самом  деле  то  была  тонкая  пленка  отслоившейся  растительной   ткани.
Йоргенсен пощупал ее - она напоминала тонко выделанную кожу.
   Воздух был насыщен запахом ванили. Он глубоко вздохнул. Вдруг  на  него
навалилась усталость. В дереве он чувствовал себя в полной безопасности  и
решил отдохнуть тут же на полу.
   Сон сморил Йоргенсена почти мгновенно. Потом начались сновидения.



4

   В своем сновидении Йоргенсен шел среди толпы по улицам города. Но  люди
глядели сквозь него, словно его не  существовало.  И  сам  он  не  успевал
рассмотреть их лиц. Он шел слишком быстро.  Иногда  он  пытался  замедлить
шаг, но ничего не получалось. Улицы вели вниз и становилось все  уже,  так
что вскоре, несмотря на середину дня, его окружил полумрак. Высокие  стены
домов едва не соприкасались в вышине. Он силился увидеть небо, но  не  мог
поднять голову - мышцы не повиновались ему.
   Неожиданно Йоргенсен очутился на громадной пустой площади,  окаймленной
лестницами, и  спустился  к  центру  этой  гигантской  круглой  арены.  Он
чувствовал, что площадь кишит народом, но никого не видел. Ему все труднее
было пробираться вперед, хотя путь, казалось, никто не преграждал.
   Он увидел в центре площади скульптуру, которой до сих пор  не  замечал.
Это был шар,  установленный  на  широком  пьедестале.  "Не  иначе,  символ
времени", - подумал он. Шар имел и еще какой-то другой смысл, он  когда-то
знал его, но  теперь  забыл.  Стершиеся  неровности  на  поверхности  шара
напоминали лицо. Знакомое лицо, но он не помнил имени этого  человека.  Он
направился к шару, чтобы получше рассмотреть его.
   Из-за шара выпрыгнул человек, одетый в яркие, слепящие одежды,  похожие
на необычный комбинезон. Человек был очень высок, череп его  сиял,  словно
выбритый.  Йоргенсен  откуда-то  знал,   что   незнакомец   помешает   ему
приблизиться к шару, а  возможно,  и  убьет.  Ему  хотелось  скрыться.  Он
чувствовал себя беззащитным. Но отступать было некуда. Толпа отрезала  все
пути к отступлению и несла его прямо к шару.
   Он бросился назад, надеясь уйти от преследователя. Площадь превратилась
в арену, которая с каждым мгновением сужалась. Вдруг ему  показалось,  что
он будет спасен, если коснется шара.
   Задыхаясь, он рванулся к шару, но враг вдруг преградил ему путь, сжимая
в руке оружие.
   Йоргенсен впился глазами в лицо противника и узнал... самого себя.  Это
не было  отражением  в  зеркале.  Перед  ним  стоял  он  сам,  собственной
персоной. И Йоргенсен понял, что умрет от  руки  своего  двойника,  как  и
Марио.
   Он шевельнулся. Сон оборвался, затем  возобновился,  и  каждый  раз  он
знал, что уже попадал в подобную ситуацию,  но  не  помнил  когда.  Каждое
сновидение кончалось одинаково. И с каждым разом в душе его росло  желание
узнать, что случится после того, как его убьют, но в  последнее  мгновение
сон  прерывался.  С  каждым  сновидением  он  чувствовал  себя  все  более
изможденным. Он знал, что в конце концов его убьют по-настоящему.
   Чьи-то руки трясли его за плечи. Но он не хотел просыпаться. Он ощутил,
что его подняли и куда-то понесли.


   Йоргенсен открыл глаза.  В  комнате  царил  полумрак.  Сквозь  узенькое
оконце сочился дневной  свет,  выхватывая  полоску  деревянного  пола.  Он
услышал далаамскую речь. Глуховатый голос принадлежал молодой женщине.
   - Вы вернулись издалека. И как вы умудрились заснуть внутри дерева. Это
могло окончиться смертью. Вам повезло, что я наткнулась на вас.
   Во рту у Йоргенсена  так  пересохло,  что  первые  звуки,  которые  ему
удалось выдавить, походили на кваканье. Он сделал  глотательное  движение.
Голова разламывалась от боли. Он приподнялся на локте и узнал девушку. Это
ее он видел накануне ночью. Накануне ли? Сейчас стоял день. Значит, прошло
около сорока часов. Неужели он проспал все  это  время?  Что  случилось  с
остальными?
   Он лежал совсем голый под одеялом из того же  вещества,  что  и  туника
девушки.
   - Пить, - с трудом выдавил Йоргенсен.
   Девушка поднесла ему деревянную миску,  полную  воды.  Он  с  жадностью
осушил ее.
   - Меня зовут Анема.
   - Йоргенсен. Я... прибыл издалека.
   - Знаю. Вы уроженец другого мира. Лежите спокойно. Случившееся  с  вами
уже не имеет никакого значения.
   - Откуда вам это известно?
   Он не так представлял себе первую встречу с игонцами.
   - Неужели вы  думаете,  что  далаамец  может  довести  себя  до  такого
состояния? Посмотрите на себя.
   Она протянула ему металлическое зеркальце.  Он  инстинктивно  отпрянул.
Его отражение напомнило  ему  стершееся  воспоминание,  которое  никак  не
желало всплывать в его  сознании.  Лицо  в  зеркале  выглядело  невероятно
худым. Черты лица заострились. Перед ним была маска  человека,  увидевшего
нечто более ужасное, чем сама смерть.
   Анема положила зеркальце на низенький столик, как бы выросший из  пола.
Йоргенсен пригляделся к нему. Столик в самом деле рос из пола  и  был  его
частью. Он походил на нарост дерева. "Почему далаамцы не  живут  в  домах,
выращенных деревьями?" - подумалось ему. И тут же он ответил  сам  себе  -
деревья выделяли продукты распада.
   - И отравился, - попытался он было объяснить девушке.
   Анема покачала головой.
   - Нет, - ответила она. -  Деревья  не  могут  причинить  зла.  Они  _не
хотели_ вас отравить.
   - Но у деревьев нет воли, - возразил он. Ему было трудно выразить  свою
мысль по-далаамски.
   - Нет, - повторила она. - Все иначе.
   Она задумалась.
   - Можно сказать, что деревья в какой-то мере делают то, что хотят.  Они
соглашаются давать нам то, что дают. Я не очень в этом  разбираюсь.  Лучше
спросите у моего третьего отца. Он долго изучал взаимоотношения между нами
и деревьями. Он говорит,  что  не  знает  точно,  в  полной  или  неполной
зависимости находимся мы от деревьев.
   Йоргенсен про себя отметил ее слова "третий отец".  Такого  понятия  не
было в том игонском, которому его обучили мнемотехники.  Казалось,  и  сам
язык Игоны изменился. Он понимал некоторые  слова,  произнесенные  Анемой,
лишь добираясь до их корней. Язык Игоны отражал совершенно иную  концепцию
мира, чем язык Федерации. Но пока было рано решать, в чем  истинный  смысл
различий.
   Анема  быстро  и  непринужденно  сдернула  с  него  одеяло.   Йоргенсен
побагровел. Он привык придерживаться иных манер, но  совладал  с  собой  и
старался сохранять бесстрастное выражение лица, пока девушка растирала его
тело каким-то бальзамом.
   - Когда вас принесли сюда, ваши мышцы были затвердевшими, как дерево. Я
никогда не видела столь напряженного тела. Будь ваши кости более хрупкими,
вы не обошлись бы без переломов. Я боялась, что вас разобьет  паралич.  Но
теперь вам значительно лучше.
   Йоргенсен так не считал. Ему казалось,  что  на  теле  не  было  живого
места. Неприятные воспоминания цеплялись за границу сознания.
   - Но кто виноват, что я чувствую  себя  таким  больным  и  разбитым,  -
спросил он, - если деревья не могут причинить зла?
   Ответ был мгновенным и совершенно неожиданным.
   - Вы сами, - сказала Анема. - Вы, наверно, до смерти ненавидите  самого
себя, если дошли до такого состояния. И едва не убили себя.  Зло  сидит  в
вас.
   "Она говорит, как психоаналитик, - подумал он. - Совпадение ли это? Она
считает, что виной всему мой сильнейший невроз".
   Эта мысль ему не понравилась.  В  своем  мире  он  считался  нормальным
человеком. Но в каждом обществе свои нормы, а с момента, когда  с  вершины
обрыва Йоргенсен увидел Далаам, он вел себя не свойственным ему образом  и
сознавал это.
   - Вам следует поспать.
   Она положила руку ему на лоб.
   - Вы заснете.
   - Я боюсь. Я не хочу засыпать.
   Анема удивленно раскрыла глаза.
   - Вы помните свое сновидение?
   - Сновидение? Какое?
   - Жаль, - вздохнула она. - Если бы вы помнили сновидение,  то  были  бы
практически здоровым. Однажды  вам  придется  вернуться  в  дерево,  чтобы
досмотреть свой сон. Деревья не могут вылечить  столь  больного  человека,
как вы, за один сеанс. Вы получили массивную дозу. Для начала  хватило  бы
нескольких минут.
   Он понял лишь какую-то часть ее слов.
   - Я был болен? Деревья могут лечить?
   Лицо Анемы вдруг сделалось серьезным.
   - Нам это известно с детства. Деревья помогают понять  самого  себя.  Я
забыла, что вы пришелец.
   - Объясните.
   - Не знаю, имею ли на это  право.  Это  может  причинить  вам  зло.  Вы
испытали сильнейший шок. И почти открыли для себя, кто вы  есть  на  самом
деле. Мне известно лишь самое элементарное. А вот мой  третий  отец  знает
почти все, что можно знать.
   - Попытайтесь, - в его голосе звучали умоляющие нотки.
   Она закрыла  глаза  и  сосредоточилась.  Затем  заговорила  медленно  и
тягуче, выбирая самые простые слова.
   - Любое человеческое существо скрывает в себе несколько личностей. Это,
конечно, не личности в полном смысле этого слова, а скорее грани  личности
человека. Пока человек юн, они практически не подозревают о  существовании
друг друга. Позже они могут сосуществовать или сражаться  друг  с  другом.
Одна из граней состоит в прямом контакте  с  внешним  миром.  У  остальных
контактов меньше или нет совсем. Некоторые из них слепы  и  глухи,  лишены
воли и логики. Иногда они, как  у  вас,  являются  пленниками  и  пытаются
ускользнуть из-под  контроля.  Они  прилагают  невероятные  усилия,  чтобы
освободиться и возобладать над остальными. А тем приходится тратить  много
усилий на сдерживание бунтарей. Если  схватка  слишком  жестока,  личность
может разорвать, как разрывает скалу замерзшая вода. И  человек  сойдет  с
ума.
   -  Понятно.  Сознание  и  подсознание.  Сознание  подавляет   некоторые
элементы подсознания, которые стремятся подняться на поверхность обходными
путями, оказывая давление на сознание. Когда давление постоянно, возникает
невроз. Если подсознание взламывает хрупкую оболочку  сознания,  наступает
безумие, сумасшествие, бред.
   - Но есть и золотая  середина,  -  продолжала  Анема,  -  она  помогает
наладить взаимоотношения между людьми. Вы можете в полном объеме  общ