тью.
     Хэнзард  вернул письмо командиру.  Он не  знал,  что  сказать, и потому
заметил неопределенно:
     -- Да, тут и вздохнуть не успеешь.
     Улыбка попыталась вернуться на лицо генерала.
     -- Мы  можем спокойно дышать еще шесть недель. К  тому же я уверен, что
прежде  наступления срока  приказ  будет  отменен. Разу­меется,  будет.  Это
обычные  игры  на  краю пропасти. Соответствую­щие  службы организуют утечку
информации об этом  приказе, и русские отступят в том  вопросе,  который все
это вызвал. Я думаю,  в данном случае речь идет о Ямайке.  Ну и, кроме того,
Мэйдиген  хочет  доказать всему  миру,  что он вовсе  не размазня. А русские
будут  бояться наших  бомб только  в том  случае,  если мы  будем  готовы их
сбросить. Мы ведь готовы их сбросить, правда, Натан?
     -- Не в моей компетенции отдать такой приказ, сэр.
     --  И не  в моей. Это в компетенции президента,  и он такой приказ  уже
отдал. А мы  обязаны его выполнить. Именно наш палец: мой или ваш,-- Питман,
словно демонстрируя, неподражаемым жестом молодого баптистского проповедника
вознес ввысь наманикюренный  палец,-- должен быть готов нажать кнопку. Но не
кажется ли вам, что такое действие будет чем-то вроде геноцида?
     -- Как  вы только  что  сказали, сэр, концепция сдерживания ста­новится
бессильной без готовности применить оружие.
     -- Это не ответ на мой вопрос.
     -- С вашего разрешения, сэр, я не думаю,  что мое  положение  позволяет
отвечать на такой вопрос.
     -- А мое  -- не позволяет его задавать.  Вы правы,  Натан. Иногда самое
мудрое  -- отойти  от слишком верного понимания  последствий.  Это  одна  из
причин, почему  мы находимся на Марсе,  а русские -- на Луне. Здесь мы можем
отвлеченнее смотреть на вещи.
     --  Здесь...-- откликнулся  Хэнзард,  уходя от неприятной  темы.--  Это
странно,  но  у меня вовсе нет ощущения, что я здесь. Лагерь Джексон/Марс  и
лагерь Джексон/Вирджиния очень похожи друг на друга.
     -- Ничего, скоро  вы заметите различия.  Но если  вы очень торо­питесь,
можете посетить обзорный купол и полюбоваться на пыль, на пыльные камни и на
пыльные, усеянные  камнями кратеры. Здесь это единственное  зрелище, которое
может представлять интерес для туристов. Ощущение различия происходит больше
от отсутствия  Земли, чем от наличия пыли и  камней. Вы  это быстро поймете.
Скажите,  Натан,  вы задумывались,  почему именно вас выбрали для выполнения
этого задания?
     -- Как вашего помощника, сэр.
     -- Конечно, конечно... но у меня в Вашингтоне была дюжина помощников, и
некоторые из них, между прочим, более близкие, чем вы.
     -- Я крайне благодарен, что вы выбрали именно меня.
     -- Вас выбрал не я, а психологи. Я только одобрил их решение. Мы с вами
попали сюда по результатам мультифазных тестов,  что проводились в  декабре.
Помните, те, с неприличными вопросами? Тесты говорят, что мы с вами -- очень
цельные личности.
     -- Очень рад слышать.
     -- Но ведь, Натан, вы не всегда были таким?
     -- Вы видели мое личное дело, сэр, и все  знаете. Но это  было давно. С
того времени я стал более зрелым.
     -- Зрелость... Ну,  конечно же. Несомненно, мы вполне созрели для такой
работы. Мы  можем сделать то,  что  от нас требуют, даже если нам не хочется
называть это дело его настоящим именем.
     Хэнзард в недоумении глядел на генерала.  Подобные речи  были  в высшей
степени необычны для Питмана, каким Хэнзард знал  его на Земле. Должно быть,
на генерала действовал Марс. Впрочем, Питман быстро взял себя в руки.
     --  Все это  к делу не относится,-- поспешно сказал он,-- а вам, верно,
не  терпится  познакомиться  со   своим  жильем  и  полюбоваться  прелестным
марсианским  пейзажем.  Вы и без  моей помощи  быстро разочаруетесь в Марсе.
Главная проблема здесь -- скука. Скука  -- везде  большая проблема, но здесь
она острее.  Библиотека  здесь приличная, хоть и не  очень современная. Наша
армия смотрит  на книги, которым меньше  десяти лет, как  на подрывные. Я бы
посо­ветовал взять что-нибудь солидное, нудное и очень длинное, вроде "Войны
и мира". Впрочем, тут нет этого романа,  его тоже  сочли  подрывным. Я лично
продираюсь  сквозь книгу  Гиббона  "Упадок и  разрушение  Римской  империи".
Как-нибудь,  когда  у  нас  будет  по­больше  времени,  напомните,  чтобы  я
рассказал историю Стилихона.  Варвар родом,  он стал римским генералом. Этот
Стилихон  был образчиком  верности. Гонорий, император, которому  он служил,
был несомненным  кретином, все  свое время тратившим на разведение  домашней
птицы. Империя расползается по швам, повсюду готы и вандалы, и один Стилихон
их сдерживает. Разумеется, Гонорий велел убить его по ложному доносу евнуха.
Таков единственный решительный  поступок  этого императора.  Вам не кажется,
что вся эта история -- великолепная аллегория? Хотя, я вижу, вам не терпится
насладиться  местными  видами.  Обед  в  офицерской  столо­вой в  тринадцать
ноль-ноль. Мы тут единственные офицеры, так что, возможно, я  увижу вас там.
И последнее, капитан...
     -- Слушаю, сэр.
     -- Не  надо хмуриться. Уверяю  вас -- все это  игры на краю  пропасти и
политический блеф. Я  точно знаю, что подобное  бывало уже раз десять. Через
неделю-другую все кончится.
     --  ...или,-- тихо добавил генерал  сам себе, когда Хэнзард вы­шел,-- в
крайнем случае, все кончится через шесть недель.



Глава 3 ЭХО
     Тамбур  пристыковался  к  стальной  стенке  передатчика,  и  люк,  тихо
щелкнув,  открылся  внутрь.  Хэнзард  и  рядовой,  пригнувшись,  вошли.  Люк
закрылся за ними.
     Здесь  не было никаких  сценических эффектов,  ни гудения, ни  мигающих
огоньков. Единственным  звуком  оставался собственный пульс, отдававшийся  в
ушах.  Хэнзард  чувствовал,  как  судорожно  сжимается  желудок.  Словно  на
тренажере,  Хэнзард уставился на слова,  написанные  по трафарету  на  белой
краске стены:
     ЛАГЕРЬ ДЖЕКСОН / ЗЕМЛЯ ПЕРЕДАТЧИК МАТЕРИИ
     На кратчайшее мгновение ему показалось, что  слово "Земля" сменилось на
"Марс",  но  нет --  надпись оставалась прежней. Должно быть,  просто  нервы
шалят.
     Он ждал.
     Чтобы  щелкнуть  тумблером и перенести их на Марс, техникам, сидевшим в
стеклянной кабине, хватило бы пары секунд.  Хэнзард подумал, не случилось ли
там чего-нибудь.
     --  Они,  похоже, не  торопятся,--  пожаловался  негр-рядовой.  Хэнзард
глядел  на часы:  секундная  стрелка уже  дважды  обошла циферблат. Рядовой,
сидевший  напротив, поднялся и неестественно  спокойно  подошел  ко входному
люку,  который  изнутри казался тонкой  как  волос линией,  нарисованной  на
сплошной стальной стене. Для предотвращения приступов клаустрофобии  люк был
украшен массивной, хотя и бесполезной, ручкой.
     --  Эта  дерьмовина  сломалась,--  сказал  рядовой.--   Мы  застряли  в
проклятом склепе.
     --  Успокойтесь,   рядовой,  и  сядьте.  Вспомните,  что  говорили   на
тренировках. Стены нельзя трогать. И ручку нельзя  трогать тоже. Но рядовой,
запаниковав, уже не слушал Хэнзарда.
     -- Я выберусь отсюда... Я не собираюсь...
     Рука негра была в  нескольких сантиметрах от люка,  когда он увидел еще
одну  руку. Эта  чужая  рука, покрытая веснушками  и  рыжеватыми  волосками,
тянулась к нему из стальной стены.
     Рядовой завопил,  попятился  и  упал  на  спину.  Даже  эти  неуклю­жие
движения получились у него по-кошачьи плавными.
     Из стены возникла вторая  лишенная  туловища  рука. Она отли­чалась  от
первой тем,  что в  ней был зажат револьвер. Потом  мало-помалу на плоскости
люка проступила часть туловища. Получилось  нечто вроде барельефа на  стене.
Отползавший в угол негр негромко, но безостановочно кричал.
     Сначала Хэнзард не узнал Уорсоу.  Может быть, это и  вообще был  не он,
ведь Хэнзард  видел Уорсоу несколько минут назад, и тогда он был  в форме, а
этот носил майку  и  шорты. Тот был  гладко  выбрит, а  этот щеголял большой
рыжей бородой.
     -- Привет, чучело,-- сказал он голосом Уорсоу,  обращаясь  к  затихшему
негру.-- Как тебе понравится, если я тебя сейчас разде­лаю?
     Вопрос,  видимо, был риторическим, так как, не ожидая  ответа,  призрак
трижды выстрелил негру в лицо.  Тело солдата обмякло, откинувшись назад. Оно
прислонилось к стене и отчасти погрузилось в нее.
     Хэнзард не слыхал о случаях сумасшествия, вызванных процессом передачи,
но  для него это  ничего  не  значило. Он  вообще  мало что знал о  передаче
материи и не задавался вопросом: сошел ли он с ума или видит все это во сне.
Хотя спящего не смущают странности того, что происходит во сне.
     -- Ну вот,  с  одним  сукиным  сыном  покончено,--  сказал  призрач­ный
Уорсоу.
     Прежде чем этот человек смог осуществить свой угрожающий намек, Хэнзард
начал действовать. Резким движением он бросился вперед и метнул "дипломат" с
секретным   донесением  в   руку  Уорсоу,  державшую   револьвер.  Револьвер
выстрелил,  повредив  только "дип­ломат". Прыгнув со скамьи, Хэнзард упал на
стальной  пол или, точнее, в  него,  потому что руки  погрузились в сталь на
несколько дюймов. Казалось, будто он вляпался в холодную жидкую смолу.
     Все это было до крайности странно, но Хэнзарду пришлось, не  рассуждая,
проглотить полную ложку этого призрачного мира. Он не  мог позволить чувству
удивления  отвлечь себя  от  ближайшей  цели --  разоружить Уорсоу.  Хэнзард
рванулся,  чтобы  схватить  руку  Уорсоу,  но  от  этого движения  его  ноги
погрузились в пол до колен.
     Его  спасло  то,  что  Уорсоу после  удара  чемоданчиком  покачнулся  и
отступил на полшага  назад. Этих дюймов хватило, чтобы лицо исчезло в стене,
из  которой  оно  ранее  материализовалось.  Но рука  вместе  с  револьвером
осталась внутри,  и  Хэнзард, дергаясь и увязая  в полу,  сумел дотянуться и
схватиться за револьвер.
     Он попытался вывернуть  оружие из  руки Уорсоу,  но  тот держал крепко.
Пока они вырывали  револьвер  друг у  друга,  Хэнзард  про­валился в пол еще
глубже и попросту повис на  руке Уорсоу. От тяжести  Хэнзарда Уорсоу потерял
равновесие.  Хэнзард  резко повер­нул  руку  падающего  сержанта.  Револьвер
выстрелил, пуля попала в Уорсоу.
     Хэнзард,  сидя  по  пояс  в  хром-ванадиевой  стали,  тупо  глядел   на
истекающее кровью  тело. Он старался ни о чем не думать, опасаясь, что любая
попытка  логически рассуждать лишит его способности  действовать. В мире сна
трудно  и  рассуждать,   и  сохранять  при  этом  хоть  какое-то  доверие  к
происходящему.
     Он обнаружил, что если  двигаться медленно, то можно выбраться из пола,
и  тот,  как  и  обычный  железный  пол,  выдерживает его  вес.  Он подобрал
"дипломат" (даже в  мире сна  Особо  Важное  Послание вызывало  почтение)  и
осторожно присел на  скамью.  Стараясь не глядеть на трупы,  он уставился на
слова, написанные по трафарету на белой стене:
     ЛАГЕРЬ ДЖЕКСОН / ЗЕМЛЯ ПЕРЕДАТЧИК МАТЕРИИ
     Хэнзард сосчитал  до десяти (ничего лучшего в голову не прихо­дило), но
трупы оставались  на  месте, а ударив носком ботинка в пол,  он пробил  его.
Было похоже, что он надолго застрял в этом своем сне.
     Хэнзард  прекрасно понимал, что  это  значит. Он сошел  с ума. Но, черт
возьми, он совсем не чувствовал себя сумасшедшим!
     Однако времени углубляться в  дебри эпистемологии у  него не было,  так
как из стены появился еще один человек. Это был Уорсоу. На этот раз он был в
трусах, с  голой  грудью  и, к радости  Хэнзарда, без  оружия.  Живой Уорсоу
посмотрел на  мертвого Уорсоу и выру­гался.  На  этот раз нервы Хэнзарда  не
выдержали, он  ударился в  панику.  Впрочем,  запаниковав, Хэнзард  поступил
умнее,  чем  мог  бы  сделать по здравому  размышлению.  Он  убежал.  Просто
вскочил, повернулся и пробежал через металлическую стену.
     Выскочив из стены, он свалился с высоты в четыре  фута и почти до колен
ушел в бетонный пол. Прямо  перед ним, не далее чем в двух футах, стоял один
из охранников, стороживших передатчик.
     --  Часовой!  --  закричал  Хэнзард.-- Часовой,  тут  кто-то...-- слова
остановились у  него в горле, ибо рука, которой он схватил плечо  охранника,
прошла сквозь него, как сквозь легкую дымку.
     Караульный  ничем  не показал,  что он почувствовал  прикоснове­ние или
услышал крик.  Зато  его услышали другие. Неожиданно Хэнзард обнаружил,  что
зал полон посторонних.  В некоторых Хэн­зард узнал солдат своей роты,  хотя,
подобно  двоим Уорсоу, все они были бородаты и одеты,  словно для отпуска на
Гавайях. Другие были ему совершенно незнакомы. Они разгуливали по залу  безо
всякой помехи со стороны охраны. Было похоже, что их попросту не видят.
     Из стены следом за Хэнзардом появился Уорсоу. В руке он держал пистолет
своего мертвого двойника.
     --  Значит, так, капитан, порезвились, и будет. Теперь  давай поглядим,
что у тебя в портфеле.
     Хэнзард бросился бежать, но двое дружков Уорсоу загородили ему путь.
     --  Не трать  патроны,  Снуки,--  крикнул  один  из  солдат, костля­вый
патлатый парень, в котором Хэнзард узнал капрала Леша.-- Мы его возьмем.
     Хэнзард свернул вправо, обогнув  угол передатчика. Здесь он спот­кнулся
о  груду  тел.  Возле  самого люка Стальной Утробы были  горой  свалены тела
половины солдат роты "А" -- все восемь  негров и пятеро белых.  Все они либо
умирали,  либо  были  уже мертвы.  Рядом  валя­лась  другая  груда  тел: она
состояла  из  остальных солдат роты,  связанных  по рукам и ногам. Еще  один
капрал Леш и  какой-то незнакомый  Хэнзарду  солдат  сторожили  их,  стоя  с
винтовками в руках.
     Уорсоу,  тот  Уорсоу,  который  недавно на  глазах  Хэнзарда  входил  в
передатчик в составе последнего взвода,  завозился  и,  сумев при­подняться,
крикнул:
     --  Эй, не убивайте этого ублюдка!  Не троньте его!  Я хочу  сам  с ним
разобраться!
     Леш,  уже  вскинувший  винтовку, в  сомнении опустил ее и повер­нулся к
пленнику, не зная, слушать его или пинком вернуть в общую кучу. Его сомнения
разрешил  другой  Уорсоу  --  тот,  что  с  револь­вером. Он  приказал  Лешу
выполнить  требование  своего  двойника  (или  теперь  следует  говорить  --
тройника?).
     -- Не стреляй! Если мы, четырнадцать человек, не сумеем пой­мать  этого
проклятого пидора, значит, он заслуживает того, чтобы спастись.
     Хэнзард  был  окружен,  и  круг  неумолимо  сжимался.  Хэнзард  сто­ял,
прижавшись спиной к передатчику, на котором снова радостно мигали новогодние
огоньки, и  выбирал,  куда сделать бросок -- вправо  или влево. И там, и там
путь  был закрыт. И тут он понял, что окружение --  одна видимость,  и, если
угодно, он может бежать назад.
     Он  повернулся  и  вновь бросился через  стальную стену. Забыв, что пол
внутренней камеры  на два  фута выше бетонного пола, он оказался по колено в
металле.
     "Словно озеро вброд переходишь",-- подумал он.
     Эта несвоевременная мысль спасла ему жизнь. Ведь если можно идти вброд,
то, значит, можно и плыть!
     Набрав в легкие воздуха, он втиснулся  в податливый пол. Закрыв глаза и
сжав  зубами ручку  "дипломата" (Особо  Важное --  это же  высшая  категория
секретности!),  он  стал  двигать  руками,  словно  плывя  под  водой.  Руки
двигались в изменившейся стали  легче, чем в воде, но понять, движется ли он
куда-нибудь или  просто барахта­ется на  месте,  было  невозможно.  Не  было
ощущения воды, обтека­ющей кожу, которое  подсказывает  направление  пловцу.
Вместо это­го во всем теле, не только снаружи, но и внутри, ощущалось легкое
покалывание,  будто  его  окунули в слабый раствор  чистого  электри­чества,
если, конечно, такое возможно.
     Он  продолжал плыть, пока не решил, что, если он действительно плыл, то
находится уже за пределами зала.  Тогда он свернул на­право. В конце концов,
задыхаясь,  Хэнзард  вынужден  был  выныр­нуть.  Он  оказался  в  чулане  со
швабрами. Для того, чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями, это место
было не хуже любого Другого.
     Хэнзард выставил из пола голову. Остальное тело,  погруженное в плотную
материю, кажется, не собиралось ни тонуть, ни всплывать.
     Он  боялся, что  громкое дыхание выдаст его...  кому? Кто они такие  --
заговорщики?.. привидения?..
     Или,   может   быть,  плод   его  взбунтовавшейся  фантазии,  результат
овладевшей им паранойи?
     Но теперь  он был уверен, что не сошел с  ума. К тому же он  знал,  что
даже  если  и начнет  сходить, то паранойя  ему все равно не грозит.  Совсем
недавно, в декабре,  он проходил  психиатрическое  обследо­вание,  и генерал
Питман показывал ему заключение. Трудно было представить человека психически
более здорового, нежели Натан Хэнзард.
     При  слабом свете, просачивавшемся  в  чулан  через  щель  под  дверью,
Хэнзард  различал  пылинки, толкущиеся в воздухе. Он по­дул, но это никак не
отразилось на их броуновской пляске.  А  в  то же время кончики его  пальцев
ощутили движение воздуха.
     Из происходящего можно было  сделать только  один  вывод:  он сам и его
рота,  столь кровожадно его преследующая,  состоит из  иной субстанции,  чем
остальной физический  мир.  Короче  говоря, он стал духом или,  если угодно,
призраком.
     Но значит ли это, что он мертв? С такой мыслью Хэнзард  был  решительно
не  согласен,  ибо   давно  решил  для   себя,  что  смерть  --  это  просто
неодушевленность и  бесчувствие. Но даже если он  дей­ствительно умер внутри
передатчика  и  теперь  ведет  посмертное  существование,  то  брать  вместо
путеводителя дантовское описание ада, видимо, совершенно бесполезно.
     Ясно  одно: что бы там  ни случилось, это произошло, пока Хэнзард был в
передатчике. Из-за какой-то неисправности  вместо прыжка  на  Марс произошел
сбой, результатом которого  стало его тепереш­нее состояние. Можно, конечно,
предположить,  что  сам он  остался прежним, а  изменился  весь  мир, но, по
существу, это ничего не меняло.
     А как же остальные  призраки -- трое  Уорсоу, двое Лешей, груда тел  --
они, что,  результат  таких  же  сбоев?  Тогда бородатый Уорсоу, убитый им в
камере передатчика, был продуктом предыдущего на­рушения передачи. Но откуда
взялись   двое   других  Уорсоу?  Видимо,   они   появились  при  нескольких
последовательных сбоях.  Но это значит, что первый Уорсоу, проходивший через
передатчик -- на­стоящий Уорсоу -- продолжал жить в реальном  мире, отслужил
свой срок на Марсе, вернулся на  Землю и совершил еще один  прыжок на  Марс.
Даже два прыжка, считая сегодняшний. И этот настоящий  Уорсоу продолжал жить
в полном неведении о существовании двой­ников, отщепившихся от него.
     Если все  это верно,  то должен  быть  и другой Натан Хэнзард,  стоящий
сейчас на марсианском командном пункте, а  Натан  Хэн­зард, голова  которого
торчит из бетонного пола  рядом со  шваброй -- только копия, возникшая из-за
плохой  работы  передатчика.  Хотя  откуда он  взял, что  это плохая работа?
Может, это совершенно нормальное положение вещей.
     В подтверждение  придуманной теории  Хэнзард вспомнил, что  надпись  на
стене будто бы на долю секунды сменилась с "Земля" на "Марс". В таком случае
получается, что он все-таки совершил пры­жок, но в то мгновение, пока щелкал
тумблер передатчика, отскочил назад как резиновый мячик.
     Неплохое сравнение: как резиновый мячик, или... как эхо.
     Однако ни время, ни место не  располагали к измышлению слож­ных теорий.
Несомненно,  в эту  минуту  Уорсоу и его  дружки  рыскают по зданию  и  всем
окрестностям в поисках капитана.
     Хэнзард снова  нырнул  в  пол  и  начал  вплавь пересекать  фунда­мент,
выныривая только для того, чтобы отдышаться и решить, куда двигаться дальше.
Он  оказывался  то  в канцелярии,  полной  занятыми  работой клерками, то  в
длинном коридоре, то в совершенно пустой, без мебели,  комнате, которыми это
здание изобиловало, словно гигантский коралловый  риф. Через некоторое время
он оказался  за пределами секретного комплекса под ярким солнцем апрельского
полдня.  Тут он  увидел  двоих  борода