Томас Диш.
    Эхо плоти моей

     ---------------------------------------------------------------
     Echo Round His Bones
     © 1967, Thomas M. Disch
     © 1993, М.Пчелинцев, С.Логинов, перевод
     Из кн.: Томас Диш. Геноцид. Фантастические романы и рассказы.
     СПб: Terra Fantastica, 1993
     OSR, spellcheck: Alexandr V. Rudenko (вівторок, 24 липня  2001 р.) avrud@mail.ru
     ---------------------------------------------------------------


                     Моему брату Гэри, который первым прочел это

     Не ведать Стен, не ведать больше Стен
     Моей Душе, отвергшей Плоти плен.
     Теперь ни вмятый в Стены Прах,
     Ни Древо потолочных Плах,
     Ни Стекла не смирят мой Взгляд,
     Взыскующий Небесных Врат.
     На Небеса я смел роптать,
     Что несчастливы Дни,
     Для Счастья горнего Они
     Готовы Почвой стать:
     Мой  Дух  летит за грани  дальних Сфер, Без края ширясь,  возносясь без
мер.

                Томас Трагерн "Осанна"
                (Перевод Майи Борисовой)



Глава 1 НАТАН ХЭНЗАРД
     Палец на  курке  напрягся,  и  спокойствие  пасмурного  утра вдре­безги
рассыпалось  от   винтовочного  выстрела.   Бесчисленные   отзвуки,   словно
отражения, что  множатся  в осколках разбитого зеркала, вернулись от  горных
склонов.  Эхо напоминало издевательский хо­хот.  Отзвуки возвращались вновь,
постепенно  слабея, и  наконец  стихли.  Но  спокойствие уже  не  вернулось,
спокойствие было разбито.
     Небольшая  колонна  солдат двигалась  по грунтовой  дороге.  При звуках
выстрела капитан, шедший во главе колонны, остановил ее и размашисто зашагал
назад. Капитану было лет тридцать пять, может быть, сорок. Его лицо могло бы
показаться  красивым,  если  бы  не  застывшее  на нем  выражение  показного
безразличия.  Поста­новка  подбородка  и  выражение  твердого  рта  выдавали
кадрового военного.  Годы неутолимой дисциплины пригасили живой блеск  глаз,
придав им сходство со стекляшками.  И  все  же  опытный на­блюдатель  мог бы
заметить,   что   лицо   капитана   --  на   самом   деле  искусная   маска,
свидетельствующая  о  чем  угодно, но не о внутрен­нем спокойствии. Впрочем,
сейчас это лицо оживляла гримаса гнева или, по меньшей мере, раздражения.
     Капитан  остановился  в   конце  колонны  напротив  рыжего  солдата   с
сержантскими нашивками на рукаве гимнастерки.
     -- Уорсоу?
     -- Да, сэр,-- сержант изобразил что-то вроде стойки смирно.
     -- Вам было приказано собрать оставшиеся после стрельбы бое­припасы.
     -- Да, сэр.
     -- Значит, патроны возвращены вам, и их ни у кого не должно быть.
     -- Так точно, сэр.
     -- Вы выполнили приказ?
     -- Да, сэр, насколько я могу судить.
     --  И все  же  выстрел, который  мы слышали, наверняка был  про­изведен
одним  из  нас. Дайте мне  свою винтовку,  Уорсоу. Сержант с явной  неохотой
протянул винтовку капитану.
     -- Ствол теплый,-- заметил капитан.
     Уорсоу не ответил.
     -- Я так понимаю, Уорсоу, что винтовка не заряжена?
     -- Да, сэр.
     Капитан  демонстративно  посмотрел  на  снятый  предохранитель,  прижал
приклад к плечу и положил палец на курок. Уорсоу не говорил ничего.
     --  Так  я могу  нажать на курок, Уорсоу?  Ствол глядел на  правую ногу
сержанта.  Уорсоу  не  отвечал, но его веснушчатое  лицо покрылось  крупными
каплями пота.
     -- Вы мне разрешаете? Уорсоу сломался.
     -- Нет, сэр,-- сказал он.
     Капитан  открыл  магазин  винтовки,  вынул  обойму  и вернул  вин­товку
сержанту.
     -- В  таком  случае, Уорсоу,  не  может ли случиться так, что  выстрел,
остановивший колонну минуту назад, был произведен  из этой винтовки? -- даже
теперь в голосе капитана не было ни ма­лейшего оттенка сарказма.
     -- Сэр, я увидел кролика. Капитан нахмурился.
     -- Вы попали в него, Уорсоу?
     -- Нет, сэр.
     --  Ваше  счастье.  Вы  понимаете, что  охотиться  в  нашей  стране  --
преступление?
     -- Сэр,  это  был просто кролик.  Мы  всегда  стреляем их  здесь, когда
возвращаемся со стрельб.
     -- Вы хотите сказать, что всегда нарушаете закон?
     -- Нет, сэр, я ничего такого не говорю. Я говорю только, что обычно...
     -- Заткнитесь, Уорсоу.
     Лицо  Уорсоу  так  покраснело, что  рыжеватые  брови  и  ресницы  стали
казаться на  его фоне белыми. Хуже того: нижняя  губа сержанта непроизвольно
задергалась, словно он пытался надуть губы.
     -- Лжецов я презираю,-- сказал капитан без выражения. Он засунул ноготь
большого пальца под край нашивки на правом рукаве Уорсоу и быстрым движением
сорвал ее. Следом сорвал и вторую нашивку.
     Затем  капитан  вернулся к  началу  колонны,  и  та  снова  двинулась к
грузовикам, которые ожидали, чтобы отвезти их в лагерь Джексон.
     Капитан,  герой  нашего рассказа,  был человеком будущего,  а  точ­нее,
того,  что считаем  будущим мы, поскольку для  самого капитана оно  казалось
самым заурядным настоящим. Хотя  и в будущем можно жить по-разному: быть там
своим человеком или напоминать пришельца из прошлого. Так вот, если говорить
честно,  то  капитану следовало родиться на много  лет  раньше,  чем  он это
сделал.
     Возьмем  хотя бы  его профессию: кадровый  офицер -- конечно же, крайне
нетипичная карьера  для  1990  года.  К тому  времени люди  уже  поняли, что
регулярная  армия --  место,  подходящее  только для  простофиль и  сельских
дурачков. Да, существовала  воинская повин­ность,  и каждый молодой  человек
был  обязан отдавать  три  года жизни армии, но все  знали, что  это  пустая
условность, резервисты никому не  нужны,  их содержат только для того, чтобы
на три года дольше не вносить в списки безработных. Но раз это понимали все,
то и  отношение к армии было соответствующим.  Среди современ­ников капитана
что-то около  29  процентов  людей  были  настолько  непохожи  на  него, что
предпочитали эти три года провести в ком­фортабельных, изобилующих свободами
тюрьмах,  выстроенных   спе­циально  для   отказников  по  мотивам  совести.
Разумеется, "совестники" глядели на капитана и ему подобных  как на замшелые
ока­менелости.
     Общеизвестно,  что воинская служба  традиционно  требует  от  че­ловека
скорее  силы  характера,  нежели  ума.  Но  нашего героя  это  не  касается!
Достаточно  сказать, что на третьем курсе военного учи­лища его  коэффициент
интеллекта,  измеренный  по краткому тесту Стэнфорда-Бине,  достигал  вполне
пристойной  отметки 128.  А  это  больше того,  что мы  вправе  требовать от
человека, выбравшего такого рода профессию.
     Капитан  и  сам чувствовал,  что  его  умственные  способности слиш­ком
велики.  Он  был  бы  гораздо  счастливее,  если  бы  обладал  свое­образной
профессиональной  слепотой,  позволяющей не замечать некоторых  существенных
деталей, неприятных с  моральной точки зрения. Во всяком случае, большинство
сослуживцев капитана ни­какими проблемами не мучилось, и им было хорошо.
     Однажды  излишняя сообразительность даже повредила капитан­ской карьере
и не исключено,  что этот случай  был причиной  отно­сительно невысокого его
положения в армейской иерархии. Впрочем, об этом, если  придется к слову, мы
расскажем потом.
     Не  исключено  также,   что  медленное  продвижение   по   службе  было
просто-напросто связано  с  отсутствием вакансий. Регулярная армия 1990 года
была  куда меньше нынешней, отчасти  в результате меж­дународных соглашений,
но, в основном, из-за того,  что для ведения ядерной  войны большая армия не
нужна. Человечество наконец поня­ло, что 25 000 солдат, вооруженных атомными
бомбами, уничтожат  его  так  же надежно, как и 2 500 000. В результате  все
страны быстренько разоружились, хотя это  было совсем  не то разоружение,  о
каком  мечталось прежде. Вместо уничтожения  ядерных боеголовок разору­жение
только их и сохранило. Таким образом, слово "разоружение" стало  своего рода
эвфемизмом, танки уничтожались не для  сохра­нения  мира,  а  ради  экономии
средств, чтобы  пацифисты  могли  на эти деньги вести комфортабельную жизнь.
Неудивительно,  что в 1990  году  все были пацифистами, а бомбы  остались на
месте и ожидали своего дня, который, как все понимали, был уже недалек.
     Итак,  мы видим,  что, живя  в  будущем, капитан  не  был  его типичным
представителем.  Его  политические взгляды  были  столь  консервативны,  что
граничили с реакционностью. То же самое мож­но сказать и  о его эстетических
воззрениях. Он не  читал тех книг, что считались лучшими, и видел лишь малую
часть  лучших кино­фильмов. Но не надо думать, что капитан был лишен чувства
пре­красного! Его музыкальный вкус, например, был очень высок, в  чем мы еще
убедимся. Но у него напрочь не было чувства моды, а  это во все времена было
крупным недостатком.
     Особенно  внушительной  силой  мода  стала  среди  его  современни­ков.
Подражание захватывало всех; и не было вопроса важнее, чем: "Соответствую ли
я должному уровню?" На этот вопрос  капитан  со стыдом должен  был ответить:
"Нет". Он носил не такую одежду, не такого цвета, предназначенную не для тех
мест. Его  волосы  казались окружающим  слишком короткими,  хотя,  по  нашим
стандартам, были длинноваты для военного. Он не употреблял даже самой легкой
косметики! Виданное  ли  дело  --  он не  носил перстней! Когда-то,  правда,
безымянный палец его правой руки украшало  гладкое зо­лотое кольцо, но с тех
пор прошло уже немало  лет. За пренебрежение модой следует  платить, капитан
заплатил потерей  семьи. Его жена  оказалась слишком современной для него. А
быть может, он -- слишком старомоден для нее. Их  любовь  перекинулась через
столе­тие, и  хотя  сначала она  была достаточно прочна,  чтобы  выдерживать
такое напряжение, но, в конце концов, время победило. Они разве­лись.
     Читатель может  спросить, почему  мы выбрали героем рассказа  о будущем
человека,  для  этого  будущего  совершенно нетипичного? А что делать,  если
положение  капитана  в  вооруженных  силах  в  скором  времени  заставит его
соприкоснуться с самым современным, самым прогрессивным и передовым явлением
той  эпохи.  Речь,  как вы  догадываетесь, идет  о передатчике материи  или,
попросту говоря, Стальной Утробе.
     Вялое слово  "соприкоснуться" плохо передает суть грядущих со­бытий,  в
которых капитану предстоит  сыграть роль  едва ли не героическую. Куда лучше
подойдет слово "столкнуться". Столкно­вение предстояло не только со Стальной
Утробой,  но и со всей  военной  машиной, всем обществом, а вдобавок еще и с
самим собой. Без  преувеличения можно  сказать, что капитан  противопоставит
себя всему реальному миру.
     И  напоследок, чтобы окончательно заинтриговать читателя, со­общим, что
именно  этому  капитану, армейскому  офицеру,  человеку войны,  предстоит  в
последнюю минуту  и  самым удивительным об­разом спасти  мир  от  той войны,
которая  разом  бы покончила со всеми  войнами. Но  к тому времени это будет
совсем другой  человек,  не то  что  раньше.  Он станет  истинным  человеком
грядущего, по­скольку создаст его по своему образу и подобию.
     Вечером того дня,  когда мы видели капитана в последний раз, он сидел в
канцелярии артиллерийской роты "А". Это была на редкость пустая комната, так
что  даже  канцелярией  ее  было трудно  назвать. Там  стоял железный  стол,
крашенный серой краской, на столе имел­ся перекидной календарь, раскрытый на
20  апреля, телефон и  папка с краткими сведениями на двадцать пять человек,
состоявших  под командованием  капитана:  Барнсток,  Блейк,  Грин,  Далгрен,
Догет...
     На стенах висело два портрета, вырезанных из журналов  и встав­ленных в
рамки.  На первом красовался покойный  президент  Линд,  а  на  соседнем  --
генерал  Сэмюэл  Смит,  прозванный Волком.  Неплохое прозвище  для человека,
способного  одним  ракетным ударом  загрызть  чертову  уйму  народа.  А  что
касается президента, то  сорок  дней  назад он был застрелен  террористом, и
никто не успел подобрать  подходя­щего изображения Мэйдигена, его преемника,
чтобы поменять пор­трет. На обложке "Лайфа" Мэйдиген щурился  на солнце,  на
обложке "Тайма" был забрызган кровью предыдущего президента.
     Еще в  комнате имелся железный  несгораемый  шкаф --  пустой,  железная
корзина для  мусора  --  пустая,  и металлические стулья --  пустые.  Пустой
комната сильно напоминала контору, оставленную капитаном в Пентагоне, где он
был помощником генерала Питмана.
     ...Кавендер, Латрон, Леш, Мэгит,  Нельсон, Нельсон, Норрис, Перегрин...
Солдаты из роты  "А"  были в основном  южанами. В южных штатах рекрутировали
шестьдесят восемь процентов  регу­лярной армии.  Там, на  задворках  страны,
сохранилось окаменелое общество, порождавшее людей-ископаемых.
     ...Пирсол, еще один Пирсол, Росс,  Рэнд, Сквайерс... Ничего не скажешь,
они  хорошие солдаты,  жаль, что,  как и их  капитан, они принадлежат  давно
минувшим  временам.  Простые,  бесхитростные,  честные парни: Сомнер,  Торн,
Трумайл, Уорсоу, Фэнниг,  Хорнер, Янг --  и, в то же время, подлые, злобные,
тупые. А чего еще можно ожидать от людей безнадежно устаревших, не имеющих в
жизни никаких перспектив, у которых никогда не будет ни слишком много денег,
ни достаточно  радости. Они  навсегда останутся пасынками  жизни, причем они
сами знают это.
     Разумеется,  капитан,  перелистывая  дела  и  размышляя,  как  стро­ить
отношения с двадцатью  пятью подчиненными,  не употреблял всех этих красивых
слов. Ему  хотелось всего лишь победить жуткую силу  их общей  ненависти. Он
знал, что  его будут ненавидеть, такова судьба любого офицера,  принимающего
команду над уже  сложив­шимся, спаянным подразделением. Но он не ожидал, что
дело дойдет чуть ли не до бунта, как сегодня утром после стрельб.
     Зачем проводились  эти  стрельбы, оставалось загадкой.  Никто не верил,
что в  предстоящей  войне найдется место для  винтовок.  За­гадкой  сходного
свойства, как догадывался капитан, было и сорев­нование в упорстве между ним
и его солдатами -- непременный ритуал, который следует исполнить, прежде чем
будет достигнуто состояние равновесия.  Таков  освященный  традицией  период
взаим­ного  испытания. Капитан хотел, по возможности, сократить этот период;
личный состав роты -- наоборот, растянуть его к собственной выгоде.
     Зазвонил телефон,  капитан  поднял трубку.  Звонил ординарец полковника
Ива и выражал  надежду, что у капитана найдется сво­бодное время для встречи
с полковником.
     -- Конечно же, в любое удобное для полковника время.
     -- Скажем, через полчаса?
     -- Хорошо, через полчаса.
     -- Отлично. И, кстати, не сможет ли капитан отдать личному составу роты
"А" приказ быть завтра утром готовым к прыжку?
     Рот капитана пересох, пульс резко  застрочил. Не  сознавая, что делает,
капитан дал ответ и положил трубку.
     Готовиться к прыжку...
     На  мгновение его сознание раздвоилось -- он стал двумя разными людьми.
Один, человек  в  летах, сидел в  канцелярии за  пустым  письменным  столом,
второй, совсем мальчишка, стоял пригнувшись перед раскрытым  люком самолета,
глядя наружу в огромность не­ба -- и  вниз, на незнакомую землю, невероятные
рисовые поля. В руке он сжимал винтовку -- в  той войне они еще пользовались
винтовками.  А  земля  была сверхъестественно зеленой. Потом он  прыгнул,  и
земля ринулась  ему навстречу. С этой минуты  чужая земля превратилась в его
врага, а он... неужели он стал врагом этой земли?
     Капитан понимал,  что таких  вопросов лучше  не задавать,  и во­обще --
лучше  не  вспоминать того, что  может навести  на  подобные вопросы.  Самым
разумным было придерживаться политики  выбо­рочной амнезии.  Такая  политика
хорошо послужила ему последние двенадцать лет.
     Он  надел  фуражку и  вышел из канцелярии  во  двор,  поросший  тусклой
травой. Уорсоу  сидел на  ступенях  кирпичной  казармы  и курил. Капитан  по
привычке окликнул его:
     -- Сержант!
     Уорсоу вскочил и четко встал по стойке "смирно".
     -- Я, сэр!
     Сознаться,  что  оговорка  случилась по  ошибке,  было недопустимо  для
кадрового  офицера, и  капитан, поспешно  превратив оговорку  в сознательную
жестокость, проговорил:
     -- То есть, рядовой Уорсоу. Сообщите  личному  составу, что  объ­явлена
готовность к прыжку. Срок -- восемь ноль-ноль утра.
     Как быстро дымка  ненависти  застилает эти  светлые  глаза!  Но  внешне
Уорсоу остался спокоен, и голос его не изменился:
     -- Есть, сэр.
     -- И почистите свои сапоги, рядовой. Они позор для всей батареи.
     -- Есть, сэр.
     -- Вы в армии, рядовой, не забывайте об этом.
     -- Есть, сэр.
     На лице капитана появилась кривая усмешка.  "Разумеется,  он не забудет
об этом,-- думал капитан, отходя.-- У него просто  нет  выбора. Никто из нас
не способен забыть..."
     -- Скажите, капитан, это будет ваш первый прыжок?
     -- Да, сэр.
     Полковник   Ив  потрогал  указательным  пальцем   мягкие  складки   под
подбородком.
     --  В  таком случае, я хотел  бы предупредить вас, чтобы вы не  ожидали
чего-то  необыкновенного.  Там  все  будет  как  здесь, в лагере Джексон. Вы
будете дышать тем же воздухом, под таким же куполом,  пить ту же самую воду,
жить в таких же казармах с теми же солдатами.
     -- Да, мне говорили, но поверить все равно трудно.
     -- Конечно, различия  есть.  Например,  нельзя съездить на выход­ные  в
Вашингтон. И офицеров поменьше. Легко можно заскучать.
     -- Как я понимаю, вы не можете сказать, кому я буду подчи­няться?
     Полковник Ив сокрушенно покачал головой.
     --  Я и  сам не  знаю. Вокруг Утробы непроницаемая завеса сек­ретности.
Легче пробраться в царствие небесное или в  Форт-Нокс. Последние указания вы
получите завтра перед  отправлением, но  не  от меня. Я распоряжаюсь  только
здесь.
     "Зачем  тогда ты  меня  позвал?" --  подумал капитан. -  Словно услышав
непроизнесенный вопрос, полковник сказал:
     -- Мне сообщили, что сегодня  утром у  вас случился какой-то конфликт с
солдатами.
     -- Да, с сержантом Уорсоу.
     -- Вы хотите сказать, что он уже восстановлен в звании?
     -- Нет. Боюсь, я не очень четко выразился.
     --  Жаль, что так  получилось.  Уорсоу хороший солдат,  техник высокого
класса. Солдаты его уважают, даже... мм... цветные парни. Вы ведь не южанин,
капитан?
     -- Нет, сэр.
     -- Я так и думал. Мы,  южане, порой непонятны чужакам.  Возь­мите  хоть
Уорсоу  --  отличный  солдат, но  уж  коли  что засядет  ему  в  голову,  он
становится невыносимо упрям,--  полковник Ив при­щелкнул  языком и изобразил
на лице ужас.-- Но он отличный солдат, мы не можем об этом забывать.
     Полковник помолчал, как бы давая капитану время согласиться с последним
утверждением, затем продолжал:
     -- Конечно, такое случается. Когда принимаешь новое подразде­ление, это
даже неизбежно. Помню, как это было у меня -- я же говорил, что сам когда-то
командовал ротой "А". У меня тоже были  неприятности с одним из солдат. Но я
сумел сгладить дело,  и вскоре  рота  работала как  часы. Мне, конечно, было
легче.  Я  не зашел так далеко, чтобы  лишать его звания. Это  очень суровое
наказание, капитан. Я думаю, вы уже сами жалеете об этом.
     -- Нет, сэр.  Я был уверен тогда и уверен теперь,  что он заслужил это.
Несомненно заслужил.
     -- Ну разумеется. Но  не  надо  забывать золотое правило:  живи и давай
жить  другим. Армия -- это одна команда, мы  должны вместе тянуть лямку. Вы,
капитан, не сможете выполнить  свою  работу без Уорсоу, я  не  справлюсь  со
своей  без  вас. Нельзя, чтобы предубеждения,-- полковник Ив  сделал паузу и
улыбнулся,-- или настроения влияли на наши поступки. Взаимное сотрудничество
-- вот принцип армии. Вы сотрудничаете с Уорсоу, я сотрудничаю с вами.
     -- Это все, сэр? -- спросил капитан.
     -- Ну вот,  сразу виден типичный  северянин. Вечно спешит ку­да-то.  Не
стану задерживать вас, капитан. Но, может быть, вы разрешите дать вам совет,
хотя это, к