Сэмюэль ДИЛЭНИ

                            ДРАГОЦЕННОСТИ ЭПТОРА


                             Багровый бред бессонницы двойной,
                             прибой, вернулись в гавань корабли
                             из моря, ну а мне идти сквозь строй
                             двойных огней и страхов там, вдали.
                             Так полог ночи подними скорей
                             веревками ветров, потом узрей
                             картину пред собой и молви: - Вот
                             я со скалы увидел небосвод.
                                         Начальные строки эпической поэмы
                                         о борьбе между Лептаром и Эптором
                                         однорукого поэта Гео.



   После этого он привел ее к морю.
   Ей было не по себе, она села, ссутулившись, на обломок скалы и
задумчиво водила пальцами ног по мокрому песку. Ее взгляд отрешенно
скользил по поверхности воды.
   - По-моему, это было просто ужасно! По-моему, это было просто жутко!
Зачем вы мне это показали? Ведь это был мальчик. Почему они сделали это с
ним, как они могли это сделать с ребенком!?
   - Это был всего лишь фильм. Это был учебный фильм.
   - Но этот фильм о том, что было на самом деле!
   - Да. Это было. Но было давно, несколько лет назад, далеко отсюда, в
нескольких сотнях миль.
   - Но это было! Вы выследили их с помощью лазера, а когда на экране
появилось изображение, вы сняли об этом фильм, и... О боже! Зачем вы
показали его мне?
   - Подумай сама: чему же мы хотели тебя научить?
   Но девушка потеряла способность рассуждать спокойно: перед ее глазами
неотступно стояла жуткая картина.
   - Он был еще совсем ребенком, - сказала она. - Ему лет двенадцать, не
больше!
   - Ты сама еще ребенок. Тебе еще нет шестнадцати.
   - Ну так что же я должна понять из этого фильма?
   - Посмотри вокруг. И подумай.
   Но картина, запечатленная в мозгу, заслоняла все вокруг. Она была
слишком живой, слишком яркой, в ней преобладал красный кровавый цвет...
   - Ты достаточно способна, чтобы найти причину прямо здесь, на этом
пляже, в деревьях позади, в скалах внизу, в раковинах у твоих ног. Ты
смотришь, но не видишь. - Его голос зазвучал мягче. - Ты действительно
прекрасная ученица. Ты всему быстро учишься. Припомни что-нибудь из урока
телепатии, который был месяц назад.
   - Метод, аналогичный радиопередаче и приему, - процитировала она, -
позволяет считывать синаптические структуры сознательной мысли с коры
головного мозга одного человека и дублировать в коре мозга другого, что
приводит к дублированию полученных сенсорных впечатлений... Ну и что! Я не
могу применить этого! Я ничего с собой не могу поделать!
   - Тогда обратимся к истории. Ты великолепно ответила на все вопросы.
Может быть, тебе поможет знание истории мира до и после Великого Огня?
   - Ну, это... это интересно.
   - Фильм, который ты смотрела, - тоже своего рода история, то есть это
произошло в прошлом.
   - Но это было так... - ее взгляд блуждал в сверкающих волнах, -
ужасно!
   - История захватывает тебя только потому, что она интересна? А тебе
никогда не хотелось докопаться до причин, которые стоят за поступками
людей в жизни и в твоих книгах?
   - Ну конечно, хочется! Я хочу знать, зачем пригвоздили того человека
к дубовому кресту. Я хочу знать, что заставило одних людей причинить
невероятные мучения другому человеку.
   - Хороший вопрос... Кстати, примерно в то же время, когда его распяли
на кресте, в Китае додумались изобразить силы Вселенной в круге,
наполовину черном, наполовину белом. Однако, чтобы не создавалось
впечатление, что может существовать однородная сила - только черная или
только белая - на черном поместили белую точку, а на белом черную.
Интересно?
   Она нахмурилась, удивленная таким неожиданным переходом. А он
продолжал:
   - Помнишь ли ты тот фрагмент из мемуаров ювелира, в котором он
вспоминает, как в возрасте четырех лет ему довелось вместе с отцом
наблюдать сказочную саламандру в очаге у огня, и как отец внезапно
отпустил ему затрещину настолько сильную, что мальчик пролетел через всю
комнату и врезался в посудную полку. Свой поступок отец объяснил тем, что
Челлини был слишком маленьким, чтобы запомнить это чудо, если его не
сопроводить болью.
   - Я помню его рассказ, - сказала девушка. - И помню, что Челлини
сомневался, была ли затрещина причиной того, что он запомнил саламандру,
или саламандра была причиной того, что он запомнил затрещину.
   - Да, да! - вскричал учитель. - Вот она, причина!
   В возбуждении он откинул на спину капюшон, и она увидела его лицо в
медно-красном свете уходящего дня.
   - Разве ты не находишь закономерности? - Изрезанный морщинами лоб,
паутина прожилок в глазах - ей стало неловко разглядывать эти признаки
старости и она опустила глаза.
   - А я не знаю, что такое саламандра.
   - Она напоминает голубых ящериц, которые поют за твоим окном, -
объяснил он. - Только она не голубая и не поет.
   - Тогда зачем ее запоминать? - с вызовом проговорила юная
слушательница и усмехнулась. Учитель не обратил на это внимания.
   - А еще художник, - продолжал он, - который, как ты помнишь, был
другом Челлини, из Флоренции. Он писал портрет Джоконды. Между прочим,
чтобы писать с нее портрет ему приходилось выкраивать время, отрываться от
работы над другой картиной. Она предупреждает о большом несчастье, несущем
в себе много горя для всего человечества. Ее название "Тайная вечеря" и
изображает она того самого человека, которого распяли на дубовом кресте.
Какие чувства терзали художника, когда он брал кисть, чтоб изобразить
Грядущую Муку? Наверное, тяжелые. А вспомни теперь портрет Джоконды! Он
написал ее с улыбкой на лице, но улыбка не столько радует, сколько
удивляет. И уже не одно столетие зрители в недоумении спрашивают: "Почему
она так странно улыбается?" А причина вполне понятная. Ты только
внимательней отнесись к тому, что окружает любой вопрос.
   - А Великий Огонь? - спросила она. - Когда с неба обрушилось пламя, и
закипела вода в гаванях, это же был чистый абсурд. Какие причины могут
быть у такого события? По-моему, невозможно объяснить каждый случай. Тем
более оправдать, как в примере с тем мальчиком.
   - О, нет, - возразил он, - это не абсурд. Действительно, когда
Великий Огонь начал уничтожать все вокруг, люди кричали: "За что? За что?"
Так и ты сейчас спрашиваешь: "Как может один человек поступать так с
другим человеком?" А надо спросить: "Почему?" и ответить самой прямо
сейчас, прямо здесь! Здесь, на пляже ты найдешь причину!
   - Я не могу, - грустно ответила девушка. - Перед моими глазами стоит
только то, что сделали с ребенком, а это было ужасно.
   - Хорошо. - Он поправил капюшон. - Возможно, ты поймешь причину,
когда немного успокоишься. А теперь нам пора возвращаться.
   Она соскользнула с валуна и пошла рядом с ним, босиком по песку.
   - Тот мальчик... Я не обратила внимания - он был связан? Кажется, у
него было четыре руки, так ведь?
   - Так.
   Ее передернуло еще раз.
   - Знаешь, я не могу просто так ходить и говорить, как это было
ужасно. Я должна что-то сделать. Написать стихи, или что-нибудь разрушить,
или построить... Иначе я сойду с ума!
   - Неплохая идея, - пробормотал он, когда они подходили к деревьям у
реки. - Очень даже неплохая.
   А несколько дней спустя, за несколько сот миль от этого пустынного
пляжа...



                                    1

   На берег с шорохом накатывали волны. В синеве вечера тускло мерцали
огни на кораблях, плавно скользящих мимо замшелых свай в направлении
доков.
   Грязные потоки воды омывали подножье грязного каменного города.
   С корабля, только что вставшего на якорь, спустили трап, подвешенный
на цепях, Матросы, вслед за медлительным Капитаном и высоким Помощником,
бегом устремились по заскрипевшему трапу. Доски прогибались под тяжестью
их тел, когда босые ноги тяжело зашагали на берег. Шумными компаниями,
парами и поодиночке они разбрелись по портовым улицам к призывным желтым
огням таверн, на запах опия в прокуренных, полных дыма помещениях, к
публичным домам с их весельем и блеском.
   Капитан, положив ладонь на рукоятку меча, спокойно сказал:
   - Вот они и ушли. Следовало бы набрать новых матросов на место тех
десятерых, которых мы потеряли на Эпторе. Десять надежных матросов,
Джордде. Мне не по себе, когда я вспоминаю то месиво из костей и мяса, в
которое они превратились.
   - Десять на место мертвых, - съязвил Помощник, - и двадцать на место
живых, которых нам больше не видать. Сомневаюсь, что многие захотят
продолжить с нами это плавание. Хорошо, если мы потеряем только не больше
двух десятков.
   В отличие от капитана, его помощник был невероятно худ. Любой костюм
висел на нем бесформенным мешком.
   - Я никогда не прощу ей плаванья на этот чудовищный остров, - сказал
Капитан.
   - Я бы поостерегся говорить так громко, - пробормотал Помощник. - И
вообще, она не нуждается в вашем прощении. К тому же, она пошла с ними и
подвергалась той же опасности, что и они. Чудо, что она уцелела!
   Понизив голос, Капитан спросил:
   - Скажите, а вы-то сами верите слухам в ее сверхъестественные
способности?
   - Странный вопрос! - протянул Помощник. - А вы?
   - Я - нет, - поспешил заверить капитан. - И все же, из тринадцати
остались в живых только трое, но и из трех - она одна без единой царапины...
   - Может быть, они не трогают женщин, - предположил Джордде.
   - Может быть, - ответил Капитан.
   - После возвращения она ведет себя очень странно. Бродит по ночам. Я
сам видел, как она ходит вдоль борта и подолгу смотрит то на воду, то на
звезды.
   - Десять здоровых мужчин, - в задумчивости проговорил Капитан. -
Изрублены на кусочки, разорваны в клочья. Я бы не поверил в такое
варварство, если бы сам не видел эту руку, плавающую в воде. Мороз по
коже, когда вспомнишь, как люди столпились у борта, пораженные этим
зрелищем. А рука просто поднялась, как шлагбаум, и исчезла в набежавшей
волне.
   - Да хватит вам! - сказал Помощник. - Надо думать, где мы наберем
столько людей.
   - Интересно, она сойдет на берег?
   - Если захочет, Капитан. Это не ваше дело. Ваше дело - корабль и
точное исполнение ее приказаний.
   - Я не согласен с этим, - он окинул взглядом свой корабль. Помощник
похлопал Капитана по плечу:
   - Если захотите выговориться в таком духе, говорите тише и только со
мной.
   - Я не согласен с этим, - повторил Капитан. Затем он резко повернулся
и зашагал прочь. Помощник поспешил вслед за ним. На пристани было тихо.
   Однако совсем недолго - вскоре тишину нарушил грохот бочки,
скатившейся откуда-то. За ней на мгновение мелькнула фигура и скрылась.


   В то же самое время по улице, ведущей к порту, шли двое мужчин. Тот
из них, который был побольше, отбрасывал на тесно прижавшиеся друг к другу
здания большую тень, повторявшую по-обезьяньи его жестикуляцию. Он шлепал
босиком по мостовой, и его огромные ступни напоминали окорока. Голени его
были обернуты кусками кожи и обмотаны ремнями. Свою речь он сопровождал
взмахами одной руки, а тыльной стороной другой руки поглаживал короткую
бороду цвета красного дерева.
   - Значит, ты хочешь наняться на корабль, друг мой? Думаешь, там
потребуется умение слагать стихи и подбирать рифмы вместо мускулов и
умения натягивать паруса?
   Его спутник, хрупкий юноша в белой тунике, перехваченной кожаным
поясом, засмеялся в ответ:
   - Четверть часа назад это казалось тебе неплохой идеей, Урсон. Ты
говорил, что именно плавание на корабле поможет мне стать мужчиной.
   - О, эта жизнь либо превращает в мужчину... - рука Урсона взметнулась
вверх, - либо ломает мужчину. - Рука упала. Юноша остановился, откинул со
лба прядь черных волос и, глядя на корабли, сказал:
   - Ты так и не объяснил мне, почему за последние три месяца тебе не
удалось наняться ни на один корабль. - Он рассеянно разглядывал черные
силуэты мачт на фоне темно-синего неба.
   - Год назад ты был на берегу не более трех дней подряд.
   Гигант вдруг перестал жестикулировать, обнял своего друга за талию и
подбросил вверх кошелек.
   - А ты уверен, друг Гео, что нам нельзя истратить хотя бы часть этого
серебра на вино, прежде чем мы отчалим? Если хочешь соблюсти обычай, то
следовало бы поступить именно так. Когда нанимаешься на судно,
подразумевается, что у тебя не звенит в кармане. Это главное
доказательство того, что ты готов терпеть лишения.
   - Урсон, убери свою лапу. - Гео схватил кошелек.
   - Ну-ка, ну-ка! - возмутился Урсон, пытаясь вырвать кошелек из рук
Гео. - Отдай!
   - Слушай, я поил тебя пять ночей подряд, пора протрезвиться. Если нас
не возьмут, кто же будет...
   Но Урсон, смеясь, сделал еще один выпад. Гео с кошельком отскочил
назад:
   - Хватит, прекрати! - но при этом он налетел на валявшийся бочонок -
и очутился на мокрой мостовой, лежа на спине. Кошелек, поднимая брызги и
звеня, отлетел в сторону.
   Пока юноша поднимался с земли, среди нагромождений грузов стрелой
промелькнула птичья тень; стройная фигурка бросилась вперед, подхватила
кошелек одной рукой, оттолкнулась от бочки другой, и еще две руки
заработали у боков, когда их обладатель пустился наутек.
   - Что за черт, - начал было Урсон, и еще раз: - Что за черт!
   - Эй, ты! - Гео с трудом поднялся на ноги. - Стой!
   Урсон уже сделал пару прыжков вслед за удирающим четырехручкой,
который был уже на полпути из дока, как случилось неожиданное. Над
затихшим портом откуда-то сверху раздался голос, напоминающий звон
хрусталя:
   - Стой, воришка. Остановись.
   Бегущая фигура с размаху замерла, словно наткнулась на невидимую
преграду.
   - Теперь назад. Назад.
   Он повернулся и покорно двинулся назад. Его движения, до этого такие
ловкие, стали механическими.
   - Да это же еще ребенок! - воскликнул Урсон.
   Действительно, он оказался темноволосым мальчишкой, одетым только в
рваные бриджи. Его взгляд был прикован к чему-то позади рассерженных
друзей. Его четыре руки нелепо замерли в воздухе. Мужчины проследили
направление его взгляда и обернулись.
   На трапе стояла женщина. Ее силуэт возвышался на фоне темнеющего
неба.
   Одной рукой она придерживала что-то у горла, и только ветер, играя
вуалью, нарушал ее неподвижность.
   Мальчик приблизился к ней, как робот.
   - Дай это мне, воришка, - негромко сказала она.
   Он протянул ей кошелек. Женщина взяла его. Затем она отняла руку от
шеи. И как только она сделала это, мальчик отпрянул, повернулся и попал
прямо в объятия Урсона, у которого вырвалось:
   - Уууф, - а потом: - Проклятый ворюга!
   Мальчик исступленно вырывался, как гидра, не издавая ни звука. Урсон
не выпускал его.
   - Ты никуда не уйдешь... Уууу!.. пока я тебя не выпорю... здесь же...
сейчас же...
   Урсон обхватил мальчика одной рукой. Другой рукой он поймал все
четыре запястья и, крепко сжав поднял вверх. Худое тельце дрожало, как
натянутая струна, но мальчик продолжал молчать.
   Женщина спустилась с трапа и подошла к ним.
   - Это принадлежит вам, джентльмены? - спросила она, протягивая
кошелек.
   - Спасибо, мэм, - буркнул Урсон, подставив руку.
   - Это мне, мэм, - сказал Гео, перехватывая кошелек. Затем он
улыбнулся и прочитал нараспев:
   - И тают тени под священною улыбкой, Дома и руки единятся в миге
зыбком.
   - Благодарю вас, - добавил он.
   Брови под вуалью изогнулись, выражая изумление.
   - Тебя обучали ритуалам вежливости? Уж не учишься ли ты в
Университете?
   Гео улыбнулся:
   - Учился, до недавнего времени. Но с финансами плоховато, поэтому мне
придется что-нибудь придумать. Я решил отправиться в плавание.
   - Похвально, но довольно глупо.
   - Я поэт, мэм, а говорят, все поэты - глупцы. Кроме того, мой друг
утверждает, что море сделает из меня мужчину. Чтобы стать хорошим поэтом,
надо быть настоящим мужчиной.
   - Еще более похвально и не так глупо. Что за человек твой друг?
   - Меня зовут Урсон. - Гигант сделал шаг вперед. - Я был лучшим
матросом на любом корабле, на котором мне доводилось плавать.
   - Урсон? Медведь? А я-то думала, медведи не любят воды. За
исключением белых медведей. Всех остальных одни брызги способны довести до
бешенства.
   Если я не ошибаюсь, сохранилось древнее заклинание, которое усмиряет
разъяренных медведей...
   - Спокойно, брат медведь, - начал нараспев читать Гео.

                          Спокойно, брат медведь,
                          спокоен зимний сон,
                          огнем не обожжет,
                          водою не зальет.
                          Пока поток растет,
                          янтарный мед течет,
                          прыгает лосось.

   - Э-э, - сказал Урсон. - Я не медведь!
   - Твое имя означает "медведь", - успокаивающе пояснил Гео, и
обращаясь к женщине, сказал:
   - Как видите, я получил неплохую подготовку.
   - В отличие от меня, - ответила она. - Я увлекалась изучением
ритуалов и поэзией, когда была моложе, но скоро это прошло. Вот и все.
   Затем она посмотрела на мальчика.
   - Как вы похожи! Темные глаза, темные волосы. - Она засмеялась. - А
что еще есть общего между поэтами и ворами?
   - Есть, есть общее, - подхватил Урсон, - этот тип, любитель поэзии,
не пожертвует несколько серебряных монет, чтобы его друг смог промочить
горло хорошим вином, а это, если хотите знать, тоже воровство!
   - Я спрашивала не тебя, - остановила его женщина.
   Урсон обиженно надулся.
   - Воришка, - сказала женщина, - Маленький Четверорук. Как тебя зовут?
   В ответ последовало молчание, темные глаза сузились.
   - Скажи лучше сам. Иначе я заставлю тебя говорить, - она снова
поднесла руку к горлу.
   Глаза мальчика в ужасе широко распахнулись, и он попятившись,
вдавился в живот Урсона.
   Гео протянул руку к кожаному ремешку на шее мальчика. На ремешке был
подвешен керамический диск: на белой эмали - черная волнистая линия с
маленькой зеленой точкой вроде глаза на одном конце.
   - Это вполне сойдет за имя, - примиряюще предложил он.
   - Змей? Ну что ж, забавно. - Женщина опустила поднятую с угрозой
руку. - Ты хороший вор?
   Затем, не глядя на Урсона, приказала:
   - Отпусти его.
   - А как же порка!? - возмущенно закричал тот.
   - Он не убежит.
   Урсон отпустил мальчика.
   Освобожденный пленник вытащил из-за спины все свои четыре руки и
принялся растирать запястья одной пары рук пальцами другой пары. Его
темные глаза продолжали неотступно следить за женщиной, и когда та
повторила свой вопрос: - Ты хороший вор? - он порылся в лохмотьях своих
брюк и достал оттуда что-то, зажатое в кулаке. Ремешок, подобный тому, что
висел у него на шее, высовывался между пальцами. Ребенок вытянул кулак
перед собой и медленно разжал ладонь.
   - Что это? - Урсон заглянул через плечо Змея.
   Женщина тоже нагнулась над раскрытой рукой и вдруг резко выпрямилась.
   - Ты... - в замешательстве произнесла она.
   Кулак Змея сомкнулся.
   - Ты и в самом деле хороший вор, - овладев собой, спокойно продолжила
женщина.
   - Что это? - спросил Урсон. - Я и не рассмотрел.
   Змей разжал кулак. На грязной ладони, опутанный ремешком лежал
молочно-белый камень величиной с человеческий глаз, в грубой проволочной
оправе.
   - Искусный вор, - подтвердила женщина голосом, который казался
надтреснутым по сравнению с прежней звенящей ясностью. Она откинула вуаль,
снова поднесла руку к горлу, и Гео увидел, что кончиками своих изящных
пальцев она сжимает точно такой же камень, но только в платиновой оправе и
на золотой цепочке.
   Она подняла глаза, и, не прикрытые вуалью, они встретились взглядом с
Гео. На губах ее появилась легкая усмешка.
   - Нет, - сказала она. - Не такой искусный, как я предполагала.
Сначала я подумала, что этот воришка обокрал меня. Но я ошиблась. Поэт,
обученный премудростям древних ритуалов Лептара, ты можешь сказать, каково
назна